CC BY
11
7. Sikevich, Z. V. Molodezhnaja kul'tura : za i protiv [Tekst] / Z. V. Sikevich. - L., 1990.
8. Sovremennye transformacii rossijskoj kul'tury [Tekst] / otv. red. I. V. Kondakov ; nauch. sovet RAN «Istorija mirovoj kul'tury». - M. : Nauka, 2005. - 751 s.
9. Shehter, T. E. Hudozhestvennoe voo-brazhenie i logika fraktala [Tekst] / T. E. Shehter // Virtual'noe prostranstvo kul'tury : materialy nauch. konf. (11-13 apr. 2000 g.). - SPb. : S.-Peterb. filos. o-vo, 2000.
УДК 316.77:34
Gabriel Mardare Université «Vasile Alecsandri», Bacau, Roumanie
L'EXOTOPIEMÉDIATIQUE OU DE LA VISIBILITÉ DES MINORITÉS ETHNIQUES ET RELIGIEUSES
Troisième partie Des bruits, des leurres et des enjeux de communication
Note préliminaire
Pour mieux cerner ce que communiquer veut dire pour une minorité d'origine russe, je proposerai, dans cette dernière partie de mon essai, une approche du bruit communicationnel qui entre en jeu quand on parle du monde slave oriental. C'est que, selon toute probabilité, le cadre (« frame ») de perception de la nation-tronc est susceptible de déterminer l'image et l'imaginaire concernant la minorité-souche qui vit dans le contexte d'une culture différente.
1. Le bruit et ses dessins/desseins
Les spécialistes de la communication acceptent - depuis Shannon - que le bruit est une composante inévitable de la communication. Cette thèse se retrouve également dans la version canonique du schéma de Jakobson, devenue outil pédagogique pour l'enseignement du français au Canada à des enfants de 1213 ans (http://bv.alloprof.qc.ca/f1001.aspx, v Annexe 1, A). On y remarquera que le bruit y est situé en dessous du contact et s'interpose entre le non verbal et le feedback. Le schéma est fort utile pour parler de l'acquisition d'un outil linguistique mais semble insuffisant pour la compréhension du mécanisme de la communication quotidienne et à plus forte raison de l'univers médiatique.
On peut en effet se demander si le code lui-même n'est pas susceptible d'engendrer des bruits : un déficit nous oblige à produire des outils de remplacement (gestes, tours périphrastiques,
voire imagerie explicative) et l'excès mène à une croissance excessive des outils métalinguistique, dont le rôle serait d'éviter que les mots (syntagmes, énoncés) incompris ne deviennent des chaînes sonores bloquant la communication.
L'espace virtuel accueille des dessins qui traduisent cette obsession du bruit qui submerge ce processus, comme ce schéma produit dans le contexte de la culture russe (Annexe 1, B).
Nous pouvons y voir que le phénomène affecte tout ce qui se situe entre L'Emetteur et le Récepteur mais son origine reste floue. Il existe pourtant, dans le même univers du savoir partagé, des tentatives de poser des jalons compréhensifs. Ainsi, sur un site consacré à une obsession contemporaine (le développement personnel, v. http://www.your-mind.ru) on trouve, au chapitre consacré à la communication interpersonnelle (« межличностная коммуникация ») une classification pertinente de ses manifestations.
Au départ il y a les bruits de la communication, dont les sources seraient :
a. les bruits physiques (qui concernent le canal mais dont l'impact varie en fonction des particularités physiologiques et psychologiques de l'Emetteur et du Récepteur) ;
b. la méconnaissance de la langue de l'interlocuteur ;
c. l'insuffisance concernant la compétence pour le domaine visé par l'acte de communication (dans le jargon de Jakobson, on parlerait d'un déficit affectant à la fois deux fonctions (référentielle et métalinguistique).
A travers (b) et (c) on est amené à envisager le « bruit culturologiques» (культурологический шум), que le/les auteur(s) de l'article repèrent sur trois paliers (national et professionnel et organisationnel). Le triangle identitaire - que j'ai proposé dans la première partie de cette étude (« Znak », no. 10, 2/2012 : 121 et respectivement 129) me semble un bon instrument pour repérer ce qui se passe lorsque la minorité est rapporté à une autre nation, à une profession à part (peu pratiquée par les majoritaires) et se fait entendre par des structures organisationnelles qui sont censées définir une norme de représentation sociale et imagologique.
Cela étant, nous devons bien admettre que le sommet du triangle (Lipovennost'/Lipovénitude) nous oblige à parler des filtres mentaux et émotionnels, qui peuvent d'ailleurs interférer, comme j'ai pu le montrer dans le même texte. Ainsi, l'insularité (et notamment l'image de cet archipel à l'intérieur d'une île, v. article cité, 1.2.2) est une rationalisation au sens psychanalytique du terme et fonctionne sur le mode syncrétique et presque en cercle vicieux (la spéculation intellectuelle s'origine dans l'émotion qui se conforte par la cohérence de la composante spéculative).
2. Comment gérer les bruits ou le scandale de la communauté-monde (« obchtchina-mir »)
Il semble évident que la gestion de l'information à l'intérieur d'une organisation peut favoriser l'émergence des bruits dans les interactions entre les membres d'une communauté. Cela étant, toute lecture de ce processus est filtrée par les modèles organisationnels élaborés pour les besoins des entreprises et des corporations, dominant le champ de la communication sociale contemporaine. L'exemple que j'ai extrait pour un manuel de « media relations » destiné à des étudiants en Relations Publiques de l'Université Vasile Alecsandri de Bacau pose des cadres de la perception du social pour les personnels auxiliaires du monde managérial formé dans le circuit du Brevet Technique Supérieure de la région parisienne (Céline Mansencal/Didier Michel, Théorie des organisations, Académie de Versailles, BTS, Module Management, v. Annexe 1, C).
Dans le circuit fondé sur l'autorité formelle (Annexe 1, C.1) le filtrage est réalisé par un ensemble de normes préétablies et échelonnées hiérarchiquement, ce qui semble exclure la composante émotionnelle et pose d'emblée le discours autoritaire en tant que discours de la Raison. Pour le monde slave, les clichés de la
représentation occidentale identifieraient ce dessin à une épure de l'Etat fondé par Pierre le Grand et ayant connu des versions idéologiquement divergentes mais centrées sur les mêmes valeurs.
Dans un circuit qui comporte une régulation des activités (Annexe 1, C.2), le filtrage passe par des instances habilitées qui interagissent, ce qui implique une composante consensuelle, voire une construction des référents en fonction de critères opérationnels : le rendement y est plus important que l'observance des règles et la rationalité se définit en critères de performance.
Le troisième modèle (plus apte à représenter les « obchtchina», structures organisationnelles des Lipovènes) suppose une dynamique permanente et une remise en question des valeurs que seule l'autorité morale d'un « starost' » est à même de gérer ((Annexe 1, C.3). Il illustrerait ce que Berdiaev affirmait dans un passage que les auteurs de l'anthologie L'âme russe (v. infra, 3.2) ont choisi à dessein :
« /Les Russes/ont également un sens de la famille moins développé qu'en Occident mais leurs sens de la communauté est illimité. Ils ne cherchent pas tant une société organisée qu'une communion, une communication avec les hommes et leur sens de la pédagogie est très développé. Le paradoxe russe consiste en ce que les Russes sont moins socialisés que les Occidentaux, mais beaucoup plus communautaires, plus ouverts à la communication » (V. « Le Point », Références, janvier-février 2011, 85 ; version française : Hélène Arjakovsy).
Cette opposition fait écho au schéma de Florenski (voir la première partie de cette étude, « Znak », no.10 : 121-122 ; 129 pour le texte russe) mais c'est aussi l'aveu d'un péché capital vis-à-vis de l'esprit et du discours politique français. En effet, celui-ci voit dans le communautarisme la source de tous les maux : le combat contre le voile porté par les femmes musulmanes - qui fait presque l'unanimité de l'opinion publique des « Français de souche », peut paraître frivole sinon ridicule si nous ignorons ce cadre de pensée.
Par ailleurs, l'image de la commune russe présentée par un historien américain est tributaire à un parti pris (ce qui se passe dans le monde slave contrarie le bon sens de la démocratie occidentale). Ainsi, on attribue à ces assemblées le « pouvoir de contraindre une communauté entière à changer son appartenance religieuse en lui faisant abandonner l'Eglise officielle au profit de l'une des sectes » (1). Or parmi les « sectes visées » il compte les Vieux-Croyants, qui contestaient « le
monopole officiel de l'Eglise établie en matière de dogmes et de rites orthodoxe » (v. Pipes, 81). Ce qui est paradoxal dans ce cas, c'est que l'esprit communautaire n'a pas la même connotation aux Etats Unis, pays dont les entités se sont constituées à partir de l'expansion de telles structures sociales.
La confrontation des deux extrêmes (autorité formelle/communications informelles) permet en effet de traduire, en termes visuels, la perspective occidentale sur le monde russe, fondée sur l'opposition entre « les deux cultures » dont la séparation aurait été faite brutalement par un souverain :
« Pierre le Grand y porte un véritable coup de hache qui coupe en deux la Russie, celle du devenir historique et celle de l'espace culturel. La hache de Pierre a fait qu'il y a dans le temps deux Russies, celle d'avant et celle d'après ; elle a fait qu'il y a aussi depuis lors en Russie deux cultures, la culture verticale de l'Etat et de ses élites ; celle, horizontale, du peuple » dira une historienne française (je souligne) (2).
Le motif de la hache et l'obsession du meurtre dans l'analyse de l'histoire d'une nation me permet de faire un jeu de mots : tout dessin cache un dessein, toute image porte une intention -représentative ou autre. Tous les bruits également, surtout quand ils prennent la forme d'un schéma verbal et visuel bien structuré.
La psychanalyse a permis en effet d'identifier des pictogrammes susceptibles d'engendrer l'activité phantasmatique et, à travers elle, la satisfaction hallucinatoire. Cette dernière remplit plusieurs fonctions l'une d'entre elles répond en effet aux besoins de ce que le fameux Huntington appelait « le choc des civilisations » : permettre l'agressivité à l'égard d'un objet jugé insatisfaisant. Cette fonction repose sur un mécanisme très simple (l'opposition entre les excitations agréables et désagréables et les images qui leur sont associées) (3) et elle va au-delà de l'âge enfantin à travers les jeux d'un discours qui « évoque l'Occident et le "reste", un Occident unique face aux autres pays non occidentaux, pluriels » (4).
A travers cette chaîne d'images/raisonnements on doit s'attendre à ce que le motif de la violence (la hache de Pierre, les attentats islamistes) filtre toute construction visuelle concernant le monde des Vieux-Croyants, branche radicale de la confession orthodoxe. Cela dit, on peut se demander si une telle vision n'est pas le produit d'une prison mentale où une partie du monde se renferme volontairement pour se protéger et dont un brillant théoricien des
organisations (Gareth Morgan) a donné un aperçu saisissant (v Annexe 2).
3. Le bruit des mots et les formants de la pensée
3.1. « Orthodoxie »
A l'intérieur d'une « prison mentale », les ressources linguistiques d'une communauté (censées exprimer, agir et penser la diversité), deviennent des outils de combat. Et les plus dangereux sont les mots qui circulent dans la plupart des langues et semblent se passer de traduction pour le public des médias.
Ainsi l'adjectif « orthodoxe » finit-il par être un simple bruit- dans l'ordre de l'esprit - par sa fréquente utilisation en tant que synonyme de « fondamentaliste » dans les confessions monothéistes antérieures à l'Islam. Si dans les acceptions négatives bénignes il s'agit de la connotation « conformiste », parler d'un catholique d'un Juif, ou jadis d'un marxiste orthodoxe signifie carrément les mettre au ban de la spiritualité (c'est le bouc émissaire idéal pour tout ce qui se passe de mal).
Comme le temps des marxistes orthodoxes est révolu et que celui des catholiques de la même espèce ne présente pas d'intérêt pour les medias contemporains, je me rapporterai au syntagme « Juif orthodoxe », plus fréquent dans la presse. Selon une source « tout public » : « Les orthodoxes estiment tous que leur conception de la religion juive est la seule correcte, et déclarent que les mouvements réformé et Massorti ne respectent pas le judaïsme. Les attitudes varient de l'évitement total à la fréquentation. » (5).
Leurs comportements radicaux en politique (et notamment vis-à-vis des Palestiniens) prêtent à ce vocable des connotations guerrières, aussi ceux qui fréquentent les autres préfèrent-ils se distancer de ceux qu'ils considèrent comme des « ultra-orthodoxes ». Ces derniers, fer de lance de la politique de colonisation des territoires à statut juridique délicat, occupés par Israël en 1967, sont bien souvent des immigrants récents, arrivés après l'éclatement de l'Union Soviétique, originaires des régions à forte proportion de pratiquants de la confession chrétienne orthodoxe. Et comme les medias audiovisuels n'ont ni le loisir, ni la vocation de faire la part des choses, le mot « orthodoxe » (précédé accessoirement du déterminant « ultra ») finit par endosser ce qu'il y a de pire dans le monde contemporain.
Qui plus est, la distance par rapport au « look moderne » - qui est propre aussi aux pratiquants de la confession chrétienne orientale de Russie -
de même que l'accent portant sur les valeurs communautaires renforce des rapprochements symboliques, au-delà des frontières dogmatiques.
Paradoxalement, les historiens occidentaux n'hésitent pas quand il s'agit de reprendre les arguments de l'Eglise russe majoritaire et officielle contre les Vieux-Croyants. Ainsi Hélène, considère que Nikon aurait apporté « quelques correctifs au rite » et que ces réformes étaient « peu importantes » (6). Elle ira plus loin et - en présentant le mouvement Zemlia i volia - parti qui aurait prôné la nécessité de l'assassinat politique mentionne que ses appuis se trouvaient « parmi les éléments les plus marginaux de la société - vieux croyants, membres des sectes de toutes sortes » (7).
Remarque
On a affaire à un bruit complexe (on pourrait dire polyphonique dans l'ordre du discours), étant donné que :
- Le thème de la marginalité en tant que base des partis politiques est souvent associé aux mouvements fascistes (8);
- Les chrétiens qui ont refusé une réforme se voient associer aux « sectes » ;
- Le motif de l'assassinat politique hantait le monde occidental au cours de la huitième décennie du XXe siècle ; mentionner son existence en Russie en tant que composante d'une « doctrine », permettait - dans le sous-conscient collectif -de refouler l'origine occidentale de la réflexion sur le fondement de la liquidation physique de l'adversaire, que l'historienne mentionne par ailleurs au début de l'ouvrage (9).
3.2. «L'âme russe » et le recul chronologique
Formule qui peut avoir un certain succès dans le marketing culturel, ce syntagme est problématique dès qu'il s'agit de mettre en perspective des phénomènes complexes. Lorsque « Le Point » (9) produit en janvier-février 2011 (dans la série « Références ») le numéro spécial intitulé « L'Ame russe- Les textes fondamentaux », Catherine Golliau (rédacteur en chef responsable des hors-séries), elle le fait précéder de cet avertissement :
« L'âme russe, ou le romantisme excessif, l'extravagance débridée, les verres de vodka avalés entre rires et larmes ? L'âme russe, ou le sentiment et l'instinct. Le négatif de l'esprit français, réputé intellectuel, retenu et subtil. « L'âme russe » est un terme inventé en France au XIXe siècle, concept nourri des lectures de Dostoïevski, de Tolstoï et de Tchékhov».
Je laisserai de côté ce qui dépend des choix de l'éditeur et tenterai d'y voir quelle image on
peut avoir de deux repères identitaires des Vieux-Croyants : la langue (cordon qui les relie à la Nation dont ils forment une diaspora entièrement à part) et Avvakoum, le repère spirituel de toutes leurs communautés éparpillées en Europe et ailleurs).
A. Pour ce qui est de l'idiome, on peut retenir deux catégories d'arguments :
a) Arguments issus de l'expérience du traducteur
En 1981, en parlant des difficultés de
traduction des poèmes russes en français, Hélène Henry remarquait que les chemins empruntés par les deux cultures pour la métrique et la prosodie sont « divergents » (10). Le maintien de la métrique dans la poésie russe est perçu à travers une catégorie politique (« c'est peut-être qu'elle ne la considère pas comme l'obstacle majeur à la libération du langage poétique »). De là à voir dans le Slave un esclave de son langage il n'y a qu'un pas, que l'auteure citée ne franchira pas, mais que d'autres le feront plus tard, en se prévalant d'une perspective plus globale (v. infra).
Une autre opinion -formulée trente ans plus tard, dans le cadre de l'enquête concernant l'âme russe, semble donner une réponse. Anne Coldefy-Faucard fut fascinée par les changements de ton qu'elle découvrit dans les Ames mortes de Gogol : « On peut se permettre des ruptures impossibles en français. Le russe a une nervosité, une concentration qu'on a beaucoup de mal à rendre dans notre langue » (11). La « libération » serait, dans ce cadre, un non sens, encore faut-il retenir le mot que j'ai souligné.
b) Arguments « géolinguistiques »
La géolinguistique peut être une annexe de la géopolitique si l'on s'en tient à la destinée du russe en tant que langue véhiculaire après l'effondrement de l'empire soviétique. Le paradoxe intervient là aussi :
« Les élites russes ne reconnaissent plus leur langue dans le « sabir » qui leur revient après avoir couvert de si vastes espaces. Ils veulent désormais reconquérir leur langue et pour cela ne plus en faire le bien commun » - soutient Hélène Carrère d'Encausse (12).
Or ce refus du partage est incompréhensible pour les apôtres de la conversion à l'unilangue (en l'occurrence l'idiome opérationnel dérivé de l'anglais) mais également pour les stratèges linguistiques œuvrant pour maintenir le français au rang des temps jadis tout en promouvant la diversité linguistique.
Mais on peut travailler aussi par le biais des comparaisons plus ou moins articulées du point de vue linguistique.
« Le russe parlé actuel est plus archaïque que le latin ou le grec ancien. Apprendre le russe, c'est faire un immense saut dans le temps. Et ce voyage a un prix : la complexité de la grammaire. Alors que quelques heures d'anglais suffisent pour apprendre à dire l'heure, il faut bien deux ans de russe pour parvenir au même résultat. De même pour la conjugaison », soutient Olivier Azam (13).
B. Par rapport à la figure tutélaire de la culture des Vieux Croyants, le numéro consacré à l'âme slave fait valoir la composante langagière du personnage : « l'un des plus éloquents défenseurs de la « Vieille Foi » face aux réformes du patriarche Nikon » et des entrelacs surprenants, tel « le style élevé des Vies des saints et les descriptions crues, agrémenté d'injures » (v. « Le Point », no. cité : 22). On y valorise aussi une anticipation de la destinée des textes des dissidents russes (le récit de sa vie fut « conservé et diffusé dans la clandestinité ») mais on parle d'un « homme pieux et irascible » (ibid.).
4. La perspective inversée
Les « Vieux Ritualistes » seraient - à travers cet ensemble de bruits culturologiques - héritiers d'une double tradition contrariant le sens commun : une langue « nerveuse » (qui les relie au pays d'origine) et un leader historique « irascible ».
4.1. Pour reconquérir la première, ils ont été favorisés en Roumanie, après la seconde guerre mondiale, par le régime privilégié accordé à cet idiome dans les écoles de tous les degrés.
La politique culturelle de l'ère Ceausescu les a coupés de ce cordon, en leur laissant le refuge dans les programmes en russe - soviétiques ou diffusés par des chaînes occidentales engagées dans la « guerre froide ». L'expansion de l'anglais en tant que facteur de promotion professionnelle et en vertu de son apparente facilité a donné un coup de grâce après la chute du dictateur et le diktat du « rating » pour les diffuseurs de programmes télévisés par câble et satellite leur interdit l'accès aux télévisions en langue russe. Aucun de ces aspects ne fut évoqué dans les émissions consacrées aux Lipovènes que j'ai pu visionner.
D'autre part, si apprendre le russe, c'est faire un saut en arrière (le mot n'est pas dit, par pudeur, dans la formule du professeur français), que peut-on dire de ceux qui « naissent dedans » (ceux dont le russe est la « langue natale », « rodnoï yazyk »)? Ce dilemme se pose en effet pour toute minorité dont la langue se perd mais dont l'imaginaire linguistique se nourrit de fantasmes et rationalisations idiomatiques engendrés par la globalisation, processus qui met à mal aussi
la culture majoritaire des pays d'accueil des Vieux Croyants. L'invisibilité linguistique de leurs communautés contraste, par ailleurs, avec l'utilisation du russe par les étudiants de Moldavie venus en Roumanie, parfois pour s'isoler par rapport aux collègues qui se moquent de leurs performances en « langue nationale littéraire ».
4.2. La revendication du second est difficile pour plusieurs raisons : le régime qui avait favorisé leur idiome en Roumanie était farouchement athée et les rapports avec l'église nationale (qui a accédé à la reconnaissance du statut de Patriarchie en 1925) n'était pas de nature à la promotion de cette figure de proue des la spiritualité des Vieux Croyants.
En effet, le titre de « schismatiques » (attribué aux « Vieux Ritualistes » par leurs adversaires en Russie) avait été repris par la hiérarchie orthodoxe roumaine dès le XIXe siècle, époque où leurs communautés devenaient visibles dans la vie économique des grandes villes. Dans le reportage consacré à la communauté de Manolea et produit par la télévision publique (v. les références dans la deuxième partie de cette étude), on préfère mettre à l'avant un auteur plus proche de nos temps, ayant passé ses dernières années dans ce village du département de Suceava.
D'autre part, les émissions dont j'ai parlé n'ont pas ouvert une brèche dans l'invisibilité des Vieux Croyants pour le public roumain : une réunion scientifique internationale de grande ampleur organisée par la communauté en juin 2013 n'eut aucun écho dans les medias roumains.
On peut se demander si - au-delà des bruits environnants concernant cette ethnie (fantasmatique géopolitique, valorisation d'un certain pittoresque et même d'un conservatisme du look) - la tentation de la facilité et du lieu commun (partagée par les majoritaires et les leaders des minorités) ne joue pas dans cette méconnaissance de la richesse (inter) culturelle qui se reflète dans les médias.
Notes et commentaires
(1) Richard Pipes, The Russian Revolution (1990); version française publiée par les Presses Universitaires de France en 1993, v. 88.
(2) Hélène Carrère d'Encausse, Le Malheur russe Essai sur le meurtre politique, Fayard, 1988 : 125.
(3) V. Serge Tisseron, Psychanalyse de l'image - Des premiers traits au visuel, Parie, Librairie Arthème Fayard Pluriel, 2010 : 48.
(4) Frédéric Martel, Mainstream - Enquête sur cette culture qui plaît à tout le monde, Editions Flammarion, 2010, v. Prologue. La pluralité
(voire le pluralisme) n'est pas nécessairement un élément positif, surtout dans l'ordre de la pensée théologique, comme on peut le voir dans les textes de Proclus (v. l'essai d'Edward P. Butler, The Gods andBeing in Proclus, paru dans « Dionysius », vol. XXVI, décembre 2008, 93-114). Or la promotion des valeurs occidentales prend bien souvent l'aspect d'une croisade bénie par des succédanés d'apôtres, dont Huntington n'est qu'une caricature.
(5) http://fr.academic.ru/dic.nsf/frwiki/895158, visite du novembre 2013 ; http://fr.wikipedia.org/ wiki/Juda%C3%AFsme_orthodoxe. Consulté le 18 octobre 2013 ; V. pour le bruit créé autour du mot « (ultra)orthodoxe » un article paru dans le « Monde » du début de l'année 2012 (http://www. lemonde.fr/proche-orient/article/2012/01/01/une-manifestation-de-juifs-ultra-orthodoxes-choque-israel_1624659_3218.html) -consulté le 18 octobre 2013.
(6) L'aspect commercial du livre se révèle par deux composantes : mélodramatique dans le titre (le malheur) et sensationnaliste dans le sous-titre (le meurtre). V. Carrère d'Encausse, 155.
(7) Le passage cité par l'historienne française finit sur cette déclaration fracassante : « L'assassinat doit compter parmi les principales forces politiques de ce temps » (Carrère d'Encausse, 308).
(8) V. récemment un entretien consacré à la nouvelle extrême droite, paru dans le « Nouvel Observateur ». En voici un petit extrait qui illustre le schéma discursif :
«Nicolas Lebourg : Ce sont des jeunes issus des classes populaires, avec une vraie conscience de classe. Ils s'affirment comme des prolétaires blancs -
ce qui les conduit à assimiler la question sociale à la question raciale. Ils dirigent leur colère vers les mouvements de gauche, considérant que ceux-ci s'occupent des immigrés ou des homosexuels, mais pas de l'intégration des jeunes prolétaires blancs.
Ils assimilent la gauche au sionisme, c'est assez classique, même si leur racisme est désordonné -contre les juifs, les Arabes, etc. Leur néonazisme est souvent assez folklorique, c'est un néonazisme d'influence américaine, qui est en fait un suprématisme blanc ».
Source : http://www.rue89.com/2013/06/08/ les-skinheads-rares-succes-lextreme-droite-chez-les-proletaires-243113
(9) Hebdomadaire français d'information générale créé en 1972 sur le modèle de « Time Magazine », ayant un tirage de plus de 400.000 exemplaires.
(10) Hélène Henry et Eve Malleret, « Traduire en français mes rythmes de la poésie russe », paru dans « Langue française », no. 51/septembre 1981, 72 ; je souligne.
(11) «Ecrire sous Poutine», entretien signé Sophie Pujas dans le numéro spécial de la revue « Le Point », v. 100).
(12) «La décomposition de l'Empire soviétique», texte paru dans un numéro thématique («Nationalismes») de la publication trimestrielle «Pouvoirs» (Revue française d'études constitutionnelles et politiques), no. 57 (1991) : 26 ; je souligne.
(13) Enseignant à l'Ecole Normale Supérieure, bastion de l'élite universitaire en France V. « Le Point », no. cité, 11 ; je souligne.
УДК 81:572
Gabriel Mardare Université «Vasile Alecsandri», Bacau, Roumanie
ЭКЗОТОПИЯ СРЕДСТВ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ, ИЛИ ВИЗУАЛИЗАЦИЯ ЭТНИЧЕСКИХ И РЕЛИГИОЗНЫХ МЕНЬШИНСТВ
Часть третья Шумы, приманки и коммуникационные проблемы
Предварительное замечание
Чтобы лучше понять средства коммуникации в жизни меньшинств российского происхождения, я предлагаю в этой заключительной части моего эссе обратиться к проблемам коммуникационного шума, касающегося всего информационного поля восточных славян. При этом важно, что, по всей вероятности, рамки ("frame") восприятия, основанные на глубинном национальном менталитете, и определяют те образы и то воображение, что транслируют нам особый мир культуры миноритариев, отличный от их окружения.
1. Шум и его образы / конструкции
Эксперты в сфере коммуникации соглашаются с Шенноном, что шум является неизбежным компонентом общения. Этот тезис также включен в каноническую версию схемы Якобсона, является инструментом обучения французскому языку 12-13-летних детей в Канаде (http://bv.alloprof.qc.ca/f1001.aspx , V Приложение 1, А). Следует отметить, что на схеме шум расположен ниже контакта и одновременно между невербальной и обратной связью. Эта схема очень полезна, когда мы говорим о языковых инструментах, но, как кажется, недостаточна для объяснения механизма повседневного общения и тем более в масштабах всей вселенной СМИ.
Было бы правильно задаться вопросом, если сам по себе код, вероятно, не приводит к появлению шума: этот дефицит требует от нас своеобразной замены инструментов (жестов, иносказательных оборотов или пояснений визуализации), а избыточность приводит к чрезмерному росту числа металингвистических инструментов, роль которых - заменить словесное выражение мысли (синтагмы, восклицания), - следовательно, становится звуковой блокировкой канала коммуникации. Вирту-
альное пространство вмещает образы, которые отражают эту одержимость шумом, подавляющим процесс коммуникации, как можно видеть на схеме, изображающей контекст русской культуры (Приложение 1, В).
Мы видим на схеме, что это явление затрагивает все, что лежит между Коммуникатом и Коммуникантом, но происхождение шума остается неясным. Есть однако в той же вселенной всеобщих знаний стремление понять главные вехи среди общего коммуникационного шума. Так, на сайте, посвященном современной одержимости (личностному развитию, см.: http://www.your-mind.ru), можно найти в главе о межличностном общении («Межличностная коммуникация») соответствующую классификацию события.
Прежде всего, речь идет о шуме в канале коммуникации, источниками которого являются:
а) физические шумы (относящийся к каналу и варьирующийся в зависимости от физиологических и психологических характеристик Коммуниканта и Коммуниката);
б) незнание языка говорящего;
в) недостаточная осведомленность в области, которой посвящено высказывание (по словам Якобсона, мы говорим о дефиците, проявляющемся в двух функциях - референтной и металингвистической).
В позициях (б) и (в) необходимо рассмотреть «культурологический шум», воплощаемый на трех уровнях (национальном, профессиональном и организационном). Треугольник идентичности, предложенный мною в первой части данного исследования («Знак». 2012. № 2 (10). С. 121 и 129 соответственно), кажется хорошим инструментом, чтобы определить, что происходит, когда меньшинство стремится донести до другой нации и ее организационных структур собственные социальные и имаголо-гические нормы.
Тем не менее, мы должны признать, что вершина треугольника (Липовенность /
Lipovénitude) заставляет нас говорить о психических и эмоциональных фильтрах, которые могут также конфликтовать, как я стремился показать в тексте статьи. Таким образом, замкнутость (в том числе и образ архипелага, см. указанную статью, 1.2.2) выступает средством упорядочения психоаналитических смыслов и работает на синкретическую модель в рамках практически замкнутого круга (интеллектуальная спекуляция происходит в эмоции, что подтверждает состоятельность спекулятивной составляющей).
2. Как управлять шумами или скандалами сообщества («община - мир»)
Кажется очевидным, что управление информацией внутри организации может способствовать появлению шума во взаимодействии между членами сообщества. Однако любая интерпретация этого процесса ограничивается организационными моделями, разработанными для нужд предприятий и корпораций, доминирующих в поле современного социального общения. Пример, который я извлек из учебного пособия «Медиа-рилейшнз» для студентов по связям с общественностью университета им. Александри Бакэу, указывает, что рамки восприятия социального сквозь личностное помогают формировать заданный мир Brevet Technique Supérieure в Парижском регионе (Céline Mansencal/Didier Michel, Théorie des organisations, Académie de Versailles, BTS, Module Management, см. Приложение 1, C) .
В схеме, основанной на формальной власти (Приложение 1, C. 1), фильтрация выполняется с помощью набора заранее определенных стандартов и оценивание носит иерархический характер, который, кажется, исключает эмоциональную составляющую и сразу же провоцирует появление авторитарного дискурса как дискурса Рациональности.
Для славянского мира клише западной репрезентации определяет эскиз государства, основанного Петром Великим, и переживает идеологически противоречивые версии, сосредоточенные на одних и тех же значениях.
В схеме, которая включает регулирование деятельности (Приложение 1, С. 2), фильтрацию организовывают уполномоченные органы, которые находятся в состоянии взаимодействия, что предполагает консенсус компонентов и систему референций, основанных на
операционных критериях: производительность оказывается важнее, чем соблюдение правил и рациональности, определяемой критериями эффективности.
Третья модель (в большей мере представляющая «общину» организационных структур липован) подразумевает постоянное и динамичное развитие ценностей, согласно которым только моральный авторитет в «старости» имеет право руководить (Приложение 1, С. 3). Этим иллюстрируется то, что Бердяев говорит в отрывке, специально выбранном составителями антологии «Русская душа» (см. ниже, 3.2):
«Русские менее семейственны, чем западные люди, но безмерно более коммюнотарны. Они ищут не столько организованного общества, сколько общности, общения, и они малопедагогичны. Русский парадокс заключается в том, что русский народ гораздо менее социализирован, чем народы Запада, но и гораздо более коммюнотарен, более открыт для общения» («Русская идея», французская версия: Hélène Arjakovsy) .
Эта оппозиция перекликается со схемой Флоренского (см. первую часть этого исследования, «Знак». 2012. № 2 (10). С. 121-122, 129 на рус. языке), но это также признание того, как капитал влияет на сам дух французского политического дискурса. В самом деле, можно усмотреть в коммунитаризме источник всех зол: борьба против хиджабов женщин-мусульманок - почти полностью объединила общественное мнение «коренных французов». Это может показаться легкомысленным либо смешным, но только в том случае, когда мы игнорируем сами рамки этих мыслей.
Кроме того, образ русской общины в представлении американского историка предвзят (поскольку славянский мир пребывает в конфликте с самой сутью западной демократии). Таким образом, мы приписываем эти встречи «власти, заставляющей всю общину изменить свою религиозную принадлежность, отказаться от официальной церкви в пользу одной из сект»1. Но среди «таких именно сект» и находятся старообрядцы, бросившие вызов «официальный монополии государственной церкви, основанной на православных догматах и обрядах» (см. Pipes, 81). В этом случае парадоксальным является факт, что выражение 'дух сообщества' в Соединенных Штатах имеет совершенно другие коннотаты, чем в странах, возникших в результате расширения собственных социальных структур.
Противостояние между этими двумя крайностями (официозная заформализованность / неформальные коммуникации) позволяет перевести, в терминах визуалистики, западный взгляд на русский мир, основанный на противостоянии «двух культур», разделение которых было осуществлено жестоко:
«Петр Великий носит реальный топор, которым разрубает Россию пополам - на историческое и культурное пространство. Топор Петра и образует в один момент две России - одна до и одна после, равно как и образует двойную культуру - вертикаль государства и элиты и народная горизонталь», - замечает французский историк2.
Мотив топора и одержимости убийством в анализе истории нации дает возможность поиграть словами: любое изображение скрывает цель, любой образ несет намерение - репрезентации или чего-либо еще. Все шумы одинаково значимы, особенно когда они принимают форму хорошо структурированной вербальной и визуальной картины.
Психоанализ эффективно выявляет пиктограммы, которые влияют на работу подсознания, что, в свою очередь, вызывает своеобразное галлюцинаторное удовлетворение. Оно выполняет несколько функций, одна из которых - реакция на потребность в том, что знаменитый Хантингтон назвал «столкновением цивилизаций»: разрешает агрессию по отношению к неудовлетворяющим потребности объектам. Эта функция основана на очень простом механизме (оппозиции между приятными и неприятными раздражителями и связанными с ними изображениями)3 и преодолевает детский возраст посредством игры дискурса «вызывать Запад и "остальных", уникальный "лик" Запада среди множества других незападных стран»4.
Посредством этой цепи изображений / рассуждений следовало бы прийти к выводу, что мотив насилия (топор Петра Первого, атаки исламистов) как раз и ограничивает создание визуальных образов, касающихся мира старообрядцев, радикальной ветви православных. Тем не менее, можно было бы задаться вопросом, не является ли такое видение продуктом ментальной тюрьмы, куда эта часть мира заключила себя добровольно в качестве самозащиты. Блестящее понимание этого феномена предлагает Гарет Морган (см. Приложение 2).
3. Шум слов и форманты мысли
3.1. «Православие»
Внутри «ментальной тюрьмы» лингвистические ресурсы сообщества (необходимость разнообразно говорить, действовать и думать) становятся боевыми инструментами. И самую большую опасность представляют те слова, что циркулируют в большинстве языков и постоянно появляются в средствах массовой информации.
Так, прилагательное 'православный' может оказаться самым обыкновенным шумом - от его частого использования как синонима 'фундаменталист' в предшествующих исламу монотеистических религиях. Если это слово наделяется контекстно отрицательной коннотацией 'конформист', то появляются выражения 'католический еврей' или 'ортодоксальный марксист', прямо ставя под запрет всякую духовность (как некий козел отпущения - идеально подходит для всего, что идет не так).
Так как тема ортодоксальных марксистов или католиков того же вида для современных медиа никакого интереса не представляет, я хочу вернуться к выражению 'ортодоксальный еврей', которое, напротив, встречается довольно часто. Вот пример из одного источника: «Ортодоксы уверены, что все положения еврейской религии являются единственно верными, и заявляют, что реформистское движение Массорти не уважает иудаизм»5.
Их радикальное политическое поведение (в том числе по отношению к палестинцам) придает этому выражению воинственные коннотации, так же, как в случае дистанцирования от других при помощи выражения «ультра-ортодокс». Эти последние, имеющие весьма деликатный правовой статус с политической точки зрения, территории, оккупированной Израилем в 1967 году, часто недавние иммигранты, прибывшие после распада Советского Союза из регионов, где сильно православное христианство. И, так как аудиовизуальные средства массовой информации не имеют ни времени, ни желания внимательно относиться к тому, что они делают, то словечко 'православный' (к тому же с вызывающей приставкой 'ультра') в конечном счете стало восприниматься как нечто наихудшее в современном мире.
Более того, расстояние от «современного взгляда», который является чистым выражением христианской концепции Восточной России, такое же, как акцент на общинных ценно-
стях усиливающий символическое примирение за рамками догматических границ.
Как ни странно, западные историки не смущаются повторять рассуждения большинства и против официальной российской старообрядческой церкви. И Элен Каррер д'Анкосс предполагает, что Никон сделал лишь «некоторые исправления обряда» и что эти реформы были «незначительными»6. Она идет еще дальше, представляя движение «Земля и воля» как движение (партию), выступающее за необходимость политического убийства, и замечая, что его главной поддержкой были «одни из самых маргинализированных членов общества - старообрядцы, члены всевозможных сект»7.
Ремарка
В этом высказывании мы имеем дело с многосоставным шумом (дискурсивно его можно соотнести с полифонией), что может быть представлено следующим образом:
- тема маргинальности в качестве основы политических партий часто ассоциируется с фашистским движением8;
- христиане, не принявшие реформы, ассоциируются с «приверженцами культа»;
- мотив политического убийства преследовал западный мир на восьмом десятилетии ХХ века; а в России он существовал в рамках «доктрины» - в коллективном подсознании -остановить идею западного происхождения, основанную на физической ликвидации противника; мнение историка по этому поводу уже приводилось9.
3.2. «Русская душа»: история выражения
Будучи «формулой», которая может иметь некоторый успех в культурной маркетинге, выражение 'русская душа' оказывается весьма проблематичным, когда дело доходит до рассмотрения сложных явлений. Когда «Ле Пуан»9 выпускает в январе-феврале 2011 года (в серии «Источники») специальный номер под названием «Русская душа - основные тексты», Катрин Голле (редактор, отвечающий за спецвыпуски) предваряет это издание следующим размышлением: «Русская душа, или чрезмерный романтизм, необузданная расточительность, рюмки водки, проглоченные вперемешку со смехом и слезами? Русская душа, или чувство и инстинкт. Негатив французского духа, основательный интеллект, сдержанный и тонкий. Выражение "русская душа" было при-
думано во Франции в девятнадцатом веке как реакция на произведения Достоевского, Толстого и Чехова».
Я не собираюсь анализировать выбор и мнение редактора, но попытаюсь увидеть, какой образ могут иметь два основных идентифицирующих старообрядцев феноменов: язык (то, что связывает всю нацию и помогает держаться диаспорам) и Аввакум, духовный лидер всех старообрядческих общин в Европе и повсюду.
А. Рассматривая это выражение как идиому, отметим две категории аргументов :
а) Аргументы, связанные с опытом перевода
В 1981 году, говоря о трудностях перевода
русских стихов на французский язык, Элен Генри заметила, что пути, по которым развивалась метрика и стихосложение Франции и России, «расходятся»10. Развитие метрики в русской поэзии следует рассматривать сквозь призму политических категорий («может быть, в силу того что эта категория не является помехой свободе поэтического языка»). Так, чтобы увидеть в слове 'le Slave' (= славянство) слово 'un esclave' (рабство), нет другого способа, как обращение к несвязанным контекстам, когда превалирует глобальная перспектива (см. ниже).
Другое мнение, сформулированное тридцать лет спустя, в исследовании, посвященном русской душе, кажется, дает нам четкий ответ. Анн-Кольдефи-Фокар была очарована изменениями тона, которые она обнаружила в гоголевских «Мертвых душах»: «Мы можем позволить себе невозможные разрывы на французском языке. Русский язык нервозен, концентрирован, что очень трудно передать на нашем языке»11. «Освобождение» было бы, в данном контексте, нонсенсом, что я и хотел подчеркнуть.
б) Аргументы «геолингвистические»
Геолингвистика может рассматриваться как
приложение к геополитике, если мы обратимся к судьбе русского языка как своеобразного моста после распада советской империи. И снова возникает парадокс: «Российские элиты видят, что их "жаргон", охватывающий раньше такие огромные пространства, теперь не является всеобщим. Они хотели бы вернуть его статус ради всеобщего блага», - рассуждает Элен Каррер д'Анкосс12.
Но отказ от разделения со стороны апологетов 'unilangue' (это англоязычный неологизм), и в равной степени со стороны лингвистических стратегов, ориентирующихся на устарев-
ший французский язык, есть непонимание развития языкового разнообразия.
Однако также возможно пойти через сравнение с более или менее сформулированной лингвистической точкой зрения.
«Современная русская речь является более архаичной, чем латынь или древнегреческий. Учите русский, чтобы сделать огромный скачок во времени. Это путешествие, конечно, имеет немалую цену: сложность грамматики. В то время как нескольких часов занятия английским достаточно, чтобы научиться определять время, вам придется потратить два года на изучения русского языка для достижения того же результата. То же самое относится к склонению», - говорит Оливер Азам13.
Б. Что касается главного культурного героя старообрядцев, выпуск, посвященный славянской душе, утверждает языковой компонент этого персонажа: «один из самых красноречивых защитников "старой веры" против реформ патриарха Никона», мастера по удивительным сочетаниям слов: «высокого стиля житий святых и грубых описаний вперемешку с оскорблениями» (см. «Ле Пуан», 22). Это связано и с общей традицией текстов русских диссидентов (житие Аввакума «хранилось и распространялось в подполье»), но также говорит о нем как о «благочестивом и вспыльчивом человеке» (там же).
4. Обратная перспектива
Таким образом, «старообрядцы» могли бы рассматриваться - сквозь все эти культурологические шумы - как наследники двойной традиции, сохраняющейся вопреки здравому смыслу: «нервозный» язык (хранящий связь с родиной и местом происхождения) и «вспыльчивый» исторический лидер.
4.1. Чтобы сохранить первое, они добились в Румынии после Второй мировой войны привилегированного режима, предоставляемого для этого языка в школах на всех уровнях.
Культурная политика эпохи Чаушеску уже ушла в прошлое, обретя себе пристанище в программах на русском языке - советских или распространяемых с помощью западных сетей, участвующих в «холодной войне». Распространение английского языка как фактора развития карьеры и его несомненная легкость нанесли смертельный удар после падения диктатора и диктата «рейтингу» вещателей телевизионных программ по кабельному и спутниковому ТВ
на русском языке. Ничего из этого не было упомянуто в программах, посвященных липо-ванам, которые я смог посмотреть.
С другой стороны, что, если вы изучаете русский язык, чтобы сделать шаг назад (как сказал - из скромности - один преподаватель французского языка), что можно сказать о тех, кто «родился там» (тех, для кого русский язык является «родным языком»)? Эта дилемма возникает для всех представителей меньшинств, чей язык слабеет, ассимилируется, но чье языковое воображение подпитывается идиоматическими рационализациями, порожденными глобализацией, процессом, который также подрывает собственную культуру принимающей старообрядцев страны. Языковая невидимость сообществ контрастирует, кроме того, с использованием русского языка молдавскими студентами, приезжающими в Румынию, иногда стремящихся с помощью языка изолироваться от сокурсников, которые насмехаются над их ошибками в «литературном национальном языке».
4.2. Второе утверждение представляет сложность по нескольким причинам: режим, который превратил Румынию в яростного атеиста, а отношения с национальной церковью (добившейся признания статуса Патриархом в 1925 году) прервал, вероятно, содействовал развитию духовности старообрядцев.
В самом деле, название «раскольники» (приписываемое старообрядцам со стороны их противников в России) было принято Румынской православной иерархией в XIX веке, когда жизнь общины стала видимой в экономической жизни городов. В репортаже, посвященном сообществу Мапо1еа и созданного общественным телевидением (см. ссылки во второй части этого исследования, Знак. 2013. № 1 (11)), автор акцентирует внимание на современности (на основе последних лет, проведенных в деревне департамента Сучава).
С другой стороны, программы, о которых я говорил, никак не нарушили «невидимости» старообрядцев в румынской общественной жизни: международная научная встреча, организованная крупной общиной в июне 2013 года, не получила никакого отражения в румынских СМИ.
Можно задаться вопросом, а не появляется ли за окружающим эту этническую группу шумом (фантазматическая геополитика, развитие определенных описаний и даже консервативные взгляды) соблазн поверхностного взгляда
(что разделяется большинством и лидерами меньшинства), не учитывающего всего этого (меж)культурного богатства, что и находит свое отражение в отношении к группе со стороны медиа.
Примечания
1 Пайпс Ричард. Русская революция (1990) на французском языке опубликована Presses Universitaires de France, 1993, v. 88.
(2) Каррер д'Анкосс, Элен. Русская Беда : (Очерк политического убийства). Файар, 1988. Р. 125.
(3) Тиссерон, В. Серж. Психоанализ образов. Первоначальные визуальные возможности. Париж : Librairie Arthème Fayard Pluriel, 2010. Р. 48.
(4) Мартель, Фредерик. Мейнстрим : (Обследование культуры, обращенной ко всем). Фламмарион, 2010. Пролог. Множественность (или плюрализм) не обязательно так уж хороша, особенно в богословской мысли, как можно видеть в текстах Прокла (см. очерк: Эдвард, П. Батлер. Боги и Будучи в Прокле // Дионисия. 2008. Vol. XXVI, декабрь. Р. 93-114). Но продвижение западных ценностей часто принимает форму похода какого-то крестового похода за чистоту идей, в том числе и Хантингтон - не что иное, как карикатура.
(5) URL : http://fr.academic.ru/dic.nsf/ frwiki/895158; URL : http://fr.wikipedia.org/ wiki/Juda % C3% AFsme_orthodoxe; см. по поводу шума, создаваемого вокруг слова '(ультра)православный', статью в газете «Мир» в начале 2012 года (URL : http://www. lemonde.fr/proche-orient/article/2012/01/01/une-manifestation-de-juifs-ultra-orthodoxes-choque-israel_1624659_3218.html).
(6) Коммерческий аспект книги раскрывается в двух составляющих: мелодраматическое название (несчастье) и сенсационность подзаголовка (убийство). См.: Каррер д'Анкосс, Э. Указ. соч. Р. 155.
(7) Этот абзац у французского историка заканчивается поразительным заявлением:
«Убийство должно считаться основной политической силой нашего времени» (Каррер д'Анкосс, Э. Указ. соч. Р. 308).
(8) См. недавно опубликованное интервью, посвященное новым крайне правым, в «Нувель Обсерватер». Вот небольшой отрывок, иллюстрирующий характерный дискурс: «Николя Лебур: Это молодые представители рабочего класса, обладающие истинным классовым сознанием. Они воспринимаются как белый пролетариат - что приводит к неразличению социального и расового вопроса. Они направляют свой гнев против левых движений, имея в то же время дело с мигрантами или гомосексуалистами, но без какой бы то ни было интеграции с молодыми белыми пролетариями.
Им все равно - сионизм или лефтизм, это все классика, даже если их расизм проявляется без разбору - против евреев, арабов и т. д. Их неонацизм часто весьма фольклорен, испытывает американское влияние, которое на самом деле является абсолютизацией белого». См.: URL : http://www.rue89.com/2013/06/08/ les-skinheads-rares-succes-lextreme-droite-chez-les-proletaires-243113.
(9) Французский информационный еженедельник, созданный в 1972 году по модели «Тайм Мэгэзин» тиражом более 400 тыс. экземпляров.
(10) Генри, Х., Маллере, Е. Перевод на французский русской поэзии // Французский язык. 1981. № 51, сент. Р. 72.
(11) «Писать при Путине» Софи Пуджа в специальном выпуске журнала «Ле Пуан», т. 100).
(12) «Разрушение советской империи», текст опубликован в специальном выпуске («Национализм») ежеквартального издания «Державы» (Обзор французских конституционных и политических исследований), 1991, № 57, 26.
(13) Преподаватель в Эколь Нормаль Супе-рьёр, лучшем элитном университете во Франции. «Ле Пуан», цитируемый номер, 11.
