CC BY
43
к.Я. сигал УДк 81'23(075.8)
словосочетание в языковом сознании: теория и эксперимент
Статья посвящена осмыслению предпринятого автором экспериментального исследования прототипической модели среди русских словосочетаний. В статье показано, что в русском языковом сознании прототипической является бинарная модель субстантивно-адъективного словосочетания.
Ключевые слова: словосочетание, прототипическая модель, языковое сознание, эксперимент в психолингвистике.
Kirill Ya. sigal
word combination in language consciousness: theory and experiment
The paper deals with the experimental study of prototypical model of Russian word combinations. In this paper it is shown that in the Russian language consciousness the binary combinations of substantive and adjective belong to the prototypical model of word combinations.
Key words: word combination, prototypical model, language consciousness, experiment in psycholinguistics.
Д Для психолингвистики, преодолевшей хомскианское по своему происхождению представление о полностью бессознательном характере речевых действий и операций в речепроизводственном процессе, стало очевидно, что речевая активность субъекта не может не быть связанной с его метаязыковой рефлексией, с тем, как обобщены в его языковой способности структурные, семантические и функциональные свойства тех или иных вербальных операторов (слов, синтаксических моделей и т.д.). Так, например, в ходе специального экспериментального исследования было обнаружено, что действие «прескрипторных» (т.е., по сути дела, психолингвистических) правил линеаризации сочиненных словоформ при порождении речевого высказывания может упреждаться, сопровождаться или завершаться метаязыковым осознанием значимости самого акта выбора одной из возможных схем линеаризации [Сигал 2003].
Из этого, конечно, отнюдь не следует, что метаязыковая рефлексия и тем самым сознательная селекция детерминируют речепроизводственный процесс в любых когнитивных и / или дискурсивных (в частности, коммуникативно-средовых, ситуативно-жанровых и т.п.) вариациях его осуществления. Однако из этого необходимо следует, что психолингвистическое моделирование речепроизводственного процесса (в том числе наиболее ранних, превербаль-ных, его этапов, и, безусловно, контролирующих, поствербальных, этапов) не может не учитывать того эвристического потенциала речевой активности субъекта, который обусловлен наличием у него выработанных (самонаучением и обучением) в ходе онтогенеза метаязыковых представлений о речи в целом (ср., например, формирующий эксперимент Ф.А. Сохина, направленный на включение в фокус метаязыкового внимания ребенка линейного характера речи [Сохин 2002: 80 и сл.]), а также о различных ее сегментах, отождествляемых с определенными разноуровневыми единицами языка как системы, и их семасиологизированных свойствах.
По-видимому, метаязыковая лакунарность большинства психолингвистических моделей (особенно речепроизводственных) объясняется тем вполне разумным предположением, в соответствии с которым в языковой способности обычного носителя языка вряд ли могут находиться научные дескрипции тех или иных вербальных явлений и процессов. Ни одного психолингвиста, как можно предполагать, не придется убеждать в том, что ни в языковой способности, ни в языковом сознании обычного носителя русского языка нет, например, описательной «Русской грамматики» 1980 года и ее таксономических построений, как нет и иных дескриптивных репрезентаций языка, а есть функциональная система вербальных операторов, приводимая в движение коммуникативной волей создателя речевого высказывания.
Однако из этого нельзя заключать, что якобы метаязыковая рефлексия обычного носителя языка примитивна, наивна, случайна и пр., поскольку, если бы все было именно так, многие прагматически «заряженные» формы речепостроения, столь изощренно используемые в народной речи (ср., допустим, комический эффект, основанный на противоречиях между синтаксической моделью и ее лексическим воплощением, между речевым жанром как моделью дискурсивного взаимодействия и его конкретной речевой реализацией вопреки жанровым конвенциям и т.д.), оказались бы принципиально неспособными достичь адекватного понимания.
Скорее всего, нужно говорить не о том, в чем проигрывает обыденная метаязыковая рефлексия научной, а о том, в чем заключается ее своеобразие, что в ее устройстве позволяет ей быть подвижной, адаптивной, легко усваиваемой путем опытного постижения. Именно при таком повороте в анализе обыденной метаязыковой рефлексии появляется возможность найти не недостатки ее, а, наоборот, важные достоинства.
Одно из них заключается в том, что метаязыковые представления обычного носителя языка о тех или иных вербальных
операторах, в частности непосредственные метаязыковые образы этих единиц, строятся на основе тех функциональных принципов, к пониманию которых наука о языке, всегда стремившаяся избавиться от учета субъективного речевого опыта лингвиста как носителя языка (ср., в частности, критику интуитивизма традиционной грамматики в период увлечения структурализмом), подходит только в последнее время. В частности, в качестве одного из таких функциональных принципов здесь выступает принцип ориентации на прототип, на прототипическую модель явления.
Прототипичность как особый признак того или иного вербального оператора является достоянием не только языковой способности, которую мы понимаем как операциональный механизм речевой деятельности и в которой прототипичность отражается, например, в большей доступности слова или синтаксической модели при их поиске и, конечно, в онтогенезе, но и (и даже в первую очередь!) языкового сознания, к которому мы относим исключительно метаязыковое осознание обычными носителями языка структурных, семантических и функциональных свойств вербальных операторов, а также типизированных форм речи (в частности, речевых жанров или речевых стратегий типа «описание», «наррация» и т.д.) и ее конститутивных свойств.
Из этого следует, что нам не близка точка зрения, согласно которой языковое сознание человека - это все то в содержании его сознания, для чего имеется определенное вербальное опосредование. В соответствии с давней традицией, в лингвистике идущей едва ли не от И.А. Бодуэна де Куртенэ, языковое сознание есть осознание языка как самостоятельного объекта мыслительных интенций человека (необязательно лингвиста), поэтому тождество языкового сознания и метаязыкового осознания является для нас очевидным.
Для того чтобы принцип ориентации на прототип приобрел методологическую релевантность для психолингвистики, было
бы разумно построить его определение таким образом, чтобы оно имело выход в область эксперимента. Для нас содержание термина-понятия «принцип ориентации на прототип» заключается в следующем: это произвольное формирование устойчивой связи типа «стимул - реакция» между именованием вербального оператора (термином) и его обобщенным речевым образцом (в условиях эксперимента - статистически преобладающим).
Допустим, если высказать гипотетическое утверждение о том, что в языковом сознании обычного носителя языка любому вербальному оператору (слову, синтаксической модели и т.д.) соответствует особое прототипическое образование, то, с учетом подобного определения принципа ориентации на прототип, появляется возможность проверить данное гипотетическое утверждение экспериментальным путем.
Предположим, например, что обычного носителя русского языка попросили написать в столбик несколько слов (здесь существенно то обстоятельство, что мета-языковой стимул следует вводить без всяких комментариев и уточнений со стороны экспериментатора). Вероятнее всего, среди полученных реакций мы обнаружим скорее такие, как дом или человек, чем такие, как кино- и фотомонтаж или кабычегоне-вышлизм (во всяком случае, статистически преобладать явно будут реакции первой разновидности). Из этого следует, что для прототипа слова (в русском языковом сознании) характерны, в частности, такие свойства, как единичность корня, цельность (непрерывистость) основы, освоенность и т.д.
Подобного рода экспериментирование может привести к обнаружению всех релевантных для русского языкового сознания признаков прототипического слова. Зная их, очень легко прогнозировать, например, эффективность стилевой атрибуции текста по списку ключевых слов, так как, надо думать, в различных функционально-стилевых парадигмах языка допустимые отклонения от
словесной прототипичности окажутся статистически предсказуемыми в текстовой реализации того или иного признака.
Иначе говоря, знания о прототипиче-ских явлениях языка и речи обладают несомненной ценностью для решения ряда прикладных задач психолингвистики (в данном случае мы назвали лишь одну из них).
В специальном экспериментальном исследовании, изложенном в нашей книге «Словосочетание как лингвистическая и психолингвистическая единица» [М., 2010], были обнаружены прототипические структуры в сфере русского словосочетания. Так, оказалось, что в русском языковом сознании прототипической для словосочетания является по количеству компонентов двух-компонентная (бинарная) модель, а по их морфологическому составу - субстантивная модель в целом и субстантивно-адъективная модель в частности.
Выяснилось также, что прототипи-ческий статус субстантивно-адъективной модели словосочетания имеет константный характер на протяжении, по крайней мере, последних четырех десятилетий, о чем свидетельствуют данные диахронии психолингвистических (экспериментальных) исследований (ср., например, [Уфимцева 1972] и [Сигал 2010: 40-55], где, кстати говоря, применяются разные экспериментальные методики).
Почему же субстантивно-адъективные словосочетания образовали в языковом сознании обычных носителей русского языка прототипическую модель словосочетания?
По-видимому, это, во-первых, связано с тем, что данная модель словосочетания отражает способность одного типа синтаксической связи - согласования - выражать один тип смысловых отношений - атрибутивные отношения, а во-вторых, с тем, что выполнять функции главного и зависимого компонентов здесь могут любые субстантивные и адъективные словоформы соответственно, вне зависимости от их частного таксономического (лексико-грамматического) статуса.
Сам факт формирования прототипиче-ской модели словосочетания и ее константный характер указывают как на категориальную автономность словосочетания на уровне синтаксических генерализаций, так и на функциональную ценность словосочетания как особой синтаксической формы, задействованной в процессе грамматического структурирования речевого высказывания, т.е. в «психолингвистической грамматике».
Прототипический статус субстантивных словосочетаний в целом объясняется, по всей видимости, тем, что сфера словосочетания ориентирована в значительной степени на описательное наименование предметов и явлений, т.е. на построение ситуативно конкретизированных номинаций. Номинация же прочно связана в русском языковом сознании с категорией субстан-тивности (кстати, не что иное, как потребность свободной описательной номинации в новых вербальных ресурсах, обусловило «многоканальность» субстантивации и повышенный тонус, продуктивность номина-лизации в русской речи).
В связи с этим определенную теоретико-методологическую ценность представляет следующее размышление И.В. Высоцкой, разработавшей объяснительную модель субстантивации в русистике: «Субстантивная форма оказывается востребованным «шаблоном» (выражаясь словами Э. Сепира) для компоновки действительности. Существительное является прототи-пическим, «идеальным» именем, поскольку лучше других частей речи соотносится с понятием (кстати, и в описании концептосфе-ры преобладают имена существительные)» [Высоцкая 2010: 227].
Весьма показательно, что активация субстантивной формы в речепорождающем процессе охватывает не только слова, но и предикативные номинации (т.е. так называемые конструкции неполной номинализа-ции) и, главным образом, словосочетания. По мнению Л.П. Столяровой, субстантивная конструкция является основным звеном «малого» синтаксиса [Столярова 1990].
Особое внимание здесь хотелось бы обратить на то, что в прототипической модели словосочетания нашла непосредственное отражение и подтверждение гипостазированная Н.И. Жинкиным «модель двух слов». Напомним, что, согласно Н.И. Жинкину, модель двух слов обеспечивает ту фазу интеграции, когда «каждое слово... связывается с другим. и образует такое целое, в котором возникает закономерная динамика словоизменения» [Жинкин 1982: 45-46].
Модель двух слов, по-видимому, вообще является устойчивой формой хранения синтаксической информации в языковой способности человека. Не случайно в метаязыковом образе словосочетания, также обнаруженном в материалах описанного в нашей книге эксперимента, доминантным (в ряде же метаязыковых реакций - вообще единственным) признаком оказался именно квантитативный признак «два слова» [Сигал 2010: 42].
В этом контексте важное значение приобретают недавние наблюдения А.А. Степановой, согласно которым в ассоциативно-вербальной сети структурная модель хранения фразеологизма (т.е. словосочетания лишь по генотипу) может не совпадать со структурной моделью употребления фразеологизма по своему квантитативному составу и в общем случае тяготеет к двухкомпонентной организации. Так, например, трехкомпонентный (по модели употребления) глагольный фразеологизм вешать лапшу на уши редуцирован в модели хранения до преобладающей в свободных ассоциациях носителей русского языка
двухкомпонентной субстантивной конфигурации: лапша ^ уши (Д) и т.п. Ср., однако, встречающиеся в ассоциативном тезаурусе в 4,5 раза реже исключения из обнаруженной психолингвистической закономерности: ассоциативные пары типа лапша ^ вешать на уши (Д) [Степанова 2010: 8 и сл.].
Если же учесть, что фразеологизм представляет собой деактуализованное словосочетание, семиотически преодолевшее свою синтаксическую форму, то нельзя не заметить, что модель двух слов выступает как своеобразная константа словесной комбинаторики, сопровождающая словосочетание (как факт речевой феноменологии) от момента его порождения в свободном синтаксическом процессе, предполагающем лексическую незакрепленность компонентов и семантическую композициональность, до момента лексической стабилизации словосочетания и приобретения им способности к фразеологической сигнификации.
Вместе с тем представляется, что «модель двух слов» или - шире - «модель двух компонентов» является аналоговым процессором, психологическим механизмом отображения синтаксических операций, не привязанным к единственному синтаксическому субстрату - словосочетанию, свободному или же подвергнувшемуся фразеологизации. Несмотря на то, что в интроспекции это суждение выглядит вполне правдоподобным, было бы целесообразно осуществить его проверку в условиях решения той или иной экспериментальной задачи испытуемыми.
список литературы
Высоцкая И.В. Рец. на кн.: Сигал К.Я. Словосочетание как лингвистическая и психолингвистическая единица / К.Я. Сигал; [отв. ред. В.А. Виноградов]; Рос. акад. наук, Ин-т языкознания. - М.: Ключ-С, 2010. - 92 с. / И.В. Высоцкая // Сибирский филологический журнал. № 4. 2010. - С. 223-230.
Жинкин Н.И. Речь как проводник информации / Н.И. Жинкин. - М.: Наука, 1982. - 159
с.
Сигал К.Я. Метаязыковая функция в свете экспериментально-психолингвистического исследования сочинительных отношений / К.Я. Сигал // Экспериментальные исследования языка и речи. Сб. научн. трудов. - М.: ИЯз РАН, 2003. - С. 25-68.
Сигал К.Я. Словосочетание как лингвистическая и психолингвистическая единица / К.Я. Сигал. - М.: Ключ-С, 2010. - 92 с.
Сохин Ф.А. Обучение старших дошкольников анализу и синтезу предложения (членению его на слова и составлению из слов) / Ф.А. Сохин // Психолого-педагогические основы развития речи дошкольников. - М.; Воронеж: Изд-во НПО «МОДЭК», 2002. - С. 78-93.
Степанова А.А. Фразеологические единицы: их редукции и трансформации (на материале «Русского ассоциативного словаря»). Автореферат дис. ... канд. филол. наук / А.А. Степанова. - М.: ИЯз РАН, 2010. - 22 с.
Столярова Л.П. Субстантивная конструкция - основное звено малого синтаксиса / Л.П. Столярова. - Днепропетровск: ДГУ им. 300-летия воссоединения Украины с Россией, 1990. - 72 с.
Уфимцева Н.В. Словосочетание как оперативная единица построения высказывания / Н.В. Уфимцева // Психолингвистика и обучение иностранцев русскому языку. - М.: МГУ им. М.В. Ломоносова, 1972. - С. 170-179.
