CC BY
19Аркадий Ковельман
(Москва) Ури Гершович
(Иерусалим)
Единицы времени в трактате «Брахот»
Я изучил науку расставанья В простоволосых жалобах ночных. Жуют волы и длится ожиданье -В последний час вигилий городских, И чту обряд той петушиной ночи, Когда, подняв дорожной скорби груз, Глядели вдаль заплаканные очи, И женский плач мешался с пеньем муз.
Кто может знать при слове «расставанье», Какая нам разлука предстоит, Что нам сулит петушье восклицанье, Когда огонь в акрополе горит, И на заре какой-то новой жизни, Когда в сенях лениво вол жуёт, Зачем петух, глашатай новой жизни, На городской стене крылами бьёт?
О. Мандельшам. Тпя11а
«Брахот» - первый трактат Мишны. В начале трактата речь идет о времени чтения «Шма». Текст «Шма Йисраэль» («Слушай Израиль») - не что иное как фрагмент Второзакония (6: 4-9), ставший еврейским «исповеданием веры»:
Слушай, Израиль: ГОСПОДЬ, Бог наш, ГОСПОДЬ един есть; и люби ГОСПОДА, Бога твоего, всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем лучшим, что есть у тебя. И да будут слова сии, которые Я заповедую тебе сегодня, в сердце твоем; внушай их детям твоим, и говори о них, сидя в доме твоем и идя дорогою, и ложась, и вставая; и навяжи их в знак на руку твою, и да будут они повязкою над глазами твоими, и напиши их на косяках дома твоего и на воротах твоих.
Заповедь любви к Богу обрамлена заповедями по поводу этой заповеди. Очевидно, в тексте Второзакония - идиомы, а вовсе не конкретные указания. Следует повторять «слова сии» всегда и повсюду, например ложась и вставая, в доме и в дороге и т.п. Но Мишна понимает идиому буквально. Если сказано, что надо читать «ложась и вставая», то читаем «Шма» дважды: один раз - утром, вставая, другой раз - вечером, ложась! Но и это слишком приблизительно! Время следует уточнить.
Когда в вечерние часы читаем «Шма»? С того часа, когда священники идут вкушать приношения, и до конца первой стражи. Таково мнение р. Элиэзера. Мудрецы же говорят: «До полуночи». А раббан Гамлиэль говорит: «Пока не встанет столп зари». Как-то раз его сыновья пришли из таверны и сказали ему: «Мы не прочли Шма». Он сказал им: «Если не встал еще столп зари, то вы должны прочесть». И не только в этом случае, но повсюду, где мудрецы говорят: «До полуночи», следует понимать: «пока не встанет столп зари» <...> Если так, то почему мудрецы сказали: «До полуночи»? Чтобы уберечь человека от нарушения заповеди (Мишна «Брахот» 1: 1).
Талмуд (3а), комментируя Мишну, спрашивает: почему рабби Элиэзер не указал время в часах? Ведь с делением времени на «стражи» есть проблема:
До конца первой стражи? Если он полагал, что ночь состоит из трех страж, нужно было сказать, что читаем «Шма» до четырех часов ночи. Если же он полагал, что ночь состоит из четырех страж, нужно было сказать - до трех часов ночи. Конечно, р. Элиэзер делил ночь на три стражи. Но все это - чтобы научить нас, что есть стражи и на небесах, и на земле. Ведь учили, что р. Элиэзер говорит: «На три стражи делится каждая ночь, и во время каждой из страж сидит и рычит, словно лев, Святой, благословен Он. Сказано: "Господь с высоты рычит и с жилища святости Своей подаст глас; рыком рычит о жилище Своем..." (Иер 25: 30) И вот знак: первая стража - кричит осел, вторая - лают псы, третья
стража - младенец сосет материнскую грудь и шепчется женщина с му-
1
жем своим» .
В древности под ночью подразумевалось темное время суток, а не идеальная астрономическая «половина». В течение года продолжительность ночи менялась, как менялась и продолжительность часа (двенадцатой доли ночи). Деление на стражи дополняло деле-
ние на часы и восходило к практическому порядку караулов в городском квартале или военном лагере. Вавилоняне, евреи и греки делили ночь на три стражи, а римляне - на четыре, причем римское деление на четыре вигилии постепенно утверждалось по всей империи и за ее пределами. Четыре часа составляли треть ночи, три часа - четверть. Для тех, кто делил ночь на три стражи, первая завершалась через четыре часа после наступления темноты, а для тех, кто делил ночь на четыре стражи, - через три часа. На сколько страж делил ночь рабби Элиэзер: на три или четыре?
Оказывается, «на три стражи делится каждая ночь» не только на земле, но и на небесах. И у каждой стражи свой знак. Знак - симан, от греческого семейон. Гераклит некогда утверждал, что господин, оракул которого - в Дельфах, не открывает и не скрывает, но подает знак (семейон)1. Очевидно, что для Креза, обращающегося в Дельфы за предсказанием (а тем более для человека частного), знак важен с практической точки зрения. Талмуд также практичен. Если человек спит в темной комнате, он не знает, когда читать «Шма». Когда же младенец сосет материнскую грудь и шепчется женщина с мужем своим - вставай и читай! (3 а). Но за деловым рассуждением угадывается совсем иная логика.
По крайней мере к двум знакам («кричит осел», «лают псы») у нас есть ключ в соннике, включенном в трактат Талмуда «Брахот» (55а-57б). Принято сравнивать этот сонник с «Онейрокритикой» Артемидора (II в. до н. э). Метод Артемидора - аллегорические толкование снов. Еврейский сонник добавляет к этому аллегорическое толкование Торы. Сны толкуются через стихи Торы. Знак первой стражи - «кричит осел». Сонник (56б) подсказывает:
Тот, кто видит во сне осла, пусть надеется на спасение (йешуа), ибо сказано (Зах 9: 9): «[Ликуй от радости, дщерь Сиона, торжествуй, дщерь Иерусалима:] се Царь твой грядет к тебе, праведный и спасающий, кроткий, сидящий на ослице [и на молодом осле, сыне подъяремной]».
Текст Захарии - мессианский. На осле грядет мессия, царь Из-раилев. Он несет спасение всему Израилю (а вовсе не частному человеку). Иисус совершает мессианский жест - въезд на осле в Иерусалим, явно имея в виду стих Захарии, причем Матфей (21: 4) и Иоанн (12: 15) ссылаются на этот стих. Но сонник опрокидывает пророчество Захарии в частную жизнь, предсказывает спасение обывателю
в бытовых обстоятельствах. Мессианский смысл как бы зачеркивается, стирается.
Знак второй стражи - «лают псы». Лающих псов также мы находим в соннике (56б). На этот раз сонник дает практический совет: увидев во сне пса, следует быстро сказать благоприятный стих Торы, пока не начнет сбываться стих грозный и страшный:
Тот, кто во сне видит пса, когда просыпается, должен сказать: «Но на сынов Израиля не будут лаять псы» (Исх 11: 7). И пусть сделает это пораньше, чтобы другой стих не опередил его: «И эти псы, жадные душою» (Ис 56: 11).
Благоприятный стих - часть речи Моисея, обращенной к фараону (Исх 11: 4-8):
И сказал Моисей: так говорит ГОСПОДЬ: около полуночи Я пройду посреди Египта, и умрет всякий первенец в земле Египетской от первенца фараона, который сидит на престоле своем, до первенца рабыни, которая при жерновах, и все первородное из скота; и будет вопль великий по всей земле Египетской, какого не бывало и какого не будет более. Но на сынов Израиля не будут лаять псы, ни на человека, ни на скот псы не будут лаять, дабы вы знали, какое различие делает ГОСПОДЬ между Египтянами и между Израильтянами. И придут все рабы твои сии ко мне и поклонятся мне, говоря: «Выйди ты и весь народ, которым ты предводительствуешь». После сего я и выйду. И вышел от фараона с гневом.
Грозный и страшный стих - пророчество Исайи. Исайя обличает вождей Израиля. Это «пастыри бессмысленные», «псы, жадные душою, не знающие сытости», которые должны пасти и охранять Израиль, а заботятся только о своей корысти. Сонник вырывает это пророчество из контекста, зачеркивает его смысл, заменяя его тривиальным предсказанием неприятностей. Но можно ли говорить, что зачеркнутый смысл не виден за жирной чертой? Что для редакторов Талмуда он не существует?
Именно так полагает Филипп С. Александер. Он замечает, что мудрецы Талмуда называли сны «малыми пророчествами»3. Настоящее (большое) пророчество подорвало бы авторитет законоучителей, основанный на толковании Торы. «В соннике нет великих исторических видений, нет общезначимых божественных посланий, данных en clair. Сонник тривиализирует сны. Раввинистическая ойнерокри-
тика носит терапевтический характер и нацелена на рассеивание личной тревоги, порождаемой снами»4. На наш взгляд, ключевой фразой у Александера является en clair (ясно). Да, в соннике нет пророческих знаков en clair. Но знак и не может быть ясным. Чтобы прояснить его, нужно увидеть сонник в контексте трактата «Брахот» и в контексте понятий эпохи. Этот контекст, с точки зрения Александера, просто не существует. Ведь сонник «не комментирует леммы Мишны и не освещает их... У него - собственная программа, которая выходит за рамки непосредственного контекста»5.
Мы уже нашли смысл первых двух знаков ночных страж. Псы лают и осел кричит, предвещая приход мессии. И таков же третий знак - «младенец сосет материнскую грудь и шепчется женщина с мужем своим»6. В Евангелии от Луки сказано (2: 8): «В той стране были пастухи, жившие в поле и сторожившие стражи ночи (фюлассонтес филакас тес нюктос) у стада своего». Пастухи несут (сторожат) те самые три или четыре стражи, на которые делится каждая ночь. Этим пастухам является ангел и говорит: «Вот вам знак (семейон): вы найдете спелёнатого младенца, лежащего в яслях» (2: 12)!
Мессианские знаки сопровождают рычание Бога. Господь уподоблен рычащему льву и в соннике (Брахот 56б). Тому, кто видит во сне льва, надо прочесть стих: «Лев начал рыкать, - кто не содрогнется? Господь Бог сказал, - кто не будет пророчествовать?» (Ам 3: 8). Это следует сделать быстро, до того, как начнет сбываться другой стих: «Выходит лев из своей чащи, и выступает истребитель народов: он выходит из своего места, чтобы землю твою сделать пустынею.» (Иер 4: 7)7. У Иеремии Господь рычит «против своего жилища» (то есть Храма), «против всех обитателей земли». Бог возмущен грехами Израиля. Но рабби Элиэзер заставляет Бога рычать «о своем жилище», оплакивать Израиль и Храм. Это следует из талмудического комментария (3а):
Сказал р. Ицхак б. Шмуэль от имени Рава: «На три стражи делится каждая ночь, и во время каждой из страж сидит и рычит, словно лев, Святой, благословен Он: "Горе сынам Моим, за их грехи пришлось Мне разрушить Храм, сжечь Святилище Мое, а их самих рассеять среди народов земли"». Учили. Рассказывал рабби Йосе: «Как-то раз, находясь в дороге, зашел я в один из разрушенных домов среди развалин Иерусалима, чтобы помолиться. Явился доброй памяти пророк Илья и стоял
у входа, ожидая, пока закончу я молитву. Когда же закончил я молитву, обратился он ко мне и сказал: "Мир тебе, рабби!" - "Мир тебе, господин мой, и учитель!" - ответил я ему. Сказал он мне: "Сын мой, зачем зашел ты в эти развалины?" - "Помолиться", - ответил я. - "Нужно было тебе помолиться в дороге". - "Боялся я, что проходящие помешают мне". -"Ты мог бы прочесть короткую молитву". И из слов его выучил я три вещи: во-первых, нельзя заходить в развалины, во-вторых, можно молиться в дороге, и, в-третьих, тот, кто молится в дороге, читает короткую молитву. И еще спросил меня пророк Илья: "Сын мой, что за голос слышал ты в этих развалинах?" И ответил я ему: "Слышал я Бат Коль, что рокочет как голубь: 'Горе сынам Моим, за их грехи пришлось Мне разрушить Храм, сжечь Святилище Мое, а их самих рассеять среди народов земли'". - "Клянусь тебе - не только в этот час, но каждый день по три раза говорит он так. И это не все. Когда евреи собираются в домах молитвы и учения и при чтении каддиша произносят: 'Да будет благословенно Великое Имя Его', Святой, благословен Он, качает головой и говорит: 'Блажен царь, которого восхваляют в доме его. Но каково отцу, изгнавшему сынов своих? И горе сынам, изгнанным от стола отца своего'"»8.
Бог скорбит, но знаки скорби утешительны: кричит осел, лают псы, и шепчется женщина с мужем своим. И фигура пророка Ильи неслучайна, ведь Илья - предтеча мессии.
Знаки страж - не что иное как мессианские символы. И в то же время они вполне тривиальны, предназначены для еженощного исчисления времени ритуала. Число страж вычисляется «филологически», путем анализа текста пророка. Откуда рабби Элиэзер заключил, что страж всего три? Из того, что глагол «рычать» (шааг), повторяется в стихе Иеремии трижды: «Господь с высоты рычит и с жилища святости Своей подаст глас; рыком рычит о жилище Своем...» (Иер 25: 30). По крайней мере, такое объяснение приводит средневековый комментатор Раши.
Дальнейшая дискуссия в Талмуде носит еще более «научный» характер. Например, разбирается стих из Книги Судей (7: 19): «И подошел Гидеон и сто человек с ним к стану, в начале средней стражи, и разбудили стражей, и затрубили трубами и разбили кувшины, которые были в руках их». Но ведь не бывает «средней стражи», если нет первой и последней! Значит, ночь делится на три стражи. На это можно возразить стихами псалма Давида: «В полночь вставал славословить Тебя за праведные суды Твои» (119/118: 62)
и «Очи мои предваряют ночные стражи, чтобы мне углубляться в слово Твое» (119/118: 148). Если Давид вставал славословить в полночь и при этом его глаза предваряли «ночные стражи» (во множественном числе), то после полуночи есть как минимум две ночных стражи! Отсюда учим, что ночных стражей всего четыре - две до полуночи и две - после. Здесь возможно возражение: «А знал ли Давид, когда наступает полночь?» Ведь сказано в Торе (Исх 11: 4): «Около полуночи Я пройду посреди Египта». Что значит «около полуночи»? Неужели Бог не знал точно? Конечно, знал! Это Моисей не был вполне уверен. А знал ли Давид? У Давида был знак (симан). Над его кроватью висела арфа. Когда наступала полночь, приходил ветер с севера и дул на арфу, так что она звучала сама по себе. Сразу пробуждался Давид и занимался Торой, пока не вставал столп зари (3б)9.
Подобные подсчеты времени на основании «филологического» анализа мы находим у римских грамматиков. Как понять, когда кончается ночь и начинается день? Что означает полночь? Авл Геллий («Аттические ночи» III, 2, 14-16) ищет ответа в «Энеиде» Вергилия. Ночью к Энею слетает образ Анхиза, отца героя, и говорит, расставаясь с сыном (V, 738-739):
Сын мой, прощай: росистая ночь полпути пролетела,
Веет уже на меня коней восхода дыханье10.
Очевидно, Вергилий хотел сказать, что день, называемый римлянами «гражданским», начинается с шестого часа ночи! Но сказал не ясно и открыто, а иносказательно, как и подобает человеку, занимающемуся поэзией. Таково заключение Авла Геллия. И это заключение ничуть не уступает ответам на вопрос: «Когда в вечерние часы читаем Шма?»
По мнению исследователей, вымарывание пророческого и мессианского содержания характерно для Талмуда, а еще более - для Мишны. Мудрецы усвоили уроки восстаний и не желали повторе-ния11. Но тогда и Авл Геллий, вероятно, вымарывал идеи Вергилия (поэта вполне мессианского), чтобы избежать политических осложнений! На наш взгляд, простые политические объяснения не могут объяснить жанровой природы текстов и идей. Нам уже приходилось писать, что аггада (в отличие от Филона Александрийского) стремится к необычности и сенсационности. Но находит и то, и другое рациональными и учеными методами11. Фамильярность аггады впи-
сывается в серьезно-смеховые жанры поздней античности. Бахтин видел корень этих жанров в народной смеховой культуре13. Гротеск, реализация метафоры (остранение) - все это есть в Талмуде, как есть у Лукиана, Апулея и Петрония14. Но здесь мы должны сказать следующее: тривиальность Талмуда не отменяла, но обостряла, обновляла сакральное. И это касается не только «смехового» начала, но и начала «серьезного», «научного», «школярского» (как у Авла Гел-лия). На школярской природе «странных» текстов поздней античности настаивал С.С. Аверинцев: «Чтобы сказанное поразило воображение и прямо-таки насильно врезалось в память, полезно, чтобы фигуральные выражения были странными, гротескными, рискованными. Из педагогических соображений ранневизантийские писатели решались на такую практику, как авторы Талмуда за несколько веков до них, и проповедники барокко через тысячелетие после них <...> Поэтому изощренность ранневизантийской литературы нимало не противоречит ее наивности, а наивность в каждое мгновение готова обернуться изощренностью. Но и хитроумное простодушие, и простодушное хитроумие - неотъемлемые черты хорошего школяра»15.
Можно вслед за Павлом назвать текстуру «буквалистских» толкований «покрывалом Моисея», которое доныне лежит на лицах евреев (2 Кор 3: 14-15). А можно вслед за Жаком Деррида говорить о гимене (мембране, девственной плеве), об экране, складке и об амальгаме зеркала (впрочем, образ зеркала есть и у Павла). Кажется, Деррида спорит в «Диссеминации» не с Гегелем, а с Павлом, прорабатывая взятую у Павла метафору «покрывала». Сквозь «тривиальную» ткань Талмуда просвечивает мессианский смысл. Талмуд серьезен этим смыслом, а вовсе не галахической казуистикой. В ночных стражах Талмуда поет петух, жуют волы, плачет Бог, женщина кормит младенца, положив его в ясли, звезда Рождества отмечает рождение Новой Жизни.
Примечания
1 Ср. анализ этого фрагмента в книге М. Беновица: Беновиц М. Мейматай корин эт шма? Брахот перек ришон мин ха-талмуд ха-бавли (С какого времени читают Шма? Первая глава трактата «Брахот» Вавилонского Талмуда). Иерусалим, 2006. С. 67-79. [На иврите]. Беновиц в духе традиционной талмудической экзегезы разбивает главу на фрагменты (сугийот) и анализирует логическую
структуру каждого фрагмента, сопровождая свой анализ историческими, текстологическими и филологическими замечаниями.
2 См.: Diels H. Fragmente der Vorsokratiker griechisch und deutsch. 4th ed. Berlin, 1922. Fragm. B93.
3 Alexander P.S. Bavli Berakhot 55a-57b: The Talmudic Dreambook in the Context // Journal of Jewish Studies. 1995. Vol. 46. P. 230-248.
4 Ibid. P. 245.
5 Ibid. P. 231.
6 Беновиц (указ. соч., с. 76-77) приводит астрономическую интерпретацию упоминаемых знаков: осел соответствует появлению созвездия Большой медведицы, собака - появлению созвездия Геркулеса змееносца, а младенец, сосущий материнскую грудь, - появлению созвездия Кассиопеи. Обоснование такому понимаю Беновиц находит в этимологии аккадских, греческих и латинских названий этих созвездий.
7 Любопытно, что и пророчество Амоса, и пророчество Иеремии обличают Израиль и грозят ему жестоким наказанием. Тем не менее слова Амоса воспринимаются Талмудом как позитивные, а слова Иеремии - как негативные. Не исключено, что связано это с продолжением речи Амоса: «Так говорит Господь: как иногда пастух спасает из пасти львиной две голени или часть уха, так спасены будут сыны Израилевы, живущие в Самарии на краю постели (би-феат мита) и в Дамаске на ложе» (3: 12). Ср. с анализом образа «ложа» в «Брахот» ниже.
8 Подробный анализ этого фрагмента см.: Беновиц М. Указ. соч. С. 83-99.
9 Ср.: Беновиц М. Указ. соч. С. 103-129.
10 Перевод С.В. Шервинского.
11 См., например: Alexander Ph.S. The rabbis and Messianism // Redemption and Resistance; the Messianic Hopes of Jews and Christians in Antiquity / Ed. M. Bock-muehl and J.C. Paget. London, 2009. P. 236.
12 См.: Ковельман А.Б. Эллинизм и еврейская культура. М., Иерусалим, 2007. С. 151.
13 Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. М., 1975. С. 465-466.
14 См.: Kovelman A. Greco-Roman Picaresque Novel and Aggadic Literature // Proceedings of the Fifth International Annual Conference on Jewish Studies. Moscow, 1998. P. 198-201; Ковельман А.Б. «Милетская история о Берурье» // Вестник еврейского университета. М., 1999. № 1(19). С. 8-23; Kovelman A. «In a Place, Where There are No Men...» Hatred of Humankind in Roman Philosophy and Early Rabbinic Literature // The Review of Rabbinic Judaism. 2001. 4, 1. P. 45-58; Kovel-man A. Farce in the Talmud // The Review of Rabbinic Judaism. 2002. 5. P. 86-92: Kovelman A. Continuity and Change in Hellenistic Jewish Exegesis and in Early Rabbinic Literature // The Review of Rabbinic Judaism. 2004. 7, 1. P. 123-146; Kovelman A. A Clarification of the Hypothesis // The Review of Rabbinic Judaism. 2004. 7, 1. P. 162-168; Kovelman A. Between Alexandria and Jerusalem: the Dynamic of Hellenistic and Jewish Culture. Leiden, 2005 (The Brill Reference Library of Judaism, 21).
15 Аверинцев С.С. Поэтика ранневизантийской литературы. М., 1977. С. 180-182.
