CC BY
183
УДК 82.94
Денисова О.Н.
Метафизика любви в дневниках М.М. Пришвина
В статье анализируются размышления о сущности эротического чувства в дневниковых записях М.М. Пришвина. Устанавливается, что в понимании онтологической сущности любви М.М. Пришвин близок к философским идеям Вл. Соловьева,
Н.А. Бердяева, А. Шопенгауэра, О. Вейнингера, В.В. Розанова и др.
In this article is analyzed of M.M. Prishvin’s reflections on the essence of erotic feelings in diary discourse of writer. In the understanding of the ontological essence of love M.M. Prishvin close to the philosophical ideas of the Vl. Soloviev, N.A. Berdyaev, A. Schopenhauer, O. Weininger, V.V. Rozanov and others.
Ключевые слова: М. Пришвин, метафизика, Эрос, всеединство, пол, род.
Key words: M. Prishvin, metaphysics, Eros, Vseedinstvo, gender, genus.
Для творчества самобытного и оригинального писателя М.М. Пришвина (1873-1954) характерно родство с философско-мировоззренческими идеями своего времени, которые в полной мере отразились в его дневниковых книгах, охватывающих почти полстолетия. Пришвин входит в литературу с весьма оригинальной концепцией любви. Своеобразие Пришвина как писателя-философа в том, что он не стремился, в отличие от других мыслителей, «... простую, ясную мысль, действующую полезно в голове каждого умного человека, вытащить, как пружинку из часов, и показать в бесполезном состоянии» [3, с. 461]. Он боится «думать без участия сердца (любви)» [3, с. 461]. Размышления Пришвина о сущности эротического чувства в дневниках настолько глубоки, что можно говорить об особой, пришвинской метафизике любви, в которой, однако, существуют как точки соприкосновения, так и расхождения с представлениями многих философов (Вл. Соловьев, Н.А. Бердяев, А. Шопенгауэр, О. Вейнингер, В.В. Розанов и др.).
В понимании онтологической сущности Эроса Пришвин очень близок к философии Вл. Соловьева (1853-1900), выразителя неоплатонического направления. Только с помощью любви, считал Пришвин, «любящий под влиянием другого как бы находит себя, и оба эти найденные, новые существа соединяются в единого человека: происходит как бы восстановление разделенного Адама» [3, с. 433]. Здесь писатель разделяет мысль Вл. Соловьева, утверждавшего, что любовь - это воссоединение двух противоположных начал - мужского и женского, вследствие чего рождается «истинный человек».
© Денисова О.Н., 2014
С Вл. Соловьевым Пришвина, роднит и понятие об истинной любви как о телесно-духовном единстве. Пришвин не хочет теряться в «слепой любви» (физической страсти) или бежать «от грешной женщины к идеалу святой мадонны»: «Мне бы хотелось иметь такую любовь, в которой идеальная была святая брачная ночь, восторг участия в творчестве жизни...» [3, с. 190]. Эрос для Пришвина - способ соединения двух миров - духовного и телесного. Счастья невозможно достичь, пользуясь только духовной или только телесной составляющими любви. Очень часто Пришвин сравнивает любовь с водой и называет плотскую любовь без духовной основы «соленой и негодной» [3, с. 376].
Духовная любовь (от Бога) и плотская любовь (от земной страсти), с одной стороны, не зависят друг от друга, но, с другой стороны, существуют в оппозиционном единстве, и чтобы несчастье не постигло, необходимо держаться «в любви своей так высоко, чтобы, встав на цыпочки, на большие пальцы, земли касался бы, а концами длинных пальцев руки доставал бы до неба...» [3, с. 383]. Признавая важность половой любви, Соловьев говорит о необходимости просветления и одухотворения плоти. У Пришвина «безликое удовлетворение похоти» [9, с. 199] постыдно. Только в отношениях со своей второй женой Лебедевой ему, по его признанию, удалось добиться «негреховности плоти», когда любовь началась не с плотского, а с духовного влечения: «.я теперь больше уже не чувствую той отдельности своей от женского тела, в которой разгорается плоть. Напротив, мне удавалось для удовлетворения добиться через близость тела прикосновенности к душе, чтобы плоть моя не выходила из меня, а растворялась в моей крови. За счет этого растворения получается постоянное любовное состояние, постоянная мысль обо всем через друга (от этого получается не удовлетворение, а со-творение, т.е. творчество в сообществе с Целым)» [9, с. 200].
Так же, как и Вл. Соловьев, Пришвин считает, что обуздать врожденный эгоизм может только любовь: «Когда долго живешь с человеком, приживаешься к нему, то тебе становится удобно здесь и, напротив, страшно где-то там, не у себя, на стороне. Это чисто эгоистическое чувство привязанности часто принимают за любовь. Вот и надо от этого освободиться» [3, с. 355-356]. Только с помощью «родственного внимания» к тому, кого любишь, можно добиться подлинной любви: «Подлинная любовь не может быть безответной, и если все-таки бывает любовь неудачной, то это бывает от недостатка внимания к тому, кого любишь. Подлинная любовь прежде всего должна быть внимательной, и от силы этого родственного внимания зависит сближение» [9, с. 21].
Пришвин согласен с Соловьевым и в том, что смысл любви заключается не только в продолжение рода: «Любовь у человека не исчерпывается рождением детей: у человека любовь не только в этом. И вот именно из этого "не только" развиваются все бездетные теории любви (вроде как в "Крейцеровой сонате"), монашеский аскетизм» [9, с. 193]. Любовь для пи-
сателя - постижение себя и растворение в другом человеке в общей гармонии Всеединства, ведь «на земле у людей существует великая любовь, единая и беспредельная» [3, с. 373]. «В море всеобщей любви человеческой» [3, с. 373] можно войти только при помощи своей единственной и неповторимой любви. Размышляя о любви, Пришвин испытывал чувство космического всеединства: «.когда я любил, то одновременно со мной тысячи таких же, как я, и людей, и растений, и животных совершали этот круг... Я хочу сказать, что все их дыхания, тревожные, все их мысли и чувства я сливал в себе...» [3, с. 24]. Любовь заключает в себе всю вселенную и приобщает каждого человека к вечности: «.так в любви все светит, и весь мир прелестью становится и все хорошо, но пройдет - и нет ничего, будто сошел паводок. В человеческом же чувстве любви есть настоящая вечность и долг» [3, с. 342]. Возлюбленная для писателя представляется воплощением целостности и красоты мира: «Вы и моя совесть, и правда, истина и красота» [3, с. 71]. Писатель вообще утверждает, что красота управляет миром, в центре которого сияет неподвижный золотой цветок. Весь мир вращается вокруг цветка, следовательно, и он и его возлюбленная тоже где-то вращаются, а чтобы быть вместе необходимо «ничего не определять, а вот как эти мелкие искорки стать в ряды и вертеться со всем миром...» [3, с. 21]. Это корреспондирует с представлениями Вл. Соловьева о «неподвижном солнце любви»:
Смерть и Время царят на земле, -Ты владыками их не зови;
Всё, кружась, исчезает во мгле,
Неподвижно лишь солнце любви [11].
Пришвин утверждал, что «когда человек любит, он проникает в суть мира.» [3, с. 64], и это проникновение рождает живую связь человека со всем великим миром: «Я помню весеннее утро, когда любовь, заключенная в сосуде, пролилась на землю, и засияло все от нее на опушке леса; изумленный нахлынувшим чувством благодарности неведомому существу, я обращал глаза свои - и все вокруг меня вспыхивало светом и открывалось мне в тайном своем существе: дятел, бегущий быстро по стволу дерева, мне представился лесным графом в маленькой шапочке и горностаевой мантии, сережки на снегу уже цветущего ореха - весенним золотым фондом всего леса, молодая осиновая роща с позеленевшей корой - пучками зеленых свечей...» [3, с. 144-145]. Бескорыстная любовь к человеку рождает любовь к прекрасному миру: «Знаешь ли ты ту любовь, когда тебе самому от нее нет ничего ни теперь и не будет, а ты все-таки любишь через это все вокруг себя и ходишь по полю и лугу и подбираешь красочно одно к одному, синие васильки, пахнущие медом, и голубые незабудки» [3, с. 279-280].
Пришвин, как и Н.А. Бердяев (1874-1948), считал, что любовь - это творческий акт и с ним связано любое творчество: «.всякое настоящее творчество есть замаскированная встреча одного любящего человека с другим, и часто на таких больших отрезках времени, что без книги, картины,
звука эти люди в пределах земли никак не могли бы встретиться. Через тоску, через муку, через смерть свою, через все препятствия силой творчества переходит человек навстречу другому.» [3, с. 299]. И песня любви, которая рождается в творчестве, должна быть «направлена в мир, к другим, но никак не внутрь к себе, и поэт только смешон, если направляет стихи свои собственной возлюбленной» [3, с. 191]. Пришвин стремится проникнуть в человеческое сердце и сказать о том, что в творчестве с помощью любви можно преодолеть любые страдания: «.я уверен в своем высшем долге сказать людям новое слово о любви, никак не в смысле "счастья", а любви, как о силе, преодолевающей страдание» [3, с. 414], но за любовь нужно бороться.
В понимании феномена любви как свободы писатель близок Бердяеву: «.свобода - это свет любви на кремнистом пути жизни» [3, с. 115]. Пришвин сравнивает ее с огромным хомутом, «в который одинаково проходит и слон, и лошадь, и осел», но только «в истинной свободе хомут по шее всякому животному и воз по силам <.>. И эта свобода есть лишь другое название любви» [3, с. 115]. Любовь нельзя делать своей собственностью, потому что обычно это заканчивается драмой: «Да, любовь есть, конечно, единая сила, но дело человека состоит в том, чтобы лишить любовь перехода ее в собственность и порождаемую ею смерть» [3, с. 383]. Писатель прекрасно понимает, что мужчина и женщина по-разному относятся к любви. Женщина при помощи любви способна проникнуть во все дела, а мужчина, ценя любовь, «тем самым и остается мужем, что предоставляет всего себя ей, уверенный в том, что в его мужское творческое начало женщина не может никогда проникнуть. Но чем она глубже проникает, тем она выше как женщина» [3, с. 635].
Есть в пришвинской метафизике любви переклички и с философией А. Шопенгауэра (1788-1860), который считал, что в «вопросах о любви» у него «нет предшественников, на которых <.> мог бы опереться или которых должен был бы опровергать» [12, с. 369]. В своей работе «Метафизика половой любви» А. Шопенгауэр утверждает основой половой любви - инстинкт, направленный на продолжение рода: «.всякая влюбленность . имеет свои корни исключительно в половом инстинкте; да в сущности она и не что иное, как точно определенный, специализированный, в строжайшем смысле слова индивидуализированный половой инстинкт» [12, с. 369]. Пришвин обнаруживает также феномен двух сил, действующих в пространстве взаимного влечения: «.жизнь состоит из двух сил, называемых в общем любовью: одна сила - это любовь рождающая (родовая сила), другая - любовь образующая (сила личности)» [3, с. 403]. Но не все женщины стремятся к семье и к материнству, есть и такие, которые «вырываются из оков родового начала, стремясь осуществить свою исключительную силу материнства вне рода. Из этой способности расширения души внутрь себя до без конца произошла личность человеческая, как бессмертная сущность» [3, с. 436].
В связи с этим М. Пришвин полагал, что ученые, поэты и художники -особая категория людей, и хотя «у многих из них складывается трогательная семейная жизнь», они «возводят женщину в недоступный идеал, в Богородицу и акт размножения заменяют "непорочным зачатием". Их сила жизни трансформируется, и своих "духовных детей" они стремятся "воплотить", значит, сделать такими же реальными, как живые дети земли. И они достигают: трансформируя свою физическую энергию из чувства индивидуального "я" в социальное "мы", они создают существа-образы, поглощающие сознание людей природы и направляющие течение жизни» [8, с. 279].
Интересен тот факт, что в своих рассуждениях о сущности любви Пришвин также был близок австрийскому философу и психологу Отто Вейнингеру (1880-1903), автору книги «Пол и характер», в которой Вей-нингер подверг глубокому изучению «мужское» и «женское» начала, хотя Пришвин не был знаком с его творчеством. Вейнингер тоже резко разграничивает любовь и половое влечение, потому что это два различных, противоположных друг другу состояния: «. человеку кажется невозможной мысль о телесном единении с любимым существом в те моменты, когда он проникнут чувством истинной любви» [2]. Самое случайное телесное прикосновение к любимому существу вызывает страсть и тут же убивает любовь. У Пришвина в душе происходит «отталкивание от чувственной любви» [6, с. 82], если он встречает ту женщину, которая ему очень нравится (пример - первая платоническая любовь к В.П. Измалковой). Правда в отношениях с В.Д. Лебедевой существовала физическая страсть, и Пришвин этого не скрывал, но она была иного порядка, «как бы от духа, как бы совсем другое в сравнении с тем, что бывает от похоти» [10, с. 175]. От такой высшей страсти любовь разгоралась еще сильнее.
Половое влечение и любовь в представлении Вейнингера - это реализация своего «я»: «Первое хочет увековечить индивидуум путем телесного изображения, вторая - увековечить индивидуальность в ее духовном идеальном подобии. Только гениальный человек знает абсолютно бесчувственную любовь. Только он стремится создать вневременных детей, в которых получает выражение его глубочайшая духовная сущность» [2]. Именно первая неразделенная любовь к В.П. Измалковой была для Пришвина мощным толчком к реализации своей индивидуальности в творчестве, когда «задержанное, неосуществленное объятие раздвигает мир.: рушится "я" маленькое и переделывается в "я" большое, стихийное» [4, с. 149]. Любовь, по мнению Вейнингера, раскрывает истинную сущность человека, который только тогда является самим собой, когда он любит. В этом смысле философ очень близок к Пришвину, который считал, что «есть в человеке и во всем мире сторона, которую можно узнать только посредством силы любви» [3, с. 227].
Большой интерес представляет диалог писателя с В.В. Розановым (1856- 1919), бывшим гимназическим учителем Пришвина: «Розанов доб-
рался и до сладчайшего Иисуса, который является нам в творчестве, и увидел там, что сладчайший (радость творчества) обретается за счет того же пола, что весь эрос находится внутри пола и христианская культура - это культура по существу эротическая, но направленная против самого рождения человека, она как бы паразитирует на поле, собирает лучи его и защищается духами от пота и вони. Вот и добрался в Розанове до того, чем и сам живу» [8, с. 385]. Именно Розанов вдохнул в Пришвина «священное благоговение к тайнам человеческого рода». Розанову, по мнению Пришвина, удалось пронести «через всю свою мучительную жизнь святость пола неприкосновенной» [5, с. 290].
Пришвин понимает парадоксальность философии пола у Розанова: «Совершенно так же, как выделил он как священное начало жизни человека - половой акт, можно выделить и пищеварительный процесс с его конечным выделением священного, навоза, удобряющего землю для растений и прекраснейших цветов, и так же, как о браке, можно написать и о желудке» [6, с. 342]. Не может писатель согласиться и с розановским представлением об отрицательном отношении православия к плоти: «Напротив, оно старается сделаться хозяином плоти, может быть, и все православие можно рассматривать как методу овладения своей плотью» [7, с. 235].
В дневниках Пришвин утверждал право писателя изображать интимную сторону любви в творчестве: «Всякое искусство предполагает у художника наивное, чистое, святое бесстыдство рассказывать, показывать людям такую интимно-личную жизнь свою, от которой в былое время даже иконы завешивали. Розанов этот секрет искусства хорошо понял, но он был сам недостаточно чист для такого искусства и творчеством своим не снимает, а, напротив, утверждает тот стыд, при котором люди иконы завешивали» [10, с. 110-111]. Более того, Пришвин был уверен в том, что творчество может освятить плоть: «Да, конечно, путь художника есть путь преодоления этого стыда: художник снимает повязки с икон и через это в стыде укрываемое делает святым» [10, с. 111].
Если Розанов провозглашает силу и вечно обновляющую мощь родовой любви, то у Пришвина есть свой «радостный гений рода» - «это особая территория, на которую вступают влюбленные, воображая, что нашли некий им одним ведомый секрет, и ставят его себе в личную заслугу, в то время как гений Рода - территория безличная (можно было бы сказать "чан", используя любимый пришвинский образ, почерпнутый им у хлыстов), и поэтому мудрые наши предки выдавали своих дочерей замуж за неведомых женихов» [1].
Пришвин не принимает «голую правду» эроса у молодых советских писателей: «.у молодых авторов эротическое чувство упало до небывалых в русской литературе низов» [5, с. 289]. В связи с этим писатель вопрошает: «Почему же вы, молодые русские писатели, дети революции, вчера носившие на своей спине мешки с картошкой и ржаной мукой, бежите, уткнув носы в зад, как животные в своих свадьбах?» «Попробуйте, -
советует Пришвин, - не смотреть в зад эросу, выбросьте даже совсем из романа женщину - и увидите, какой напряженной силой целомудренного эроса будут дышать ваши страницы романов без женщин» [5, с. 289]. Нарождающейся новой культуре он противопоставлял творчество Розанова, остроумнейшего «философа пола» [8, с. 221], который «.мог писать и о рукоблудии, и подробно описывать свои отношения к женщине, к жене, не пропуская малейшего извива похоти, выходя на улицу вполне голым, - он мог!» [5, с. 290]. При этом его пол «благоухает ароматом цветов, а у Пильняка наше отечество и наша надежда (революция) "воняет половым органом"» [5, с. 290].
Метафизика любви Пришвина питалась не только его талантом и опытом, но и его интересом к философской мысли прошлого и настоящего. Вместе с тем, творчески откликаясь на многие философские идеи, он все же остается оригинальнейшим писателем-философом, который находит смысл в извечной «грамматике любви», которой подвластны все витальные силы мира.
Список литературы
1. Варламов А. Гений пола. «Борьба за любовь» в дневниках Михаила Пришвина. - [Электронный ресурс]: http://magazines.russ.rU/voplit/2001/6/var.html
2. Вейнингер О. Пол и характер. - [Электронный ресурс]: http://www.libok.net/writer/8474/kniga/31190/veyninger_otto/pol_i_harakter/read
3. Пришвин М. М. Дневники 1905-1954. Собр. соч.: в 8 т. - М.: Худож. лит., 1986.
4. Пришвин М. М. Ранний дневник. 1905-1913. - СПб.: Росток, 2007.
5. Пришвин М. М. Дневники. 1920-1922. Книга третья. - М.: Московский рабочий, 1995.
6. Пришвин М. М. Дневники. 1923-1925. Книга четвертая. - М.: Русская книга,
1999.
7. Пришвин М. М. Дневники. 1926-1927. Книга пятая. - М.: Русская книга, 2003.
8. Пришвин М. М. Дневники. 1928-1929. Книга шестая. - М.: Русская книга,
2004.
9. Пришвин М. М. Дневники. 1940-1941. - М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2012.
10. Пришвин М.М. Мы с тобой: Дневник любви. - СПб.: Росток, 2003.
11. Соловьев В. «Бедный друг, истомил тебя путь.». - [Электронный ресурс]: http://rupoem.ru/ solovev/bednyj-drug-istomil. aspx
12. Шопенгауэр А. Под завесой истины: Сб. произведений. - Симферополь: Реноме, 1998.
