CC BY
15
Челябинский гуманитарий. 2022. № 3 (60). С. 54-59. ISSN 1999-5407 (print). Chelyabinskij Gumanitarij. 2022; 3 (60), 54-59. ISSN 1999-5407 (print).
Научная статья
УДК 821.161.1-192 (Кормильцев И.) DOI 10.47475/1999-5407-2022-10308
ДИАЛОГИЧЕСКАЯ ПОЭЗИЯ ИЛЬИ КОРМИЛЬЦЕВА («ЧЁРНЫЕ ПТИЦЫ») Меркушов Станислав Фёдорович
Московский педагогический государственный университет, Московский международный университет, Москва, Россия, [email protected], ORCID: 0000-0002-1447-3584
Аннотация. Творчеству Ильи Кормильцева свойственна диалогичность, что отсылает к диалектическим (и вместе с тем метафизическим) толкованиям произведений поэта. Текст «Чёрные птицы» представляет собой одну из наиболее репрезентативных экспликаций многоуровневого диалога, где диалогическая градация представлена как минимум тремя уровнями: формальным (структурно-композиционным), семантическим (коммуникативно-смысловым) и метатекстуальным. Их рассмотрению посвящена статья.
Ключевые слова: Кормильцев, «Чёрные птицы», поэзия, Nautilus Pompilius, диалог.
Для цитирования: Меркушов С. Ф. Диалогическая поэзия Ильи Кормильцева («Чёрные птицы») // Челябинский гуманитарий. 2022. № 3 (60). С. 54-59. doi: 10.47475/1999-5407-2022-10308
Original article
DIALOGICAL POETRY OF ILYA KORMILTSEV ("BLACK BIRDS") Stanislav F. Merkushov
Moscow Pedagogical State University, Moscow International University, Moscow, Russia, [email protected], ORCID: 0000-0002-1447-3584
Abstract: The work of Ilya Kormiltsev is characterized by dialogism, which refers to the dialectical (and at the same time metaphysical) interpretations of the poet's works. The text "Black Birds" is one of the most representative explications of a multi-level dialogue, where dialogic gradation is represented by at least three levels: formal (structural-compositional), semantic (communicative-semantic) and metatextual. The article is devoted to their consideration.
Key words: Kormiltsev, "Black Birds", poetry, "Nautilus Pompilius", dialogue.
For citation: Merkushov S. F. (2022). Dialogical poetry of Ilya Kormiltsev ("Black birds"). Chelyabinskij Gumanitarij, 3 (60), 54-59, doi: 10.47475/1999-5407-2022-10308
Поэзию Ильи Кормильцева можно было бы назвать «диалогической», поскольку большинство его стихов, в том числе не вошедших в песенный репертуар группы Nautilus Pompilius (далее NP), построены в форме диалога, который, как известно, является весьма эффективным методом познания мира. Но диалог этот преимущественно косвенный, т.е. почти всегда без применения синтаксически маркированной прямой речи. Это обычно так называемый «диалог автора и читателя», в нашем случае чаще «слушателя», причём любопытна здесь также заслуживающая другого специального исследования перспектива этого трёхстороннего взаимодействия - автора / исполнителя / реципиента. Автор и адресат нередко получают особые роли, и тогда стихотворение обретает драматургический ракурс, при том, что эксплицируется порой только субъект обращения, как в текстах «Казанова», «Всего лишь быть», «Стриптиз», «Я хочу быть с тобой», «Человек без имени», «Летучая мышь», «Тутанхамон», «Крылья», «Дыхание», «Золотое пятно», «Живая вода», «Кто ещё» и мн. др. Стихотворение / текст песни полностью или фрагментарно структурируются и как диалоги субъектов / персонажей: «Титаник», «Негодяй и ангел», «Небо и трава» и некоторые другие. Диалогический композиционный способ создания текста, частотный в лирике Кормильцева, характерен для особого типа произведений - метафизико-религиозной тематики - обнаруживающих за счёт этого сильный коннотативный потенциал (например, диалогичность текста Евангелия связана с использованием экстраординарных изобразительных приёмов и языковых средств, что буквально трансформирует сознание
© Меркушов С. Ф., 2022
реципиента).
Песня «Чёрные птицы» входит в два альбома № «Наугад» в версиях 1990 и 1994 гг. и «Родившийся в эту ночь» 1991 г.1 В этих альбомах, записанных группой в новом составе, фиксируется переход к новому звучанию, который обозначился в 1989 г. в процессе работы над альбомом «Человек без имени». Однако интереснее то, что этот переход, сопряжённый с внутренними коллизиями группы, находившейся тогда на грани распада [подробнее: 7. С. 116-124], совпал как с этапом общественно-политических изменений в стране, так и с обращением Ильи Кормильцева к написанию текстов другой - философско-религиозной -тематики. Именно в это время в них начинают выходить на первый план мотивы полёта и падения с высоты / с небес со связанными с ними образами - птиц, крыльев, небесных явлений и т.п., что впоследствии станет едва ли не главным семантическим и структурообразующим стержнем большинства песен ЫР. Должно быть, такая ратификация другого творческого вектора и объясняется отступлением от специфического характера «провинциального» рока с его «вниманием и критическим отношением к внешнему миру» [6. С. 30-31], которому (характеру) в известной степени были пропорциональны тематика и проблематика текстов.
Отдельные примеры левитационных образов эпизодически появляются в поэзии Ильи Кормильцева эпохи раннего МР (до 88 г. прошлого века), но пока вне определяющей поэтику тенденциозности и без специфических для более позднего творчества коннотаций2. Так оборот «белая галка среди серых ворон» [12] представляет собой в контексте песни «Наша семья» пусть модифицированный, но расхожий и вполне понятный фразеологизм, значение которого тут же и объяснено: «она не лучше других она просто дает / представленье о том что нас ждет за углом» [12]. Или, скажем, общая семантика строки текста песни «Казанова» «ты манишь на свет всех крылатых в ночи» [12] хоть и может быть увидена в зеркале орнитологической тропики, однако не сквозь призму сакральной или инфернальной метафоры, по крайней мере, не в максимальном своём выражении. Хотя, наверное, уже здесь не исключена «аллегория Люцифера», которая в дальнейшем развернётся в очень разноплановые образно-символические сюжеты («Как падший ангел», «Люди», «Летучая мышь», «Клетка», «Одинокая птица» и др.).
Полагаем, что подобный суммарный, обобщённый вид метафорики (инфернально-сакральный) акцентируется в тексте «Чёрные птицы» благодаря его мифолого-архетипическому образному ядру (и ряду).
Черные птицы
(В. Бутусов - И. Кормильцев)
черные птицы слетают с луны черные птицы страшные сны кружатся кружатся всю ночь ищут повсюду мою дочь
возьмите мое золото возьмите мое золото возьмите мое золото и улетайте обратно - нам не нужно твое золото нам не нужно твое золото заржавело твое золото и повсюду на нем пятна
черные птицы из детских глаз выклюют черным клювом алмаз в черных алмаз унесут когтях оставив в глазах черный угольный страх
возьмите мое царство возьмите мое царство возьмите мое царство
1 Также в версии альбома «Чужая земля» (1992 г.), выпущенной в виде компакт-кассеты, есть вариант этой песни, совпадающий с вариантом в «Наугаде» 1990 г. и, по всей видимости, взятый именно оттуда.
2 Необходимо, конечно, отметить, что в целом лирике, используемой в песнях МР, «орнитолого-левитационная» тематика свойственна с самого начала. Например, «Летучий фрегат», «Я не вернусь», «Пингвинья ревность» (автор Вячеслав Бутусов) и «Ястребиная свадьба» (музыка Вячеслава Бутусова, текст Эндре Ади в переводе Леонида Мартынова) в дебютном альбоме / цикле «Переезд» (1982) могут объединяться именно этим лейтмотивом.
и возьмите мою корону
- нам не нужно твое царство нам не нужно твое царство
твое царство - яма в земле сырой и корона твоя - из клена
так возьмите тогда глаза мои так возьмите тогда глаза мои так возьмите тогда глаза мои чтобы вас они не видали
- нам уже не нужны глаза твои нам уже не нужны глаза твои мы уже побывали в глазах твоих и все что нам нужно взяли
[12]
Прежде всего текст подчёркнуто выдержан в форме диалога, происходящего между двумя субъектами, назовём их пока единичным субъектом и множественным субъектом. Этот диалог настолько зримо маркирован, что обозначенное в самом начале текста семиотическое тождество птиц и снов («чёрные птицы страшные сны») к финалу перестает считываться. Межсубъектная расчленённость актуализирована и в рецепции песни [см., 11]. Однако здесь как раз-таки важно, что «чёрные птицы» как множественный субъект являются порождением сознания единичного субъекта. При этом принципиальна специфика изображаемой ситуации - ситуации диалога. Единичный субъект, очевидно, находится в точке хронотопического экстремума, коль скоро ему являются говорящие птицы и сам он способен с ними беседовать. Даже если диалог реализуется внутри субъекта, то, самое малое, рассудок субъекта омрачён. Используемые формы луна, ночь, кружение, чёрные птицы можно воспринимать как знаки общего мрака, окружающего, поглощающего и душевного (не случайно, к примеру, сочетание «всю ночь»), но это и традиционные знаки неотвратимого инфернального фатума, управляющего миром.
Так или иначе, рисуется сверхреальность (одновременно запредельная и внутренняя), при этом подчёркивается её иллюзорность и тьма (в том числе тьма неведения) - через названные выше формы, а также через форму глаза (в тексте знак восприятия реальности и, самое главное, её преобразования). Конечно, в традиционном мифологическом ракурсе глаза - зеркало (это подчеркнём) души, поэтому далее становится важным не только объединение формы глаза и понятия «душа» (что само по себе давно в прецедентной сфере и сразу дешифруется всеми [например: 11]). Ценнее то, что в глазах, как в зеркале, по законам физики облик предметной реальности получает своё обратное выражение. Потому ситуация диалога с чёрными птицами, воспринимаемая глазами индивидуального субъекта и нашими в конечном итоге как наваждение, которое, опять-таки, традиционно трактуется как «обманчивое видение, <...> внушённое злой силой» [10. С. 339], на самом деле становится ситуацией откровения. То, что описано в тексте, можно интерпретировать как стремление приподнять завесу бытия перед «лиминальным» субъектом, пребывающим в «лиминальной зоне» [5. С. 51-58]. Наваждение - это как раз-таки сфера пребывания субъекта, переживающего внутренний апокалипсис, а птицы - это вестники, предпринимающие финальную попытку открыть глаза субъекту, постоянно находящемуся во сне или в слепоте - во власти иллюзии, майи, и т.п. Показано «завершение» бесконечного, вневременного процесса становления личности / становления мира через принятие / непринятие осознания физической смерти. Поэтому в тексте было важно образовать лексико-семантическое поле страха, тем самым утвердив второе обманчивое соответствие - между «чёрными птицами» и «страхом». Притом звучащий в песне вариант «кошмарные сны», эмоционально насыщая образ, вызывает общую денотативную редукцию. «Чёрные птицы» - не просто сны (и не «кошмарные», как поёт Вячеслав Бутусов, тем самым провоцируя конкретные ассоциации с конкретным физиологическим состоянием), но «страшные сны», потому и «страх» - «чёрный».
Однако стоит напомнить, что, как мы выяснили ранее, рассматриваемый диалог осуществляется и в сознании субъекта. В конечном итоге он (субъект) сам ставит себя перед экзистенциальным выбором -принять смерть и обрести свободу, либо остаться жить во всех совместимых с жизнью регистрах - со всеми иллюзиями, фикциями и фиксациями, страхами. Он вроде бы пробует откупиться от неизбежного (он с самого начала знает, что произойдёт в процессе и к концу - см. третью строфу) с помощью предметов-аналогов основных земных категорий / достижений, за которыми заведено бежать вдогонку (материальный достаток, власть), но будто бы не осознаёт (а фактически надеется, что этот шаг поможет, или / и старается таким образом обхитрить высшие силы и самого себя) вполне понятную их хрупкость и нестабильность («заржавело твоё золото», «твоё царство - яма в земле сырой», «корона твоя - из клёна»). Но дело в том,
что альтернативы как таковой нет в принципе, ведь то, что отражено в тексте - это, в конце концов, не просто метафора суда над самим собой, но метафора страшного суда, суда божьего, ожидающего всех и никому не оставляющего выбора. Недаром в фильме Алексея Балабанова «Брат» песней «Чёрные птицы» сопровождается кульминационный эпизод подготовки Данилы Багрова к своему заключительному боевому выходу на «триумфальную разборку» с бандой Круглого (персонаж Сергея Мурзина), место которой - квартира Виктора /Татарина/ Багрова - станет своего рода Армагеддоном. Так что одновременно со всем вышесказанным «чёрные птицы» - «это <.. .> бесовские духи, творящие знамения» [Откр. 16: 14], а субъект исследуемого стихотворения - один из царей Откровения Иоанна Богослова: «<...> они выходят к царям земли всей Вселенной, чтобы собрать их на брань в оный великий день Бога Вседержителя. Се, иду как тать: блажен бодрствующий и хранящий одежду свою, чтобы не ходить ему нагим и чтобы не увидели срамоты его. И он собрал их на место, называемое по-еврейски Армагеддон» [Откр. 16: 14-16]. Тогда, кстати, образы Царя в «Чёрных птицах» и Данилы в фильме Балабанова могут рассматриваться и с точки зрения наличия в них «искривлённой» природы Христа, с которой нередко увязывались центральные образы стихов Кормильцева [например, 9. С. 216]. Так или иначе, оба героя, пытающиеся вести «широкоформатный» диалог с высшими силами, в результате остаются в экзистенциальном проигрыше (как Царь) и в экзистенциальном выигрыше (как Данила)3.
Во всяком случае, всё в тексте «Чёрные птицы» направлено на репрезентацию двойственной, диалектической, диалогической природы мироустройства - Вселенная имеет свою светлую и тёмную стороны (например, не анализируемое нами алхимическое сосуществование верха и низа в субъектной и предметной организации текста: алмаз как отрицание, но и как форма угля, подразумеваемые в тексте серебро луны и золото короны / солнца как выражение женского и мужского начал и т.п.). Отсюда и крайне не характерная, по меньшей мере, для песенной лирики Кормильцева, итеративность «Чёрных птиц» (разговор сейчас не о стандартном куплетно-рефренном строе песни как типе вокальной музыки). Конечно, в такой формальной организации текста прослеживается структурная генетическая связь с фольклором, но прежде всего, по Е. М. Мелетинскому, здесь слышны отзвуки заговорной поэзии, ритуальных и «мифологических» песен [8. С. 19, 20]. Повторы исследуемого текста «роднят» его с гномическими и с вещими, предсказательными формулами древнего эпоса (например, Эдды), особенно с рефренными формулами в беседах Сигурда с вещими птицами [8. С. 20, 22]. С нашей точки зрения, подобная архитектоника служит также активизации некоего сакрального диалогизма в тексте, семантика которого расширяется за счёт привлечения иных контекстов. Речь идёт, в частности, и о средневековой диалоговой поэзии, реализуемой в жанре «диалога / спора души и тела» [подробнее и с примерами: 2. С. 33-38]. Как мы увидели, данный жанр мог быть переосмыслен Кормильцевым в «Чёрных птицах». Помимо отмеченных, укажем на также вероятные - даже безусловные - семиотические соответствия текста и каббалы (например, аналогия царь / первочеловек Адам Кадмон, о чём также может свидетельствовать концептуальная схема расположения верхней и нижней сефирот древа - Кетер / Корона и Малкут / Царство), на гностические параллели. Гностический посыл можно усмотреть в возможной импликации в тексте внутреннего апокалипсиса отвергнувшего духовный свет и избравшего материальную стезю человека. В субъекте «Чёрных птиц» не исключены контуры и Бога-Отца, жертвующего собственным - божественным - ребёнком, и слепого бога из мифологии, близкой к гностицизму (гностические Йалдабаоф и Самаэль, рождающиеся как потомство без Духа от эона Софии [1. С. 203-204]; скандинавский Хёд как бог судьбы).
Довольно ярко и, в общем, настойчиво здесь транслируются формальные и содержательные знаки античной трагедии: птицы судьбы (ворующие душу гарпии, мстящие эринии), возвещающие поступь рока или наказания, царская атрибутика субъекта; птицы как хор, субъект как центральный персонаж; повышенная символичность происходящего и при этом довольно легко трактуемая символика; интенсивный конфликт, в целом приводящий к катастрофе в финале. На наш взгляд, стихотворение может даже быть прочитано в контексте трагедий Софокла об Эдипе (особенно «Царь Эдип», «Эдип в Колоне»)4, отсюда и вероятность свободной психоаналитической (Фрейд, Лакан) и архетипической (Юнг) его интерпретации (к примеру, луна в качестве архетипа Великой Матери; дочь как архетип божественного ребёнка)5.
Если брать во внимание непосредственный интертекст Ильи Кормильцева, то, к примеру, в произведении «Прогулки по воде» образ чёрной птицы («чёрный ворон кружит над крестом» [12]) помимо устойчивой и актуализируемой в данных контекстных рамках коннотации тайны смерти, допускает
3 Со вторым героем всё-таки сложнее - и, думается, тема сюжетно-смыслового диалога фильма «Брат» и последней книги Евангелия ждёт своего исследователя.
4 В трагедии об Эдипе знаменательны мотив сна и образ вещих птиц, недаром Римас Туминас включает в свой спектакль «Царь Эдип» (2016) песню «Ой, то не вечер...» (где, помним, речь о дурном сне, пророчащем смерть) и фигуры чёрных птиц как метафоры фатума; в «Эдипе в Колоне» дочь ослепившего себя героя Антигона практически становится его глазами.
5 Также в этой связи стоит упомянуть и о трактовке Славоем Жижеком [4] известного фильма Альфреда Хичкока «Птицы» (1963) (оригинал - одноимённый рассказ Дафны Дю Морье (1952)), основанной на представлении о сбоях в семейных отношениях (в кор-мильцевском тексте - между отцом (центральным субъектом), матерью («чёрными птицами») и их ребёнком («дочерью»)).
также значение страха откровения [3]. Заметим, что в «Прогулках по воде» представлены оба субъекта диалога, а сам диалог маркирован как прямая речь. Синтаксически выделенная прямая речь-обращение, предполагающая / не предполагающая ответ (поскольку второй собеседник не эксплицирован в полной мере), есть, в частности, в песнях «Джульетта» и «Воздух», а также в тексте «Монета». В них весьма отчётливо представлены три вида субъекта-собеседника, которые можно обозначить как единичный, множественный и неопределённый субъект. Помимо формальной близости, связанной с использованием диалога, семиосфера этих пяти текстов («Чёрные птицы», «Прогулки по воде», «Джульетта», «Воздух» и «Монета») обнаруживает во многом схожее семантическое наполнение. Например, в «Монете», как в «Чёрных птицах», моделируется реальность сна / посмертия, где осуществляется экзистенциальный выбор; «Прогулки по воде» и «Воздух» связаны мотивом левитации и т. д. Полагаем, что дальнейшее обсуждение темы может развёртываться в том числе в направлении аналитического соотнесения между собой названных текстов.
Список источников
1. Апокрифы древних христиан: Исследование, тексты, комментарии / Редкол. : А. Ф. Окулов и др. Москва : Мысль, 1989. 336 с.
2. Варошчич Аустин А. Стихотворные диалоги Вячеслава Иванова (Поэтика, эволюция и типология) (1900-1910): дисс...к.филол.н.; 10.01.01. Москва : ИМЛИ им. А. М. Горького РАН. 2012. 241 с.
3. Дробинин Г. Д. Концепция юности в творчестве И. В. Кормильцева // Litera. 2019. № 3. DOI: 10.25136/2409-8698.2019.3.27572. URL: https://nbpublish.com/library_read_article.php?id=27572 (дата обращения: 11.08.2022).
4. Жижек С. То, что вы всегда хотели знать о Лакане, но боялись спросить у Хичкока. Москва : Логос, 2004. 336 с.
5. Зейферт Е. И. Эффект лиминальности и зона лиминальности в новейшей русской поэзии // Вестник РГГУ Серия: История. Филология. Культурология. Востоковедение. 2018. № 2-1 (35). С. 51-58.
6. Кормильцев И., Сурова О. Рок-поэзия в русской культуре: возникновение, бытование, эволюция // Русская рок-поэзия: текст и контекст. Сборник научных трудов. Тверь : Тверской государственный университет, 1998. С. 11-39.
7. Кушнир А. Кормильцев. Космос как воспоминание. Москва : РИПОЛ классик, 2017. 256 с.
8. Мелетинский Е. М. «Эдда» и ранние формы эпоса. Москва : Наука, 1968. 364 с.
9. Пугачева А. В. «Эти реки» Ильи Кормильцева: опыт интерпретации // Русская рок-поэзия: текст и контекст. 2014. № 15. С. 214-218.
10. Словарь русского языка : около 57 000 слов / С. И. Ожегов ; под ред. Н. Ю. Шведовой. Москва : Советская Энциклопедия, 1972. 846 с.
11. Эта музыка будет вечной. Форум. https://naupiter2006.4bb.ru/viewtopic.php?id=76&p=2 (дата обращения: 11.08.2022).
12. Nautilus Pompilius. Official Web Site. URL: http://nautilus.ru/ (дата обращения: 11.08.2022).
References
1. Apokrify drevnih hristian: Issledovanie, teksty, kommentarii (1989). [Apocrypha of ancient Christians: Research, texts, comments]. Edited by A. F. Okulov and others. Moscow: Mysl', 336 p. (In Russ.).
2. Varoshchich Austin, A. (2012). Stihotvornye dialogi Vyacheslava Ivanova (Poetika, evolyuciya i tipologiya) (1900-1910) [Verse Dialogues by Vyacheslav Ivanov (Poetics, Evolution and Typology) (1900-1910)]. Moscow: IMLI im. A. M. Gor'kogo RAN, 241 p. (In Russ.).
3. Drobinin, G. D. (2019). Koncepciya yunosti v tvorchestve I. V. Kormil'ceva [The concept of youth in the work of I. V. Kormiltsev].Litera, 3. DOI: 10.25136/2409-8698.2019.3.27572 URL: https://nbpublish.com/library_read_article.php?id=27572 (accessed 11.08.2022). (In Russ.).
4. Zhizhek, S. (2004). To, chto vy vsegda hoteli znat' o Lakane, no boyalis' sprosit' u Hichkoka [What you always wanted to know about Lacan but were afraid to ask Hitchcock]. Moscow: Logos, 336 p. (In Russ.).
5. Zejfert, E. I. (2018). Effekt liminal'nosti i zona liminal'nosti v novejshej russkoj poezii [The effect of liminality and the zone of liminality in the latest Russian poetry]. VestnikRGGU. Seriya: Istoriya. Filologiya. Kul'turologiya. Vostokovedenie. [Bulletin of the Russian State University for the Humanities. Series: History. Philology. Culturology. Oriental studies], 2-1 (35), 51-58. (In Russ.).
6. Kormil'cev, I. & Surova, O. (1998). Rok-poeziya v russkoj kul'ture: vozniknovenie, bytovanie, evolyuciya [Rock poetry in Russian culture: emergence, existence, evolution]. Russkaya rok-poeziya: tekst i kontekst. Sbornik nauchnyh trudov. [Russian rock poetry: text and context. Collection of scientific papers]. Tver' : Tverskoj gosudarstvennyj universitet, 11-39. (In Russ.).
7. Kushnir, A. (2017). Kormil'cev. Kosmos kak vospominanie [Kormiltsev. Space as a memory]. Moscow: RIPOL klassik, 256 p. (In Russ.).
8. Meletinskij, E. M. (1968). "Edda" i rannie formy eposa ["Edda" and early forms of the epic]. Moscow: Nauka, 364 p. (In Russ.).
9. Pugacheva, A. V. (2014). "Eti reki" Il'i Kormil'ceva: opyt interpretacii ["These rivers" by Ilya Kormiltsev: an experience of interpretation], Russkaya rok-poeziya: tekst i kontekst [Russian rock poetry: text and context], 15, 214-218. (In Russ.).
10. Slovar' russkogo yazyka : okolo 57 000 slov (1972) [Dictionary of the Russian language: about 57 000 words]
by S. I. Ozhegov ; ed. by N. Yu. SHvedova. Moscow : Sovetskaya Enciklopediya, 846 p. (In Russ.).
11. Eta muzyka budet vechnoj. Forum. [This music will last forever. Forum]. URL: https://naupiter2006.4bb.ru/viewtopic. php?id=76&p=2 (accessed 11.08.2022). (In Russ.).
12. Nautilus Pompilius. Official Web Site. URL: http://nautilus.ru/ (accessed 11.08.2022). (In Russ.).
Информация об авторе
С. Ф. Меркушов - кандидат филологических наук, доцент кафедры русской литературы XX-XXI веков, Московский педагогический государственный университет; доцент кафедры гуманитарных наук, Московский международный университет.
Information about the author Stanislav F. Merkushov - Candidate of Philology, Associate Professor in Department of Russian Literature of the XX-XXI centuries, Moscow Pedagogical State University; Associate Professor of the Department of Humanities, Moscow International University.
Статья поступила в редакцию 09.09.2022; одобрена после рецензирования 20.09.2022;
принята к публикации 20.09.2022. The article was submitted 09.09.2022; approved after reviewing 20.09.2022; accepted for publication 20.09.2022.
Автор заявляет об отсутствии конфликта интересов. The author declares no conflicts of interests.
