CC BY
54
УДК 821.161.1.09"18"
Ермолаева Нина Леонидовна
доктор филологических наук, профессор Ивановский государственный университет [email protected]
ОБРАЗ ГЕРОЯ В ДРАМАТИЧЕСКИХ ХРОНИКАХ А.Ф. ПИСЕМСКОГО («ПОРУЧИК ГЛАДКОВ») И А.Н. ОСТРОВСКОГО («ТУШИНО»)*
В статье на материале малоизвестных и малоизученных драматических хроник А.Ф. Писемского «Поручик Гладков» и А.Н. Островского «Тушино» осмысливается одна из ключевых проблем художественного творчества -проблема героя и способов его характеристики. Сопоставительный анализ позволяет выявить принципиально различные подходы двух писателей-современников к её решению. Писемский идёт путями западно-европейских авторов (античная трагедия, творчество Шекспира). Он называет свои пьесы трагедиями и характеризует героев, используя приёмы, характерные для трагедии рока: вина предков перед потомками, роковая ошибка героя, сложное соединение в образе отрицательных и положительных качеств и др. Найденные Писемским в трагедии «Горькая судьбина» приёмы создания образа использованы и в исторических пьесах.
Островский в характеристике героя иной исторической эпохи исходит из вечных нравственных ценностей. В хронике противопоставлены герои «смирного» и «хищного» типа, герой-преступник охарактеризован противоречиво, «окаянный» герой у Островского, в отличие от «окаянного» героя Писемского, практически лишён положительных качеств. При характеристике защитника Отечества в пьесах Островского вступает в силу особая мера человечности: его «кроткий» герой (Николай Редриков) становится сильным, стойким, самоотверженным, в его характеристике драматург во многом совпадает с характеристикой подобного типа героя в романе Л.Н. Толстой «Война и мир».
Ключевые слова: драматическая хроника, трагедия рока, трагический герой, «окаянный герой», герои «смирного» и «хищного» типа, мера человечности.
К созданию исторических пьес А.Н. Островский и А.Ф. Писемский обращаются в шестидесятые годы XIX века. Оба автора руководствуются при этом единым побуждением: народ должен знать свою историю, и задача драматурга - познакомить его с ней. Писемский в письме к П.А. Валуеву от 8 мая 1867 года выразил, по сути, общее мнение, когда писал, что, создавая «Поручика Гладкова», он ставил перед собой цель «говорить правду», его пьеса имеет только одно свойство - «историческую достоверность и справедливость. Скрывать от народа его историю, я полагаю, более вредно, чем полезно; а между тем сцена есть единственный путь, через который масса публики может познакомиться с светлыми и тёмными сторонами своей прошедшей жизни, заинтересуется ею и полюбит её: никакой умный учебник, никакая строгая школа не в состоянии сделать этого для истории!»1 [12, с. 217].
Цикл исторических пьес Островского: «Козьма Захарьич Минин-Сухорук» (1861), «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» (1866) и «Тушино» (1866) - посвящён эпохе Смуты. Жанр этих произведений сам автор определил как «драматическая хроника». Писемский же произведения, близкие пьесам Островского по жанровым признакам - «Поручик Гладков» (1866) и «Милославские и Нарышкины» (1867), называет «трагедиями»2. Его пьесы написаны на материале истории дворцовых переворотов в середине ХУШ века, времени правления царевны Софьи3.
Одной из основных особенностей драматической хроники, как и любого исторического произведения, является то, что в оценке событий и по-
ступков действующих лиц в них автор не свободен. Авторские симпатии и антипатии всегда подвержены корректировке, продиктованной «результатом» хода истории. Этим обстоятельством во многом определяется и авторская концепция героя.
Пьесы Писемского по своей жанровой структуре заметно отличаются от хроник Островского. Писемский больше внимания уделяет показу исторического события, чем характеристике действующих лиц. Так, в «Поручике Гладкове» первое действие демонстрирует величие Волынского, во втором -показан его допрос и (за сценой) казнь. В третьем действии сообщается о смерти Анны Иоанновны, Бирон соглашается стать регентом при малолетнем императоре. Четвертое действие - падение Бирона, пятое - вступление во власть Елизаветы Петровны. Фактически в пьесе главными скрепляющими действие факторами становятся само движение истории и наличие одних и тех же действующих лиц. Писемский, видимо, осознавал специфику произведений подобного рода на фоне других своих исторических пьес. В письме И.С. Тургеневу от 8 мая 1866 года он писал о «Гладкове»: «...я написал ещё Трагедию, совсем уже торическую из Времен Бирона» [12, с. 204]. Современники же отнеслись иронически к множеству исторических событий, введённых в пьесу, и к ссылкам на исторические документы. На «Поручика Гладкова» сразу же появилась злая пародия Ивана Маслова, а академик А.В. Никитенко назвал пьесу «чем-то в роде исторического перечня» [цит. по: 12, с. 677].
В отличие от Островского, для пьес Писемского, как и для Шекспира, почти не характерен лиризм, в них «даже частная, личная жизнь героев,
Публикация подготовлена в рамках поддержанного РГНФ научного проекта № 16-04-00323.
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова № 5, 2016
© Ермолаева Н.Л., 2016
120
в том числе и их любовь, подчинена задачам государственным, политическим» [11, с. 27]. Поручик Гладков в одноименной пьесе женится на нелюбимой им фрейлине Анны Леопольдовны, чтобы быть ближе к самой принцессе, к которой он питает любовное чувство и которой поклялся возвести её на престол. Однако в изменившейся исторической ситуации поручик предаёт принцессу ради собственного возвышения. Любовные отношения героев в пьесе не показаны, а даны в пересказе персонажей. Только одна сцена пьесы - сцена сватовства Гладкова - включает показ любовных переживаний невесты, которая искренне любит поручика.
Создавая образ поручика Гладкова, Писемский ориентируется на традиционные представления о трагическом герое. В современной трагедии Писемский считал необходимым выразить и «простой древний трагизм». Об этом он писал не однажды. Вот, например, письмо к К.С. Веселовскому в ноябре 1865 года: «Два только народа могут по праву считаться хранителями и проявителями простого древнего трагизма - это Русские и Англичане, так по крайней мере говорит в нас наше народное чувство и понимание. <...> Наш народ, смело можно сказать, носит в своей душе, и в своем организме, и в своей истории семена настоящего трагизма, далеко ещё в нашей литературе не проявленного и неразработанного» [12, с. 190-192].
В трагедиях Писемский создает крупные, сильные характеры. Страсти героев становятся причиной поступков, влекущих за собой трагическую вину. По выражению Гегеля, «для великих характеров быть виновными - это честь» [1, с. 594]. Писемский, думается, разделял это убеждение. Концепция образа трагического героя у Писемского сложилась уже во время создания «Горькой судьбины». Эта пьеса явилась трагедией рока на материале современной крестьянской жизни. Поступки героев оцениваются в трагедии не только в социально-бытовом, историческом, нравственном, но и в мистическом планах. Главный герой вступает в единоборство не только с реальными силами, но и с вечным, всесильным злом. Ананий Яковлев, подобно героям эпохи античности, - носитель роковой страсти. Гордость и любовь заставляют его ещё до начала пьесы совершить ряд поступков, которые обретут силу рока: против воли родителей он женился на бедной, никогда не любившей его девушке, силой вступил в права мужа. Вот эта роковая вина и тяготеет над ним, и определяет его «горькую судьбину».
Перипетии в трагедии раскрывают положительные начала в характере героя, знание нравственных норм и стремление им соответствовать. Напряжённость действия определяется величием духа личности, находящейся в центре трагедии рока. Такая личность приходит к совершению роковой ошибки: Ананию суждено совершить самое тяжкое из пре-
ступлений - стать убийцей невинного младенца. В трагедиях эпохи античности момент катастрофы становился и моментом «узнавания» и «преобразования» личности. То же происходит и у Писемского. Совершенное героем убийство приводит гордого героя к смирению, покаянию перед народом, признанию своей вины. Ананий осудил самого себя, назвал себя «окаянным». Покаяние Анания «преобразует» и души тех, кто с ним рядом. Перелом в судьбах героев совершился; как и в античной трагедии, этот перелом, страдания героев вызывают сострадание зрителей, переживающих в театре потрясение - сострадание - очищение - удовольствие, то есть катарсис (см. о нём: [4]).
Воплощённый в «Горькой судьбине» образ трагического героя станет для Писемского в определённом смысле образцом, на который он будет ориентироваться в более поздних трагедиях. В «Поручике Гладкове» в качестве истинно трагического героя изображён Артемий Волынский. Образ его писатель трактует как образ положительного героя русской истории, патриота, любимого народом, сподвижника Петра, верного его памяти и заветам. Это крупная историческая личность, выражающая общенародные интересы: он сторонник возведения на престол законной наследницы Елизаветы Петровны. Волынский охарактеризован противоречиво: он горяч, смел, дерзок, деятелен, честолюбив, со своими подданными груб и не сдержан; это политический авантюрист, мечтающий о русском троне. Преследуя политические цели, Волынский пользуется безнравственными методами: подкуп, заговор. Однако в изображении Писемского на нём нет греха предателя и убийцы. Эти грехи на совести его врагов и прежде всего поручика Гладкова.
В кульминационный момент, перед смертью, Волынский осознаёт свою трагическую вину. Как человек своего времени Волынский живёт в кругу религиозных представлений, он помнит о Боге и о главном своём грехе - гордыне. В момент покаяния он говорит: «Каюсь, я виноват перед Богом и её императорским величеством: много в мерзких словах и в продерзостных поступках прегрешений учинил...» [13, с. 260]. Но Волынский - и слабый человек, сломленный пытками и угрозой гибели. В тот момент, когда Бирон объявляет ему о смертном приговоре, он встаёт перед ним на колени и просит о пощаде.
Мера величия человеческой личности в пьесах Писемского определяется степенью их причастности к историческим событиям, их положением на историческом Олимпе: поручик Гладков выступает как пособник крупных исторических деятелей Бирона, Миниха, Остермана, поэтому на сцене он всегда на втором плане. В сравнении с Волынским, Гладков - личность мелкая. Однако и этот образ Писемский выстраивает как образ героя трагедии рока. Это прежде всего преступник, духовно отор-
вавшийся от Бога и предков, душа его во власти тёмных сил. Ещё в детстве Гладков был непочтителен к родителям. Отец говорит о нём: «С малых лет мать и я были мы у тебя только на пересмешках!.. Что тебе ни делай, - всё тебе мало и ничем ты не благодарствуешь.» [13, с. 262]. Герой одержим страстью: «.Словно змея какая, сосёт мне сердце непрестанное желание возвыситься. От царства небесного, кажись, готов бы был отказаться для того!» [13, с. 267]. Гладков влюблен в Анну Леопольдовну, он поклялся возвести её на престол и мечтает оказаться при ней в роли фаворита. Ради достижения собственной цели он доносит на своего благодетеля Волынского, помогая Бирону низвергнуть его; затем он же принимает участие в низвержении Бирона, а в конце пьесы готов предать Анну Леопольдовну, убить друга. Но и Гладков у Писемского тот преступник, живущий с сознанием своей вины, о которой говорит в финале пьесы: «.я на благодетеля моего донёс смертный донос!.. Отцом моим, как Каин-братоубийца, проклят. Честь мою офицерскую проиграл. за ничто.» [13, с. 290].
Для характеристики героя Писемский использует приём противопоставления образов - предателя Гладкова и верного Волынскому, честного офицера Салтыкова. На фоне живого, подвижного, щедрого, открытого, прямого, искреннего, простодушного в дружбе Салтыкова особенно очевидны двоедушие, скрытность, корыстолюбие, злой умысел Гладкова. Салтыков с полным моральным правом убивает на дуэли Гладкова. За свои преступления Гладков справедливо наказан родительским проклятием, всеобщим осуждением, разочарованием и смертью. И всё-таки о нём сожалеет представитель народного мира Краснобаев: «Ловко цапнуто, не пикнул, сердечный!» [13, с. 292], его оплакивает жена.
Финалы в хрониках Писемского катарсичны, они проливают новый свет на образы героев. Пьеса «Поручик Гладков» заканчивается вступлением на престол Елизаветы Петровны. Её приход к власти -желанное для русских людей событие. С её воцарением уйдут в прошлое такие методы политической борьбы, какими пользовались Гладков и ему подобные, будет отменена смертная казнь. Не случайно Писемский увяжет в пьесе образ Елизаветы с образами утренней зари, наступающего дня.
Образ поручика Гладкова у Писемского - во многом плод авторской фантазии. В этом смысле трагедия близка драматической хронике Островского «Тушино», в которой главные действующие лица - вымышленные персонажи. Как и «Поручик Гладков», пьеса «Тушино» мало привлекала к себе внимание критиков и литературоведов, традиционно характеризовалась ими как менее удачная, в сравнении с «Дмитрием Самозванцем и Василием Шуйским»4. Однако хроника имеет свои ху-
дожественные достоинства, в ней значительно определённее, чем в других произведениях исторического жанра, выразилось своеобразие представлений драматурга о человеке, герое времени.
Образы героев драматических хроник Островского в значительно меньшей степени, чем у Писемского, ориентированы на традицию античной трагедии и трагедии Шекспира. Для них актуальна та мера человечности, которая выразилась во всех других пьесах драматурга. Н.А. Шалимова справедливо считает, что, «создавая своих персонажей, Островский исходит из содержания действительной жизни. ориентируется на прозу живой реальности» [17, с. 15]. Островский «не нагружает» героя духовными исканиями, как Достоевский или Толстой, но требует от него быть нравственным и иметь душу. Шалимова пишет: «Онтологи-че ская сущность души понимается драматургом как ведущая способность человека, связующая его со всеми другими людьми: способность чувствовать и сочувствовать - любить, жалеть, понимать, сопечаловаться и сорадоваться» (выделено автором. - Н. Е.) [17, с. 21]. Однако в исторических хрониках Островского вступают в силу и иные критерии человечности.
Пьеса «Тушино» о Смуте, о братоубийственной войне. Как и в «Поручике Гладкове», в ней два центра: на первый план выдвинуты образы вымышленных персонажей, двух братьев Редри-ковых. Они представляют два типа героя, названные Н.Н. Страховым, вслед за А.А. Григорьевым, «хищным» и «смирным» [15, с. 314].
Автор акцентирует природные качества характеров двух братьев. О старшем, Максиме, отец говорит: «Один-то весь в меня: / И драться зол, и ростом, и дородством, / Как вылитый» [10, с. 129]. Максим знает о себе: «Я зарождён на зло. / На свет с зубами / Родился я, меня не испугаешь.» [10, с. 166]. Младший же, Николай, по словам старухи-матери, «смирный, как девушка, и мухи не обидит» [10, с. 129]. В пьесе Максим выступает как олицетворение войны, Николай - мира. По сути, Островский одновременно с Л.Н. Толстым и используя тот же приём противопоставления «человека войны» и «человека мира», находит путь к соединению в историческом жанре темы войны и темы мира.
В драматической хронике параллельно развиваются тема любви братьев Редриковых друг к другу и тема братоубийственной войны. О любви Максима к брату говорит уже его стремление защитить Николая от насмешек Савлукова в самом начале пьесы: «Такой же воин будет, / Ничем тебя не хуже» [10, с. 134], - говорит он о брате. При встрече в тушинском лагере Максим, рискуя собственной жизнью, спасает от гибели Николая, захваченного в плен при исполнении им долга перед царём и Отечеством.
В отсутствие отца для Николая Максим - высший авторитет: «Приказывай, учи меня, ты старший...» [10, с. 154]. Из любви к брату Николай пытается остановить его, когда тот принимает решение отправиться в Тушино: «Подумай, образумься, / Родимый мой» [10, с. 155]. И горячо молится о нём: «О Господи! за брата / Молю тебя! / Наставь его на разум! / От гибели, от дьявольского кова / Освободи заблудшую овцу!» [10, с. 156].
Тема братоубийственной войны звучит уже в первой сцене пьесы. Тушинец Савлуков говорит старикам Редриковым: «Война не та, что прежде, брат на брата / С ножом идёт...» [10, с. 133]. Эта тема получает развитие в диалоге братьев перед их разлукой:
Николай Редриков А если мы с тобой на ратном поле Лицом к лицу сойдемся, как же руку Я подниму на кровного, родного! Родименький, подумай! Милый братец, Ты враг царю, ты враг земле родной. Щадить тебя грешно, убить - так вдвое.
Максим Редриков Да полно ты!
Николай Редриков Уж лучше ты при встрече Убей меня вперёд.
Максим Редриков Изволь, убью [10, с. 156].
В пьесе Островский выстраивает рассказ о судьбе братьев Редриковых, для него важна не борьба между ними, а становление и развитие личности каждого. Отправившись вместе с отцом в Москву на службу законному государю Василию Шуйскому, братья присягают ему. Но страстным, горячим Максимом руководит одно желание отомстить за оскорбление, нанесённое ему, его родителям и брату ростовским воеводой Третьяком Сеитовым. Обида подогревает озлобление, жестокость в душе героя, становится причиной измены присяге, бегства в Тушино. Служение «тушинскому вору» ещё больше озлобляет Максима, делает из него убийцу. Он участвует в осаде Троицы и Ростова. «Смирный» Николай остаётся верен присяге.
Максим - клятвопреступник и убийца. Однако Островский, как и Писемский, выстраивает образ героя-преступника сложно. Горячий Максим не равен другому герою пьесы - боярскому сыну Бес-путе. Этот персонаж охарактеризован драматургом как «окаянный» человек. Беспута сам признаётся, что попал во власть дьявола: «В меня посажен дьявол, да не один.» [10, с. 159]. Его душа не знает света, он забыл о Боге и вершит одно преступление за другим. В отличие от «окаянных» героев Писемского, «окаянство» Беспуты не знает предела. Казачий атаман Епифанец упрекает его в бессмысленном кровопролитии: «А ты резню и буйство затеваешь, / Ненужное кроворазлитье деешь! / Губил детей грудных, рубил на части, / Как бешеный из дома в дом кидался. / Избу зажёг» [10, с. 159].
На глазах зрителя Беспута убивает татарина Ураза, ни в чём не повинного старика-священника. И поступки героя, и имя говорят о нём как об олицетворённом зле. Забывший о Боге герой у Островского лишён положительных характеристик. Однако, как и окаянные герои Писемского, Беспута помнит о том, что грешен и что кипеть ему в адовом огне. В минуту отчаяния он восклицает: «Разверзнись, Сыра земля, до самой преисподней / И поглоти воров проклятых стаю / И первого меня» [10, с. 166].
В отличие от Беспуты, Максим не вовсе забыл о Боге. Во время осады Троицы он убеждается в том, что у её защитников есть невидимая, но самая надёжная опора - за ними стоит Создатель. С самим Господом сражаться Максим не готов: «А год бороться с Богом. / Разбойником быть мало, - окаянным / Быть надобно» [10, с. 193]. «Окаянным» в пьесе Максим не назван, о том, что он не вовсе потерянный человек, говорит его поведение во время осады Ростова. Оказавшись вместе с тушинцами в тереме Сеитова, он готов спасти отца, брата и его жену. Защищая её, он убивает Беспуту.
Братоубийцей в пьесе становится не «хищный» Максим, а «смирный» Николай. Образ этого героя может показаться безликим и малоинтересным5, однако он выписан не менее сложно, чем образ его брата. В начале пьесы герой представлен как ребёнок. Отец говорит о нём: он «.матушкин сынок, - за печкой вырос, на калачах да сырниках вскормлён...» [10, с. 129]. Николай, в отличие от озлобленного на людей Максима, - олицетворённая любовь. Он любит родителей, брата, не таит от матери своей любви к Людмиле Сеитовой. Его душа открыта красоте мира и самым тонким переживаниям, о чём свидетельствует его общение с возлюбленной, рассказ о ней: «.и нет на свете / Белей её, румяней, точно цветик / Махровенький, цветёт она» [10, с. 134]. При встрече с возлюбленной он не умеет высказать ей своих чувств, но, будучи уже её мужем, проявляет весёлый, шутливый нрав гармонично развитого человека.
Именно в этом герое Островский соединяет качества влюблённого и рыцаря. Николай не способен на предательство и вероотступничество, он крепок в слове и решителен в деле. Оказавшись в плену, он готов пойти на дыбу. Максим уверен в нём, потому выпускает его из землянки для разговора, а бежит из-под стражи Николай только с разрешения брата. В тот момент, когда тушинцы приходят в Ростов, Николай, не раздумывая, вместе с Сеитовым отправляется на защиту города со словами: «Теперь я воин, я лютый зверь» [10, с. 201]. Он идёт защищать жену, отца, «родное гнездо».
Иван Ильин в своей работе «О сопротивлении злу силою» размышляет: «"Может ли человек, стремящийся к нравственному совершенству, сопротивляться злу силою и мечом? Может ли че-
ловек, религиозно приемлющий Бога, Его мироздание и своё место в мире, - не сопротивляться злу мечом и силою?" <.> Ответ, добытый нами, звучит несомнительно и определенно: физическое пресечение и понуждение могут быть прямою религиозною и патриотическою обязанностью человека, и тогда он не в праве от них уклониться. Исполнение этой обязанности введёт его в качестве участника в великий исторический бой между слугами Божиими и силами ада, и в этом бою ему придётся не только обнажить меч, но и взять на себя бремя человекоубийства» (курсив автора. -Н. Е.) [3]. Как и Л.Н. Толстой, Островский убеждён: на защиту Отечества и близких людей сможет встать и «человек мира», представитель «смирного» типа. О Николае можно было бы сказать словами Н.Н. Страхова о Пьере Безухове, что это «самый интересный, самый оригинальный и мастерской тип... Это, очевидно, сочетание обоих типов, смирного и страстного, чисто русская натура, одинаково исполненная добродушия и силы» [15, с. 319].
Об убийстве брата Николаем нужно судить, учитывая именно эти обстоятельства. Он убивает Максима как насильника и убийцу в тот момент, когда тот кричит об отвоёванной им у Беспуты Людмиле: «Она моя!». На что Николай отвечает: «И не твоя, а Божья!» [10, с. 206]. Казалось бы, совершённый героем поступок достоин осуждения: Максим готов был спасти его жену. Отец, обращаясь к Николаю, говорит: «Кого убил ты, погляди! Максима! Родной тебе!». А ответ Николая: «Туда ему дорога, / Изменнику!» [10, с. 206] - представляется однозначно жестоким. Однако итог противостоянию двух братьев подводит отец: «От Божьего суда / Ты не ушёл, Максим! Отцову руку / Отвёл Господь; рукой родного брата / Отмстил тебе за крестопреступленье» [10, с. 206]. В этих словах звучит однозначное оправдание поступка Николая. Отдавая сыновей на службу царю Василию Шуйскому, он сулил им отцовское проклятье за клятвопреступление «из рода в род, на чады их и внуки». Отец сам едва не убил Максима, готов был проклясть его при встрече в Ростове.
Ещё более наглядным итогом, оправдывающим поступок Николая, становится финал пьесы, в котором осенённые крестом Николай и Людмила, а за ними и отец Дементий Редриков, верные своему долгу, идут в огонь. Нравственная правда в пьесе, несомненно, на стороне Николая. Погибая, он остаётся победителем. О нём как о победителе говорит и его имя, имя почитаемого русским народом великого святого Николая-чудотворца.
Подводя итоги, хотелось бы отметить следующее: сопоставительный анализ образов героев в хрониках Писемского и Островского позволяет открыть и наглядно продемонстрировать сходство и различие в понимании писателями человека иной исторической эпохи, способов создания его обра-
за. Если Писемский в «народной драме» «Горькая судьбина» и в исторических пьесах ориентировался на традицию жанра трагедии в мировой литературе (Античность, пьесы Шекспира), то Островский находит свои критерии оценки и способы изображения человека в истории, исходя из вечных нравственных ценностей.
Примечания
1 В цитатах из писем Писемского сохранены авторская орфография и пунктуация.
2 О принципиальных различиях трагедии и хроники см.: [2, с. 96-97; 5, с. 147-154].
3 О малой изученности драматических хроник Писемского свидетельствуют как давние исследования известных учёных (см., например: [6]), так и не свободные от разного рода ошибок статьи последних лет (см., например: [14]).
4 С. Машинский назвал пьесу «Тушино» «самой слабой» из хроник Островского [см.: 7, с. 159]. О том же писала И.А. Овчинина [см.: 9, с. 32].
5 Образ Николая Редрикова представлялся исследователям настолько неинтересным и малозначительным, что о нём даже не упоминается в авторитетных статьях о пьесе (см., например: [16; 8].
Библиографический список
1. Гегель Г.В.Ф. Эстетика: в 4 т. Т. 3. - М.: Искусство, 1971. - 621 с.
2. ЖуравлёваА.И. Русская драма и литературный процесс XIX века. - М.: Изд-во МГУ 1988. - 200 с.
3. Ильин И. О мече и праведности [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://rats.vrazvedka. т/11уш/19.Ыт1 (дата обращения: 24.05.2016).
4. Костелянец Б.О. Драма и действие: Лекции по теории драмы. - М.: Совпадение, 2007. - 502 с.
5. Литвиненко Л С. Историческая хроника А.Н. Островского «Козьма Захарьич Минин-Сухорук» и традиции русской литературы «смутного времени» // Русская литература. - 1978. - № 1. -С. 147-154.
6. Лотман Л.М. Драматургия А.Ф. Писемского // Л.М. Лотман. История русской драматургии: вторая половина XIX - начало XX века до 1917 г. -Л.: Наука, 1987. - С. 194-222.
7. Машинский С. Об исторических хрониках Островского // А.Н. Островский-драматург. - М.: Советский писатель, 1946. - С. 132-160.
8. Овчинина И.А. Национальный характер в исторических пьесах драматурга // А.Н. Островский, А.П. Чехов и литературный процесс XIX-XX вв. - М.: Шгааа, 2003. - С. 136-150.
9. Овчинина И.А. Человек и история в драматической хронике «Тушино» // А.Н. Островский. Материалы и исследования: сб. науч. трудов. Вып. 2. -Шуя: Изд-во ГОУ ВПО «ШГПУ», 2008. - С. 32-39.
10. Островский А.Н. Полное собрание сочинений: в 12 т. Т. 7. - М.: Искусство, 1977. - 608 с.
«Минин» А.Н. Островского на перекрёстке мнений
11. Пинский Л.Е. Шекспир. Основные начала драматургии. - М.: Художественная литература, 1971. - 603 с.
12. ПисемскийА.Ф. Письма. - М.; Л.: Academia, 1936. - 925 с.
13. Писемский А.Ф. Полное собрание сочинений: в 11 т. Т. 8. - СПб.: Изд-во А.Ф. Маркса, 1911. - 784 с.
14. Скрынник Н.А. Своеобразие проблематики в исторической пьесе А.Ф. Писемского «Поручик Гладков» [Электронный ресурс]. - Режим
доступа: http://cyberleninka.ru/article/n/svoeobrazie-problematiki-v-istoricheskoy-piese-a-f-pisemskogo-poruchik-gladkov (дата обращения: 21.07.2016).
15. Страхов Н.Н. Литературная критика. - М.: Современник, 1984. - 432 с.
16. Уманская М.М. Народ в исторических пьесах Островского // Наследие А.Н. Островского и советская культура. - М.: Наука, 1974. - С. 188-202.
17. Шалимова Н.А. Человек в художественном мире А.Н. Островского. - Ярославль: Ярославский государственный театральный институт, 2007. - 272 с.
УДК 821.161.1.09"18"
Овчинина Ирина Алексеевна
доктор филологических наук, профессор Ивановский государственный университет
«МИНИН» А.Н. ОСТРОВСКОГО НА ПЕРЕКРЁСТКЕ МНЕНИИ*
Статья посвящена исторической хронике А.Н. Островского «Козьма Захарьич Минин, Сухорук» в рецепции литературной критики 1862-1864 годов. Рассматриваются основные суждения современников Островского о пьесе. Большинство отзывов содержало отрицательные оценки: критики говорили о вялости действия, об отсутствии конфликта, о неудачном и неверном изображении эпохи. Неубедительными представлялись характеры персонажей хроники. В различных рецензиях содержались упрёки в преувеличении религиозного элемента, неприятие стихотворной формы «Минина». Современникам трудно было принять жанр пьесы, в которой соединились драматическое, лирическое и эпическое начала. А.А. Григорьев, в противовес другим критикам, причисляет хронику к крупным литературным явлениям, видит в ней «органическую связь с жизнью». А П.В. Анненков обращает внимание на то, что Островский показывает такой исторический факт, который сохранился в памяти народной как святое дело. Эта святость и определила особенность жанра, драматического действия, языка и основных характеров произведения.
Ключевые слова: А.Н. Островский, критика, жанр, персонажи, конфликт, драматическое действие.
Опубликованную в первом номере журнала «Современник» в 1862 году драматическую хронику «Козьма Захарьич Минин, Сухорук» критика в целом встретила очень холодно. Драматурга упрекали в ходульности образов, в отсутствии живых характеров, конфликта, подлинного драматизма.
П.И. Мельников-Печерский в статье «Наши журналы» (Северная пчела. - 1864. - 10 марта (№ 67). - С. 265-267) пишет об отсутствии действия, излишнем лиризме, о явном преувеличении религиозного чувства у нижегородцев, которые за два года до описываемых событий сжигали и грабили церкви, о неверном изображении Минина. Кроме того, критик упрекает Островского в поверхностном знании истории, что проявилось в смешении Ландеха и Пуреха, в том, что к Пожарскому ездил дворянин Ждан Болтин, а не посадские люди, в том, что для похода на Москву нижегородцы наняли изгнанных поляками жителей других мест. Интересно замечание Н.П. Кашина о том, что «данные для этих подробностей» Островский нашёл в статье Мельникова «Нижний Новгород и нижегородцы в смутное время», другая же его статья «Несколько новых сведений о смутном времени, о Козьме Минине, князе Пожарском и патриархе Ермогене», в которой исправлены некоторые неточности, «осталась драматургу неизвестной» [1, с. 194-195].
* Публикация подготовлена в рамках поддержанного
Суров был и В. Б-на, автор рецензии в журнале «Русское слово». Социологизированный и идеологизированный подход критика сказался на оценке «Минина», где вместо живых образов он видит лишь «бледные тени», «скелеты, поднятые из могил и названные женскими именами», которые «говорят текстами и думают одними молитвами, как будто в них нарочно замерли все другие стороны жизни», не вызывая «ни сочувствия, ни особой антипатии к себе» [2, с. 21]. По сути, Б-на не принимает как таковое произведение на историческую тему, считая, что «роман и драма могут интересовать нас ярким и точным воспроизведением самых мелких подробностей отжившей эпохи» [2, с. 22], Но, по убеждению рецензента, невозможно «искренно сочувствовать тому, что давно обратилось в прах» и не может потрясти в авторе «ни одной живой фибры, обрисовать перед ним ни одного живого образа» [2, с. 21]. И вообще настоящий художник не может вдохновиться «пыльными листами рукописей или остатками давно угасшей жизни» вместо «действительного мира, чувствующего и мыслящего подобно ему» [2, с. 22].
Позиция Н. С. К., критика газеты «День», основана на том, что быт русского народа - «исключительно сельский быт», и «для изображения нижегородских граждан и диктаторской власти Минина недостаточно было полного понимания» современного драматургу городского быта [3, с. 19]. Поэто-РГНФ исследовательского проекта № 16-04-00323.
© Овчинина И.А., 2016
Вестник КГУ им. H.A. Некрасова «¿j- № 5, 2016
125
