CC BY
53
11. Пинский Л.Е. Шекспир. Основные начала драматургии. - М.: Художественная литература, 1971. - 603 с.
12. ПисемскийА.Ф. Письма. - М.; Л.: Academia, 1936. - 925 с.
13. Писемский А.Ф. Полное собрание сочинений: в 11 т. Т. 8. - СПб.: Изд-во А.Ф. Маркса, 1911. - 784 с.
14. Скрынник Н.А. Своеобразие проблематики в исторической пьесе А.Ф. Писемского «Поручик Гладков» [Электронный ресурс]. - Режим
доступа: http://cyberleninka.ru/article/n/svoeobrazie-problematiki-v-istoricheskoy-piese-a-f-pisemskogo-poruchik-gladkov (дата обращения: 21.07.2016).
15. Страхов Н.Н. Литературная критика. - М.: Современник, 1984. - 432 с.
16. Уманская М.М. Народ в исторических пьесах Островского // Наследие А.Н. Островского и советская культура. - М.: Наука, 1974. - С. 188-202.
17. Шалимова Н.А. Человек в художественном мире А.Н. Островского. - Ярославль: Ярославский государственный театральный институт, 2007. - 272 с.
УДК 821.161.1.09"18"
Овчинина Ирина Алексеевна
доктор филологических наук, профессор Ивановский государственный университет
«МИНИН» А.Н. ОСТРОВСКОГО НА ПЕРЕКРЁСТКЕ МНЕНИИ*
Статья посвящена исторической хронике А.Н. Островского «Козьма Захарьич Минин, Сухорук» в рецепции литературной критики 1862-1864 годов. Рассматриваются основные суждения современников Островского о пьесе. Большинство отзывов содержало отрицательные оценки: критики говорили о вялости действия, об отсутствии конфликта, о неудачном и неверном изображении эпохи. Неубедительными представлялись характеры персонажей хроники. В различных рецензиях содержались упрёки в преувеличении религиозного элемента, неприятие стихотворной формы «Минина». Современникам трудно было принять жанр пьесы, в которой соединились драматическое, лирическое и эпическое начала. А.А. Григорьев, в противовес другим критикам, причисляет хронику к крупным литературным явлениям, видит в ней «органическую связь с жизнью». А П.В. Анненков обращает внимание на то, что Островский показывает такой исторический факт, который сохранился в памяти народной как святое дело. Эта святость и определила особенность жанра, драматического действия, языка и основных характеров произведения.
Ключевые слова: А.Н. Островский, критика, жанр, персонажи, конфликт, драматическое действие.
Опубликованную в первом номере журнала «Современник» в 1862 году драматическую хронику «Козьма Захарьич Минин, Сухорук» критика в целом встретила очень холодно. Драматурга упрекали в ходульности образов, в отсутствии живых характеров, конфликта, подлинного драматизма.
П.И. Мельников-Печерский в статье «Наши журналы» (Северная пчела. - 1864. - 10 марта (№ 67). - С. 265-267) пишет об отсутствии действия, излишнем лиризме, о явном преувеличении религиозного чувства у нижегородцев, которые за два года до описываемых событий сжигали и грабили церкви, о неверном изображении Минина. Кроме того, критик упрекает Островского в поверхностном знании истории, что проявилось в смешении Ландеха и Пуреха, в том, что к Пожарскому ездил дворянин Ждан Болтин, а не посадские люди, в том, что для похода на Москву нижегородцы наняли изгнанных поляками жителей других мест. Интересно замечание Н.П. Кашина о том, что «данные для этих подробностей» Островский нашёл в статье Мельникова «Нижний Новгород и нижегородцы в смутное время», другая же его статья «Несколько новых сведений о смутном времени, о Козьме Минине, князе Пожарском и патриархе Ермогене», в которой исправлены некоторые неточности, «осталась драматургу неизвестной» [1, с. 194-195].
* Публикация подготовлена в рамках поддержанного
Суров был и В. Б-на, автор рецензии в журнале «Русское слово». Социологизированный и идеологизированный подход критика сказался на оценке «Минина», где вместо живых образов он видит лишь «бледные тени», «скелеты, поднятые из могил и названные женскими именами», которые «говорят текстами и думают одними молитвами, как будто в них нарочно замерли все другие стороны жизни», не вызывая «ни сочувствия, ни особой антипатии к себе» [2, с. 21]. По сути, Б-на не принимает как таковое произведение на историческую тему, считая, что «роман и драма могут интересовать нас ярким и точным воспроизведением самых мелких подробностей отжившей эпохи» [2, с. 22], Но, по убеждению рецензента, невозможно «искренно сочувствовать тому, что давно обратилось в прах» и не может потрясти в авторе «ни одной живой фибры, обрисовать перед ним ни одного живого образа» [2, с. 21]. И вообще настоящий художник не может вдохновиться «пыльными листами рукописей или остатками давно угасшей жизни» вместо «действительного мира, чувствующего и мыслящего подобно ему» [2, с. 22].
Позиция Н. С. К., критика газеты «День», основана на том, что быт русского народа - «исключительно сельский быт», и «для изображения нижегородских граждан и диктаторской власти Минина недостаточно было полного понимания» современного драматургу городского быта [3, с. 19]. Поэто-РГНФ исследовательского проекта № 16-04-00323.
© Овчинина И.А., 2016
Вестник КГУ им. H.A. Некрасова «¿j- № 5, 2016
125
му, по мнению рецензента, в пьесе переданы лишь внешние приметы времени (разорение земли, жалобные грамоты патриарха, опасение иноземных врагов, продажность бояр и проч.) при отсутствии настоящих характеров. И все «неземные добродетели Минина плохо вяжутся с чисто материальными выгодами, которых он должен быть главнейшим толкателем и представителем». Неубедительным и непривлекательным получился характер Марфы Борисовны: «Не понятна в молодой цветущей женщине какая-то холодная, католическая экзальтация, столь чуждая нашему народу» [3, с. 19].
Отдавая должное Островскому, который «начал выводить на сцену живые лица, взятые из действительной русской жизни, заставил говорить их живым русском языком» [4, с. 215], критик «Отечественных записок» В.К. Иванов в «Минине» не видит «ни хроники, ни драмы», ни самого Минина. Рецензент категорически не принимает форму пьесы, видя в ней «неудачное покушение на стихотворство», «шероховатое сочетание строк» [4, с. 218]. По его мнению, все характеры неубедительны, ни одно лицо не представляет «русского человека эпохи» [4, с. 246]. И лишним персонажем является Марфа Борисовна, которая никакого участия не принимает в действии и лишь кокетничает с Поспеловым, желая окружить себя поклонниками, чем напоминает рецензенту современную женщину.
Как и Мельников-Печерский, Иванов несправедливо пишет о недостаточном знании драматургом эпохи, считая, что автор ограничился лишь несколькими страницами исторического труда С.М. Соловьёва и «не мог уяснить себе великой личности Минина», поэтому хроника «потеряла и историческое, и драматическое значение» [4, с. 244]. Несоответствие героя пьесы, представшим «неудачно сочинённым», ритором, «с широковещательною, но лишённою истинного чувства и силы речью» [4, с. 245], Минину историческому, а также искажённое представление о прошлом проявилось, как полагает рецензент, в преувеличении религиозного элемента и в непонимании автором того, что все поступки Минина, человека «с непоколебимым характером и несокрушимой силою воли», были следствием «глубокого внутреннего сознания, а не... видения» [4, с. 245, 244].
Похожие упрёки в адрес Островского и его пьесы высказывает Н. Омега (Н.Ф. Щербина). Пьеса ему показалась скучной и написанной однообразным языком. Отметив, что в ней «нет ни драматических положений и столкновений, ни постепенного возрастания драматического интереса», то её следует считать диалогической хроникой [5, с. 14]. Главный же герой, Минин, изображён «решительно больным, расстроенным ипохондриком» [5, с. 20], что противоречит и истории, и «идее драмы» [5, с. 21]. Из всей пьесы критик как наиболее
удачное место выделяет разговор Минина и Поспелова (8 явление 1 действия), где отображена «русская жизнь, русские нравы, русская речь» [5, с. 16].
С.С. Дудышкин, всегда занимавший особую позицию, всё же отметил, какие затруднения стояли перед драматургом: «неустановившийся взгляд на эпоху», «обширность картины, в которую всё входит от царя до последнего крестьянина и казака», «все насильственные основы государства лопаются, выступает на сцену далёкая старина, со своими ещё незабытыми преданиями, верованиями». Критик «Отечественных записок» заметно упрощает содержание пьесы, считая, что Островский «взялся изобразить маленький уголок. большой картины»: действие не выходит за пределы Нижнего Новгорода», борьба «совершается в душе Минина и ограничивается одним вопросом: идти или не идти на Москву?» Религиозный мотив придал действию однообразный характер: «Все. точно выпущены из монастыря и в земском деле видят одно религиозное дело. Религиозное видение заставляет Минина, как Орлеанскую Деву, идти на Москву; религиозное чувство удерживает Марфу Борисовну выйти замуж <...> Этим-то религиозным чувством подвигается Нижний Новгород на то историческое событие, которое решает судьбу России» [6, с. 354].
В восприятии пьесы Дудышкин солидарен с Ивановым. Критик, у которого сложились свои представления об истории и о Минине, словно вступает в заочный спор с Островским: «.всего этого религиозного настроения мало, чтоб лицо Минина было ясно перед читателем. <...> Упущено то положение Руси, когда Минин легко мог двинуть силы свои на Москву; упущено единогласное желание всей земли, подготовленное Ляпуновым, отстаивать свои права. Упущена из виду сама земля - это второй недостаток» [6, с. 354]. Кроме того, Минин, как убеждён Дудышкин, слишком многословен, ему недостаёт той энергии характера, которая бы вызвала доверие у народа и которая могла бы объяснить его особую роль в истории. Не спасает пьесу «плавный, могучий, звучный» язык: «Но так как этим языком, хотя и прекрасным, говорят одно и то же, в течение шести действий; так как во всё время в Нижнем нет никаких событий. нет разнообразия характеров, и всё подернуто одним религиозным колоритом - то шесть действий хроники наконец утомляют слушателя [6, с. 355].
Отрицательно отозвался о пьесе и приверженец реальной критики Д.И. Писарев в статье «Мотивы русской драмы» (Русское слово. - 1864. - № 3. -Отд. II. - С. 1-38), поставив хронику Островского на один уровень с пьесой Н.В. Кукольника «Рука Всевышнего отечество спасла». Писарев не увидел в хронике глубоких общественных проблем, а отметил лишь то, что «на первом плане колоссальный Минин, за ним его страдания наяву и видения во
сне, а совсем назади два-три карапузика изображают русский народ, спасающий отечество» [7, с. 358].
Можно согласиться с тем, что хроника несколько отягощена пространными монологами Минина, мистическими элементами. К тому же персонажам подчас недостаёт живости, психологической глубины, что почувствовал И.С. Тургенев. «Стихи удивительные, язык прекрасный - но где жизнь, разнообразие и движение каждого характера, где драма, где история, наконец? - писал он Ф.М. Достоевскому. - Я совсем другого ожидал от Островского - я никак не думал, что и он станет вытягивать каждый характер в одну струнку. Есть места чудесные - над всем произведением веет чем-то чистым, русским, мягким - но этого мало... особенно от Островского этого мало» [8, с. 333].
Но в целом упрёки критиков совершенно безосновательны. Такое неприятие можно объяснить тем, что Островский нарушил существующую традицию, в соответствии с которой на историческом материале создавались трагедии или хроники трагедийного типа, как, например, у Шекспира. История у Островского предстала не в столкновении исключительных характеров, не в острой борьбе социальных и политических сил эпохи, а в эпически развёрнутом изображении событий, продемонстрировавших активную роль массового патриотического движения в борьбе с польской интервенцией 1611-1612 гг. - сбора народного ополчения в Нижнем Новгороде. Эта тема требовала необычного и нового для Островского, автора пьес со сравнительно ограниченным количеством персонажей, сценического решения - в «Минина» он включает массовые сцены, передающие настроение, переживания, образ мыслей нижегородцев. Драматург показал не безликую массу, а сознательно действующих людей, среди которых выделились степенный и рассудительный Аксёнов, стыдливый Губанин, жадный и эгоистичный Лыткин, любитель поспорить Тёмкин и др. Черновой автограф свидетельствует о том, насколько требователен был к себе автор, как глубоко обдумывал он основные черты персонажей, поставив перед собой задачу сказать о народе как можно правдивее. Сюжет строится по принципу чередования сцен, действие свободно перемещается из интерьера на городскую площадь. Создается не просто коллективный образ народа, а отражается движение раскрепощённого коллективного разума и развитие чувства патриотизма и национальной свободы. Тщательно работая над массовыми сценами, Островский стремился отразить народную боль, вызванную нависшей над Москвой и всей России угрозой.
Драматург своей хроникой хотел поставить особый памятник Минину, такой памятник, который произведёт сильное впечатление на читателя и зрителя: «Не всякий человек растрогается, прочитав, что Минин в Нижегородском кремле соби-
рал добровольные приношения на священную войну... но тот же самый простой человек непременно прослезится, когда увидит Минина живого, услышит его горячую, восторженную речь, увидит, как женщины кладут к его ногам ожерелья, как бедняки снимают свои медные кресты с шеи на святое дело» [9, с. 138-139].
Исследователями выявлено, что, обдумывая замысел пьесы, Островский самым внимательным образом изучил многочисленные источники, из которых он почерпнул необходимые сведения. «История государства российского» Н.М. Карамзина, труды Е.И. Забелина, С.М. Соловьёва, А.П. Щапова, «Летопись о многих мятежах», «Акты археографической экспедиции», «Акты исторические», «Никоновская летопись», «Собрание государственных грамот и договоров» - далеко не полный перечень того, с чем внимательно ознакомился драматург. Как отмечает А.А. Бочкарёв, драматург «обладал настолько серьёзной эрудицией в вопросах истории, что указывал на ошибки и неточности в сочинениях историков» [10, с. 54].
Диссонансом хору этих критиков прозвучали голоса А.А. Григорьева и П.В. Анненкова, по достоинству оценивших хронику Островского.
В статье «Стихотворения Н. Некрасова» А.А. Григорьев причисляет «Минина» к крупным литературным явлениям, «важным и знаменательным» [11, с. 21], и сетует на то, что ничего не сказали о пьесе «специалисты дела, т. е. знатоки истории эпохи междуцарствия», а «неспециалисты могли разразиться только весьма краткою, но вместе с тем замечательною ерундою», которую он называет пренебрежительно «дрязгами» [11, с. 2]. Ошибочность современной критики Григорьев видит в том, что она исповедует идеалы литературного славянофильства, либо западничества, либо некоей «общей идеи» [11, с. 25], игнорируя особенности литературного творчества. Григорьева глубоко задело недоброжелательное, несправедливое и подчас высокомерное отношение критиков к драматургу. Страстно отстаивая Островского, рецензент отмечает, что он совершенно понятен «несколько уже развившейся душе», а «не тому народу», который себе создали эти хулители Островского [11, с. 28]. Приверженец органической критики, Григорьев силу Островского усматривает прежде всего «в органической связи с жизнью, действительностью, народностью» [11, с. 33].
В другой статье Григорьев призывает к уважительному отношению к драматургу, чей «Минин» - произведение великое, «явление небывалое, может быть, начало целого ряда небывалых явлений, и мыслящий человек обязан обойтись с ним по крайней мере "бережно"» [12, с. 21]. Отвечая тем, кто писал «ерунду», затевал «дрязги», критик даёт очень высокую оценку 5 акту, говоря об «изумительной целости исторической картины,
Вестник КГУ им. H.A. Некрасова «¿j- № 5, 2016
127
где... даже частный эпизод любви сливается с целым в тоне и колорите», восторгаясь речью «высоко поэтической», с «новой своей правдой» [12, с. 23]. Григорьев резко возражает Щербине, которому хотелось «подорвать авторитет» Островского: «Он даже для этого за изучение старых памятников принялся; - ну и понарвал из них кой-чего для подтверждения своих выводов» [12, с. 23]. Для Григорьева, в отличие от всех «неспециалистов», все персонажи хроники - «живые личности, с известными отметками, а не куклы с ярлыками на лбу», и все они «говорят то, что могли говорить, и так, как они могли говорить», в чём невозможно сомневаться при всей разнице взглядов «на эпоху междуцарствия» [12, с. 24].
П.В. Анненков в оценке «Минина» исходил из того, что в хронике драматург запечатлел «святое» событие, «чтимое народной памятью» и ставшее частью духовной жизни народа [13, с. 397]. А святость ограждает происшедшее «от всех возможных открытий и убеждений» [13, с. 398]. Всей своей статьёй Анненков словно призывает уважать талант, право писателя на творческий вымысел, учитывать специфику художественного произведения: «. поэт не имеет права вызывать на смотр все элементы, из которых сложилось событие», он лишь обязан разрабатывать ту сторону события, «которой общим голосом приписывается наибольшая творческая сила» [13, с. 401]. Как справедливо замечает В.В. Тихомиров, «главный оценочный критерий Анненкова в характеристике Островского - достоверность, соответствие характеров, их поступков традициям, верованиям народа, этическому идеалу» [14, с. 109].
Ошибка критиков, по мнению Анненкова, состояла в скептицизме, в стремлении «изменить смысл исторического события и лица» сообразно со своими взглядами, делать «психические открытия на основании догадок и тёмных намёков собственного опыта», что искажает смысл художественного произведения. Ответил Анненков и на упрёки в однообразии, в отсутствии яркой индивидуализации персонажей: «Однообразная духовная физиономия есть своего рода помазание, возлагаемое на все лица, приобщённые к святому делу» [13, с. 402]. Анненков решительно встаёт на сторону драматурга, терпеливо объясняя специфику действия и конфликта «Минина». Островский как драматург должен был «ограничить себя», отказавшись от «употребления своих сил в возможной для них полноте». Поэтому «борьба и столкновение интересов, составляющих жизнь драмы, поглощены здесь единодушием общего настроения» [13, с. 403], а истинный поэт «не может не идти с народом». Мало того, «покинуть народ или предание в то время, когда они делают самое Небо участником подвига, значило бы изменить соб-
ственному знамени» [13, с. 404]. Этим качеством, сделавшим драму «поэтической думой целой страны», по Анненкову, хроника Островского напоминает испанскую религиозную драму. Разочарованным критикам, ожидающим увидеть в «Минине» шекспировскую свободу и шекспировские страсти, Анненков доказывает, что сила Островского состоит в умении «прилично держать себя в сфере свободного творчества», при этом не подражая ни испанским авторам религиозных драм, ни Шекспиру, ни Шиллеру [13, с. 407]. Внешне подчинившись народному преданию, народной оценке, Островский «оставил за собой замечательную цельность вдохновения, столь редкую в нашем искусстве» [13, с. 408], проявившуюся в стройности речи, в живописности и выразительности стиха. Анненков недоумевает, почему критики обрушились на драматурга, которым двигали высокие нравственные побуждения и который «обратился к поэтическому воссозданию идеалов семейного и гражданского быта, некогда существовавших в стране». Критик подчёркивает, что Островский не отображает историю целиком, а передаёт нравы, понятия, общую атмосферу, «верования эпохи» [13, с. 408] через поступки персонажей, их речь, через описание обстановки, через мельчайшие бытовые подробности.
Неприятие критиками лица Минина Анненков объясняет влиянием западных историков, западных авторов различных дипломатических, политических и других документов, которые невозможно применить для художественного воссоздания изображаемой Островским эпохи. Драматург «сохранил Минину его эпическую физиономию», соответствующую «историческим свидетельствам и народному представлению» [13, с. 410]. Подводя итог, Анненков замечает, что пьеса Островского - «первый серьёзный опыт русской исторической драмы после "Бориса Годунова" Пушкина» [13, с. 412].
Хотя царь подарил драматургу перстень, пьеса к постановке была запрещена за совершенно очевидное отношение автора к народному патриотическому движению и к чуждой подлинным интересам страны знати. Через шесть лет драматург написал новую редакцию пьесы и как новое произведение направил её в драматическую цензуру. Во второй редакции Островский смягчил религиозные и социальные мотивы, добавил эпизоды битвы нижегородцев под Москвой и возвращения ополченцев в Нижний Новгород. Изменена была и развязка любовной интриги: Марфа Борисовна не удаляется в монастырь (как в первой редакции), а даёт согласие боярину Поспелову стать его женой. Самое значительное изменение выразилось в том, что в новой редакции действие завершается избранием на русский престол Михаила Романова. Но это уже тема для другой статьи.
Библиографический список
1. Кашин Н.П. Драматическая хроника «Кузьма Захарьич Минин, Сухорук» и её источники // Кашин Н.П. Этюды об А.Н. Островском. - М., 1912. -С. 153-203.
2. Б-на В. Новая литературная реакция («Князь Серебряный» А.К. Толстого) // Русское слово. -1863. - № 2. - Отд. II. - С. 1-46.
3. К. Н. С. Отступники // День. - 1862. - № 43. -С. 17-19.
4. Иванов В.К. «Козьма Захарьич Минин, Сухорук». Драматическая хроника (1611-1612). В пяти действиях. С эпилогом, в стихах. Сочинение А.Н. Островского («Современник», 1862 г.) // Отечественные записки. - 1862.- Кн. 8. - С. 213-246.
5. Омега Н. [Щербина Н. Ф.] «Козьма Заха-рьич Минин-Сухорук». Драматическая хроника, в пяти действиях, с эпилогом, в стихах. Сочинение А. Н. Островского («Современник», 1862 г.) // Библиотека для чтения. - 1862. - Т. 171. Современная литература. - С. 1-24.
6. [Дудышкин С. С.] Новости русской литературы. Козьма Захарьч Минин-Сухорук, новая драма г. Островского // Отечественные записки. - 1862. -№ 1. - С. 352-355.
7. Писарев Д.И. Мотивы русской драмы // Писарев Д.И. Литературная критика: в 3 т. Т. 1. - Л.: Художественная литература. - С. 323-358.
8. Тургенев И.С. Собр. соч.: в 12 т. Т. 12. - М: Государственное издательство художественной литературы, 1958. - 695 с.
9. Островский А.Н. Полное собрание сочинений: в 12 т. - Т. 10. - М.: Искусство, 1978. - 720 с.
10. Бочкарёв В.А. А.Н. Островский и русская историческая драма // Уч. зап. Куйбышевский гос. пед. ин-та им. В.В. Куйбышева. - Куйбышев: Куйбышевский гос. пед. ин-т им. В. В. Куйбышева, 1955. - Вып. 13. - С. 54-61.
11. Григорьев Аполлон. Стихотворения Н. Некрасова // Время. - 1862. - № 7. - С. 1-46.
12. Григорьев А. По поводу одного, мало замеченного современною критикою явления // Якорь. - 1863. - № 2. - С. 22-25.
13. Анненков П.В. О Минине г. Островского и его критиках // Русский вестник. - 1862. - Т. 40. -С. 397-412.
14. Тихомиров В. В. Русская литературная критика середины XIX века: теория, история, методология. - Кострома: КГУ им. Н.А. Некрасова, 2010. - 376 с.
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова № 5, 2016
129
