CC BY
46
самих себе не противоречат природе обществаИными словами, принимаемые средства оправдывают цель. И так как патримониальные монархии по своей сути наследственные, то последующий правитель, вступая в права наследования, приобретает эту власть уже гораздо справедливее — в качестве наследника по завещанию, а не по праву завоевания2.
Подведем итоги. Во-первых, несмотря на множество трактовок различных ученых «школы естественного права» на предмет понятия суверенитета, его источников и теорий происхождения, основным подходом к определению суверенитета можно назвать отождествление суверенитета с властью, а именно главным механизмом его осуществления. Во-вторых, теория суверенитета у юристов «школы естественного права» и их последователей носила двойственный характер. Анализ источника суверенитета носил теоретико-правовой характер, анализ происхождения суверенитета в их трудах отражал разнообразие фактических отношений между монархом и подданными в Европе XVII в. Именно с последним обстоятельством связана неясность терминологии, которой они пользовались. Сильнейшее влияние абсолютистских доктрин, основанных на теории божественного происхождения суверенной власти, невозможность последовательно провести границу между правом и фактом определенным образом деформировало теорию народного суверенитета в трудах юристов «школы естественного права» и замедлило в эпоху Нового времени формирование теории суверенной власти в целом.
Филаретов Н.И.*
ДОГОВОРНОЕ ПРОИСХОЖДЕНИЕ СУВЕРЕННОЙ ВЛАСТИ В ПОЛИТИЧЕСКИХ УЧЕНИЯХ XVII в.
«Что могло обязать людей добровольно объединиться в общественный организм, если не их общая польза? — спрашивал в свое время Жан-Жак Руссо. — Общая польза — основание гражданского общества»3. Следовательно, по Руссо, люди к моменту заключения общественного договора уже в достаточной мере убедились в необходимости такого соглашения, достигнув определенного нравственного уровня нравственного сознания и имея
1 Греции Г. О праве войны и мира. I, II, § I, 6.
2 Там же. I, III, §ХП, 5.
* Аспирант Самарского муниципального ун-та Чаяновой. E-mail: zansamara® mail.ru.
J Rousseau /./. «Du contrat social. Premiere version. L.I. Ch. V // (Euvres completes de J.-J. Rousseau. Paris, 1964. Т. III. P. 303. (В дальнейшем ссылки на это издание: ОС, римская цифра — том, арабская — страшща.)
интерес его соблюдать. Но как только человек руководствуется в своих поступках «интересом», эгоистическим стремлением, он становится конкурентом других людей. Чтобы общество, возникшее на основе договора, не распалось, государство призвано «возместить с помощью соглашений отсутствие общих ассоциаций людей»1. «Я положил в основу образования общественного организма свободное соглашение его членов, — писал Руссо, — ибо какое более надежное основание может иметь обязательство, чем его свободное принятие на себя людьми?»2. Этот вопрос является далеко не риторическим. Многие политические мыслители, в частности юристы «школы естественного права», рассуждали иначе, указывая на другие источники происхождения суверенной власти, а следовательно, и на то, с какой целью она создается и каков ее характер. В настоящей статье делается попытка выявить особенности концепций происхождения суверенной власти у политических мыслителей XVII—XVIII вв., бывших предшественниками Руссо.
Одним из главных аргументов в пользу законности существования абсолютной монархии в XIV—XVI вв. был тезис о происхождении политической власти от отцовской. Согласно учениям мыслителей XVII в., власть государя имеет тот же авторитет, что и власть отца над своими детьми (назовем Ж.-Б. Боссюэ, М. Рамсея). В свое время он послужил основанием критики притязаний римских пап на светскую власть и служил обоснованием независимого от церкви происхождения власти государя. Многие мыслители этого времени, в первую очередь протестантские, выступили с острой критикой этого тезиса, и в XVII в. ее основные результаты были сформулированы в следующем виде. «В мире не существует отношений, — писал протестантский теолог и политический писатель Пьер Жюрьё, — которые не основывались бы на взаимном соглашении, выраженном открыто или молчаливо... Это очевидно в отношениях, которые возникают в силу необходимости, как, например, между отцом и сыновьями или между женщиной и ее мужем. Нет ничего более нерушимого и священного, чем права отца в отношении ребенка, а между тем, отцы могут зайти столь далеко в злоупотреблении этими правами, что могут их утратить. Все известные христианские законы позволяют детям не только не подчиняться, но и сопротивляться отцу, который хочет лишить их имущества, чести и жизни»3. Очевидно, что в данном случае Жюрьё выводил право из самого факта существования подобных законов. Таким образом, он лишь гипостазировал существование
1 Робер Дератэ справедливо считал, что «разум» человека и есть то «второе естественное состояние» в представлении Руссо, которое лежит в основе гражданского общества. Derathe R J.J. Rousseau et la science politique de son temps. P. 122 et sq.
2 Rousseau /./. Lettres, ecrites de la Montagne, VI // ОС. Т. III. P. 806.
J Jurieu P. Lettres pastorales adressees aux fideles de France qui gemissent sous la captivite de Babylon. Rotterdam, 1689. Т. III. Lettre VI. P. 87.
некоего соглашения, в силу которого возникает право отца на осуществление власти над детьми, но не имел оснований утверждать, что оно существует в действительности. Именно эту «неточность» Жюрьё исправил выдающийся германский юрист Самюэль Пуфендорф, который логически обосновал существование названного соглашения. Смысл его рассуждений сводится к следующему. Разумеется, что дети в неразумном возрасте не могут заключать никакого соглашения, однако родительская забота, направленная на их воспитание и содержание, возложенная самой природой, порождает взаимные обязательства «столь же действительные, сколь и обязательства, высказанные в определенной форме». Предполагается, что, когда ребенок достигает сознательного возраста, он должен будет признать, что без этой заботы он не смог бы выжить. Иными словами, возникает соглашение, в известной мере напоминающее соглашение «ведение чужого дела без поручения». (Заметим, что в цитированном отрывке Пуфендорф прямо ссылался на соответствующие книги «Дигест», хотя и не называет отцов Gestor'aMH.) Следовательно, ребенок, вступивший в сознательный возраст, молчаливо принимает на себя обязательство возместить родителям потраченные на его содержание и воспитание средства. Очевидно, что задача Пу-фендорфа в данном случае состояла в доказательстве договорного характера происхождения отношений господства-подчинения в семье, а следовательно, и в обществе.
Насколько важными размышления о природе отцовской власти представлялись юристам «школы естественного права», можно судить по словам Д. Локка, отмечавшего, что именно договорный характер отношений между родителями и детьми ограничивает власть отца, который не имеет права распоряжаться жизнью и состоянием ребенка, или, другими словами, его действия не могут противоречить интересам ребенка (договор опеки). «В любом случае, — писал он, — отцовская власть далека от того, чтобы быть неизменной и абсолютной. Любой человек может выйти из-под ее юрисдикции, поскольку божественное право позволяет «покинуть отца и мать и присовокупиться к жене своей»1. Не иначе трактовал данный вопрос и Т. Гоббс. «Всякая родительская власть имеет своей основой заботу, которую они возлагают на себя в отношении своих детей. Отец, бросивший своих детей, не имеет на них никаких прав»2. Поэтому, несмотря на весь «абсолютизм» его концепции суверенной власти, едва ее носитель перестает заботиться о подданных, она прекращает свое существование. Очевидно, однако,
1 Локк Д. Трактат о гражданском правлении, § 65 // Локк Д. Собрание сочинений в 3-х тт. М., 1988. Т. 3. С. 298.
2 Hobbes Th. De согроге politico, II, Ch. IV, § 2. Аналогичное суждение в трактате «О гражданине» (Собрание сочинений в 2-х т. М., 1989. Т. 1. С. 370).
что в данном случае у названных авторов речь шла не только о том, чтобы доказать договорный характер возникновения всякой власти. Они стремились установить, на чем основано общественное соглашение, иными словами, в чем состоял интерес и цель человека подчиняться любой власти, будь то отцовская или государственная. Вместе с тем, в их рассуждениях есть один существенный недостаток. Они считали, что отцовская и государственная власть имеют одно и то же естественное происхождение. Известные рассуждения Д. Локка как раз и указывают на отсутствие между этими властями принципиального различия Понятно, что при всей глубине и разнообразии аргументации в пользу договорного происхождения отцовской и государственной власти, они не избавлены от упрека в логической непоследовательности. Если отцовская и государственная власть имеют одно и то же происхождение, то почему отцовская власть основывается и на природе отношений между людьми и на соглашении, а государственная власть — только на соглашении? Выдающаяся заслуга Ж.-Ж. Руссо состояла в доказательстве различного происхождения отцовской и государственной власти: первая основана только на естественных отношениях между людьми, а вторая— только на соглашении 2. И если дети по достижении совершеннолетнего возраста остаются жить с родителями, то это происходит «не в силу естественных причин, а добровольно»3.
Является ли подчинение народа властителю столь же абсолютным, как и подчинение ребенка власти отца или раба домовладыке? Следует отметить, что большинство политических писателей Нового времени давали утвердительный ответ на этот вопрос. Гуго Гроций в трактате «О праве войны и мира» писал, что каждый человек волен отдаться кому угодно в личную зависимость. Это подтверждает исследование римского и древнееврейского права. А не может ли народ подчиниться тому, кому он хочет, отдав ему полностью бразды правления над собой, не сохранив за собой и доли власти ?4. Тем самым юристы «естественной школы права» отождествляли понятие государственной власти (imperium), понятие отцовской власти (dominica
1 Локк Д. Трактат о гражданском правлении, § 74 // Собр. соч. Т. 3. С. 304—305.
2 «Большое общество не могло быть установлено по образцу семьи, потому что, будучи составленной из множества семей, которые до установления ассоциации не имели никакого общего правила для всех, а посему их пример не мог служить таковым и для государства» (Rousseau J.J. Fragments politiques III, 19 // О. С. Т. III. Р. 487). Под Республикой Руссо понимал «всякое правление, руководимое общей волей, выражением которой является закон. Для того чтобы оставаться в рамках закона, правительству не следует смешиваться с суверенной властью. Оно должно быть ее уполномоченным. С этой точки зрения и монархия является республикой» («Об общественном договоре». Кн. II. Гл. IV). Для Руссо монарх является магистратом. Это обстоятельство объясняет смешение с точки зрения современного конституционного права классификации форм правления в его политической теории.
J Rousseau J.J. Du contrat social. I, 2 // ОС. Т. III. P. 352—353.
4 Гроций Г. О праве войны и мира. Кн. 1, Гл. 3, § 8, 1.
potestas) и власти собственника (dominium). Стремясь обосновать договорный характер отношений, которые возникают в сфере государственного права, они часто использовали понятия, заимствованные из римского частного права.
Руссо, указавший на коренное различие между отцовской и государственной властью по их происхождению, а следовательно, по природе, неслучайно считал свое главное произведение — «Общественный договор» — трактатом, имеющим новаторский характер. Это нашло свое отражение во второй части его заглавия «Об Общественном договоре, или Принципы политического права». Тем самым он подчеркивал специфику сферы политического права по отношению к другим отраслям юридической науки. Этот шаг отличался подлинной новизной. Дело в том, что едва ли не все политические писатели Нового времени полагали, что общественный договор является по своему характеру лишь дальнейшим развитием семейных и частных отношений между людьми. Природа обязательства, которое возникает на его основе, ничем не отличается от обязательств частноправового характера. Поэтому у многих из них модель общественного договора строилась по аналогии с соглашениями частных лиц. В теории Руссо это означало бы, что общественный договор основывается на «естественных» отношениях, на обязательствах по «естественному праву», о которых уже говорилось выше. Общественный договор Руссо, напротив, говорит о том, что общественное соглашение «придает законную силу всем остальным обязательствам»1.
Юристы «школы естественного права» считали, что государственная власть возникает на основе соглашения, заключенного народом, который по собственной воле обязывается подчиняться правительству, как отцу или как раб господину. Однако выражение «по собственной воле» у них не всегда означало «добровольно». Народ может дать свое согласие подчиниться суверенной власти под угрозой применения оружия или же совершенно свободно и сознательно. К примеру, С. Пуфендорф предпочтение отдавал второму варианту, то есть считал, что народ добровольно дает свое согласие на подчинение суверенной власти. Он отмечал, что, скорее всего (valde probabile), государство возникло в результате вынужденного подчинения бедняков богатым людям. Они вынуждены были наниматься, продавая свой труд (ad operas sibi locandas fiiisse invitatos). Тем самым отношения гос-подства-подчинения возникли на основе соглашения, которое носило двусторонний характер. «Я допускаю, — писал Пуфендорф, — что начало рабству было положено добровольным согласием более бедных людей, соглашением, даю, чтобы ты сделал (do, ut facies); даю тебе пожизненное пропи-
1 Rousseau J.J. Du contrat social. I, IX // ОС. Т. III. P. 367.
тание для того, чтобы ты пожизненно работал на меня»1. В данном случае речь идет о соглашении, которое в римском частном праве относилось к типу безыменных соглашений (сетйгайа тпогшшИа). Пуфендорф проводил аналогию с названным институтом в сфере государственного права, доказывая, что, подобно тому, как можно передать на условиях какого-либо соглашения имущество другому лицу, точно таким же образом можно передать ему право распоряжения свободой и иными «данными от природы силами» того, кто становится его рабом2.
Против этой идеи энергично возражал женевский юрист Ж. Барбей-рак, переводчик с латинского на французский и комментатор Пуфендорфа, со ссылкой на авторитет Локка, подчеркивая, что «никто не может продать своей свободы с тем, чтобы подчиняться суверенной власти... это означало бы продать свою жизнь, которой человек не располагает»3. Свобода — неотъемлемое право человека, без нее он не может сохранить себя в качестве такового. Неудивительно, что это право принадлежит к разряду тех, которыми он не может распоряжаться по своему усмотрению, в частности делать его объектом частноправовых соглашений. Поэтому в данном случае, по мнению Локка, применима максима римского частного права: никто не может передать другому прав больше, чем имел сам4. Монтескье на этом же основании полагал, что подобные соглашения являются ничтожными, ибо содержат в себе порок. В рамках гражданского права это означало бы, что должны быть восстановлены отношения между сторонами, которые предшествовали заключению сделки (реституция) («О духе законов». Кн. XV. Гл. II)5. Руссо, развивая свою точку зрения о принципиальном различии между «естественными» отношениями между людьми и отношениями, основанными на договоре, в частности, отмечал, что право собственности — гражданское установление, основанное на соглашении, тогда как право на жизнь и на свободу — один из основных даров природы, который, в силу общественного соглашения, сохраняется у человека и защищается политическим правом. Лишать себя этого дара — означает унизить и уничтожить себя. Никакое мирское благо не может возместить его утратуб.
1 Pufendorfii Samuelis. De jure naturae atque gentium. Amsterdami, 1672. L. I, Ch. VI, § 5): «Adeo priniam originem servituti dedisse ultroneum consensum hominum tenuiorum, et contractum, do ut facias; do alimenta perpetua, ut praestes operas perpetuas».
2 Ibid. L.VII. Ch. Ill, §1.
J Pufendotf S. Le droit de nature et des gens, ou systeme general des principes les plus importans de la morale, de la jurisrudence et de la politique. Traduction et commentaire de J. Barbeyrac. A Amsterdam, MDCCVI. L. VI, VIII, § 6 amiot. 2.
4 ЛоккД. Трактат о гражданском правлении, § 23 // Собрание сочинений. Т. 3. С. 275—276.
5 Montesquieu Ch.L. De Secondat. De l'esprit des lois // Oeuvres compltes. Paris, 1964. P. 619.
6 Rousseau J.J. Du contrat social. I, IX // ОС. Т. III. P. 368.
Еще одним вариантом подчинения народа суверенной власти у юристов «школы естественного права» являлось согласие на это побежденного в войне народа. Классическими в этом отношении следует считать слова Г. Гроция, который писал, что если кто в силах подчинить своей личной власти отдельных лиц, то ничуть не удивительно, что он может подчинить целую совокупность — будь то государство или же его часть — своей власти чисто гражданской, чисто господской или смешаннойОднако в это положение была добавлена существенная оговорка: для того, чтобы передача верховной власти завоевателю была легитимной, необходимо выраженное в некой внешней форме или молчаливое согласие народа. Данное обстоятельство очень хорошо объяснил Т. Гоббс. «Обязательство раба в отношении господина не возникает из того факта, что последний даровал ему жизнь, но из того, что он также обязуется не держать его в плену или тюрьме. Любое обязательство рождается из соглашения, а соглашение предполагает доверие к другому лицу»2. Сознавая весомость аргумента Т. Гоббса, С. Пуфендорф отмечал в этой связи, что без подобного соглашения, признанного побежденным народом, война не может прекратиться, и побежденные и победитель останутся в состоянии войны друг с другом. Поэтому суверенная власть не возникнет3. О содержании подобного соглашения совершенно определенно высказался Т. Гоббс. Речь идет о «соглашении о непротивлении». Однако, рассматривая те последствия, которые оно может иметь для судьбы государства, он признавал, что «когда господин имеет столько рабов, всякая атака со стороны соседей представляет для него большую опасность. Общественный организм, возникший в результате подобного соглашения, называется деспотическим государством»4. Те мыслители, которые считали главной задачей политической науки создание в теории модели государства, установления которого обладали бы прочностью и долговечностью, стремились опровергнуть тезис о добровольном подчинении побежденного народа победителю-суверену. Первым против этого тезиса, насколько нам известно, выступил Д. Локк. По его мнению, полученное насильственным путем обязательство народа не оказывать сопротивления завоевателю нельзя считать его согласием. Мы всегда сохраняем наше право в отношении того, что было силой у нас изъято, ибо насилие не порождает права5. Особенно острой была критика Монтескье. «Наши авторы,
1 Греции Г. О праве войны и мира. Кн. III, Гл. VIII, § I. 1.
2 Гоббс Т. Указ. соч. Гл. VIII, § 3. Т. 2. С. 362.
J Pufendotf S. Le droit de nature et des gens, ou systeme general des principes les plus importans de la morale, de la jurisrudence et de la politique. VII, Гл. VII, §3.
4 Hobbes Th. De corpore politico. II, Cap. Ill, §1.
5 Локк Д. Трактат о грааданском правлении, § 186 // Локк Д. Собрание сочинений в 3-х тт. Т. 3. С. 372-373.
которые трактовали вопросы публичного права, — писал автор «Духа законов», — основываясь на свидетельствах античных историков, повествовавших о суровой необходимости, впадали в глубокие заблуждения Они допускали произвольные выводы, когда предполагали наличие у завоевателя права убивать. Это побудило их считать принципом сделанные ими ужасные выводы и устанавливать правила, с которыми сами завоеватели, обладай они хотя бы долей здравого смысла, никогда бы не согласились. Ведь ясно, что, как только страна завоевана, завоеватель не имеет права убивать, поскольку он не находится перед естественной необходимостью защищаться и не нуждается в самосохранении»2.
Идея добровольного согласия сторон, заключающих общественное соглашение, высказанная Руссо, — завоевание политической науки его времени, которая, переосмысливая институты римского частного права, выявляет специфику институтов права публичного. Общественное соглашение коренным образом отличается от частноправовых соглашений тем, что оно не может основываться на отношениях, вытекающих из «естественных» стремлений отдельных индивидов. Кроме того, призванное защитить общий интерес его участников, их «доверие» друг к другу (Т. Гоббс), оно не может предполагать произвольного распоряжения власти жизнью людей, являющейся их общим достоянием.
1 Рискнем предположить, что Монтескье имел в виду главу 8 третьей книги «О праве войны и мира» Г. Гроция, где упомянутые свидетельства собраны в наиболее полном виде.
2 Montesquieu. Op. cit. P. 580.
