CC BY
48
УДК 81’22:1
ББК 81.001.4 Д 217
П.П. Дашинимаева
декодирование означаемого и «сухой осадок»
В работе предпринята попытка проследить алгоритм движения исходной мысли А сначала - к внешней объективации, затем - к восприятию рецептором. В итоге делается вывод о том, что декодированный вариант отправленной мысли, претерпевший ряд неизбежных изменений, приобретает вариант Аа'в, тем самым вносится корректировка в двучастную семантическую модель Соссюра - единство отношений между означающим и означаемым.
Ключевые слова: значение; означаемое; означающее; семиозис; объективация; овнешне-ние; языковой знак; когнитивный; нейрон; адресант; адресат.
P.P. Dashinimaeva
the decoding of signified towards its «residuum»
The article aims at proposing a way the addresser S original thought А has towards its objectiv-ization in language, then towards an addressee’s perception. The conclusion is that the decoded version of the thought, that has inevitably undergone a certain number of modifications, makes Аа'в. This way the author suggests one should correct Saussure’s bilateral semantic model that postulates the unity of relations between signifying and signified.
Key words: meaning; signified; signifier; semiosis; objectivization; exteriorization; language sign; cognitive; neuron; addresser; addressee.
Неудивительно, что в семантике (или в соотношении означаемого и означающего по Ф. де Соссюру) наибольшую трудность для описания представляет означаемое - ненаблюдаемый элемент дихотомии, не обладающий внешними, материальными характеристиками, которые присущи второй составляющей.
Так, в разные периоды истории изучения вопроса, к примеру, в философии языка, означаемое рассматривалось как понятие, идея, причина, употребление слова или выражения и, наконец, значение и / или смысл. Более того, создаётся впечатление, что, помимо линг-вофилософов, любой начинающий исследователь, будь то лингвист, литератор или психолог, хоть один раз попробовал «на вкус» данный объект интереса, потому беспредельны методологические горизонты, в рамках которых он рассматривался. Но непременным является одно - ссылка на разработанную столетие назад двучастную модель знака Ф. де Соссюра, состоящую из двух психологических сущностей - концептуального содержания, «означающего», и формы, которую при-
нимает знак, - «означаемого» [Saussure, 1983, с. 66-67]:
«Значение» представляет собой единство отношений между означающим и означаемым (на схеме показано в виде стрелок). С самого начала определив, что находящиеся во взаимосвязи обе части двуединства - психические сущности, т.е. абстрактное образование (концепт) и психологическое ощущение слушающего (звукового образа), Ф.де Соссюр не относит их к физическим субстанциям. При этом его означаемое не отсылает к референту:
© Дашинимаева П.П., 2010
отношение, которое впоследствии стало приниматься за аксиому, является только его понятием. Действительно, подобная взаимоде-терминация абстрактных сущностей кажется логичной и обоснованной, поэтому двоичная модель знака общепризнана сегодня в общем виде и неизменно входит в число универсальных семантических теорий в языкознании.
В «наивной» лингвистике1 дихотомия формы и содержания воспринимается как «две стороны одной медали», т.е. как двуедин-ство, где при формальном знаке в «приклеенном» виде априори присутствует набор соответствующих значений. Усугубляет подобную стереотипизацию лексикографическая структура со строгим перечнем заданных значений, а пометки, указывающие на функциональностилистические коннотации той или иной лексемы, «тонут» в «сухой» таксономии сем. Как нам представляется, современная лексикография должна побуждать читателей к мысли о том, что объем значений, скрытый под лексемой, всегда шире вербализованного и вербализуемого, что семантический объем, ассоциируемый с тем или иным словом, разнится от культуры к культуре, от индивида к индивиду [Дашинимаева, 2008а, с. 167].
Наша позиция к проблеме «значения значения» основана на нейрофизиологических и эмпирических данных. Так, мы исходим из того, что материальные языковые знаки (восприятия и производства) и соответствующие значения «хранятся» и обрабатываются в разных местах, и в качестве «транспортировщика» между ними служат нейронные соединения. Перечислим основания гипотезы раздельной активации формальных знаков и семантических составляющих:
1) обнаружение неврологами П.П. Брока и К. Вернике полярных видов афазии (XIX в.);
2) представление когнитивной карты мозга в виде внутриязыковой и межъязыковой функциональной асимметрии (Н. Гешвинд, Е.И. Горошко, Т.В. Черниговская, В.Л. Деглина, T.W. Deacon, D.E. Rumelhart и т.д.);
3) онтогенетическое различение мышления и языка, т.е. раздельное во времени исходное овладение внешней и
1. Эпитет «наивный» используется по аналогии с «наивной» философией, психологией и т.д.
функционально-операционной структурами знака и позднее овладение значением, независимым от предметной отнесенности [Выготский, 1999, с. 106, 291];
4) анализ «креолизованных» дискурсов со смешением двух кодов в рамках одного синтаксического целого, в частности, анализ бурятско-русского дискурса [Дашинимаева, 2008б].
Более подробно остановимся на последнем пункте. Но для этого напомним стандартную ситуацию производства речи монолинг-вом. Так, мысль, родившаяся вследствие той или иной мотивации2, стремясь к овнешне-нию, сначала трансформируется во внутренней речи, затем находит (чаще - неосознанно) соответствующие тела языкового знака, что значит - превращается во внешнюю речь. Что происходит в билингвальном когнитивном пространстве? Наблюдения, в том числе интроспективные, указывают на то, что хотя мысль родилась и сформировалась в этномар-кированном «мыслекоде» (термин С. Пин-кера), в нашем случае - в «бурятизирован-ной» версии, все означающие3, востребованные в продуцировании этого высказывания, по умолчанию не самоактивируются. В итоге имеет место переключение кода бурятского языка на код русского языка в рамках одного высказывания.
Подобная закономерность, как нам представляется, объясняется следующим: в поисках адекватного формального языкового знака нейроны соединяются в когнитивнофункциональные нити посредством электрических импульсов по критерию «наибольшая проторенность» нейронной дорожки, в результате для обеспечения функционирования речи привлекается не интракод, а интеркод. Другими словами, чем чаще активируется тот
2. Экспериментальные данные говорят о том, что нейроны не реактивны, т.е. не активируются в качестве реакции на какой-нибудь стимул, а активны, т.е. заряжаются импульсами и реанимируются во имя достижения практического результата [www.neuroscience и др., 2004]. Другими словами, целеполагание субъекта приводит их в действие.
3. В рамках нашего подхода использование термина «означа-
ющее» представляется недостаточно релевантным именно в связи с тем, что он по определению подразумевает «обратную сторону листа / медали», но поскольку термин общепринят в литературе, он будет использован в дальнейшем изложении.
Вестник ИГЛУ, 2010
или иной вербальный знак, тем сильнее вероятность его объективации в следующий раз, что означает - тем меньше вероятность объективации его эквивалента на другом языке. Если наоборот - тем больше вероятность перехода единицы в разряд пассивной лексики. К примеру, если говорящий часто использует слово урок вместо лексемы бурятского языка хэшээл, то единица родного языка не имеет шанса оказаться в краткосрочной памяти, т.к. не срабатывает соответствующая нейронная цепная реакция. Но при этом следует оговорить: концептуально-семантическая система индивида пока ещё остаётся этномаркиро-ванной.
Проиллюстрируем типичный креолизо-ванный двухкодовый дискурс: Энэ студент-нэр пропускайдаг хадаа, пусть Наин оценкэ абахабди гэжэ не думают. - Раз эти студенты пропускают [занятия], пусть не думают, что получат хорошие оценки. Здесь очевидно то, что грамматические составляющие дискурса - морфологическое обеспечение, синтаксическое моделирование - остаются аутентичными, что представляет собой интересный материал для теоретических обобщений, но в рамках отдельного целенаправленного исследования.
Таким образом, соссюровская двучастная модель в нашем понимании приобретает дискретный, при этом неравнозначный, формат (первое изображение означающего и означаемого показывает понимание дихотомии как
1974, с. 104]. Однако не всё содержание, которое пребывает в постоянно меняющемся «текучем» состоянии, находит экспликацию. О том, что речепорождение носит характер «встречи» означаемого с означающим, об обретении первым внешней конфигурации, можно найти у Л.С. Выготского: «Наличие второго, внутреннего, плана речи, стоящего за словами, самостоятельность грамматики мысли, синтаксиса словесных значений заставляют нас в самом простом речевом высказывании видеть не раз навсегда данное, неподвижное и константное отношение между смысловой и звуковой сторонами речи», а то, что грамматика мысли превращается в грамматику слов, вследствие чего смысловая структура видоизменяется [Выготский, 1999, с. 289-290].
В нашем понимании лингвистического обеспечения значения мы идём вслед за Д. Дэвидсоном в той части, где он говорит о том, что мнение и значение не могут быть единственным образом реконструированы из речевого поведения [Дэвидсон, 1993]. То, что субъект помыслил и что он высказал (в устной речи), не могут соответствовать друг другу, поскольку
(1) родившаяся в результате интенции мысль А перед её продуцированием сначала подвергается «ревизии» на пригодность быть объективированной, что, как представляется, происходит посредством внутреннего языка (универсального предметного кода) автора, а в качестве основного «ре-
слитного единства):
Понятно, что схема редуцирует многие аспекты семиозиса, в том числе создаёт видимость наличия ясной конфигурации означаемого. Мы согласны с тем, что содержание мысли приобретает форму, когда оно высказывается, проходя через язык [Бенвенист,
визора» служит, несомненно, смысл родившейся идеи;
(2) в соответствии с социолингвистическими критериями, направленными на адресата («свой vs чужой», возраст, пол, личностные особенности, этнический фактор, образование, социальный статус и
т.д.), и с предметно-коммуникативной ситуацией «фильтр» отбирает для экспликации только часть мысли1 - Аа;
(3) в процессе «передачи» из внутреннего языка на внешний код прошедший вышеуказанный «контроль» объём мысли Аа - преимущественно в части интенсиональной семантики - снова претерпевает потери, приобретая форму Аа1, в связи с тем, что языковой потенциал, как показывает опыт наблюдений, недостаточен для овнешнения некоторых семантических оттенков;
(4) вследствие ощущения того, что определенная часть содержания мысли теряется или искажается, также осознания того, что ассоциативные связи его лексикона могут не совпадать с форматом, присущим реципиенту, индивид сталкивается с проблемой адекватности и релевантности сознательного и бессознательного выбора языковых средств, в процессе чего он может отклонить ряд версий овнеш-нения с участием той или иной лексемы или структуры: в результате мысль приобретает конфигурацию Аа1*, Аа1** и т.д.;
(5) другой автор мысли, мотивированный надеждой на высокий уровень интуитивного познания своего реципиента или верой в тождество отправляемой и получаемой информации, не считает необходимым «дошлифовывать» свою мысль и останавливается на варианте Аа1.
Следовательно, тип конфигурации Аа1 можно назвать инвариантным. Это значит, что при любом речемыслительном акте от семи-озиса до экспликации обязательно имеет место, как минимум, двухэтапная редукция мысли - на коммуникативном (2), включая личностный и предметный критерии, и языковом (3) уровнях. Хотя в большинстве случаев, по-видимому, реализуется формат Аа1 *"N, мы должны использовать символ Аа , обозначающий минимальный семантический сдвиг - общий для метауровня.
Таков, по нашему мнению, семиотический механизм продуктивного уровня «мотивация/интенция > мысль А > внутренняя речь > внутренний язык > внешний язык versus мысль Аа ». Нетрудно представить дальней-
1. Данный этап меньше всего охватывает технический текст.
шее движение отправляемой информации теперь уже на перцептивном уровне: в сознании реципиента алгоритм имеет обратный ход - «внешний язык, поступающий по слуховому или зрительному каналу > внутренний язык > (внутренняя речь?) > декодирование мысли». Оригинальная мысль А, претерпевшая неизбежные модификации в когнитивном пространстве отправителя и ставшая мыслью Аал, далее проходит когнитивные «адаптеры» (уже не «фильтры») второго когнитивного пространства. Рассмотрим возможные варианты актуализации декодирования мысли Аа .
Очевидно то, что самый серьёзный ущерб наносится исходной мысли, если в процессе перцепции искажается её ядро - смысл, т.е. элемент, который и формирует А. В таком случае можно констатировать о декодировании информации, которая приобретает форму В. Пока представим, что реципиенту удалось идентифицировать исходный смысл А, что происходит на нейрофизиологическом уровне примерно следующим образом: нейроны «узнавания» идентифицируют базовые лексемы (с чего и начинается та или иная нейронная «дорожка») и соединяют их с ассоциа-тами, т.е. «высвечиваются» ближайшие окружения концептуальных узлов лексикона (последний термин принадлежит А.А. Залев-ской) [Залевская, 2005]. В результате понимание отправляемой мысли ведёт к альтернативе: концептуально-семантическая «матрица» адресата (как говорят, картина его микромира) остаётся неизменной, если актуализируемая информация не вносит качественных дополнений, и, наоборот, сеть корректируется, если мысль не соответствовала кодированному в памяти состоянию вещей. По-видимому, реализация второго варианта вызывает интенсификацию аффективной сферы сознания, что не может не отражаться в т.ч. и на самом процессе восприятия информации. Попробуем описать данный механизм декодирования в последовательности2.
1. Для того чтобы понять смысл А, на первом - акустическом или графическом -
2. Нерелевантность расчленения речемышления на дискретные этапы особенно очевидна в перцепции, но только такой замедленный формат логического моделирования позволяет обнаружить модификации исходной мысли и определить его итоговую конфигурацию в первом приближении.
этапе восприятия от реципиента требуется относительно тождественный (с адресантом) уровень владения языком общения - его лексической, грамматической, прагматической составляющими (здесь мы абстрагируемся от ситуации, когда сам адресант может некорректно использовать какой-нибудь аспект при продуцировании высказывания). На данном этапе, который реализуется при сознательном усилии актанта-слушателя, в результате опознания внешних символов идентифицируются, прежде всего, денотативные значения языковых единиц. Если допустить нейтральный случай интеракции (текст с минимальной импликатурой, относительно равноценное владение общим языком, хорошее межличностное знание), то пока вполне возможен идеальный вариант восприятия Аа' либо модифицированный в связи с расхождениями в знаниях внешних реалий вариант Аа' в.
2. Следующий этап - глубинного понимания мысли во внутреннем языке реципиента -проходит, как нам представляется, преимущественно на неосознаваемом им уровне. Здесь свой вклад в обнаружение исходного смысла вносят контекстные, социальные и личностно-аффективные характеристики, которые вкупе и осуществляют семантическое развёртывание. Понятно, вышеупомянутая ассоциативноконцептуальная сеть не может быть одинаковой у двух индивидов, поскольку дизайн «матрицы» зависит от их опыта, который, в свою очередь, формируется из отдельных коммуникативных актов вербального и невербального характера, имевших место в их жизни. Поэтому чем больше разницы в ассоциативно-концептуальной сети адресанта и адресата, тем больше расхождений в интенсиональной части содержания мысли. 1 Другими словами, вследствие разницы концептуальносемантических систем двух коммуникантов в любом случае невозможно абсолютно точное декодирование мысли в версии Аа , потому что конечным продуктом перцепции здесь является Аа в или Аа в .
1. Здесь рассматриваются актанты, пребывающие в интра-культуре, т.е. представляющие одну культуру.
3. Дифференциальная часть сообщаемого, описанная выше, имеет тенденцию уменьшаться прямо пропорционально сформи-рованности умений антиципации: чем выше степень умений получателя информации прогнозировать конфигурацию актуализируемых узлов сетевой «матрицы» в сознании отправителя, тем больше у получателя вероятность приблизиться к исходному дизайну Аа . Но даже если допустить наличие у реципиента астрологических способностей «читать» мысли, потеря нюансов неизбежна в связи с нейрофизиологической закономерностью запоминать акты в полном единстве всех составляющих, в том числе сенсорных данных и эмоционально-психических состояний, присутствовавших в актах. Имеется в виду то, что понимание некоей сущности -это и есть соотнесение актуализируемого с подобными актами, активируемыми индивидом в своей памяти. Таким образом, останавливаемся на том, что в декодированной мысли обязательно присутствует элемент в: инвариантом является конфигурация Аа в.
Принято считать, что при использовании профессионального (формализованного) языка возможно наиболее точное понимание передаваемой информации, поскольку её содержание свободно от сигнификативных компонентов. Тем не менее мы склонны считать, что и в этом случае невозможны экспликация мысли в форме А, с одной стороны, и её декодирование в этом же варианте, с другой. Подобная ситуация будет иметь место в рамках гуссерлевского алгоритма работы сознания при сознательной редукции ассоциативных, вербальных дорожек либо при применении буддийского способа медитации при редукции омрачающего сознания (с эпистемологической точки зрения, думается, обе методики - одно и то же). Но оба алгоритма представляют искусственные, потому - идеальные - состояния работы сознания; естественный механизм движения мысли к своей языковой объективации и наоборот возвращает к вышеописанному изменению конфигураций. Получается, что речь всегда идёт о присутствии той или иной степени «тяжести» модификаций, обусловленной самим субъектом-наблюдателем, который, «восстанавливая
внутреннюю структуру наблюдаемого события, ...выступает как составная часть когнитивной среды, в которой происходит самоорганизация нового знания» [Аршинов, Свир-ский, 1994].
В противоположность вышесказанному утверждают, что, наоборот, во внешнем языке (объективированном в языковых знаках состоянии) присутствует гораздо большая неопределенность смысла [Бугаев, 2006]. Хотя А. Бугаев говорит о смыслоформировании (не восприятии смысла), как нам представляется, подобное впечатление формируется не у говорящего, а у рецептора высказывания в связи с тем, что слово по определению ассоциируется с широким спектром лексикографических значений.
Суммируя вышесказанное, процитируем очередной раз Л.С. Выготского: «Именно потому, что мысль не совпадает не только со словом, но и со значениями слов, в которых она выражается, путь от мысли к слову лежит через значение. В нашей речи всегда есть задняя мысль, скрытый подтекст. Так как прямой переход от мысли к слову невозможен, а всегда требует прокладывания сложного пути, возникают жалобы на несовершенство слова1 и ламентации по поводу невыразимости мысли:
Как сердцу высказать себя, Другому, как понять тебя... или:
О, если б без слова сказаться душой было можно!» [Выготский, 1999, с. 329].
Или, с другой стороны, рассуждая о филогенезе внутренней речи общества и естественной привычке человека контролировать свою речь, И.В. Пешков говорит устами Грибоедова: «Горе от ума - беда для того, у кого этот ум наружно вербализован» [Там же. С. 345].
Тем не менее мы хотим, чтобы резюмировала всё сказанное не мораль последней цитаты («умный человек не эксплицирует всё то, что приходит на ум»), а идея о том, что в соответствии с нейрофизиологическими закономерностями любая мысль - от формирования на уровне отправителя до восприятия и развёртывания на уровне получателя - всегда претерпевает потери и изменения. В кон-
1. Несовершенство слова, вернее, его лимитированный потенциал относительно беспредельных вариантов проявления мышления, передано на нашей схеме меньшим кругом.
це этого пути приходится констатировать: от
мысли остаётся только «сухой осадок».
Библиографический список
1. Аршинов, В.И. Синергетическое движение в языке [Текст] / В. И. Аршинов, Я. И. Свирский // Самоорганизация и наука: опыт философского осмысления. - М., 1994. - С. 33-48.
2. Бенвенист, Э. Категории мысли и категории языка [Текст] / Э. Бенвенист // Общая лингвистика / Э. Бенвенист. — М. : Прогресс, 1974. - С. 104-114.
3. Бугаев, А. Проективная модель связи языка и мышления [Электронный ресурс] / А. Бугаев. - 2006. -Режим доступа : www.ihtik.lib.ru/philosarticles.
4. Выготский, Л. С. Мышление и речь / общ. ред. Г.Н. Шелогуровой [Текст] / Л.С. Выготский. - Изд. 5-е, испр. - М. : Изд-во «Лабиринт», 1999.
5. Дашинимаева, П.П. О когнитивном принципе цепной реакции [Электронный ресурс] / П.П. Дашинимаева // Journal International Scientific Publications «LANGUAGE, Individual and Society»: Info Invest, Sunny Beach, Bulgaria, 2008а. - Volume 2. - P. 166175. - Режим доступа : www.science-journals.eu.
6. Дашинимаева, П.П. Бурятский язык: реверсивная стадия билингвизма и методология вопроса в когнитивном аспекте [Текст] / П.П. Дашинимаева // Вестник ЧитГУ, 2008б. - №5 (50). - С. 92-97.
7. Дэвидсон, Д. Материальное сознание [Текст] / Д. Дэвидсон // Аналитическая философия: Избранные тексты. - М. : Изд-во МГУ, 1993.
8. Залевская, А.А. Психолингвистические исследования. Слово. Текст: Избранные труды [Текст] / А.А. Залевская. - М. : Гнозис, 2005.
9. Эгоизм и альтруизм нейрона: стенограмма пер. А. Гордона [Электронный ресурс] / К.В. Анохин, Ю.И. Александров, А. Гордон. - 2004. - Режим доступа :www.neuroscience.ru.
10. Saussure, F. de [1916]. Course in General Linguistics [Text] / F. de Saussure: trans. by Roy Harris. - London: Duckworth, 1983.
