CC BY
61
особую модальность глагольной лексики (сослагательное струкций. Что касается частеречного разнообразия, то
наклонение) и также по результатам эксперимента важ- в наименьшей степени в РТ представлены такие части
ны для реципиентов при восприятии. речи, как наречия, причастия и деепричастия.
Таким образом, наиболее устойчивыми при воспри- В ходе дальнейшего исследования мы предполага-ятии текста-рассуждения оказались такие компонен- ем провести эксперименты с привлечением текстов-по-
ты структурной и содержательной организации текста, вествований, описаний и рассуждений, и выявить для
как регистровая организация текста (коммуникатив- каждого типа определенные особенности и закономерная функция регистра, трехчастная структура текста- ности, подвергнув их тщательному конструктивному,
рассуждения, особые грамматические структуры, ха- семантическому и статистическому анализу. А также
рактерные для генеритивного регистра), в качестве реципиентов использовать студентов - не-
предикационная и в меньшей степени пропозициональ- лингвистов, чтобы подтвердить валидность эксперимен-
ная структуры. Варьированию в большой степени под- тальных данных и максимально исключить вероятность
вержены такие параметры текста, как общее количе- недостоверности результатов вследствие высокого уров-
ство словоупотреблений, количество знаменательных ня языковой компетенции студентов-филологов.
лексем, количественный состав грамматических кон-
Библиографический список
1. Овчинникова, И.Г. Стандарт и индивидуальная вариативность восприятия текста нонсенса [Электронный ресурс]/ И.Г. Овчинникова - Пермь, 2001. Режим доступа http://www.psu.ru/pub/filolog_1/2_6.rtf
2. Психология для журналистов [Электронный ресурс]// Режим доступа http: //birdie.sitecity.ru/
3. Залевская, A.A. Текст и его понимание [Текст]/А.А. Залевская - Тверь, 2001.
4. Лингвоперсонология: типы языковых личностей и личностно-ориентированное обучение [Текст]: Кол. монография / Под ред.
Н.Д. Голева, Н.В. Сайковой, Э.П. Хомич - Барнаул-Кемерово: БГПУ - 2006.
5. Седова, С.Д. Потенциал вариативности исходного текста при его репродуцировании: лингвистический и лингвоперсонологический [Текст] // Вопросы лингвоперсонологии: Межвузовский сборник научных трудов/Алт.гос.техн.ун-т им. И.И. Ползунова -Барнаул: Изд-во АлтГТУ, 2007.
6. Очерки по лингвистической детерминологии и дериватологии русского языка [Текст]: Кол.монография / Под ред. Н.Д. Голева -Барнаул: Изд-во Алт. ун-та 1998.
7. Сусов, И.П. Введение в теоретическое языкознание [Электронный ресурс]/ И.П. Сусов. Режим доступа http://homepages.tversu.ru/ ~susov/
8. Золотова, Г.А. Коммуникативная грамматика русского языка [Текст] / Г.А. Золотова, Н.К. Онипенко, М.Ю. Сидорова - М., 1998.
9. Шкуропацкая, М.Г. Восприятие текста: стандарт и индивидуальные реализации [Текст]/М.Г. Шкуропацкая, Т.А. Сенченко//Художе-ственный текст: варианты интерпретации: труды XI Всероссийской научно-практической конференции: в 2 частях. 4.2 - Бийск: БПГУ им. В.М. Шукшина, 2006.
10. Белянин, В.П. Нейро-лингвистическое программирование и обучение иностранным языкам (Neuro-Linguistic Programming and Teaching Foreign Languages) [Текст] // Teaching Foreign Languages in the Age of Globalization. - Taipei, Taiwan, R.O.C., 2000.
Статья поступила в редакцию 07.05.08
УДК 82:091.4\9
И.П. Шиновников, аспирант БПГУ им. В.М. Шукшина, г. Бийск
ЭЛЕМЕНТЫ ДИАЛОГИЧЕСКИХ КАРНАВАЛИЗОВАННЫХ ЖАНРОВ В ПОВЕСТИ В.П. АКСЕНОВА «КОЛЛЕГИ»
В работе рассматривается проявление примет диалогических, карнавализованных жанров ( прежде всего, сократического диалога) в художественной структуре повести В.П. Аксенова «Коллеги». Элементы этих жанров берутся в аспекте их влияния на идейное содержание повести, специфику решения ряда художественных задач и в целом на жанровое своеобразие повести в контексте литературы данной эпохи.
Ключевые слова: диалогическая традиция, сократический диалог, диатриба, симпосион, анкриза, синкриза.
Повесть «Коллеги» (1960) - первое крупное произведение В.П. Аксенова, тесно связанное тематически с молодежной прозой эпохи оттепели. Здесь была обозначена ведущая тема раннего этапа творчества писателя-становление молодого человека, ищущего свое назначение в жизни. Героям повести - молодым выпускникам Ленинградского мединститута Саше Зеленину, Алеше Максимову и Владе Карпову - предстоит пройти ряд испытаний, в ходе которых закаляется их характер, происходит их возмужание как достойных членов советского общества. Тематика и проблематика повести по сути укладываются в рамки традиционного советского романа воспитания. Система образов повести тоже укладывается в каноны соцреализма: молодым врачам оказывают помощь старшие члены общества -председатель поселкового совета Егоров и опытный
морской доктор Дампфер, простые советские труженики, вроде медсестры Даши и строителя Тимоши, им противостоят вредители - развязный деревенский дебошир Федька Бугров и вороватый кладовщик Ярчук. Соответствует стереотипу и сюжетная линия повести, построенная по принципу последовательно сменяющих друг друга испытаний - сначала испытание на верность выбранной профессии (во время распределения), затем испытания любовью, трудностями на работе, столкновением с вредителем (антигероем), и, наконец, решающее испытание- спасение раненого коллеги. Вместе с тем, в повести дают о себе знать новые тенденции, появившиеся в оттепельной литературе, связанные со стремлением либерально настроенных писателей выйти за пределы строгих идеологических требований, выработанных в сталинскую эпоху. По наблюдению Е.
Пономарева, «соцреализм шестидесятых значительно отличался от соцреализма Сталинских премий. Новые писатели отказались от набившей оскомину канвы толстого толстовского романа: он стал для них образцом условности в искусстве. Борьба со сложившимися правилами сюжетосложения, героическими героями, красивой идейной фразой была частью борьбы с ритуали-зованностью советской жизни»[1, с .216]. Отражением этих тенденций была и молодежная проза эпохи оттепели, сохранявшая основные мотивы традиционного соцреализма - романтику трудовых свершений, борьбу с вредителями и тунеядцами, оптимистический пафос, связанный с идеей скорого построения коммунизма, но привносившая вместе с тем и новое. «Новым становится высвобождение человеческого чувства. Любовь, можно сказать, лакмусовая бумажка перемен... Любовь становится более свободной: она не нацелена на брак, она возможна и до брака, и во время брака, она может возникнуть где угодно, не обязательно на производстве, но и на танцплощадке». Меняется и характер выражения господствующей коммунистической идеологии. «Идеология уходит в подтекст, не озвучивается полностью., становится предметом постепенного погружения и личного опыта »[1, с. 217]. Можно сказать, что идейная основа произведения приобретает диалогический характер, проявляет себя в споре разных голосов, противопоставленном официальному монологизму. Не случайно Е.Поно-марев определяет творческий метод Аксенова как «карнавальный соцреализм». Именно в создании атмосферы свободного выражения человеческих чувств, в изображении диалога голосов, кроется родство творчества Аксенова с традициями карнавальной культуры. И здесь нам представляется важным проследить на примере повести «Коллеги» влияние на творчество писателя тех жанров, в которых проявило себя диалогическое карнавальное начало. Как видно из исследований М. Бахтина, такими жанрами являются сократический диалог, диатриба, солилоквиум, симпосион, мениппова сатира (ме-ниппея). Все эти жанры сложились еще в античную эпоху и с тех пор продолжают оказывать влияние на литературу, хотя в чистом виде они, разумеется, крайне редко встречаются среди произведений Нового времени. Элементы названных жанров выступают источниками «неклассического» течения в литературе, противопоставленного классической реалистической традиции, и в этом плане могут рассматриваться как противовес элементам советского романа воспитания.
Прежде всего, в повести «Коллеги» привлекает внимание связь с традицией сократического диалога. Данный жанр вел свое начало от сочинений Платона, представлявших собой запись бесед Сократа со своими учениками. Важным признаком сократического диалога была установка на поиск истины, как замечал М.Бахтин, «диалогический способ искания истины противопоставлялся официальному монологизму, претендовавшему на обладание готовой истиной»[2, с. 146]. Герой сократического диалога выступал как идеолог, отстаивающий определенную мировоззренческую позицию, при этом испытание героя было по существу испытанием идеи, которую он представлял. В повести «Коллеги» влияние этой жанровой традиции особенно проявляется на композиционном уровне, здесь заметно выдвижение на первый план диалогического начала. Повесть открывается прямыми высказываниями трех главных героев, за которыми следует их авторская характеристика. В дальнейшем повествование будет строиться по принципу чередования монологического или диалогического слова героев и отстраненного авторского взгляда на них. Завязка повести начинается со спора трех друзей о выборе жизненного пути: стоит ли «жить взволнованно», как считает Максимов, или
«думать о других» и поехать работать в сельскую глубинку, как полагает Зеленин. Причем, здесь с самого начала подчеркивается идейный характер подобных рассуждений. «Откуда это, Сашка, в тебе такая идейность?- сердито спросил Алексей Максимов.- Тоже мне загнул - экзамен наших душ»[3, с. 6]. Выбор жизненной цели оказывается привязанным к мировоззрению героя. При этом, спор на протяжении всей повести ведется между двумя героями - Максимовым и Зелениным, а Карпов остается на втором плане, выполняя функцию своего рода трикстера, шута (как он говорит о себе, «соло-клоун и музыкальный эксцентрик Владислав Карпов»). Неслучайно, перечисляя героев в начале повести, автор ставит Карпова посередине между Максимовым и Зелениным. Легкий характер Карпова противопоставлен одновременно и циничному пессимизму Максимова, и серьезному, «идейному» оптимизму Зеленина. Такая оппозиция свидетельствует о влиянии карнавального мотива смешения смешного и серьезного.
В первой главе дают о себе знать основные элементы, из которых складывается ситуация сократического диалога, - анакриза (способ вызвать, провоцировать слово собеседника) и синкризу (сопоставление различных точек зрения на определенный предмет). Сначала в качестве анакризы выступает необходимость сделать свой выбор в связи с предстоящим распределением, затем, в конце первой главы, анакризой является встреча Зеленина и Максимова с ветераном войны Егоровым. Вопрос Егорова «куда клонится. индифферент ваших посягательств?», то есть, на что способна молодежь, не побывавшая на войне, заставляет двух друзей задаться вопросом о своем гражданском долге, о «чувстве собственного окопчика». И здесь мы видим синкризу, окончательное формулирование жизненных позиций. Как заявляет Максимов, «Я люблю свою страну, свой строй и, не задумываясь, отдам за это руку, ногу, жизнь, но я в ответе только перед своей совестью, а не перед какими-то словесными фетишами»[3, с. 16]. Зеленин, полемизируя с ним, говорит: «Мы в ответе не только перед своей совестью, но и перед всеми людьми, перед теми с Сенатской площади, и перед теми с Марсова поля, и перед современниками, и перед будущими особенно». Таким образом, каждый из двух героев заявляет свою идею, и теперь ему предстоит пройти испытание на прочность убеждений.
Важным испытанием для героев повести становится встреча со старшим по возрасту человеком, заставляющая их во многом по-новому взглянуть на свою жизнь. Для Зеленина таким человеком становится тот самый ветеран Егоров, оказывающийся председателем совета в поселке Круглогорье, куда Зеленин приезжает работать врачом. Разговор Зеленина и Егорова завершается их полным согласием. «Они засиделись допоздна. Головы их были ясны, мысли чисты, и каждый радовался, что нашел друга» [3, с. 81]. Иначе выстраиваются отношения Максимова, поступившего работать врачом на флот, со старшим доктором Дампфером. Утверждения Дампфера, аналогичные утверждениям Егорова и Зеленина, вызывают у Максимова резкое неприятие. «Мы философствуем, боремся за передовые идеи. а в конечном итоге разлагаемся на химические элементы. Какое мне дело до всего на свете, если я каждую минуту чувствую, что когда-то я исчезну навсегда?!» [3, с. 125] Пессимизм Максимова в конце концов заставляет Дампфера накричать на него: «Замолчите!... Мальчишка, хлюпик. Хотя Егоров и оказывает влияние на Зеленина, но при этом их отношения характеризуются как дружеские, их свободный заговор, сопровождающийся выпивкой, лишен положенного пиетета. А отношения Максимова и Дампфера до конца остаются сложными, и даже когда Дампфер на комсомольском собрании хвалит Максимова как человека,
честно выполнившего свой долг (этот момент в традиционном советском романе мог бы выполнить функцию символического обряда инкорпорации), тот относится к его словам с нескрываемым цинизмом: «Воображает, что на меня его проповедь подействовала!»[3, с. 166]. Примечательно здесь то обстоятельство, что Егоров и Дамп-фер не просто старшие по возрасту, но также и коммунисты, то есть люди, стоящие на более высокой ступени идеологической иерархии, чем комсомольцы Зеленин и Максимов, однако в беседе с молодыми врачами они лишаются своего статуса и как бы уравниваются с ними в качестве равноправных участников диалога. Можно отметить также и то, что синкриза, выраженная в противопоставлении взглядов Зеленина и Максимова сменяется более сложной синкризой, когда друг другу оказываются противопоставлены две пары Зеленин-Егоров и Максимов-Дампфер, реализующие собой два разных варианта решения одного вопроса.
Диалогическое противопоставление старого и нового может проявляться в повести и другим образом. В качестве примера можно привести конфликт между Зелениным и фельдшером Макаром Ивановичем. Младший по возрасту, но старший по служебному положению, Зеленин на собрании медицинского персонала упрекает старика в том, что тот неправильно лечит больных, не желает осваивать новых методов лечения, и наталкивается на сопротивление- «Мол-лодой человек. я тридцать лет здесь практикую, я. я на фронте. зна-ете...Эх... постыдились бы!» [3, с. 40]. Произнеся эти слова, Макар Иванович покидает собрание. Другой пример конфликта отцов и детей мы встречаем в одной из глав, посвященных жизни Максимова в Ленинграде. Когда отец любовницы Максимова Веры пытается спорить с молодыми людьми, утверждая, что молодежи еще предстоит «понять истинную цену вещей, людей и событий», еще предстоит понять, что такое Искусство, Максимов резко обрывает его словами: « А разве кадры кино лишены психологизма?» [3, с. 140], после чего покидает спорящих, не желая признавать авторитет старшего человека в эстетических вопросах. Как в этом, так и в другом случае мы видим схожие примеры отрицательной полемики, решительного нежелания одного человека даже вступать в спор с другим. Вкупе с эпизодами диалогов они составляют целостную картину спора, развернутого на протяжении всей повести, восходящего к карнавальному мотиву противопоставления старого (смерти) молодому (рождению).
Разумеется, диалогическое начало в повести восходит не только к традициям сократического диалога. Внутренние диалоги, которые ведут Зеленин, Максимов и, в какой-то мере, Карпов ( эти диалоги могут быть местами представлены без каких-либо авторских замечаний), восходят к жанру солилоквиума - разговора с самим собой, здесь проявляется диалогическое отношение человека к самому себе. При этом авторское слово подчас продолжает слово героя, повторяя те же стилистические приемы (например, чередование вопросительных и восклицательных предложений), тем самым диалог автора с героем заменяется их общим внутренним диалогом. Кроме того, и в сознании Зеленина, и в сознании Максимова присутствует образ отсутствующего собеседника, к которому он периодически обращается («Пусть Лешка корчит из себя усталого циника, уверен, что и он способен», «Был бы здесь Сашка, он бы сейчас развернул целую философию о взаимной ответственности поколений. А может быть, он и прав?» [3, с. 78, 87]), и здесь мы можем проследить связь с жанром диатрибы, представляющем собой речь, обращенную к отсутствующему собеседнику. Можно отметить также и черты жанра симпосиона
- диалога в дружеской атмосфере застолья, примера-
ми являются застольный разговор Зеленина и Егорова, сопровождающийся звучащим по радио джазом, а также встреча трех коллег в десятой главе.
Встреча героев в Круглогорье служит своеобразным подведением итогов - происходит повторная синкриза Зеленина и Максимова, уже прошедших ряд жизненных испытаний. Зеленин признается: «Эти месяцы были для меня вроде эксперимента», на что Максимов говорит: «Я тоже экспериментировал все это время, но по-другому. И теперь, кажется, начинаю с опозданием на десять лет усваивать азбучные истины» [3, с. 173]. Однако в ответ на радостное восклицание Зеленина, что Максимов теперь «все понял», последний снова впадает в пессимистичные рассуждения о бренности всего земного, чем вызывает укоризненное замечание друга: «Что же ты предлагаешь, чтобы все жители Земли тихонько легли, созерцали свой пуп и вздыхали над тайнами бытия?» [3, с. 174]. Нельзя не заметить, что Зеленин здесь почти воспроизводит тот же довод, который приводил в споре с Максимовым Дампфер - «Вы представляете, что случилось бы, если все человечество поддалось панике, какой поддаетесь вы?» [3, с. 126].Подобный довод обнаруживает родство с характерной чертой сократического диалога, подмеченной Г.Гадамером: «Сократ ведет опровержение таким образом: последовательно развивает тезис оппонента, подводя к таким выводам, при которых оппонент не может больше придерживаться последовательности своего тезиса. Это самая радикальная форма опровержения вообще: опровергнуть оппонента, исходя из тех предметных посылок, которые хотя и несомненны для него, но при этом несовместимы с его собственным тезисом»[4, с.76]. Можно отметить, что использование схожих доводов является одним из приемов, позволяющих автору создать обстановку непрерывно длящегося на протяжении всей повести диалога.
Решающее испытание, ожидающее героев во время их встречи, является одновременно и последним ответом на вопрос: «способно ли наше поколение на подвиг, на жертвы?». Коллегам предстоит проявить свой профессионализм и спасти Зеленина, который застал Бугрова за ограблением склада и получил в схватке с ним тяжелое ножевое ранение. Спасительная операция проявляет лучшие качества как героев, так и окружающих их жителей Круглогорья, готовых всеми силами помочь своему доктору. Это испытание заставляет Максимова по-новому взглянуть свою жизнь, пересмотреть прежние убеждения. «Сашка прав: нужно чувствовать свою связь с прошедшим и будущим. Именно в этом высокая роль человека. Не нужно бояться высоких слов. Мы смотрим ясно на вещи. Мы очистим эти слова»[3, с. 191]. По сути Максимов повторяет те же слова, что произносил в начале повести Зеленин, его голос сливается с голосом друга. Таким образом, жизненная практика становится решающим аргументом в затянувшемся споре, и это соответствует традиции диалогических карнава-лизованных жанров с их противопоставлением правды жизни умозрительному теоретизированию.
В заключение следует сказать, что стремление героев повести к решению «последних» вопросов о смысле человеческой жизни роднит повесть с традицией жанра менипповой сатиры (мениппеи), но в целом влияние ме-ниппеи дает о себе знать в наименьшей мере. В то же время карнавальные мотивы, пронизывающие повесть «Коллеги» (так же, как и другие произведения, созданные в ранний период творчества писателя), служат залогом развития в последующих произведениях Аксенова мениппейного начала. На наш взгляд, именно во влиянии традиции, идущей от диалогических карнавализо-ванных жанров, заключается то особое художественное своеобразие ранних произведений писателя, которое выделяет их из общего потока литературы своей эпохи.
Библиографический список
1. Пономарев, Е.Р. Соцреализм карнавальный: Василий Аксенов как зеркало советской идеологии / Е.Р. Пономарев // Звезда. -2001. - №4.
2. Бахтин, М.М. Проблемы поэтики Достоевского / М.М. Бахтин. - М.: Советский писатель,1963.
3. Аксенов, В.П. Коллеги / В.П. Аксенов.- М.: Эксмо,2005.
4. Гадамер, Г.-Г. Диалектическая этика Платона (феноменологическая интерпретация «Филеба») / Г.- Г. Гадамер. - СПб.: Алетейя, 2000.
Статья поступила в редакцию 16.09.08
УДК 800:159.9
Ю.В. Гуз, аспирант БПГУ им. В.М. Шукшина, г. Бийск
АССОЦИАТИВНЫЙ ЭКСПЕРИМЕНТ НА ВОСПРИЯТИЕ ЦВЕТА НОСИТЕЛЯМИ РУССКОГО АНГЛИЙСКОГО НЕМЕЦКОГО И КИТАЙСКОГО ЯЗЫКОВ
В работе рассматривается проблема цвета с позиции восприятия базовых наименований цвета носителями русского, английского, немецкого и китайского языков. Особое внимание уделяется методу ассоциативных экспериментов, который позволяет выявить стереотипные и специфические реакции информантов при изучении лингвоцветовой картины мира.
Ключевые слова: ассоциативный эксперимент, базовые наименования цвета, вербальные ассоциации, цветообозначения, положительная коннотация, отрицательная коннотация, ассоциативные доминанты.
Как известно, цвет является важной составной частью природы. Он оказывает влияние на жизнь почти каждого живого существа. Люди обладают цветовым видением и поэтому цвет составляет неотъемлемую часть жизненного опыта человека любого возраста и любой культуры. Это заставляет людей интересоваться его происхождением, влиянием на человека и проводить различные эксперименты с цветом. На сегодняшний день, данное явление играет важную роль в бизнесе, науке и промышленности. Это один из немногих феноменов, который находится в сфере интересов искусствоведов, биологов, физиков, психологов, психолингвистов, химиков, геологов и многих других областей знаний.
С древних времен люди используют цветовую лексику и, как правило, в большинстве языковых систем существует развитая система цветообозначений, что, в свою очередь, подтверждает важную роль цвета в жизнедеятельности человека. Влияние цвета на психологическое и физиологическое состояние- лишь один из аспектов сложного взаимодействия цвета и человека. Известно, что само понятие цвета является универсальным для всех языков, однако, языковое выражение и членение цветового пространства неодинаково в разных языковых системах. Можно заметить, что цветовая картина мира имеет свое выражение не только в цвето-обозначениях, пословицах, поговорках, фразеологизмах, но и в вербальных ассоциациях, вызванных тем или иным цветообозначением. Как известно, ассоциации возникают в процессе личного опыта каждого человека, а потому восприятие цветового образа вариативно и обусловлено национальным мышлением, культурой, традициями, обычаями, а также психофизиологическими особенностями информантов. В ассоциациях особенно ярко проявляется несовпадение культурных представлений о цвете носителей разных языков. По словам Р.М. Фрумкиной, именно культура во всем ее многообразии определяет феномен ассоциативной связи [1, с. 192].
Для того чтобы выявить и исследовать влияние национальной культуры на концептуализацию цветового пространства, нами был проведен ряд ассоциативных экспериментов с носителями русского, английского, немецкого и китайского языков, что позволило посмотреть на данную проблему с позиции восприятия цвета представителями западной (англичане, американцы,
немцы), восточной (китайцы) и западно-восточной (русские) культур. В восточной, западной и западно-восточной культурах семантика цвета представлена весьма многообразно. В данной статье мы не только рассматриваем лексико-семантические поля цвета, выявленные в ходе ассоциативных экспериментов, но и обращаем внимание на широкое символическое значение цвета, которое обладает специфическими особенностями в различных культурах и языках. В ассоциативном эксперименте с отсроченной реакцией приняло участие 100 человек русскоязычных испытуемых, 100 носителей китайского языка, 26 носителей английского языка и 50 носителей немецкого языка. Частота данных ответов в каждом из экспериментов была подсчитана как в количественном, так и в процентном отношении. В качестве слов-стимулов было выбрано 11 цветообозначений, называемых Б. Берлином и П. Кеем базовыми наименованиями цвета [2, с. 44-45], в которые входят спектральные цвета радуги (эквиваленты английских категорий цвета red “красный”, orange “оранжевый”, yellow “желтый”, green “зеленый”, blue “синий”, purple ’’фиолетовый”), а также неспектральные цвета (brown “коричневый”, pink “розовый”) и ахроматические цвета (gray “серый”, white “белый”, black “черный”). В задании испытуемым предлагалось написать первые пришедшие в голову слова на эти стимулы. Время ответа не ограничивалось, количество реакций не ограничивалось. В результате эксперимента с русскоязычными носителями было получено 5692 ответа-реакции. Разных реакций обнаружено 2270. В эксперименте с англоязычными носителями было получено 878 ответов-реакций, разных реакций было дано 465. В эксперименте с немецкоязычными носителями было получено 2079 ответов-реакций. Разных реакций
- 972. В эксперименте с носителями китайского языка было получено 2716 ответов-реакций. Из них разных реакций было выявлено 756.
В рамках данной статьи нами рассматриваются цве-тообозначения, получившие наибольшее количество ас-социатов во всех социокультурных группах. К таким цветообозначениям относятся красный, черный, белый, синий и зеленый, что представлено в процентном соотношении от общего количества реакций, данных в каждой группе, в нижеследующей таблице:
