CC BY
16Аркадий Ковельман (Москва) Ури Гершович (Иерусалим)
МИФ О СУББОТНЕЙ СВЕЧЕ: ТРАКТАТ ВАВИЛОНСКОГО ТАЛМУДА «ШАББАТ»
Для акмеистов сознательный смысл слова, Логос, такая же прекрасная форма, как музыка для символистов.
О. Мандельштам. Утро акмеизма
Со времен Джамбаттиста Вико известно, что метафора - маленький миф. Споры идут о том, что из чего возникло: метафора из мифа (как изюм из винограда) или миф из метафоры (как виноград из косточки). Если миф возник из метафоры, то метафора, очевидно, образует смысл мифа, его конструкцию, его логос до логоса. В этой небольшой статье мы попытаемся рассмотреть роль метафоры в конструировании трактата «Шаббат» Вавилонского Талмуда, ее мифологический и аллегорический смысл.
Как и всякий трактат Талмуда, «Шаббат» толкует Мишну. В трактате Мишны «Шаббат» есть два параграфа, которые, казалось бы, никак не связаны между собой. Первый из них находится почти в начале трактата (2: 5), второй - почти в конце (23: 5). Первый параграф (2: 5) посвящен светильникам, зажигаемым в субботу. Он гласит:
Не виновен в нарушении заповеди тот, кто гасит лампаду из-за страха перед гоями, разбойниками или злым духом, из-за больного, который спит. А тот, кто гасит лампаду ради экономии масла или фитиля, или лампады - виновен...
Второй параграф (23: 5) излагает правила ухода за мертвецом в субботу. Следует обмывать, умащать, подвязывать подбородок, но только так, чтобы ни единый член мертвого тела не сдвинуть с места.
И не закрывают глаза мертвому. Тому же, кто испускает последний вздох, не закрывают глаза и в будний день. А тот, кто закрывает глаза человеку, испускающему дух, все равно, что совершает кровопролитие.
Какая же связь между этими двумя параграфами? Мы не поймем это, не прочтя Гемару, расширяющую и толкующую Мишну. По поводу спящего больного, которому мешает свет, Гемара (30б) намекает на стих из книги Притчей (20: 27): «Душа человека - лампада Господня»:
Лампада названа лампадой, и душа человеческая тоже названа лампадой. Лучше погасить лампаду простую, чем лампаду Господню.
А о запрете закрывать глаза умирающему человеку Гемара говорит: «Так и лампада, едва мерцающая, сразу гаснет, когда человек пальцами зажимает пламя» (151б).
Гемара перекидывает мостик между концом трактата Мишны и ее началом. Талмуд не говорит прямо и не произносит явственно, но дает понять: душа человеческая - лампада субботняя! И здесь есть огромная разница со стихом из книги Притчей. Ведь всякая душа человеческая во всякий день - лампада Господня. Но субботняя лампада горит только в субботу. Совершен перенос из «всегда» в особое, галахическое, время. Более того, найден сюжет, создано парадоксальное повествование, перипетия. Метафора разворачивается в аллегорию. «Об аллегории, - писал С.С. Аверинцев, - чаще говорят применительно к цепи образов, объединенных в сюжет или иное "разборное", поддающееся членению единство»1. В сюжете субботняя лампада (душа человеческая) не просто горит и гаснет, она гаснет (или ее насильно гасят) в субботу! А ведь именно этого по галахе не должно быть. Смещая (сужая) библейскую метафору (не вообще свеча, но субботняя свеча), Гемара придает метафорический смысл уже не свече, но субботе.
* * *
Обсуждение леммы «не виновен в нарушении заповеди тот, кто гасит лампаду... из-за больного, который спит» (2: 5) открывается рассуждением о тяжести болезни и переходит в проповедь рабби Танхума, знаменитого аггадиста IV в. н.э. (30а-б). Рабби Танхума спросили: «Что значит погасить фитиль лампады перед [больным] человеком в субботу?» Р. Танхум начал с обращения к Соломону, автору книги Екклесиаст:
О Соломон! Где премудрость твоя? Где разумность твоя? Мало того, что слова твои расходятся со словами Давида, отца твоего, но и внутри себя они противоречат и расходятся. Давид, отец твой сказал: «Не умершие будут хвалить Господа» (Пс. 115: 17), а ты сказал: «И прославлял я мертвых, что уже скончались, [более живых, что здравствуют поныне]» (Еккл. 4: 2), и также ты сказал: «Ведь живому псу лучше, чем мертвому льву» (Еккл. 9: 4).
Здесь нет противоречия! То, что сказал Давид - «Не умершие будут хвалить Господа», - он сказал вот о чем: пусть всегда занимается человек Торой и заповедями, пока не умер. Ибо, когда умирает человек, он свободен от Торы и заповедей, и нет Господу похвалы в нем. И поэтому сказал рабби Йоханан: «О чем написано, "Среди мертвецов свободный" (Пс. 88: 6)? Когда умирает человек, становится свободным от Торы и заповедей».
Что же касается слов Соломона «Ведь живому псу лучше, чем мертвому льву» (Еккл. 9: 4), сказал рав Йехуда со слов Рава: «О чем написано: "Объяви мне, Господь, конец мой [и меру дней моих - какова она, чтобы знать мне, когда ослабею я]" (Пс. 39: 6)? Сказал Давид перед Святым, благословен Он: "Владыка мира, 'Объяви мне, Господь, конец мой и меру дней моих, какова она, чтобы знать мне, когда ослабею я' ". Сказал ему Господь: "Устав передо мной, что не объявляют конец плоти и крови и не объявляют меру дней человека. В субботу умрешь". - "Дай умереть в первый день после субботы!" Сказал ему Господь: "Уже приблизилось царствие Соломона, сына твоего, а одно царствие не наступает на другое даже на толщину волоса". - "Дай умереть в канун субботы!" Сказал ему: " 'Ибо лучше день во дворах твоих, чем тысяча дней' (Пс. 84: 11). Лучше для Меня один день, когда ты сидишь и занимаешься Торой, чем тысяча жертв, которые Соломон, сын твой, вознесет передо Мной на алтаре". Каждую субботу сидел Давид и занимался Торой весь день. В день, когда затребовали душу его, явился ангел смерти и не сумел ничего сделать, ибо Давид не отводил глаза свои от Торы. Сказал ангел смерти: Что делать с ним? Был у Давида сад позади дома. Пошел ангел смерти и начал трясти и дергать деревья. Пошел Давид посмотреть, что происходит. Когда он спускался по лестнице, подломилась под ним лестница. Умолк он и упокоилась его душа. Послал Соломон с вопросом в дом учения: "Отец умер и лежит на солнце, и псы дома его голодны. Что мне делать"? Послали ему ответ: "Отрежь кусок падали и брось псам. А на отца положи каравай хлеба или ребенка и перенеси его". И разве не прекрасно сказал Соломон: "Ведь живому псу лучше, чем мертвому льву" (Еккл. 9: 4)».
А что до вопроса, которые вы задали мне, то ответ таков: лампада названа лампадой, и душа человеческая тоже названа лампадой. Лучше погасить лампаду простую, чем лампаду Господню.
Очевидно перед нами имплицитная аллегория: лампада, гаснущая в субботу, это царь Давид, умерший в субботу. Но мертвый лев - это также царь Давид, которому хуже, чем живым псам, ибо тело его лежит на солнце, а псы его дома голодны. Здесь уже аллегория эксплицитна и приближается к басне (машаль). Собственно басней (басней о животных) становятся здесь слова Екклесиаста о псе и льве, а рассказ о царе Давиде является ее моралью (нимшаль).
Проповедь р. Танхума построена на толковании Екклесиаста. Это дает Гемаре повод перейти к следующему сюжету: мудрецы собирались изъять книгу Екклесиаст из обращения, равно как и книгу Притчей. Ассоциации ведут Гемару от рассуждения к рассуждению, от рассказа к рассказу, пока в самом конце фрагмента тема смерти не всплывает вновь. Ее опять приводит с собой цитата из Екклесиаста (7: 17): «Не предавайся греху, и не будь безумен: [зачем тебе умирать не в свое время?]» За этим следуют цитаты из Псалмов: «Я позавидовал безумным, видя благоденствие нечестивых, ибо им нет страданий до смерти их, и крепки силы их» (73: 3-4) и «Этот путь их есть безумие их, хотя последующие за ними одобряют мнение их» (49: 14). Последний стих принадлежит к знаменитой тираде псалмопевца о смерти (49: 8-16). Мы видим, что эта тема открывает и закрывает аггадический фрагмент Талмуда, толкующий лемму Мишны о субботней лампаде, которую можно гасить в субботу (30а-31б).
Следующая лемма Мишны (2: 6) вновь связывает субботнюю лампаду со смертью:
Из-за трех грехов женщины умирают при родах: из-за несоблюдения заповедей о месячных, о субботней хале и о зажигании субботних лампад.
Гемара поясняет:
Сказал Святой, благословен Он: «Душа, которую я дал вам, названа лампадой. Я предупредил вас о заповедях лампады. Если вы исполните
их, хорошо, а если нет - отберу вашу душу» (32а).
* * *
От второй главы Мишны «Шаббат» (обсуждающей правила зажжения субботней лампады) перейдем к пятому параграфу двадцать третьей главы, к запрету закрывать глаза умирающему (23: 5). Толкование этого параграфа в Талмуде (151б-153а) есть прямое продолже-
ние проповеди р. Танхума (30а-б), хотя их и разделяет огромное пространство текста. Лампада, гаснущая в субботу, живой пес, которому лучше, чем мертвому льву, и даже мертвый, который свободен от заповедей, - мы вновь встретим все это, когда речь пойдет о закрывании глаз (151б).
Так и лампада, едва мерцающая, сразу гаснет, когда человек пальцами зажимает пламя <...> Раббан Шимон б. Гамлиэль говорит: «Для живого ребенка, которому день от роду, оскверняем субботу, но для мертвого Давида, царя израильского, не оскверняем». Ради живого ребенка оскверняем субботу, ибо Тора велит: одну субботу оскверни для него, чтобы многие субботы он мог соблюдать. Ради мертвого Давида, царя израильского, не оскверняем, ибо мертвый свободен от заповедей. Истолковал р. Йоханан: «"Среди мертвецов свободный" (Пс. 88: 6): когда умирает человек, освобождается он от заповедей».
Заявив о свободе мертвого от заповедей, Гемара начинает стих за стихом комментировать Екклесиаст, ту самую книгу, на которой и рабби Танхум построил свой текст. Комментарий обрушивается в фарс и бурлеск2. Мертвый мудрец (случайно обнаруженный землекопами) бранится с живым коллегой из-за понимания библейских стихов; босой и лысый рабби вступает в перебранку с христианским философом-кастратом; торжественные слоги Екклесиаста превращаются в медицинский диагноз болезней зрения, слуха и пищеварения. Пожилые мудрецы жалуются на импотенцию. Черви мертвецу, что игла для живой плоти. Фарс и смерть соседствуют, светильник, гаснущий в субботу, напоминает о чаде задуваемых восковых свечек в «Римском карнавале» Гете. Кончается же все, как и должно было кончиться - воскресением (153а).
И мудро сказал Соломон: «Пусть всегда будут белы одежды твои, и да не оскудеет елей на голове твоей» (Еккл. 9: 8). Сказал р. Йоханан б. Заккай: «Вот притча о царе, что пригласил рабов своих на пир и не назначил им время. Глупые рабы пошли к своему ремеслу, говоря: "Мы еще успеем, пока во дворце будут готовиться". Смышленые же украсились и сели у входа во дворец, говоря: "Разве у царя есть в чем-то недостаток?" Вдруг попросил царь рабов войти. Смышленые вошли украшенными, а глупые - замаранными. Смышленым царь порадовался, на глупцов разгневался. Сказал: "Те, кто украсился для пира, пусть сидят, и едят, и пьют, те же, кто не украсился, пусть стоят и смотрят"». Зять р. Меира передал со слов своего тестя: «Если так, то последние на пиру покажутся прислугой [и не испытают стыда]. Напротив, они тоже будут сидеть на пиру, но если первые едят, то эти голодают, если
первые пьют, то эти жаждут, ибо сказано: Поэтому так сказал Господь, Бог: "Рабы Мои будут есть, а вы - голодать, рабы Мои будут пить, а вы - жаждать, рабы Мои возрадуются, а вы будете опозорены, рабы Мои возликуют в веселье сердца, а вы от боли сердца закричите и от сокрушения сердца зарыдаете" (Ис. 65: 13, 14)». А другие толкуют слова Соломона иначе: «Пусть всегда будут белы одежды твои» - это о цицит, «и да не оскудеет елей на голове твоей» - это о тфиллин.
Суббота оказывается здесь метафорой «этого мира» (олам ха-зе), а вовсе не отзвуком «будущего мира» (олам ха-ба). В субботу царствует смерть, и лишь на исходе ее - жизнь. Нам известен персонаж иного мифа, который умер накануне субботы (не в вечер субботы, как царь Давид) и воскрес в первый день после субботы. Персонаж этот - не царь Давид, но потомок царя Давида и тоже «царь иудейский».
«Воскресение» и как день недели, и как событие связано со Страшным судом. Епископ Петавский Викторин (конец III в.) в сочинении «О сотворении мира» так доказывал преимущество христианского «восьмого дня» (дня воскресения) перед еврейской субботой: «И ведь Давид в шестом псалме на восьмой день молит Господа не в ярости обличать его и не в гневе наказывать его, ибо это поистине восьмой день будущего суда, выходящего за ряд семеричного установления» (Пс. 6: 1). Действительно, шестой псалом начинается словами:
Начальнику хора (in finem). На восьмиструнном (pro octava). Псалом Давида. Господи! Не в ярости Твоей обличай меня и не во гневе Твоем наказывай меня.
Уже Септуагинта понимает слова «начальнику хора» (ле-мена-цеах) эсхатологически (ейс телос - «для конца»). Латинский перевод следует Септуагинте - in finem. Что же касается «восьмиструн-ного», то в еврейском подлиннике буквально написано: ал ха-шеми-нит (на восьмом, на восьмеричном). Это легко было перевести на латинский как pro octava и истолковать как «на восьмой день (dies octavus) будущего суда». Не пересказывают ли оба толкователя (и епископ Викторин, и р. Танхум) один и тот же аггадический сюжет - смерть мессии в субботу (в канун субботы) и его воскресение на восьмой (судный) день?
Ведь и в проповеди рабби Танхума («Шаббат» 30а) читаем: «Сказал Давид перед Святым, благословен Он: Владыка мира, прости мне тот грех!». И в шестом псалме сказано: «Не в ярости Твоей обличай меня и не во гневе Твоем наказывай меня». В продолжении
того же фрагмента Талмуда рассказывается, что когда Соломон освящает Храм, врата не открываются перед ним. «Но как только сказал Соломон: "Господи Боже! Не отвергай лица помазанника (меши-хеха) Твоего, вспомни благочестие Давида, раба Твоего" (II Хрон. 6: 42), врата покорились. И об этом сказано: "На восьмой день он отпустил народ. И благословили они царя, и пошли к своим шатрам радостные и благостные сердцем из-за всего того добра, что сделал Господь Давиду, рабу Своему, и Израилю, народу Своему" (I Цар. 8: 66)» («Шаббат» 30а). Мессия (помазанник) не отвергнут, на восьмой день наступает благоденствие.
Толкование начала двенадцатого псалма, близкое к толкованию Викторина на аналогичное начало шестого псалма, мы находим в аггадической хатиме (концовке) Тосефты «Брахот» (6: 25), где цифра восемь также означает завершение, победу над смертью. Это знаменитая похвала р. Меира Израилю:
Нет среди евреев никого, кто не окружен заповедями: филактерии на голове его, филактерии на мышце его, четыре кисти на одежде его и надпись на косяке дома его окружают его. И об этих [семи - двух филактери-ях, четырех кистях и мезузе], сказал Давид: «Семь раз в день прославляю Тебя за суды правды Твоей» (Пс. 119: 164). И если входит еврей в баню -обрезание на плоти его. Ибо сказано: «Начальнику хора (ле-менацеах). На восьмиструнном (ал ха-шеминит)» (Пс. 12: 1). И сказано: «Ангел Господень стал станом вокруг боящихся Его и спасает их» (Пс. 34: 8).
Мы сохранили здесь традиционный перевод псалма («начальнику хора, на восьмиструнном»). В контексте толкования рабби Меира этот перевод совершенно абсурден. Перевести же начало псалма, вероятно, надо так, как перевели Викторин Петавский и Семьдесят толковников: «Для завершения, на восьмой (день)». Семь раз в день Давид прославляет Господа исполнением заповедей, семью заповедями окружен еврей, а восьмая, завершающая, - обрезание, которое совершают на восьмой день! Конец Тосефты «Брахот», как и концовка многих других трактатов, имеет эсхатологический смысл, повествует о спасении.
Оказывается, рамки человеческой жизни и рамки «этого мира» очерчены субботой, за которой следует восьмой день - воскресенье, «будущий мир», царствие небесное. Накануне субботы (в шестой день творения) Бог сотворил Адама. Творя Адама и каждого человека, Он (в метафорическом понимании) зажигает Свою субботнюю лампаду - душу человека (то есть, наделяет человека жизнью). Эта лампада (человек) и погаснуть должна (сама по себе, конечно; на-
сильственное вмешательство здесь преступно) тоже в субботу. Здесь угадывается концепт (или мифологема), часто используемая в каббалистической литературе: мир, в котором мы живем, есть суббота Бога (все еще длящийся седьмой день творения), а восьмой - это мир грядущий. В Торе суббота Бога предваряется словами: «И увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма. И был вечер, и было утро: день шестой» (Быт. 1: 31). Рабби Меир истолковал «хорошо весьма» (тов меод) как «хороша смерть» (тов мот) (Берешит Рабба 9: 5). Таким образом, суббота обретает двоякий смысл или двойную перспективу - божественную и человеческую.
Вернемся к концу комментария Талмуда на Екклесиаст: «Пусть всегда будут белы одежды твои, и да не оскудеет елей на голове твоей» (153a). Нам сообщают, что анонимные «другие» толкуют слова Екклесиаста как упоминание о цицит (кисти, «воскрилия одежд») и тфилин (филактерии). Из мифа мы вновь переносимся в галахиче-скую сиюбытность (как начало комментария перенесло нас из гала-хической сиюбытности в миф). Да и вся аллегория субботы была бы немыслима, если бы библейская метафора не была обужена галахой (вместо лампады вообще - лампада субботняя). Перед нами онтологическая основа аллегорического толкования. Галаха - это сиюбыт-но сущее, тут-присутствующее, Dasein (не обязательно в тех конкретных смыслах, которые придали этому словосочетанию Хайдег-гер и Ясперс). Она происходит с соблюдающим евреем здесь и сейчас - в вечер субботы и на исходе субботы. Еврейка зажигает светильник с молитвой, еврей гасит светильник и совершает «хавдалу». Светильник есть настоящий светильник (лампада - в древности, свеча - в наше время), а цицит - настоящая бахрома. Можно потрогать и убедиться. Аггада же трансцендентальна, она существует во времени и пространстве сказки и карнавала. Там умирает царь Давид, мертвец бранится из-под земли, праведники пируют в палатах. Между реальным и карнавальным временем - аллегорическое соответствие. Светильник, гаснущий в субботу, это царь Давид, мессия и всякий человек. Карнавал субботы - смерть, которая кончается жизнью, воскресением. Аггадический мир трансцендентален в отношении галахического. Аллегория Гемары коренится в этой транс-цендентальности, а не в платоновском разделении не идеальное и материальное. Вслед за Аристотелем можно говорить об оппозиции обыденного и торжественного, низкого и высокого в метафоре3. Но в Талмуде обыденное и торжественное перевернуты, как они перевернуты у Лукиана, Апулея и Петрония (и вообще в серьезно-комической литературе поздней античности). Так у Апулея бурлеск
опрокидывается в скрытую экзегезу мифа об Исиде и Осирисе и в прославление культа Исиды, а прославление культа Исиды - в скрытое же издевательство над бритьем голов в этом культе. Галаха обыденна и вполне серьезна. Аггада торжественна и комична.
Впрочем, само понятие обыденного в применении к галахе спорно. Многие галахические узаконения принадлежат к сфере чистой утопии. Таковы, например, страшные законы о суде и смертной казни в талмудическом трактате «Санхедрин». Они вполне стоят еще более страшных законов и наказаний в платоновском трактате «Законы». Также утопичны и суды, назначающие эти ужасные кары: Синедрион (Санхедрин) Талмуда и Ночное собрание Платона. Только в утопии, а вовсе не в Римской империи, было у евреев право приговаривать к смертной казни в четырех видах (повешение, утопление, удушение и обезглавливание). Да и применение этих законов до римского завоевания сомнительно. Ицхак Беер доказывал, что в государстве Хасмонеев галахическая утопия была воплощена в жизнь4, но с ним мало кто из исследователей согласился. Талмудическая аллегория иллюстрировала галахическую утопию аггадическим мифом. Но разве не такова и аллегория Платона? Разве не служат знаменитые мифы о пещере, о веке Крона и Атлантиде основанием для платоновской утопии? Платоновские мертвецы, спящие в земле и рождающиеся из нее, помещены в такой же «законодательный» контекст, как и воскресение из мертвых в Талмуде. Здесь «галахиче-ское» противостоит «аггадическому», утопия - фарсу, структура - порыву, Аполлон - Дионису.
В утопическом и галахическом плане суббота - отблеск «будущего мира», ведь человек не может перешагнуть в восьмой день: после субботы следует первый день следующего недельного цикла.5 Исходя же из божественного хроноса и аггадического подтекста, суббота - метафора «этого мира». В аггаде смерть и жизнь играют, перевертываются: жизнь в этом мире есть смерть, а смерть - переход к жизни «будущего мира». Как ослабление власти «этого мира» суббота близка к смерти, осмысленной, однако как переход к настоящей жизни в мире грядущем, как снижение «этого мира» и намек на «лучшую» жизнь.
Насколько осознано применяется аллегорическое толкование в Талмуде? Тематический фрагмент Талмуда называется арамейским словом сугия. Словарь Ястрова выводит этот термин из глагола се-гей (идти, ходить). Сугия дословно - прогулка, хождение, что удивительным образом совпадает с латинским словом дискурс ((Пясигзш -разбегание, беседа, изложение) от глагола (Изстиггв (бегать в разные
стороны, рассказывать, излагать). Мы связали между собой две су-гии, одну - в начале трактата «Шаббат», другую - в конце. Первая комментирует правило о лампаде, которую можно гасить в субботу, вторая - правило об умирающем человеке, которому нельзя закрывать глаза. Мы попытались доказать, что вторая сугия есть продолжение первой, что обе они развивают одну метафору, один дискурс: душа человеческая - лампада субботняя. Метафора эта, вероятно, заложена уже в Мишне, но Талмуд выводит ее на поверхность и превращает в аллегорическое толкование и в лейтмотив трактата. Весь трактат, кажется, посвящен лампаде, душе человеческой, претерпевающей перипетии в эсхатологическом пространстве и времени, символом которых является суббота. Весь трактат в каком-то смысле - осознанное аллегорическое толкование Мишны через Екклесиаст, аллегорический дискурс, разбегание одного мотива6.
Примечания
1 Аверинцев С.С. Собрание сочинений / Под ред. Н.П. Аверинцевой и К.Б. Си-гова. Киев, 2005. С. 42.
2 Интересно, что фарсовые мотивы совершенно отсутствуют в параллельной версии мидраша на Екклесиаст, которую мы находим у Иеронима. О заимствовании мидраша в толковании Иеронима на Екклесиаст см.: Kraus M.A. Christian, Jews, and Pagans in Dialogue: Jerome on Ecclesiastes 12: 1-7 // Hebrew Union College Annual. 1999-2000. Vol. 70-71. P. 183-231.
3 Arist. Poetica 1458a18-b23.
4 «Насколько расцветала политическая свобода государства Израиль, настолько увеличивалась трансцендентальная сила отеческого предания, настолько совершенствовался под влиянием платонизма метод, связывавший Письменную Тору, которая в Верхнем мире, с парадигматическими галахическими установлениями <...> в Нижнем мире, так что чувствительность патриотизма и чувствительность трансцендентальной религии действовали и направляли вверх» (Baer Y.F. Studies in the History of the Jewish People. Jerusalem, 1985. P. 76 [на иврите]).
5 Впрочем, восьмой день играет свою роль и в галахе. О восьмом дне обрезания мы уже упоминали выше. Длящийся семь дней праздник Суккот заканчивается дополнительным восьмым днем - Шемини ацерет. Праздник Шавуот (день дарования Торы) наступает на пятидесятый день после семи дней Песаха (празднования исхода из Египта), то есть на восьмой день после семи семидневных циклов (этот как бы «отложенный» восьмой день исхода из Египта также называют Ацерет). Юбилейный год является восьмым после семи семилетних циклов, где каждый седьмой год является субботним, юбилейный же год становится годом абсолютного освобождения. Окончательное избавление (геула) это и есть эсхатологический смысл восьмого дня.
6 О метафорической конструкции Талмуда см. наши работы: Gershowitz U. and Kovelman A. A Symmetrical Teleological Construction in the Treatises of Philo and in the Talmud // The Review of Rabbinic Judaism. 2002. Vol. 5, 2. P. 228-246; Ковельман А.Б. Мир и Ханаан в трактате Мишны «Санхедрин» // Сакральная география в славянской и еврейской культурной традиции. Сборник статей. М., 2008. С. 9-32.
