CC BY
46
УДК 821.161.1.09''18'' ; 82.09
Ермолаева Нина Леонидовна
доктор филологических наук, профессор Ивановский государственный университет [email protected]
драматические хроники а.н. островского о САМОЗВАНЦАХ
В ОЦЕНКЕ РУССКОЙ КРИТИКИ 1860-1870-Х ГОДОВ*
В статье осмысливаются суждения целого ряда как известных, так и безымянных критиков о драматических хрониках Островского «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» и «Тушино». Объективные или относительно объективные оценки произведений появились лишь в статьях А.В. Никитенко о пьесе «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» и в безымянной статье газеты «Голос» о пьесе «Тушино». Большинство же критиков обвиняют Островского в подражательстве, зависимости от исторических источников, художественных просчётах, говорят о падении его таланта. Автор статьи уясняет причины появления множества необъективных оценок этих произведений и видит их в отсутствии у ряда критиков профессионализма и необязательности ответственности за свои суждения, в стремлении навязать драматургу свою идеологическую позицию. Особое внимание в статье уделяется суждениям о женских образах в исторических хрониках. При этом автор статьи соглашается с представлениями Н.Н. Страхова, Н.С. Лескова, А.М. Скабичевского и др. о том, что талант Островского - это прежде всего талант комедиографа, однако признаёт несомненную художественную значимость драматических хроник о самозванцах и то обстоятельство, что современные им критики в абсолютном большинстве своём были далеки от их объективной оценки.
Ключевые слова: подражательство, «переложение» исторических трудов, искажение исторических характеров, падение таланта, дарование комедиографа, непрофессионализм и субъективизм критиков.
В 1860-1870-е годы, после смерти Н.А. Добролюбова, А.А. Григорьева, А.В. Дружинина, русская критика переживала «трудное время». Н.Н. Страхов в статье 1868 года «Бедность нашей литературы» скажет об этом так: «...мы не знаем своей литературы... у нас не выработано прочных, ясных понятий о тех, хотя бы и скудных и неблистательных, явлениях, которые составляют эту литературу» [30, с. 48]. О справедливости этих слов очевидно свидетельствуют отклики критиков на появление произведений нового жанра и с новым содержанием. Таковыми явились в эти годы исторические пьесы А.Н. Островского и его современников.
Драматические хроники писателя были встречены с недоверием. Уже в первой из них - «Козьма Захарьич Минин-Сухорук» - критики не увидели художественных открытий. Лишь «голоса А.А. Григорьева и П.В. Анненкова», «по достоинству оценивших хронику Островского», прозвучали «диссонансом хору этих критиков» [22, с. 127]. Особенно много упрёков драматургу предстояло выдержать в связи с хрониками о самозванцах «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» и «Тушино». В печати пьесы появились почти одновременно, в первых номерах журналов за 1867 год: «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» - в «Вестнике Европы», а «Тушино» - в журнале «Всемирный труд». Уже
* Публикация подготовлена в рамках поддержанного
«Грозный», «Тушино», «Шуйский Василий» «Воевода», «Козьма Сухорук», «Царь Феодор»... нельзя без усилий Счесть их всех, не опомнившись вдруг!.. Ах, когда одного Сухорука Просмотреть нестерпимая мука, Что ж, коль «Тушино» нам поднесут?
Д.Д. Минаев [29, с. 60]
в первых рецензиях на хронику «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» драматургу предъявили обвинение в подражании Пушкину, шиллеру, шекспиру, другим авторам. Известный к тому времени театральный критик, издатель журнала «Антракт» А.Н. Баженов обнаруживает сходство некоторых сцен и фраз в хрониках Чаева, Погодина, Хомякова, Полозова и Островского. Баженов считает, что сцена с Мариной и Самозванцем, в сравнении с Пушкиным, «ничтожна», а сцена встречи Самозванца с Марфой, по его оценке, «лучшая» в пьесе, но «ею автор позаимствовался у Шиллера» [4, с. 6]. П.Д. Боборыкин прямо осудил Островского за подражание шекспировским хроникам [9, с. 39]. Начинающий, но уже тогда очень активно выступавший как критик А.С. Суворин в рецензии на премьер-ный спектакль в Петербурге писал, что хроника «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» является переложением в стихи Пушкина, А. Толстого, Шиллера [19, с. 2]. Автор газеты «Гласный суд», видимо, скрывшийся под псевдонимом Ф. Весёлкин, счёл драматические хроники Островского лишь данью моде. Он позволил себе даже зло иронизировать: «Кузьма Минин, Сон на Волге, Тушино, Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский! Четыре попытки занять вакантное место российского Шекспира». И язвительно поучать драматурга: «Не пора ли перестать баловаться?» [10, с. 3]. ФИ исследовательского проекта № 16-04-00323.
92
Вестник КГУ № 4. 2017
© Ермолаева Н.Л., 2017
Кроме подражательства, Островского обвинили в том, что его пьесы - лишь «переложение» исторических трудов Н.И. Костомарова. В газете «Москва» появилась статья Н.М. Павлова, автор которой заявил, что пьеса «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» «отличается чисто внешней исторической верностью, грубой верностью больше хронологического и топографического свойства... <...> Вся она представляет характер какой-то компиляции... мы говорим о статьях Костомарова в "Вестнике Европы" о смутном времени» [7, с. 3]. Костомарова же Павлов обвиняет в искажении характеров шуйского и Самозванца, а Островского в том, что он это повторил. Мысль Павлова подхватил тот же Ф. Весёлкин, который назвал исторические труды Костомарова историческими фельетонами. По его мнению, как и Костомаров, Чаев и Островский кинулись «сочинять» Самозванца. Эти два Самозванца1 - «два близнеца, сшитые по одной мерке, и при равной степени отсутствия даже намёков на творчество со стороны их мастеров» [10, с. 3]. Вслед за этими критиками выступил А.С. Суворин. По его мнению, Островский использовал исторические труды не только Костомарова, но и С.М. Соловьёва. Но если у Костомарова Самозванец вызывает сочувствие как трагический герой, то у Островского Самозванец «только говорит монологи... вовсе не действует, он проходит тенью по хронике» [17, с. 3]. Н.И. Костомаров был вынужден выступить в защиту Островского, публично заявив о том, что хроника «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» появилась раньше, чем его собственный «Названный царь Дмитрий» [15, с. 3]. Но и после выступления Костомарова некоторые критики продолжали настаивать на таком заимствовании (см., например: [26, с. 1]. Даже в более поздней аналитической статье П.Д. Боборыкин упрекнёт Островского в том, что он является «простым комментатором известных исторических взглядов» [8, с. 33].
Ответственность за резкость суждений не только об Островском, но и о других писателях во многом снимало то обстоятельство, что оценки пьесам нередко давались авторами, скрывавшими своё имя под псевдонимом или же просто не подписывающими статьи. Рецензент «Петербургского листка», например, смело обобщает: «"Тушино" принадлежит к числу тех же неудачных исторических пьес, которыми наводнена в последнее время русская сцена» [5, с. 1]. На премьерный спектакль по пьесе «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» в Москве откликнулись «Русские ведомости»: «Поистине блестящее представление, которое чрезвычайно сильно бьёт в глаза, и в уши, но не затроги-вает ни одного внутреннего чувства, не шевелит ни одной мысли» [18, с. 5]. Автор прибегает к сравнению пьесы с другими историческими сочинениями и приходит к выводу: «Там и лица живее, действительнее, и факты, конечно, вернее, и драматического движения больше. А у г. Островского и лица мертвы
до крайности, и драматического движения никакого». Кроме того, критик делает вывод: «Такие драмы "вредно действуют на актёров"» [18, с. 6].
Субъективизм в оценке произведений в статьях большинства критиков объясняется и невыработан-ностью эстетических критериев, отсутствием чётких представлений о специфике художественного произведения, тем более произведений с исторической тематикой. Следствием этого явилось явное расхождение авторов в толковании отношения драматурга к историческому источнику. Одни критики требовали строгого соответствия содержания пьес историческим фактам, как, например, автор одной из рецензий на премьеру пьесы «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» в Малом театре [25, с. 2]. Другие, как рецензент «Сына отечества», упрекали Островского за то, что хроника «ничего не прибавила» к знаниям о времени, о характерах исторических лиц. Судя по пафосу статьи, складывается убеждение, что её автору хотелось бы видеть в драматурге не художника, но ученого-историка. Критик считает, что в пьесе остаются «недовыясненными» образы Самозванца, Шуйского, царицы Марфы. Как и Весёлкин, он позволяет себе ироническое заключение: «...лучше бы г. Островскому не тянуться попасть в Шекспиры, хотя бы и русские, а продолжать писать комедии с типами московских самодуров» [11, с. 2].
В массе своей критики не прислушивались к мнению наиболее авторитетных и талантливых современников. П.В. Анненков, например, в статье, посвящённой хронике «Козьма Захарьич Минин-Сухорук» допускает возможность того, что историческая пьеса является «художественной разработкой предания» [2, с. 408] и считает, что произведение Островского является первым серьёзным опытом «русской исторической драмы после Бориса Годунова Пушкина» [2, с. 412]. В статье о произведениях Н.А. Чаева и А.К. Толстого Анненков приветствует пьесы, в которых история является «обработанной не по приёмам учёного специалиста, а художественным способом» [3, с. 66], и говорит о слепом следовании историческому источнику как о недостатке пьесы Чаева. Ещё не опубликованную, но прочитанную в Артистическом кружке 20 сентября 1866 года пьесу «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» в письме Островскому Анненков охарактеризует как «великолепное драматическое. создание» [20, с. 15].
В статьях некоторых авторов просматриваются явные противоречия в предъявленных драматургу требованиях. А.С. Суворин, например, следование историческим трудам не ставит в вину Островскому, поскольку таковое, по его мнению, встречается и трагедиях Шекспира и Пушкина. Однако, как и другие рецензенты, упрекает драматурга в том, что сцена встречи Самозванца с матерью исторически неверна: «Самозванец свиделся с матерью при всём народе, на глазах всех, а не в закрытом
Вестник КГУ .J: № 4. 2017
93
шатре. <...> Сцена эта - одна из самых неудачных у г. Островского: её историческая, жизненная неправда вышла с глубокою художественною фальшью» [17, с. 3]. По мнению Суворина, Островский не уяснил для себя различия между историком и драматургом, но скорее всего этот упрёк можно было бы обратить в адрес самого Суворина.
В эпоху идеологических противоречий 6070-х годов неудивительно и то обстоятельство, что критики забыли о требовании Н.А. Добролюбова не задавать «автору никакой программы» [12, с. 166]. Одной из причин субъективизма в оценках драматических хроник о самозванцах являлось и то, что автор статьи хотел от писателя соответствия его взглядов и убеждений собственной идеологической позиции. Чаще всего подобного рода пожелания встречаются в статьях критиков, близких народничеству. Скрывшийся за инициалами Л. П. автор статьи в журнале «Записки для чтения», например, говорит о том, что в драматическом произведении об истории он прежде всего ищет «народа, его деятельности, его стремлений, определяющих события...» [23, с. 2]. А. Толстой и Островский, с его точки зрения, должны были сказать, что «народ хотел не Дмитрия, не Бориса, не Шуйского, не Владислава, а хотел воли, и из неё бился.» [23, с. 9]. Если же драматурги народ не понимают, «то не для чего. и писать о "смутном времени"» [23, с. 10].
В свою очередь, Н.В. Шелгунов хотел бы видеть в литературе своего времени истинно героические натуры, способные вдохновить и повести за собой читателя-современника, он склонен был требовать от писателя создания идеальных, откровенно тенденциозных «положительных примеров» [31, с. 271-272]. Однако, по мнению Шелгунова, в пьесе «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» отражена такая эпоха, в которой не было истинно героических личностей. Источником драматизма в хронике, по мнению критика, мог стать только малозначительный образ Марины Мнишек, женщины европейской, которая, в отличие от русской девушки Людмилы Сеитовой из пьесы «Тушино» («женщины, чисто теремной, как женщина Турции.»), способна «создавать действительных героев.» [33, с. 69].
Наиболее последовательно мнение большинства критиков об изображении исторических лиц в пьесе «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» выразил, пожалуй, А.Н. Баженов. Он писал, что традиционно Самозванца изображали злодеем. Островский же понял, что такой герой не может быть интересен публике, а потому наделяет «своего Лжедимитрия многими светлыми свойствами характера, пытается сделать из него человека пылкого, предприимчивого, умного, храброго, готового на всякое добро и откровенность». Но в Самозванце Островского «мы беспрестанно видим совмещение свойств несовместимых», поэтому «личность героя представляется чем-то непоправимо
расколонным». При этом критик делает вывод, что «с главным детищем своей хроники Островский не сладил» [4, с. 4]. Баженов, как и большинство критиков, считает, что Василия Шуйского драматург изобразил лукавым злодеем, но лицо Шуйского «слишком не дорисовано и также не удалось. <.> Марина у Островского выкроена по слишком известной мерке». Лицо царицы Марфы «тоже слишком недостаточно очерчено автором» [4, с. 5].
Положительные отзывы о пьесах были единичны. Лишь в середине 70-х годов, когда страсти уже улеглись, прозвучал голос А.В. Никитенко. В большой статье о хронике «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский», появившейся в известном сборнике «Складчина», редко выступавший как литературный критик, но авторитетный в литературных кругах литератор убедительно заявил: «В пьесе нет выдуманных произвольно и напрасно ни лиц, ни событий и страстей.» [21, с. 450], дал объективный подробный анализ сложных, противоречивых образов как главных, так и второстепенных героев пьесы. Особое внимание Никитенко уделил художественной стороне произведения: «Пьеса г. Островского заключает в себе замечательные художественные красоты. <.> Предназначив себе цель из избранного им исторического мотива извлечь его драматические стихии, он воспользовался ими не только с полным знанием истории, но и с искусством опытного и даровитого поэта» [21, с. 449-450]. Отвечая на распространённые в критике заявления о том, что пьеса скучна и затянута, Никитенко говорит: «Действие в его пьесе развивается в постепенно возрастающей занимательности само собою, без всяких искусственных усилий со стороны поэта.» [21, с. 450]. В контексте разногласий в критике по поводу языка и стиха хроники Островского значительными для её оценки представляется и то, что о языке пьесы Никитенко говорит «с полным уважением. Это чистый русский язык, употреблённый и обработанный вполне художественно. Он жив, отчётлив, лёгок и благороден.» [21, с. 452].
Как и традиционная по своей форме драматическая хроника «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский», новаторская по жанру, «пьеса-катастрофа» [13, с. 12] «Тушино» оценивалась критиками очень невысоко. В одном из первых отзывов о ней А.С. Суворин писал: «Вообще вся хроника представляет какую-то программу, лёгкие черновые наброски, а не зрело обдуманную и гармоническую драму» [16, с. 3]. Мнение Суворина, видимо, во многом определило отношение к пьесе других критиков. В появившейся позже, уже в связи с постановкой пьесы, статье М.П. Фёдорова высказаны типичные для критических статей о произведении претензии по поводу изображения исторических лиц: «.ни личность Шуйского, ни личность тушинского вора не являются целостными, законченными; в очертании их видна недоделанность, небрежность в рисовке, весь труд отзывается
94
Вестник КГУ № 4. 2017
спешностью работы.». Общее представление о пьесе Фёдоров выразил и в словах о том, что пьеса «Тушино» «принадлежит к числу слабейших произведений нашего драматурга» [32, с. 1].
Наиболее доброжелательно отозвался о пьесе «Тушино» безымянный рецензент газеты А.А. Краевского «Голос»: «В обществе и в печати довольно распространено мнение, что "Тушино" -слабейшая из хроник г. Островского. Мы не разделяем этого мнения. "Тушино" имеет уже то преимущество перед "Дмитрием Самозванцем" и перед "Мининым", что главное действие разыгрывается в этой драме между вымышленными, а не историческими лицами. Это даёт автору большую свободу в изображении эпохи, и надо сказать, что действительно эпоха тушинского вора начертана автором мастерски.». Именно в этой статье дана во многом объективная оценка образов вымышленных героев пьесы - братьев Максима и Николая Редриковых, Людмилы Сеитовой [6, с. 1].
Причину неудач Островского в жанре драматической хроники некоторые критики видели в материале, к которому обратился драматург. Об этом пишет Н.В. Шелгунов. Анализируя пьесу «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский», он приходит к категоричному выводу: «.в самом материале, которым пользуется г. Островский, нет драматического содержания, которое могло бы позволить выработать из него драму для нашего времени» [33, с. 73]. На другую причину указывает А.А. Плещеев: «Кроме того, г. Островский - мастер изображать женские типы; но всем известно, какую ничтожную роль играют женщины в русской истории.» [24, с. 6]. Интересно в связи с этим, что в большинстве статей о пьесе «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» не обойдены вниманием образы Марины Мнишек и царицы Марфы, а в пьесе «Тушино» критиками особо отмечен образ Людмилы Сеитовой. Одним из первых оценку этому образу дал Н.С. Лесков. Он увидел в пьесе Островского стремление «разнообразить» семейную жизнь допетровской эпохи, которое «помимо греха перед исторической правдой может вести к целой бездне несообразностей, не исключая даже опыта изобразить в русской женщине эпохи самозванцев нигилистку XVII века.» [29, с. 38]. Однако другие критики не поддержали подобную оценку образа героини. В безымянной рецензии на пьесу в газете А.А. Краевского «Голос» автор характеризует образ Людмилы как новую попытку «нарисовать идеальную русскую женщину. Людмила - натура блестящая в полном смысле этого слова: своевольная, капризная, но умная, способная, страстная, великодушная.». Отец - «простая игрушка в руках дочери. Но все её прихоти законны, и воля её направлена на доброе» [6, с. 1]. Интересно, что после премьеры спектакля по пьесе «Тушино» критик той же газеты, подписавшийся инициалами С. П., высказал несогласие с такой оценкой образа героини. По его мнению, драматург «старался очер-
тить нам идеал русской женщины в лице Людмилы, дочери воеводы Сеитова, но это ему не вполне удалось: вышла женщина смелая, своевольная, упрямая, без строгих нравственных начал, с своеобразным взглядом на жизнь, с отвагою мужчины, но не думаем, чтобы так рисовался идеал русской женщины» [25, с. 1]. И всё-таки в большинстве своём критики дают положительную оценку образу героини и нередко связывают это с мастерством драматурга. Ф.М. Фёдоров, например, пишет: «В создании этой своевольной и грациозно-капризной барышни узнаёшь прежнего Островского, мастера создать тип несколькими штрихами» [32, с. 1]. Уже после смерти драматурга Д.А. Коропчевский, характеризуя мастерство Островского, скажет: «Девушкам того времени мало приходится выступать на сцену, благодаря их замкнутой теремной жизни. Однако, по большей части, в пьесах Островского они отличаются смелостью и упорством в достижении своей цели, когда этой целью бывает союз с любимым человеком. Такова Людмила Сеитова ("Тушино"), несравненно более энергичная, чем её возлюбленный Николай Редриков» [14, с. 46].
Появившиеся в большинстве статей невысокие оценки драматических хроник дали повод современникам говорить о падении таланта Островского. Эту мысль прямо высказал скорый на умозаключения А.С. Суворин [16, с. 3]. Другие, более авторитетные современники, не спешили с голословными заявлениями. Н. С. Лесков, например, писал по этому поводу: «.Постоянно падающий и даже почти сходящий на нет успех г. Островского есть явление самое печальное. <.> И вот ныне. г-на Островского не смотрят, г-на Островского находят скучным, г-на Островского читают только по старой памяти и только по старой памяти его щадят газетные фельетонисты.» [29, с. 37]. Но в исторических пьесах Островского Лесков видит «не упадок сил автора, а нечто иное, более зависящее от форм его новых произведений и от выбора сюжетов» [29, с. 38]. Лесков считает, «что теперь, после Тушина, не рискуя впасть в большую ошибку, можно сказать, что г-ну Островскому не даются исторические русские хроники. Его род пьес, в которых он всего сильнее, есть бытовая драма и комедия.» [29, с. 38]. С мнением Лескова во многом созвучны суждения Н.Н. Страхова, положительно оценивавшего исторические произведения Островского. В статье «Бедность нашей литературы», появившейся в 1868 году, а позднее в статье о пьесе «Лес» он высказывает своё представление о них: «Его исторические драмы замечательны как бытовые картины допетровской Руси.» [1, с. 64]. Не расходится с современниками в своих представлениях и А.М. Скабичевский. Он считал Островского художником с комическим дарованием, мастером бытового жанра: «Но чуть он отклонялся куда-либо в сторону от этого пути, талант тотчас же изменял ему. Так, например, не вполне удались г. Островскому его попытки подвизаться
Вестник КГУ „Ь № 4. 2017
95
на поприще исторической драмы. И замечательно при этом, что наилучшие сцены в исторических драмах г. Островского, в которых талант его проявляется во всей своей силе, остаются всё-таки бытовые сцены» [27, с. 218]. И хотя с подобными суждениями трудно не согласиться, поскольку и наше время видят и ценят прежде всего талант Островского-комедиографа, нельзя не признать несомненную художественную значимость исторических пьес драматурга и то обстоятельство, что современные им критики в абсолютном большинстве своём были далеки от их объективной оценки.
Примечание
1 Имеется в виду пьеса Островского и пьеса Н.А. Чаева «Дмитрий Самозванец».
Библиографический список
1. -2- [Страхов Н. Н.] «Лес», комедия А.Н. Островского // Заря. - 1871. - № 2 (февраль): Журналистика. - С. 58-72.
2. Анненков П. О Минине и его критиках // Русский вестник. - 1862. - Т. 41. - № 9-10. - С. 397-412.
3. Анненков П. Новейшая историческая сцена // Вестник Европы. - 1866. - № 1 (март). - С. 66-83.
4. Баженов А.Н. Вокруг да около: (По поводу бенефиса Васильевой) // Антракт. - 1867. - № 6. -9 февр. - С. 1-7.
5. Бенефис Леонидова // Петербургский листок. - 1867. - № 177. - 26 ноября.
6. Библиография и журналистика. «Тушино», драматическая хроника в стихах Островского // Голос. - 1867. - № 156. - 8 июня.
7. Б., Н. [Павлов Н. М.] «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский». Драма Островского // Москва. - 1867. - № 55. - 10 марта. - С. 3-4.
8. Боборыкин П. Островский и его сверстники // Слово. - 1878. - № 8. -Авг. отд. 2. - С. 1-45.
9. Боборыкин П. Русский театр // Дело. - 1871. -№ 11 (ноябрь): Совр. обозр. - С. 33-53.
10. Весёлкин Ф. Лакомый кусок // Гласный суд. - 1867. - № 155. - 12 марта.
11. «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский». Драматическая хроника А. Н. Островского // Сын отечества. - 1867. - № 68. - 24 марта.
12. Добролюбов Н.А. Тёмное царство // Добролюбов Н.А. Собр. соч.: в 3 т. - М.: ГИХЛ, 1952. -Т. 2. - С. 156-278.
13. Ермолаева Н. Л. Пьеса «Тушино» в контексте творчества А.Н. Островского // Вестник Ивановского государственного университета. Сер.: Гуманитарные науки. - 2017. - Вып. 1 (17): Филология. - С. 5-13.
14. Коропчевский Д.Бытописатель денежной силы: (Критический этюд о произведениях А. Н. Островского) // Дело. - 1886. - № 3-4 (июль -август): Совр. летопись. - С. 1-54.
15. Костомаров Н. Разные известия. По поводу драматической хроники Островского // Голос. -1867. - № 89. - 30 марта.
16. И-н, А. [СуворинА.С.] Журнальные и беллетристические заметки // Русский инвалид. - 1867. -№ 21. - 21 янв.
17. И-н, А. [Суворин А.С.] Журнальные и библиографические заметки // Русский инвалид. -1867. - № 77. - 18 марта.
18. Московский театр // Русские ведомости. -
1867. - № 16. - 7 февр.
19. Незнакомец [Суворин А.С.] Театр: (Мариин-ский театр. Бенефис Жулёвой «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский») // Санкт-Петербургские ведомости. - 1872. - № 50. - 19 февр.
20. Неизданные письма. Из архива А.Н. Островского. - М.; Л.: Academia, 1932. - 744 с.
21. Никитенко А.В. Об исторической драме г. Островского «Дмитрий Самозванец и Василий шуйский» // Складчина: Литературный сборник, составленный из трудов русских литераторов в пользу пострадавших от голода в Самарской губернии. - СПб., 1874. - С. 431-453.
22. Овчинина И.А. «Минин» А.Н. Островского на перекрёстке мнений // Вестник Костромского государственного университета им. Н.А. Некрасова. - 2016. - № 5. - Т. 22. - С. 125-129.
23. П., Л. «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» // Записки для чтения. - 1867. - № 4. -Отд. 6. - С. 1-10.
24. Плещеев А. Московский театр. Бенефис Садовского («Василиса Мелентьева») // Антракт. -
1868. - № 2. - 14 янв. - С. 4-10.
25. П., С. Московская жизнь: (.«Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский») // Голос. - 1867. -№ 38. - 7 февр.
26. Псевдоним. Московская жизнь: (.Историческая хроника Островского) // Голос. - 1866. -№ 275. - 5 окт.
27. Скабичевский А.М. Особенности русской комедии // Отечественные записки. - 1875. -Т. 218 (февраль): Совр. обозр. - С. 199-248.
29. С., М. [Лесков Н. С.] Русский драматический театр в Петербурге // Отечественные записки. - 1867. - Т. 171. - № 3. - Отд. 7. - С. 37-38.
29. Современный Сатирик [Д.Д. Минаев]. Фельетон в стихах // Искра. - 1867. - № 4. - С. 60.
30. Страхов Н.Н. Бедность нашей литературы // Страхов Н.Н. Литературная критика. - М.: Современник, 1984. - С. 44-95.
31. Тихомиров В.В. Русская литературная критика середины XIX века: теория, история, методология. - Кострома: КГУ им. Н.А. Некрасова, 2010. - 376 с.
32. Ф., М. [Фёдоров М.П.] Фельетон. Театральное обозрение // Биржевые ведомости. - 1867. -№ 320. - 28 ноября.
33. Языков Н. [Шелгунов Н.В.] Бессилие творческой мысли: (Собрание сочинений А.Н. Островского: 8 томов. СПб., 1874) // Дело. - 1875. -№ 4 (апрель). - С. 50-84.
96
Вестник КГУ..é № 4. 2017
