CC BY
14
Вестник Московского университета. Сер. 22. Теория перевода. 2009. № 3
П.П. Дашинимаева,
кандидат филологических наук, доцент, почётный работник высшего профессионального образования РФ, доцент кафедры перевода и межкультурной коммуникации Бурятского государственного университета. E-mail: polinadash58@mail.ru
ОТ ОНТОЛОГИИ РЕЧИ К МОДЕЛИРОВАНИЮ ПЕРЕВОДА (ПОСЛЕСЛОВИЕ К ЛЕКЦИЯМ Е.Ф. ТАРАСОВА)1
Автор статьи исходит из убеждения в том, что методология перевода должна основываться в онтологии речи. Так, на основе шести исходных психолингвистических постулатов о производстве и восприятии речи моделируется примерный алгоритм действий одного переводческого акта <овнешнение-1 ^ [декодирование^ ^ овнешнение-2] ^ декодирование-2>. К данным постулатам относятся вопросы о соотношении мысли к слову, о внутреннем промежуточном коде, о стабильной и подвижной составляющей этнического сознания и о своеобразии ассоциативных связей лексикона индивида.
Ключевые слова: производство, восприятие речи, исходный язык, язык перевода, адресант, адресат, переводчик, код, мысль, овнешнять, сознание, смысл, значение, информация.
Polina P. Dashinimaeva,
candidate of philology sciences, associate professor, honoured worker of higher education of the Russian Federation, associate professor at the chair of translation and intercultural communication Buryat State University. E-mail: polinadash58@mail.ru
From speech anthology towards translation modeling (after word to Ye.F. Tarasov's lectures)
The author's position consists in the belief that the foundation of interpretation methodology is speech onthology. So, a preliminary translation act sequence Exteriorization-! ^ [decoding-1 ^ exteriorization-2] ^ decoding-2> is modeled on the basis of the six finite psycholinguistic presuppositions of speech production and perception. These presuppositions are as follows: a correlation between thought and word, interior intermediate code, stable and movable ethnic mind constituents and the specifics of individual associative verbal net.
Key words: speech production, perception, source language, target language, addresser; addressee, translator, code, thought, exteriorize, mind, sense / essence, meaning, information.
Наше методологическое убеждение заключается в том, что исследователь не может предлагать модели перевода из одного языка на другой, не изучив ситуацию «на самом деле» (термин Р.М. Фрум-киной), т.е. не изучив, что происходит в коре головного мозга говорящего при порождении и восприятии речи. Другими словами, как нам представляется, «все пути» в переводоведении должны
1 Данная статья написана в рамках проекта № 08-06-62603 а/т, получающего поддержку РГНФ.
вести в психолингвистику, когнитивную психологию и нейрофизиологию, ибо в рамках данных наук исследуют исходную точку — механизм овнешнения мысли в телах языкового знака2 и механизм декодирования информации при её восприятии.
Данная статья — это попытка обнаружения в основных постулатах онтологии речи, а именно в её «малой программе», некоторых последствий, которые были бы релевантны в интеръязыковом пространстве в целом и в переводческом пространстве, в частности. Конечно, некоторые части описываемого ниже алгоритма переводческих действий представлены в той или иной версии в теории перевода, но наша задача состоит в соединении онтологии речемышления с онтологией перевода для представления одного целостного когнитивного переводческого акта межкультурной коммуникации. Понятно, что в условиях невозможности применения принципов верификации, связанной с тем, что и постулаты, и последствия недоступны опытному познанию, наши теоретические обобщения носят гипотетический характер.
Вначале курсивом излагаются идеи психолингвистики, затем формулируются гипотезы моделирования перевода.
1. Функция планирования внешней деятельности (в частности, общения) — это функция мышления. Речь — это движение от мысли к слову. «Именно потому, что мысль не совпадает (выделено мной. — П.Д.) не только со словом, но и со значениями слов, в которых она выражается, путь от мысли к слову лежит через значение. В нашей речи всегда есть задняя мысль, скрытый подтекст. Так как прямой переход от мысли к слову невозможен, а всегда требует прокладывания сложного пути, возникают жалобы на несовершенство слова и ламентации по поводу невыразимости мысли» [Выготский, 1999, с. 329].
Слова не способны выразить полностью мысль субъекта. Экстраполяция данного положения в межкультурное пространство означает, что исходная мысль отправителя информации претерпевает ряд неизбежных потерь, проходя следующие стадии производства речи: внутренняя речь ^ внутренний язык ^ внешний язык>. Так, при восприятии текста переводчик исходит из того, что данная линейная последовательность языковых знаков не есть идеальная экспликация мысли субъекта.
Каким образом можно обнаружить наличие семантических опущений? Понятно, что в устном переводе часть потерянной информации восполняется, прежде всего, из сопровождающих речь паралингвистических средств, т.е. звуковых сигналов (тона, стиля
2 В современной научной литературе процесс языкового выражения мысли именуется синонимичными терминами «объективация», «означивание», «вербализация» и «овнешнение» (термин Е.Ф. Тарасова), из которых в аспекте онтологии речи наиболее релевантным представляется последнее наименование.
речи, интонации, артикуляции, темпа и громкости речи, степени высоты голоса, специфики звуковых сочетаний) и невербальных знаков — лексикографии жестов, поз и телодвижений, взглядов, межличностной дистанции, тактильного поведения3. При этом переводчику следует осознавать идиолектность (уникальность) па-ралингвистических средств. Из всех перечисленных неязыковых иллюстраторов речи взгляд нам представляется, с одной стороны, наиболее универсальным средством, с другой — наиболее значимым кодом передачи информации. О важности «прочтения» другого средства — пространственной лексикографии — отмечено у Эдварда Холла: «Изменение дистанции задаёт общению тон, расставляет акценты, а иногда даже перевешивает по значимости сказанные слова» [Нэпп, 2004, c. 91].
По мере экспликации неязыковых «подсказок» переводчик совершает интуитивный вероятностный прогноз относительно недостающей мысли исходя из самого текста, т.е. «из-под поверхности» языка. Переводчик совершает инференцию недовыраженного в исходном языке4 на основе предвосхищения возможных «ветвей» ассоциативной связи лексем, имеющихся в когнитивной базе адресанта. Конечно, одновременное аудирование высказывания и прогнозирование (автор, должно быть, понимает под этим Х и У) чрезвычайно сложно, но цель эпистемологического описания перевода как раз и заключается в том, чтобы выявить последовательность всех ментальных действий переводчика и обнаружить степень сложности этих действий.
С другой стороны, в переводческой практике нередко имеет место интерпретация смысла и одновременная коррекция (мысленная) внешней структуры услышанного. Например, в высказывании носителя Vernacular American In order for that to happen it ain't no black God смысл еле уловим в связи с региональной диалектно-стью речи. Для того, чтобы корректно перевести сообщение, переводчик сначала должен сконструировать нормативный вариант, типа There is no black God to make that happen. Воссоздать стандартную версию ему помогут просодия, возможные жесты адресанта, с
3 Чем более официален, т.е. формален, уровень перевода, тем менее эксплицитен невербальный язык, поэтому «сопроводители» устной речи больше способствуют восстановлению полноты заданной мысли в переводе, не носящем публично-официальный характер.
4 В постнеклассической парадигме язык перестает считаться релевантным вместилищем смысла: вслед за Ж. Дерридой постулируется презумпция только трансцендентального означаемого. Как нам представляется, данная максима больше применима к интерпретации художественного произведения, поскольку в создании текста, предназначенного для перевода, субъект мотивируется идеей о необходимости максимального означивания отправляемой мысли, потому старается облекать мысли в более понятные структуры.
одной стороны, собственный опыт, интуиция и надлежащий уровень технических навыков и умений — с другой.
2. Промежуточным звеном между мышлением и языком является предметно-схемный/универсальный предметный код (Н.И. Жинкин), или мыслекод (С. Пинкер), онтологически тяготеющий больше к мышлению, так как он формирует «мысль для себя», а языковые знаки формируют «мысль для других». Здесь возникает проблема двойственного характера знаний (см. Г.П. Щедровицкий), который ранее описывался в терминах «ближайшее и дальнейшее значения» (А.А. Потебня), «глубинное и поверхностное значения» (Г. Миллер и Н. Хомский).
По мнению Н.И. Жинкина, универсальный предметный код является посредником не только между языком и интеллектом, между устной и письменной речью, но и между разными языками [Жинкин, 1982]. Если принять данный тезис за аксиому, код-«трансформатор» напрямую связан и с переводческим процессом. Он обеспечивает многошаговость моделирования перевода: в рамках одного переводческого акта, состоящего в отправлении переводчиком одной интенции адресанта адресату, имеет место, по крайней мере, 4-хкратное функционирование внутреннего кода.
Поясним вышесказанное. В голове субъекта неосознанно формируется мысль — «нонсенс» [Делёз, 1998, с. 89]. Данное название не только указывает на индетерминированную природу постоянно видоизменяющихся фантазмов, но и на их слабую идентифицируемость. Так, универсальный предметный код5 придаёт мышлению некоторую конфигурацию, т.е. определённую долю ясности. Так, идентифицируемый смысл рождается как раз в процессе трансформации текучей мысли в более сознаваемое содержание, или, по Делёзу, в «бракосочетании между языком и бессознательным» [там же, с. 13]. Далее смысл, который всегда оказывается «эффектом», подвергается вербализации.
У переводчика мыслекод работает в двух форматах — как ин-тракод и интеркод. Восприятие внешней формы отправленного высказывания сопровождается процессом понимания, в результате приобретшая некую смутную конфигурацию мысль для себя (т.е. для переводчика) перекодируется на второй язык. В связи с тем, что первый и второй языки локализуются в коре головного мозга в разных полушариях, нейронная траектория охватывает оба полушария6.
5 Сам Жиль Делёз не описывает превращение бессознательной мысли в осознаваемую сущность посредством некоего средства, типа кода, поэтому естественно то, что им термин не используется.
6 Билатеральное нейронное движение имеет место и в интракоде, когда смысловая структура из зоны Вернике правого полушария передается для вокализации в зону Брока левого полушария [Гешвинд 1982; Deacon 1998; Горошко 2005].
5 ВМУ, теория перевода, № 3
65
Таким образом, учитывая то, что универсальный предметный код участвует в любом семиотическом акте как «трансформатор», у переводчика имеет место его 2-хкратное функционирование (на этапах [декодирование-1] ^ [овнешнение-2]), стало быть происходит 2-хкратная потеря некоторых фрагментов исходной информации. 4-й этап семантической потери имеет место уже у реципиента. Из вышесказанного следует вывод:
• семантические потери, имеющие место в процессе движения мысли по направлению к языковой объективации, — это неизбежный психофизический процесс;
• осознавая естественную природу данного механизма, переводчик должен стараться свести к минимуму семантический ущерб искусственного плана — тот, который вызывается недостаточным знанием языка перевода.
3. Понятие об обыденном языковом сознании1 этноса складывается на основе изучения индивидуального этнического сознания, имеющего базовую часть, связывающую концептуальными ориентирами разные поколения, и единичные реакции, иллюстрирующие индивидуальные представления. Так, представления о культуре обычно составляют стабильную часть сознания, о социуме — подвижную.
Для адекватного восприятия речи отправителя информации переводчик обязан идентицифировать, прежде всего, некоторые устойчивые аксиологические ориентиры этноса. Сразу оговорим, что, с нашей точки зрения, невозможно говорить об абсолютно тождественной и стабильной части концептуально-семантической системы: она будет разниться даже у двух представителей этноса. Возможно говорить о похожих архетипических образах, которые хранятся в этническом сознании большинства носителей культуры, но которые, активируясь в мыслительном процессе, сопровождаются единичными интерпретациями — данными от восприятия лиц и объектов, действиями, субъективно-сенсорной информацией и т.д. Из этого следует, что переводчик должен предполагать наличие индивидуальной части концептуального сознания, которая находится в прямой зависимости от соответствующих социальных характеристик говорящего.
Можно проиллюстрировать вышеизложенное так называемыми «мелкими словами» (термин А.Д. Шмелёва), трудно переводимыми на другой язык из-за вовлеченности в языковую модель мира. Например, базовую семантику слова авось передают варианты cross-one's-finger-mentality, chance it(-approach). А варианты типа muddle
1 По нашему мнению, в свете современных достижений когнитивной психологии и нейрофизиологии термин «языковое сознание» отсылает нас к старой догматической соссюровской традиции отождествлять означаемое и означающее.
through somehow, hope for the best, scatterbrained, confused and hurried и т.д. выражают более частичные интерпретации состояния надежды человека на то, что «обойдется или пронесет». По мнению П.Р. Палажченко, вариант «muddle through somehow» подойдет не во всех контекстах и в устах носителей языка отражает несколько иную «жизненную установку», которую я бы условно назвал «стои-чески-колониалистской» [Палажченко, 2005, с. 9].
Проиллюстрируем наличие в сознании константной и единичной компонент на уровне текста в бурятском языке: Иимэ буянтай, бурхантай, арюунаар нарилжа, бэеэ абажа ябадаг эхэнэрэй алтан умайда бодисада эрьежэ, турэбэ [Цырендашиев, 2008, с. 168]. Близкий к дословному перевод на русский язык выглядит следующим образом: Бодхисаттва посетил золотое чрево этой женщины, которая развила чрезвычайные заслуги и бога в себе, и вела себя настолько «чисто», что Бодхисаттва родился в ней. Как видно, смысл здесь полностью не раскрыт, так как читателю или слушателю осталось непонятным, как женщина вела себя, что в ней (не у неё) родился Бодхисаттва. Релевантный смысл следует искать в частотной/стабильной части этнического сознания бурят, которая, в свою очередь, основывается в буддийской культуре. Так, во-первых, под «чистым» поведением женщины имеется в виду сдержанность, пристойность и почтительность в поведении (lead a virtuous and righteous life of female), что в соответствии с традиционным устоем и буддийским учением означает «не быть болтливой, не ходить, широко расставляя ноги, не подходить к буддийскому алтарю и к огню в "критические дни", понимать, что мужчина — существо выше, чем женщина», и т.д. Во-вторых, иметь высокие заслуги означает накопить добродетельные акты, исходящие из сострадания и любви ко всем живым существам, поэтому человек, развивший добродетели и заслуги, мог переродиться Бодхисаттвой только в чреве подобной женщины. В-третьих, буддийское исчисление возраста начинается с пребывания ребёнка во чреве матери, поэтому он рождается годовалым.
Автору данной книги Д.-Н. Цырендашиеву присуще именно такое понимание вышеназванных концептов. Как глубоко верующий буддист, он описал условия реинкарнации человека (здесь: объективировал стабильную часть сознания), как мужчина, придерживающийся консервативных взглядов относительно поведения женщины, он представил свои приоритеты в оценке (здесь: объективировал индивидуальную часть сознания). Если бы данный текст исходил из уст более молодого мужчины, глагол нарилха (вести себя «чисто») передавал бы однозначно меньший список ограничений в поведении женщины.
Данный пример также релевантен для иллюстрации второго постулата. Трём ступеням [мысль ^ смысл для себя ^ смысл, овнешнённый для других] соответствуют значения [восхищение жертвенной, добродетельной жизнью женщины ^ не была болтлива, не ходила, широко расставляя ноги, и т.д., и т.п. ^ была чистой, добродетельной]. Получается, что информация, проходя путь от отправителя через переводчика к получателю, проявляется как «трёхликий» Янус.
4. При переходе через культуру также обнаруживается общая/ частотная и частная/единичная части, т.е. образы, представления и верования, совпадающие и не совпадающие в разных культурах8.
Понятно, что переводить, понимая, что стоит за универсальными реалиями, нетрудно (к примеру, непреходящие ценности, которые постулируются во многих культурах). Если контекстное значение формируется дифференциальными смыслами, интерпретация смысла требует дополнительных когнитивных усилий со стороны переводчика. Поэтому, готовясь к выполнению роли медиатора между культурами, переводчик, прежде всего, должен «реанимировать» знания о том, что относительно тождественно и что отлично именно в культурах отправителя и получателя информации, и сформировать тем самым, скажем, когнитивно-аксиологическую платформу для непосредственной трансляции. Для того, чтобы неосознаваемые в силу слабой активации знания стали осознаваемыми, от переводчика требуется предварительная и целенаправленная подготовка по «реаниминированию» знаний.
К примеру, при переводе реалий переводчик «вызывает» из памяти дифференциальные семы культурных предметов и передаёт их тем или иным приёмом — транслитерацией или транскрипцией, калькой или полукалькой, уподобляющим или гипонимиче-ским переводом, неологизмом. Подобрать эквивалент — дело не самое трудное, сложнее — предугадать возможность «появления» в дальнейшем тексте нити, исходящей из алгоритма, скрипта, лежащего в основе той или иной реалии. Например, в отличие от российской реалии bedroom — это не только спальня, но и комната наверху, поэтому повелевание Go up! может потребовать перевода Иди спать! Walk in a street для англичан — это прогуливаться по улице, а не стоять и не есть при этом какую-нибудь пищу, что имеет
8 Например, во многих восточных культурах супруги вербально сдержанны в выражении чувств. Иной раз муж может признаться жене в любви один раз за всю совместную жизнь, а то — и вовсе не признаться. Экстраполяция данной ситуации в переводческую сферу означает, что высказывания, в которых субъект выражает определённые чувства к другому, должны переводиться, по крайней мере, с осознанием того, что данный речевой акт представляет собой некий психологически сложный акт.
место в нашей культуре. Гунгарбаа (с бур. шкафчик-алтарь, icon-case) подразумевает целый набор соответствующих актов поведения со стороны людей, находящихся в той комнате, и т.д., и т.п.
Здесь резонно напомнить вопрос приоритета «форенизации» или одомашнивания при переводе реалий: позиция автора статьи — чужое оставлять чуждым, т.е. не недооценивать когнитивный багаж реципиента. Если для слушателя или читателя реалия оказалась неизвестной, стратегия форенизации, применённая переводчиком, даёт шанс ему самому познать онтологию объекта. По нашему мнению, предоставление возможности узнавать себя и своих в чужой культуре есть не только недооценка общего интеллекта, способностей современного индивида, весьма рафинированного и пополняющего межкультурные знания в условиях глобализующе-гося мира, но и выход за рамки переводческих полномочий, которые ограничены самим авторским текстом. Когда драматург из Квебека Michel Tremblay адаптировал «Ревизора» Гоголя как «Le gars de Québec», тем самым перенёс русский быт в канадскую провинцию, или Баир Жигжитов перевёл «Macbeth» как «Максар, шуhата тала» («Максар, кровавая степь»), тем самым «бурятизиро-вал» английскую трагедию, перевод превратился в переложение с выполнением другой функции. Или доместикация «Властелина колец» Дж.Р. Толкина В. Муравьевым, где представлены ратники и витязи, воевода Ополченья, дружинники в стольном граде, волхвы и чернокнижники, орки, вооруженные бердышами, ятаганами и тесаками, Арагорн, претендующий на великокняжеский престол, что вызывает у читателя образы не английского, а русского средневековья, тем самым данная стратегия как бы говорит: «ваше воображение не способно представить чуждую вам картину мира».
Вышеперечисленные примеры свидетельствуют о стремлении переводчика обеспечить «гладкий», не режущий ухо читателя текст. Здесь исходным мотивом транслятора является избежание возможного недопонимания чуждых объектов и явлений. Как нам представляется, подобное гладкописание есть недопонимание того, что при восприятии текста сам психофизиологический когнитивный механизм адресата проведёт ассоциативные параллели со своей картиной мира и тем самым неизбежно «одомашнит» описываемую ситуацию.
5. Восприятие и конструирование речи — почти одновременный процесс. При перцепции речи вызываются из памяти не только отдельные лексемы, но и реанимируются прилежащие соседние связи, в результате чего активируется некий набор релевантных признаков объекта. Знания при создании содержания формируются заново в том смысле, что в результате восприятия и поступления новых данных субъект дополняет, корректирует старые знания.
При производстве или восприятии речи вместе с той или иной лексемой автоматически активируется её ассоциативное окружение. Другими словами, данный постулат отвечает на вопрос «Почему не может быть идентичным понимание объектов или явлений мира у всех участников коммуникации?»
То, что транслятор представляет в межкультурном общении третье звено (или второе звено из трёх), не только нарушает естественный ход обмена убеждениями, но и удваивает, или утраивает, как было выше отмечено, возможность семантических потерь, поскольку по мере восприятия линейной последовательности фонем или графем текста переводчик производит его декодирование, исходя из своих ассоциативных связей лексикона. Получается, что задача переводчика — не «запускать» последнее в речемыслитель-ный процесс, т.е. стараться сразу адаптировать эти самые прилежащие связи к когнитивной ситуации отправителя информации, как бы спрашивая «Что бы я имел в виду, если бы я был на вашем месте?». Скорректировав под таким углом естественную интерпретацию информации и готовясь её эксплицировать, теперь он «примеривается» к сознанию, менталитету, интеллекту адресата. Второй вопрос звучит следующим образом: «Как бы я понял переведённую мной мысль адресанта, если бы я был на вашем месте?». Помимо социальных характеристик получателя вышеописанные в постулате 3 общее и вариабельное его сознания являются основными индикаторами того, какие лексемы наиболее релевантны для объективации в коде второго языка. Другими словами, «слуга двух господ», подбирая оптимальный вариант и под адресанта, и под адресата, должен функционировать в качестве «хамелеона». В связи с тем, что в голове переводчика имеется своя ассоциативно-аксиологическая вербальная сеть, которая «не интересна» ни первому, ни второму, здесь можно допустить крамольно-фривольную мысль следующего содержания: совершенным переводчиком будет робот, у которого инсталлирована программа со сканированными данными об ассоциативной сети обоих господ и полной языковой системой двух кодов.
6. За словом обычно стоит больше значений, чем одно, при этом объём знаний и представлений о знаниях, связанных с исходным словом, разнятся у коммуникантов внутри одной культуры.
Прежде всего следует оговорить, что речь идёт не о статической лексикографической таксономии значений, а об актуальной динамической таксономии, исходящей из психической природы семантических связей, обусловливающих динамичность и вариативность смыслов. Также оговорим, что данный постулат напрямую
связан с предыдущим: у каждого индивида слово ассоциируется с объектами и признаками объектов по-своему, поэтому сохранённые в памяти причудливые конфигурации ассоциативно-вербальной сети разнятся от индивида к индивиду.
Детализируем вопросы, поставленные в предыдущем пункте. Проблема подбора наиболее точного переводческого эквивалента слова или словосочетания решается в зависимости от двух ментальных шагов: 1) вычислить, какие семы9 исходного слова актуализирует отправитель информации; 2) спрогнозировать, в каком переводном слове реализовал бы данные значения получатель информации.
К примеру, скажем, предстоит перевести русское слово пошлость, которое, по мнению В. Набокова, является одним из самых непереводимых слов русского языка. Подобный статус слова подтверждается его социально-мотивированной функциональностью: слово семантизируется по-разному представителями разных социальных слоев. Перевод на английский язык a mixture of banality, commonality and vulgarity является хорошим только по отношению к собирательному образу англичанина, чего не бывает в реальной практике. Здесь, по-видимому, нужно понять, какое смысловое предпочтение запрашивает социальный статус реципиента. Это может быть banality, platitude, triteness, vulgarity или commonness, или еще что-нибудь другое, вызванное прагматическими параметрами ситуации. Далее нужно учесть то, что эти пять лексем реализуются во множестве подпризнаков.
Вышеизложенные концепции из области психолингвистики, которые представляют только часть идей, объясняющих механизм восприятия и порождения речи, услышаны автором статьи на лекциях докт. филол. наук Е.Ф. Тарасова, зав. сектором психолингвистики Института языкознания РАН. Для предварительной иллюстрации возможности применения в моделировании переводческого поведения междисциплинарного подхода, с нашей точки зрения — перспективного и единственно возможного в силу того, что только нейро-, психолингвистика приближают исследователя к ситуации «на самом деле», нами осуществлён выбор базовых гипотез. Большинство из существующих моделей перевода в виде абстрактных теоретических конструктов в духе референции к объективной действительности не кажется реальным подспорьем в практике перевода.
9 Здесь мы абстрагируемся от современной идеи о том, что слово «сема» звучит нерелевантно в связи с гипотезой о совокупной — с прилежащими связями — активации той или иной лексемы в процессе производства и восприятия речи.
Список литературы
Выготский Л.С. Мышление и речь / Под общ. ред. Г.Н. Шелогурова. 5-е изд., испр. М.: Лабиринт, 1999. 352 с.
Гешвинд Н. Специализация человеческого мозга / Пер. с англ. Н.Ю. Алек-сеенко // Мозг. М.: Мир, 1982. С. 219—239.
Горошко Е.И. Функциональная асимметрия мозга, язык, пол / Е.И. Го-рошко. Изд. Дом Инжэк. М.; Харьков, 2005. 280 с.
Делёз Ж. Логика смысла / Ж. Делёз. М.: Раритет — Екатеринбург: Деловая книга, 1998. 480 с.
Жинкин Н.И. Речь как проводник информации / Н.И. Жинкин. М.: Политиздат, 1982. 250 с.
Нэпп М., Холл Дж. Невербальное общение. [Мимика, жесты, движения, позы. Визуальный контакт. Прикосновения. Голосовые сигналы. Паузы и молчание. Внешность]: Учебник. 6-е междунар. изд. СПб.: Прайм-Еврознак; М.: Олма-Пресс, 2004. 254 с.
Тарасов Е.Ф. Межкультурное общение — новая онтология анализа языкового сознания // Этнокультурная специфика языкового сознания. М., 1996. С. 7—22.
Палажченко П.Р. Несистематический словарь-2005. М.: Р. Валент, 2005. 248 с.
Фрумкина Р.М. Психолингвистика: Учеб. пособие. М.: Академия, 2003. 320 с.
Цырендашиев Д.-Н. Суугэлэй дасан. Домог, туухэ, баримтанууд (XIX-дэхи зуун жэл). Улаан-Удэ: Нова Принт, 2008. 340 с.
Deacon T.W. The Symbolic species. The Co-evolution of language and the brain: WW Norton & Company. N.Y.; L., 1998.
