CC BY
164
ВЕСТНИК УДМУРТСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
Проблемы описательной и функциональной грамматики
УДК 161.1 К.Я. Сигал
ЕДИНИЦЫ ФУНКЦИОНАЛЬНОГО СИНТАКСИСА
Показано, что функциональный синтаксис как динамическая (психолингвистическая) система обладает двумя базовыми единицами - правилом и операцией. Предложены теоретические основания для функциональной классификации синтаксических правил.
Ключевые слова: психолингвистический анализ синтаксиса, правило и операция - единицы функционального синтаксиса, синтаксические правила и их типы.
В новейшей функциональной лингвистике синтаксис, традиционно рассматривавшийся как самый высший уровень языковой системы, нацеленный на выполнение коммуникативной функции, понимается как совокупность взаимосвязанных правил и операций, определяющих создание целостных речевых произведений, то есть текстов, и их структурных единиц разной синтаксической природы.
Если в ранних версиях функционального синтаксиса общее направление анализа сводилось преимущественно к обнаружению тех функций, которые выполняют синтаксические структуры в речи, и, что самое главное, к констатации некой предзаданности всех этих функций внутренними (автономными) свойствами синтаксических структур, то в современном функционализме основное внимание обращено к тексту как среде функционального генезиса синтаксических структур и их свойств, причем такой поворот обусловлен трактовкой текста как «полного» знака, являющегося наиболее емкой структурно-речевой формой воплощения когнитивно-коммуникативной активности говорящего. Так как современный функционализм в целом устремлен к поискам объяснений наблюдаемых на «поверхности» текстов вариаций и деформаций языковой структуры на разных уровнях репрезентации (и прежде всего на синтаксическом), синтаксису, разрабатываемому в рамках данной парадигмы лингвистики, надлежит представить всю систему реально функционирующих в речевой деятельности говорящего синтаксических правил и операций и выявить их детерминированность механизмами порождения текста и кардинальными свойствами последнего.
М.А.К. Хэллидей в свое время хорошо сказал, что текстовая функция «дает возможность языку быть операциональным», «она органически свойственна языку и поэтому инструментально не автономна», текстовая функция «является интегральным компонентом языковой системы» [14. С. 142-143] и обеспечивает тем самым межуровневую интеграцию единиц разного формата и разного типа семантики в функционировании языка.
Принимая фундаментальную гипотезу современного функционализма о том, что язык организован сообразно его функциональному предназначению, и находя определенные верификационные основания для нее, лингвист получает возможность моделировать синтаксис как находящуюся в состоянии функциональной предготовности динамическую систему, каждый из элементов которой связан по целому ряду параметров со всеми уровнями языка (в большей степени, безусловно, с лексическим, морфологическим и фонопросодическим) и способен благодаря этому индуцировать работу всего механизма порождения речевого высказывания.
В синтаксических исследованиях конца XX - начала XXI в., так или иначе стремящихся к оптимальному сочетанию системного и функционального подходов к единицам синтаксического уровня, наиболее эффективными стратегиями анализа признаются две - парадигматическая и синтагматическая, которые могут быть условно названы также системоцентрической и текстоцентрической.
Первая заключается в систематизации синтаксических конструкций на основе их формальносемантических сходств и различий и на выстраивании синтаксических подсистем (или частных систем), базирующихся на отношениях исходности/производности (деривационные парадигмы) или функциональной дифференциации синтаксических структур внутри единого семантикосинтаксического типа (функциональные парадигмы).
2012. Вып. 2 ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ
Вторая стратегия связана с изучением синтаксических конструкций как единиц текста, напрямую зависящих от того, как строится текст, в какую текстовую ситуацию (интродукции, пояснения или др.) вводится данная конструкция, каковы ее адаптационные параметры и т.п. При этом важно подчеркнуть, что синтагматическая стратегия анализа основывается на результатах парадигматического описания синтаксиса, уточняя в том или ином отношении состав выделенных на предыдущем этапе дифференциальных признаков, их «вес» в функциональном поведении синтаксических единиц, а также объясняя конкретными наблюдениями функциональную адекватность парадигматических делимитаций синтаксиса. И хотя совмещение синтагматической и парадигматической стратегий анализа в рамках функционального синтаксиса, не могущего не принимать во внимание внутренней структуры своего объекта, вполне допустимо и даже желательно, реально мы имеем дело с некой изоляцией этих двух стратегий (вовсе не случайной для ранних версий функционализма!).
В современном функционализме преодоление отмеченной тенденции осуществляется в нескольких направлениях: здесь считается, что, во-первых, системность любого синтаксического явления зарождается в тексте, а вернее, в бесконечное число раз воспроизводимых условиях его порождения, и что отношения выбора, связывающие семантически соотносительные синтаксические единицы между собой, актуализируются в речевой деятельности говорящих, закрепляются в ней, стереотипи-зируются и становятся в конечном итоге прообразами метаязыковых системоцентрических (читай: парадигматических) описаний синтаксиса; во-вторых, в многообразии конкретных реализаций того или иного синтаксического явления на синтагматической оси наблюдаются результаты различных преобразований модельной - парадигматически «чистой» - структуры синтаксической единицы и ее взаимодействий с позиционно контактными и апплицируемыми синтаксическими построениями, анализ которых способствует более точному пониманию формальных и семантических особенностей, определяющих системную специфичность данного синтаксического явления; в-третьих, в порождении речевого высказывания, а особенно на этапах синтаксического структурирования и синтаксического контроля, происходит, по всей видимости, проецирование плана парадигматических связей интегрируемых разноуровневых, в том числе и синтаксических, единиц в план их речевой синтагматики и, главное, взаимная корреляция этих планов.
Сочетание двух отмеченных стратегий анализа синтаксических единиц позволяет, на наш взгляд, в более осязаемой форме представить презумпцию современного функционализма о том, что система языка и порождение речевого высказывания (текста) связаны в самых глубинных принципах их организации. По-видимому, именно об этом пишут исследователи, предполагая, что система языка, как правило, благоприятствует тем формам и конструкциям, «устройство которых детерминировано приоритетными стратегиями текстообразования» [1. С. 52].
В совмещении парадигматической (системоцентрической) и синтагматической (текстоцентрической) стратегий анализа синтаксиса заложена, кроме того, весьма существенная для функционализма возможность от ряда синтаксических единиц (образований I уровня абстракции) переходить к выделению механизмов их функционирования и тем самым к единицам деятельностного типа: правилам, операциям и т.п. (образованиям II уровня абстракции), имеющим привязки не только к синтаксической структуре, но и, что более значимо, к психолингвистическим опосредованиям порождения речевого высказывания говорящим.
Подчеркивая динамический характер синтаксиса в функциональном представлении, мы хотели бы обсудить далее некоторые теоретико-методологические проблемы динамического подхода в рамках синхронии, ибо функциональная системность любого синтаксического явления обнаруживается лишь в синхронной перспективе анализа.
Прежде всего стоит отметить, что если Ф. де Соссюр и многие «чистые» структуралисты относили статические модели языковой структуры к плану синхронии, а динамические - к плану диахронии, то в современной науке наметилась явная тенденция к выделению синхронической динамики, рассматриваемой с точки зрения порождения сложных структурных единиц в речи. Синхроническая динамика есть особый тип понимания языка, заключающийся в установлении функционального движения языковой структуры и в объяснении наблюдаемых структурных процессов теми факторами, которые задействуются в порождении речевого высказывания. Наиболее существенными результатами синхронно-динамического рассмотрения единиц разных уровней языка является выдвижение теории переходности, где разнокачественность и структурно-семантическая вариативность языковых единиц объясняются адаптацией процессов их внутри- и межуровневого взаимодействия к общим
принципам устройства системы языка и ее функционирования в речи (В.В. Бабайцева и ее научная школа), а также создание методики синхронной реконструкции разнообразных деривационных процессов по текстовым данным (ЕС. Кубрякова).
Синхронно-динамические представления языка отработаны в достаточной мере на уровне производного слова и на уровне предложения, хотя если в рамках словообразования, в том числе и семантической производности, доминируют синхронические образы динамики, то в синтаксисе с большей или меньшей степенью эксплицитности подчеркивается диахронический характер моделируемых процессов (вспомним хотя бы теорию слитного предложения в отечественной синтаксической традиции) или же их мотивированность диахронически релевантными тенденциями (см., напр.: [3], где употребление в русской речи так называемых «запретных» деепричастий, не относящихся к субъекту-подлежащему, объясняется не чем иным, как запечатленной в письменных памятниках разных эпох речевой традицией).
Если же в синтаксисе и возникают собственно синхронно-динамические модели, - допустим, генеративная грамматика Н. Хомского, - то в них преимущественное внимание уделяется, как правило, структурным (парадигматическим) отношениям более простых и более сложных синтаксических построений, априори (а иногда и в результате экспериментальной проверки) признаваемым психологически реальными процессами. В этом своеобразном психолингвистическом редукционизме проявляется, на наш взгляд, ограниченность подобных синхронно-динамических моделей синтаксиса, поскольку в них анализ функционального движения языковой структуры осуществляется в терминах единиц статической таксономии и по сути дела замыкается в последней.
Поэтому нельзя не согласиться с Б.М. Гаспаровым, когда он констатирует «внутреннюю слабость динамического подхода к языку, не давшую этому подходу претвориться из общей философской идеи в лингвистический метод, из интеллектуально стимулирующей критики - в позитивный инструмент описания языка» [2. С. 21]. Однако, чтобы стать всем этим, динамический подход должен в первую очередь решить проблему определения единиц описания функционирующего языка как частных проявлений общих речемыслительных механизмов. Более того, необходимо показать иерархию этих единиц, поскольку они являются обобщениями разных типов и уровней абстракции и могут образовывать ступени опосредования речевых репрезентаций того или иного когнитивного (смыслового) содержания.
Определение единиц динамического синтаксиса становится возможным и необходимым потому, что «язык - не просто система знаков, а функционирующая система. Поэтому правила реализации знаков в речи, правила образования речевых единиц и текстов входят в язык органической частью. Такие правила и составляют костяк того, что называется динамическим аспектом языка» [7. С. 7-8]. Правила образования и использования синтаксических единиц образуют тем самым уровень единиц динамического синтаксиса. Между тем само понятие «правило» по-разному трактуется в различных направлениях теоретической и прикладной лингвистики, в чем нельзя не видеть особого понимания роли правил в моделировании функционирующего языка.
Так, например, в современной лингводидактике правила рассматриваются двояко: во-первых, как «положения, выражающие определенную закономерность языка, главным образом по грамматике, фонетике, словообразованию и пр.», а во-вторых, как «предписания, установки для выполнения какого-либо действия, порядка (последовательности) операций». При этом особо подчеркивается, что «правило во втором значении предполагает алгоритм (выделено мною. - К.С.) выполнения действия - 2, 3 «шага», 5 «шагов» и более» [5. С. 148]. Хотя данная трактовка правил явно ориентирована на обучение языку, в ней представлена традиционная для статической лингвистики жесткая детерминированность правила и речевых операций, приводящих к выполнению им своих структурных функций (а отсюда - идея алгоритма). Возможно, именно из-за этого в лингводидактике так и не было найдено разумного соотношения между языковыми правилами и «чутьем языка», представляющим собой бессознательный контроль речевых действий и операций, тогда как учебное правило само по себе объективирует скорее способы описания языка, чем операциональные единицы языковой способности.
Последнее противоречие еще в большей степени оказалось характерным для хомскианской лингвистики, основоположник которой в своей статье «О понятии “правило грамматики”» безоговорочно отождествил грамматические правила с так называемыми трансформационными правилами, производящими разные классы НС-показателей и являющимися не чем иным, как средством структурного описания предложений [13. С. 34-35, 52]. Генеративная грамматика дает понятию «правило»
2012. Вып. 2 ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ
узкограмматическое толкование и, выводя его в сферу описания синтаксической структуры, приписывает ему облигаторный характер в метаструктурных преобразованиях, не принимая во внимание контекстных вариаций языковой структуры и, главное, сложных механизмов опосредования порождаемых синтаксических структур в лексическом, риторическом и других компонентах текстообразо-вания. Именно поэтому правило у Н. Хомского больше похоже на метаязыковое утверждение, чем на реальную операциональную единицу, определяющую те или иные структурные элементы в порождаемом речевом высказывании.
Результатом подобного понимания языковых правил стал отказ от применения этого термина в описаниях функционирующего языка (в том числе в новейших вариациях генеративной грамматики, в частности в минимализме), что трудно признать правомерным: ведь речевая деятельность человека осуществляется отнюдь не в режиме случайности, ее пронизывают вполне очевидные закономерности, тенденции, устойчивые модели, воспроизводимые говорящими на том или ином языке, и, следовательно, понятие «правило» не может быть здесь лишним или неуместным. Обо всем этом убедительно пишет В.Б. Касевич: «...понятие правила - ...не монополия генеративистов. Языковые закономерности описываются в виде набора правил по крайней мере со времен Панини. В сущности, можно говорить о двух (связанных друг с другом) ситуациях, применительно к которым возникает проблема использования понятия правила. Первая - это формулирование в виде правил закономерностей, связывающих те или иные единицы системы языка <...> Вторая ситуация - это моделирование реальных процессов речевой деятельности, представление которых в качестве действий, протекающих по определенным правилам, едва ли может вызвать серьезное возражение» [4. С. 39].
Применительно ко второй ситуации, выделенной В.Б. Касевичем, понятие «правило» разрабатывается в психолингвистике. По-видимому, одним из первых вопрос о психологической природе правил поставил Дж. Миллер. «Природа правил, - пишет ученый, - была центральным вопросом, интересовавшим современную философию, и, может быть, не было более существенного вклада, чем анализ Людвига Витгенштейна. Витгенштейн заметил, что наиболее характерные вещи, которые мы можем сказать о правилах, руководящих поведением, это следующее: человек, знающий правила, знает, поступает ли он правильно или неправильно. Хотя он не способен эксплицитно сформулировать правило, он знает, что значит сделать ошибку. <... > Мы все больше убеждаемся в том (непсихолог, вероятно, считает это само собой разумеющимся), что язык есть поведение, руководимое правилами и характеризующееся огромной гибкостью и свободой выбора (выделено мною. - К.С.)» [б. С. 25б].
Психолингвистическое понимание правил развил Д. Слобин, указавший на то, что, во-первых, в языковой способности индивида существует система правил, доказательством чего является перенос объективно представленных в речи закономерностей на новые случаи и обнаружение отклонений от данных закономерностей (в онтогенезе речи), а во-вторых, правила в языковой способности не есть те же изобретенные учеными правила в ином психофизиологическом субстрате, они относятся к области бессознательной активности и, скорее всего, действуют неосознаваемо и обладают контекстной зависимостью [11. С. 105-10б].
В психолингвистике сложилось, по сути дела, особое представление о языковых правилах, давшее возможность А.М. Шахнаровичу говорить о прескрипторных правилах языковой способности, отражающих динамическую функциональную связность тех или иных однопорядковых элементов языковой системы и их сочетаемость в речи [15. С. б17]. Прескрипторные правила обеспечивают вероятностный характер порождения речи, а в основе их действия лежат в разной степени формализованные прагмасинтаксические и иные стереотипы (см. об этом применительно к выбору союзной или бессоюзной формы сочинительной связи словоформ в работе [8. С. 229-232]). Прескрипторные правила могут быть сопоставлены с устойчивыми установками, которые, по словам Д.Н. Узнадзе, рождаются в речи и отражаются в самих принципах воспроизводства языковой структуры [12. С. 413-414].
Приведенные соображения показывают, что понятие правила принципиально не совпадает в общей системе представлений психолингвистов и «чистых» лингвистов (в особенности сторонников генеративизма).
Вслед за Л.Н. Мурзиным считаем нужным назвать два кардинальных различия, определяющих специфику понимания правил в названных направлениях науки: «В противоположность трансформационалистам, построения которых являются довольно жесткими, строго детерминированными правилами, психолингвисты понимают язык как вероятностную систему, что вполне согласуется с характером их методики (экспериментальной. - К.С.). <...> Хомского и его последователей интересуют
в первую очередь те общие, глобальные правила, которые лежат в основе функционирования языка; психолингвисты интерпретируют модели, проверяют их адекватность и психическую значимость в конкретных условиях коммуникации и строят в известном смысле более конкретные модели организации и использования языковой системы» [7. С. 13].
Благодаря всему этому в психолингвистике вполне допустимым представляется соотнесение наблюдаемых в речевом материале синтаксических построений, правил их образования и использования, а также конкретных условий реализации этих правил в рамках более широкого контекста речевой деятельности. В то же время в подлинно психолингвистическом анализе правило всякий раз будет обнаруживать свой нестрого импликативный характер, так как в порождении речи ни одно правило не может детерминировать все контекстные возможности его реализации, а одна и та же реализация потенциально может быть соотнесена более чем с одним правилом или, вернее, с разными формами генерализации одного и того же правила.
Понятие правила в психолингвистических разработках вскрывает, таким образом, важнейшее свойство речевой деятельности человека - адаптивность, благодаря которому ограниченное количество правил способно обеспечивать синтаксизацию всего бесконечного разнообразия когнитивных (смысловых) содержаний человеческой речи. Тем самым правила в их психолингвистическом понимании могут быть названы базовыми единицами динамического подхода к языку в целом и динамического синтаксиса в частности.
Правила, определяющие функционирование синтаксического уровня языка, могут быть классифицированы по нескольким основаниям. Во-первых, выделяются правила облигаторные и факультативные: первые реализуют в речи соблюдение грамматических обязательств, вторые, напротив, дают говорящему свободу выбора в рамках предоставляемых языком возможностей. Во-вторых, разграничиваются правила абстрактные и конкретные: первые определяют природу того или иного синтаксического явления и способ его формального выражения, вторые формализуют то или иное синтаксическое отношение в заданных условиях лексико-грамматического наполнения вступающих в эти отношения компонентов. В-третьих, различаются правила произвольные и мотивированные: первые отражают структурные ограничения, действующие в синтаксической системе конкретного языка, тогда как вторые могут быть объяснены когнитивными, прагматическими или текстовыми факторами, действующими в процессе порождения речевого высказывания. В-четвертых, правила могут быть конструктивно достаточными и конструктивно недостаточными: в результате реализации первых создается синтаксическая конструкция и/или конструктивно релевантный формальный признак, вторые же лишь участвуют в целой системе правил, обусловливающих создание синтаксической конструкции, и не имеют автономной синтаксической значимости.
В общей характеристике правил динамического синтаксиса следует упомянуть о том, что эти правила находятся не в грамматических описаниях, а вернее - не только в них, а в языковой способности человека, которая, по А.М. Шахнаровичу, представляет собой многоуровневую иерархически организованную функциональную систему, формирующуюся в психике носителя языка. Эти правила в языковой способности индивида образуют особый синтаксический уровень, причем они выполняют не просто формирующую роль, а отражают семантические отношения в языке и предписывают говорящему то или иное употребление и сочетание элементов, то есть являются прескрипторными и носят неосознаваемый психолингвистический характер [15. С. 617].
Несмотря на то что эти правила объективируются в речевых репрезентациях, не все они еще обнаружены и представлены в синтаксических описаниях, так как наиболее имплицитное в речевом тексте есть одновременно и наиболее привычное, а потому и незамечаемое. Любой текст безусловно членится на единицы разной уровневой принадлежности, но его членение на правила невозможно, поскольку в речевом продукте всегда так или иначе «снимается» операциональный аспект и поскольку разные правила могут налагаться на один и тот же участок синтаксического членения и в этом ап-пликативном блоке вступать в сложные отношения взаимной детерминации, или, иначе выражаясь, коммуникативно-структурной согласованности.
Тем не менее правило динамического синтаксиса - это прежде всего виртуальный план, частная субпрограмма в порождении речевого высказывания. Для его объективации необходимо осуществить то или иное речемыслительное действие, реализуемое в одной или нескольких речемыслительных операциях и выступающее в качестве деятельностного коррелята прескрипторного правила. Речемыслительное действие - процесс, направленный на реализацию цели (в том числе и неосозна-
ваемой, отражающей промежуточное звено структурно-грамматического оформления будущего высказывания), а речемыслительная операция - способ выполнения данного действия. Речемыслительные операции - иерархически подчиненные единицы динамического синтаксиса, в которых функционально репрезентируются и деятельностно опосредуются правила. В отличие от прескрипторных правил, носящих неосознаваемый психолингвистический характер, речемыслительные операции предметно наблюдаемы и экспериментально вычленимы.
Поэтому нельзя не согласиться с А.М. Шахнаровичем и Н.М. Юрьевой в том, что «порождение синтаксических структур связано с овладением операциями (выделено мною. - К.С.) программирования речевого высказывания» [16. С. 38]: ведь и в обучении языку усвоения правила добиваются посредством овладения обучающимся конкретными речемыслительными операциями, так как правило формируется в языковой способности индивида на основе деятельностного субстрата.
Полагаем, что есть все основания для выделения таких единиц описания функционирующего языка (в данном случае - синтаксиса), как правило и операция. При этом иерархические отношения между ними образуют операциональность (в широком понимании) синтаксического уровня языковой способности, состоящую в автоматизме и бессознательном контроле речемыслительного синтеза синтаксических структур разной семантики и разной текстовой протяженности. Отметим, что полнота речевого опредмечивания правил динамического синтаксиса достигается только в целом тексте и, напротив, разнообразные усечения, прерывность и другие эмпрактические реликты, нарушающие абсолютность категориальных свойств текста, отображают подавление отдельных речемыслительных операций более сильными кодовыми сигналами. Однако именно в таких ситуациях синхроннодинамические модели синтаксиса находят свое оправдание, поскольку ими имплицируется не только функциональное движение языковой системы, но и динамика самих функциональных возможностей синтаксических и взаимодействующих с ними других уровневых структур.
В заключение необходимо подчеркнуть, что в категориях правил и операций может быть представлена не только психолингвистическая грамматика (в частности, синтаксис), но и языковая способность человека в целом. Однако так называемые «чистые» лингвисты должны быть готовы к тому, что те правила, которые позволяют реконструировать психолингвистические эксперименты, существенно отличаются от привычных образцов этих правил, знакомых по описательным грамматикам. Как показывает опыт экспериментальной работы, в языковом сознании человека правила (например, синтаксические) являются более лабильными и вместе с тем привязанными к определенным типам контекста, они неразрывно связаны со знаниями о мире и в целом с когнитивным и речедеятельностным опытом человека, но не менее значима их пронизанность эмоциональными, коннотативными, субъективно-апперцепционными установками языковой личности [8-10].
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Бергельсон М.Б., Кибрик А.Е. Прагматический принцип приоритета и его отражение в грамматике языка// Моделирование языковой деятельности в интеллектуальных системах. М., 1987. С. 52-63.
2. Гаспаров Б.М. Язык, память, образ. Лингвистика языкового существования. М., 1996.
3. Йокояма О. В защиту запретных деепричастий // American contributions to the IX International congress of
slavists. Vol. I. Linguistics. Los Angeles, 1983. P. 373-381.
4. Касевич В.Б. Онтолингвистика, типология и языковые правила // Язык и речевая деятельность. СПб., 1998. Т. 1. С. 31-40.
5. Львов М.Р. Словарь-справочник по методике русского языка. М., 1988.
6. Миллер Дж. Психолингвисты. (О представителях новой науки, изучающей язык) // Теория речевой дея-
тельности. (Проблемы психолингвистики). М., 1968. С. 245-266.
7. Мурзин Л.Н. Синтаксическая деривация. Пермь, 1974.
8. Сигал К.Я. Сочинительные конструкции в тексте: Опыт теоретико-экспериментального исследования (на материале простого предложения). М., 2004.
9. Сигал К.Я. Речевые механизмы синтаксического построения словосочетаний с двумя адъективными компонентами (экспериментальное исследование) // Вопр. психолингвистики. 2010. №1. С. 76-87.
10. Сигал К.Я. Словосочетание как лингвистическая и психолингвистическая единица. М., 2010.
11. Слобин Д., Грин Дж. Психолингвистика. М., 1976. С. 17-215.
12. Узнадзе Д.Н. Психология установки. СПб., 2001.
13. Хомский Н. О понятии «правило грамматики»// Новое в лингвистике. М., 1965. Вып. IV. С. 34-65.
14. Хэллидей М.А.К. Место «функциональной перспективы предложения» (ФПП) в системе лингвистического описания // Новое в зарубежной лингвистике. М., 1978. Вып. VIII. С. 138-148.
ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ
15. Шахнарович А.М. Языковая способность// Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990. С. 617.
16. Шахнарович А.М., Юрьева Н.М. Психолингвистический анализ семантики и грамматики (на материале онтогенеза речи). М., 1990.
Поступила в редакцию 10.03.12
K. Ya. Seagal
The units of functional syntax
In this article, it is shown that functional syntax as a dynamic (psycholinguistic) system has two basic units - rule and operation. In addition, theoretic reasons for a functional classification of syntactic rules have been proposed.
Keywords: psycholinguistic analysis of syntax, rule and operation - the units of functional syntax, syntactic rules and its typology.
Сигал Кирилл Яковлевич,
доктор филологических наук, ведущий научный сотрудник Институт языкознания РАН
125009, Россия, г. Москва, Б. Кисловский пер., д. 1, стр. 1 E-mail: [email protected]
Seagal K.Ya.,
doctor of philology, senior scientific associate Institute of Linguistics, Russian Academy of Sciences 125009, Russia, Moscow, Bolshoi Kislovsky lane, 1/1 E-mail: [email protected]
