CC BY
27
КУЛЬТУРА АНТИЧНОЙ ЭПОХИ, СРЕДНИХ ВЕКОВ И НАЧАЛА НОВОГО ВРЕМЕНИ
Т.Ф. Теперик
СНОВИДЕНИЕ КАК ЭЛЕМЕНТ ПОЭТИКИ ЭЛЛИНИСТИЧЕСКОГО ЭПОСА. (НА МАТЕРИАЛЕ «АРГОНАВТИКИ» АПОЛЛОНИЯ РОДОССКОГО)
В ряду сохранившихся памятников античного эпоса «Арго-навтика» Аполлония Родосского (III в. до н.э.) занимает особое место. Она дает начало новому варианту эпической поэмы, содержание которой по-прежнему опирается на мифологическую тематику, но связано с большим вниманием к внутреннему миру человека, чем это имело место ранее.
В дальнейшем как греческие, так и римские авторы будут учитывать опыт Аполлония, его новый подход к созданию эпического текста. Его влияние касалось не только конкретной тематики, но и художественных средств, стиля, способов создания художественного образа. Наиболее яркий здесь пример - Вергилий, «который сделал в римской литературе то же, что Аполлоний Родосский в александрийской» (1, с.139). Изображение сновидений в эпосе представляет собой особенно интересный материал для анализа, ибо именно сны относятся к тем характерным мотивам, которые присущи всем произведениям данной жанровой традиции.
Хотя сны уже бывали объектом изучения и в специальных трудах, посвященных непосредственно поэме Аполлония Родосского, и в более масштабных исследованиях античного эпоса (2), нельзя не признать, что вопрос этот пока далек от окончательного разрешения. Основное препятствие связано, по нашему мнению, с нечеткостью терминологии и, как следствие, с некоторой расплывчатостью объекта исследования. Очевидно, термин «сновидение» все же недостато-
чен для филологии, поскольку сон реального человека и сон литературного персонажа - порождение различных структур. В первом случае сон - создание Бессознательного самой личности, во втором - результат творческого замысла автора произведения, т.е. Сознательного. Как бы реалистично ни был изображен тот или иной сон в художественном тексте, между ним и жизненным сновидением всегда будет существовать громадная разница. Используя достижения психологической науки, можно лучше понять смысл того или иного художественного сна, но из этого еще не следует, во-первых, что филологу необходимо целиком ориентироваться на методы и терминологию психологии (как это, к сожалению, часто бывает при исследовании литературных сновидений), а во-вторых, что правильной интерпретацией сновидения следует ограничиться.
Проблема весьма упростится, если мы максимально точно очертим исследуемое явление. Для филологии важен не только смысл сновидения, но и то, как он реализован в тексте. Таким образом, тот объект, что должен нас интересовать, заключен не только в содержании сновидения, но и в откликах различных персонажей, комментарии автора, эпитетах и сравнениях, т.е. охватывает художественные средства, которые связаны как с содержанием произведения, так и с его формой. Используемая нами категория онейротопа, как представляется, наиболее адекватно соответствует изучаемому явлению. Онейротоп является более содержательной категорией, охватывая весь комплекс художественных средств, связанных с изображением сновидения, и подобно тому, как можно говорить о метафоре и метафорике, мы говорим об онейротопе и онейротопике (3, с.40-53). Функции сновидения и онейротопа могут не совпадать. Особенно это касается драматических жанров. Поясним это на примере русской литературы. Когда в «Борисе Годунове» патриарх рассказывает о сне пастуха, прозревшего после того, как он услышал слова Димитрия, то функция сновидения совершенно понятна. Это типично вещий сон. Однако какова функция рассказа об этом сне? Она заключается не только в том, чтобы прозрел пастух. Должен «прозреть» и Борис, узнав о том, что убиенный царевич способен исцелять. То есть у Пушкина рассказ о сновидении имеет иную цель в сравнении с самим сновидением. Для драматической онейротопики характерно именно это, так как в драме наиболее существенное значение имеет то, кому становится известным содержание сна. Для эпоса же реципиент сновидения имеет меньшее значение, чем для
111
драмы. Кроме того, сами возможности эпического текста в изображении сновидений гораздо шире с точки зрения количества, и, так сказать, качества. Например, в отличие от драмы, о сновидении может быть рассказано и автором. Но если с точки зрения количества снов поэма «Аргонавтика» как раз уступает основным произведениям эпического ряда (4), то в том, что касается «качества», т.е. художественных особенностей, деталей в изображении сновидений, напротив, бросается в глаза их разнообразие. Но следствием чего оно является? Существует ли нечто общее, присущее всем снам, несмотря на то, что у каждого есть своя функция и своя роль в сюжете? Из трех сновидений поэмы два женские, одно - мужское, два - принадлежат смертным, одно - божеству, два - наполнены только образами и действиями, в одном фигурирует и речь, два - интерпретируются самим сновидцем, одно - другим персонажем, в двух фигурирует любовный мотив, в одном его нет, два исполняются по ходу действия поэмы, одно - нет, одно описано в момент возникновения, два - нет, в двух реализовано будущее, в одном - прошлое и т.д.
Соблазнительно посчитать доминирующей тенденцией ту, которая представлена наибольшим числом сновидений, т. е. применить чисто количественный подход, но это представляется нам слишком упрощенным. Наша задача заключается в том, чтобы выяснить, является ли онейротопика «Аргонавтики» частью тех художественных средств, в которых наиболее сильно влияние традиции, прежде всего Гомера, или же это явление новой поэтики, александрийской (5, с.13), и ее все-таки затронуло «осторожное модернизаторство Аполлония» (6, с.138). Без детального изучения художественных особенностей изображения каждого сновидения ответ ни на первый, ни на второй вопрос невозможен. Присущий античной литературе традиционализм предполагает положительный ответ на первый вопрос, особенно если принять во внимание то, что в эпических жанрах он носил наиболее устойчивый характер (7, с.158), следствием чего были упреки современников в подражании автора «Аргонавтики» Гомеру. Однако если учесть, что в творчестве Аполлония сознательная ориентация на каноны прошлого, т.е. стилевая архаизация, соединилась с творческой самостоятельностью и художественной новизной, то вполне допустим положительный ответ и на второй вопрос.
Свести в единую картину и найти общие черты, свойственные онейротопике поэмы, поначалу кажется невозможным, настолько сновидения отличаются друг от друга по характеру описания, смыс-112
лу и содержанию, однако в силу поставленной задачи наша работа состоит именно в этом. Для того чтобы обнаружить сходство, вначале обратим самое пристальное внимание на различия.
Первое и самое существенное отличие касается личности сновидца. В одном случае это колхидская царевна Медея, в другом - волшебница Кирка, в третьем - спутник Ясона аргонавт Эв-фем. Если мы сравним это с эпической онейротопикой до и после «Аргонавтики», то там связь с персонажами иная. В «Илиаде» сны снятся Ахиллу и Агамемнону, в «Одиссее» - Пенелопе и Навсикае, в «Энеиде» - Энею, Дидоне и Турну, в «Фарсалии» - Помпею и Цезарю. Таким образом, везде сновидение связано с образами главных, центральных героев. К ним не относится лишь царевна На-всикая (8). В «Аргонавтике», как видим, число сновидений, связанных с образами главных персонажей, сокращено, второстепенных -увеличено. Кирка не относится к числу олимпийских богов, к тем, кто активно влияет на развитие событий в поэме. Она появляется лишь в том эпизоде, где корабль аргонавтов попадает на остров Эю, в чем некоторые исследователи видят влияние «Одиссеи». Точно так же и аргонавта Эвфема никак нельзя отнести к числу основных сподвижников Ясона, главного действующего лица поэмы, о снах которого как раз ничего не сообщается. В этом также можно увидеть аллюзию на «Одиссею», которая не содержит описаний снов главного героя, однако у Гомера показаны три сна главной героини Пенелопы (из четырех, содержащихся в «Одиссее»), в то время как у Аполлония показан всего один сон главной героини Медеи (из трех снов «Аргонавтики»). Вот как он описан:
Снилось ей: чужеземец за подвиг взялся богатырский
Не потому, что овна руно увезти он желает,
И что совсем не за этим ко граду Эита поспешно
Прибыл герой, но лишь для того, чтоб ввести ее в дом свой
Юной супругой. И дальше казалось ей, будто с быками
Бьется она сама и труд легко совершает,
Но что родные ее не хотят исполнять обещанья,
Так как быков запрягать ему самому, а не деве
Велено было. И вот началась обоюдная ссора
Между отцом и гостями. И спор решить поручили
Ей, чтобы все, как она направит разумом дело,
Было; родных не щадя, предпочла она чужестранца,
Тех же безумная скорбь обуяла, и громко вскричали
В гневе они (III, 619-632) (9).
Надо сказать, что именно в оценке функции этого сновидения наблюдается наибольшее расхождение среди специалистов. На вещий характер этого сна Медеи, «в котором намечено все ее будущее, вплоть до предательства по отношению к родителям», обращает внимание крупнейший отечественный ученый Н.А.Чистякова (10, с.203). Другой исследователь эллинистической литературы М.Е.Грабарь-Пассек находит, что «отражение душевной борьбы во сне психологически верно и выгодно отличается от часто используемого мотива «вещего сна» (11, с.416). Казалось бы, эти два мнения противоречат друг другу, так как первая точка зрения связывает сон с будущим, вторая - с настоящим. Какая же из них ближе к истине? Чего больше в сновидении Медеи - психологизма или предсказания? Вспомним, как обстояло дело у Гомера. Онейротопика гомеровского эпоса была связана либо с тем, либо с другим, т.е. одни сны влияли на будущее, на развитие событий, другие - являлись индикатором психологического состояния. Доминировала в самом раннем из всех эпических памятников, естественно, первая тенденция.
Но в «Аргонавтике» впервые в эпосе то и другое соединились. С одной стороны, этот сон говорит о том, что с Медеей происходит, с другой - о том, что с ней произойдет. С одной стороны, показано ее чувство к предводителю греков, с другой стороны, предсказан и предстоящий разрыв с родными. Поэтому мы должны признать, что оба исследователя правы, и их мнения не оппонируют друг другу, но дополняют. Соединение в одном сновидении психологического и вещего смыслов, намеченное греческой трагедией (12, с.105-109), Аполлоний смело переносит в эпический текст, что лишний раз подтверждает влияние на эллинистический эпос драматических жанров. Но при этом онейротопика «Аргонавтики» намного превосходит трагедийную насыщенность действия и количе -ством сюжетных элементов. По существу, каждый из мотивов сновидения Медеи имеет самостоятельное значение и важен для понимания его смысла: 1) чужеземец прибыл не за руном, а за ней; 2) она сама вместо него успешно бьется с быками; 3) родители ее подвига не признают; 4) возникает ссора между гостями и отцом; 5) ей поручают разрешить этот спор; 6) она предпочитает чужестранца; 7) родные ее кричат в скорби и гневе.
Ни в одном из сновидений античного эпоса нет такого количества событий, такого количества образов и такого количества действий. Здесь и Ясон со своими спутниками, и отец Медеи, и 114
другие родственники, здесь и сражение с быками, и помощь Медеи аргонавтам, и ссора между колхидянами и гостями, и бурное выражение эмоций. Закономерны вопросы: чем вызвано такое обилие событий сновидения? Почему вместо одного-двух сюжетов Аполлоний создает целых семь? Ответы на эти вопросы поможет сравнение сна Медеи со снами других персонажей поэмы, Кирки и Ев-фема. Сон Кирки, казалось бы, лишенный, в отличие от сна Медеи, всякого психологизма, наполнен и более сложными символами. Аргонавты встречают Кирку на берегу, когда она:
Омывала морской водой себе голову, ибо Дух ее был ночными смущен сновиденьями сильно. Ей приснилось, что кровь и чертоги, и дома ограду Залила и что огонь пожрал приворотные зелья, Коими всех людей зашедших она чаровала;
Будто она тот огонь затушила багряный, кровавый, крови рукой зачерпнув, и от ужаса освободилась (IV, 662-669).
Здесь также можно выделить семь элементов, но образуют они не сновидение, а весь онейротоп: 1) Кирка совершает постснови-денческий ритуал омовения; 2) она испытывает чувство страха вследствие сновидения; 3) кровь заливает ее дом; 4) в огне сгорают ее зелья; 5) зелья - это то, чем она воздействовала на гостей; 6) она гасит огонь кровью; 7) после этого освобождается от страха.
В самом же сновидении реализовано лишь три сюжета: во-первых, кровь заливает ее дом, а огонь уничтожает ее снадобья, во-вторых, она тушит огонь кровью, в-третьих, именно это освобождает ее от чувства страха. В этом сне, как видим, меньше образов и событий, чем в сновидении Медеи, но нельзя не признать и того, что он гораздо менее понятен. Если из содержания сна Медеи ясно, что ее волнует, то из сна Кирки совершенно неясно, от кого исходит угроза ее дому. Ясно лишь то, что эта угроза существует, и образы крови и огня недвусмысленно указывают на такую опасность. Но они создают лишь общее впечатление опасности (13, с.359). Ни какого рода эта опасность, ни от кого она исходит, из содержания сна понять совершенно невозможно, поскольку никаких событий, которые хотя бы в косвенной форме на это указывали, там нет. То, что меньшее количество событийного ряда в сновидении Кирки с лихвой компенсируется символикой, делает этот сон невероятно
115
выразительным и красочным, но от этого он не становится более понятным, и в этом смысле как будто бы трудно провести аналогию между снами Медеи и Кирки.
И все же в одном моменте оба сна совпадают: их объединяет отсутствие всякой риторики. Речь идет не о риторике сновидения (14, с.37-38), но о риторике в сновидении, т.е. исключительно о словесной риторике. Хотя обмен какими-то словами между Медеей и родственниками, с одной стороны, и Ясоном и отцом Медеи - с другой, имел место, тем не менее из самого онейротопического описания словесная риторика устранена. В сновидении Кирки она отсутствует в силу объективных причин, в сновидении Медеи -субъективных. Иными словами, в одном случае слов нет, потому что их там и не может быть, в другом же случае они имели место в развитии сюжета, но автор не счел необходимым о них сообщать. Почему? Не потому ли, что при таком обилии событий конкретизация лексических средств не только «перегрузила» бы содержание, но и чрезмерно усложнила бы композицию онейротопа? Видимо, авторский замысел состоял здесь не только в том, чтобы вообще избежать слов, которыми обменялись онейротопические персонажи, но в том, чтобы избежать ненужных слов. Это ясно из того, что в третьем сновидении «Аргонавтики» слова все-таки произносятся. Но то, какое место риторика занимает в структуре этого последнего онейротопа, - доказательство не столько влияния эпической традиции, сколько самостоятельности Аполлония. Вот как выглядит третье сновидение «Аргонавтики»:
Приснилось,
Будто божественный дар, ком земли, что вез на груди он,
Начал в руке у него источать молочные капли
И что из кома жена, как ни был он мал, появилась,
Деве подобна, и с ней он в любви сочетался,
Страстью великой томим и что плакал он, словно девица,
С ней сочетавшись, зане он своею кормил ее грудью,
И что она обратилась к нему с отрадною речью:
«Друг, от Тритона мой род, твоих я потомков пестунья,
Знай, что я не твоя, но Тритона и Ливии дочерь,
Ты поручи Нереидам меня, чтоб в море широком
Я могла обитать близ Анафы. В грядущие годы
Выйду я снова на свет, твоим предназначена внукам ( IV, 1732-1745).
Как и сон Медеи, этот сон отличает обилие сюжетных ситуаций, причем количество их вновь равно семи: 1) ком земли источает молоко; 2) из него появляется женщина; 3) аргонавт соединяется с ней в любви; 4) он плачет после этого; 5) он кормит ее своей грудью; 6) она открывает ему, что она дочь Тритона; 7) она просит аргонавта отдать ее Нереидам. Содержание этого сновидения выглядит гораздо менее понятным, а сюжет - более фантастичным, чем в предыдущих случаях. В сновидении Медеи, за исключением того, как она сама управляется с быками, практически нет ничего такого, чего не могло бы произойти наяву. И прибытие гостей, и ее стремление помочь Ясону, и ссора с родителями - все это в достаточной степени ситуации, возможные в реальности. Конечно, обилие крови и огня в сновидении Кирки трудно назвать реалистичным, особенно то, что крови в доме было так много, что с ее помощью удалось погасить огонь. Однако в самом сюжете есть и рациональное зерно: огонь тушат жидкостью. И все же в описании «человеческих» сновидений как будто бы больше сходства в сравнении со сновидением божества. Но в какой области лежит это сходство: в типологии описания или в принципах соответствия содержания смыслу? Нам представляется, что во втором пункте, так как сон Эвфема гораздо более загадочен, чем сон Медеи. Поэтому если символикой образов сновидение Кирки ближе первому сну, то загадочно -стью - третьему. Но если сновидение Кирки полностью символично, то сновидение Эвфема отличается соединением если не символизма и реализма (15, с.7), то, во всяком случае, рационального и иррационального. В основном здесь преобладают символические действия, но есть здесь и речь, слово, и одно это уже составляет определенный контраст совершенно нереалистическим сюжетам сна. И молоко из земли, и кормление грудью мужчиной, и появление девушки из комка земли - все это редкие сюжеты даже для греческой мифологии, не говоря уже о ее литературном оформлении. По существу, только третий и четвертый элементы сюжета сна более или менее жизненны. Реалистичен и шестой сюжет, поскольку девушка, даже появившаяся на свет от комка земли, в принципе говорить может. Однако то, о чем она говорит, относится к категории «ясно, но непонятно». Слова ее не проясняют смысла всего сновидения. Кого следует отдать Нереидам и причем тут будущие внуки? Как это связано с тем, что Эвфем кормит ее молоком (16, с.424) и соединяется затем с ней в любви? Ясно, что действия в этом сновидении имеют символическое значение, но только ли символика является тем основным моментом, который объединяет онейротопику «Аргонав-
117
тики» и отличает ее от гомеровской? Или же сами символы - следствие того, что сновидениям приданы иные художественные задачи? Мы поймем это, если примем во внимание еще один существенный пункт, который объединяет все сны.
Очень важно, что и Медея, и Кирка, и Евфем в определенный момент вспоминают о своих сновидениях, и таким образом, еще один общий мотив, свойственный онейротопике «Аргонавтики», -это мотив воспоминания. Вот как герои возвращаются памятью к своим снам. Медея: «Эти страшные сны, как они напугали!» (III, 636), «Краткой дремотой забылась я и такие страшные видела сны! Пусть сбыться им бог не дозволит!». Кирка встречает Медею и Ясона, «страх отогнав, сновиденьем ночным порожденный» (IV, 685), затем, после разговора с ними «на ум ей воспоминанье пришло о ночных сновиденьях тяжелых» (IV, 725). Дважды вспоминает о своем сне Евфем: «Когда при затишье причалы свои они отвязали, сон свой вспомнил Евфем, ему приснившийся ночью» (IV, 17321733), «Сердце ему этот сон привело на память» (IV, 1746). В одном случае персонаж вспоминает о сновидении после того, как произошло его описание в момент возникновения, в другом случае описание сновидения происходит после его появления и после этого происходит возвращение к нему в памяти сновидца, в третьем описание сновидения происходит именно вследствие вспоминания сна, но важно, что во всех эпизодах имеет место возвращение сновидца к своему сну. Только благодаря этому читатель узнаёт о восприятии сновидения увидевшим сон, когда осуществляется определенное понимание его, иными словами, когда сновидец вступает в коммуникативную связь со своим сновидением.
Вопрос о том, истинным будет это понимание или ложным, сам сновидец осуществит толкования сна или нет, бесспорно, существенный, но для нас не первостепенный, поскольку он относится к фактору отличий, в то время как нас интересуют в первую очередь черты сходства. Так, следует согласиться с тем, что Медея правильно понимает смысл своего сна, воспринимает его как сон-предупреждение, но надеется на то, что он не сбудется. В свою очередь, тот факт, что Кирка в силу своего божественного происхождения сама догадывается о смысле своего сна (он состоит в угрозе ее дому, который нанесет приход убийц), а аргонавт этого сделать не может (ему на помощь приходит Ясон), говорит о том, что сны имеют не буквальное значение, а символическое и что у сновидцев 118
неравные возможности. Кирка - божество, волшебница, способная на постижение смысла своего загадочного сновидения без чьей-либо посторонней помощи. Хотя это происходит тогда, когда Медея и Ясон уже приходят в ее дом, главное, что это все-таки происходит, она понимает связь между сновидением и реальностью и изгоняет своих гостей, кровь на руках которых оскверняет ее дом. Но аргонавт Эвфем не может понять смысла своего сна самостоятельно, поэтому ему на помощь приходит Ясон, который и выступает в качестве интерпретатора смысла сна, догадавшись, что ком земли следует бросить в море, и тогда из него появится остров. Такая форма подтверждения лидерства и превосходства художественного персонажа - еще одно проявление той новизны, которую внес Аполлоний в поэтику эпического образа.
Героический статус Ясона неоднократно подвергался сомнению исследователями (17, с.115), но при этом часто упускалось из виду именно то, чем Аполлоний наделил своего героя сравнительно с гомеровскими персонажами. Интерпретатор, толкователь сновидения, не будучи при этом ни профессиональным гадателем, ни божеством, как Кирка, но способный на такое интеллектуальное творческое усилие, которое увенчается конкретным результатом и позволит увидеть смысл в кажущейся бессмыслице, - это то новое качество эпического героя, которое было не менее ценным в глазах эллинистического читателя, чем добыча руна. Добыча руна задана мифологической парадигмой, но расшифровка сна есть несомненная инновация Аполлония. Правда, способы проникновения персонажей в смысл сновидений автором не раскрываются, скорее они выглядят как озарение, гениальная догадка, спонтанное творческое усилие. Нигде и никем не объяснено, вследствие чего то или иное толкование правильно. Но для читателя оно является бесспорным, потому что подтверждается ходом событий. Союз с Ясоном действительно принесет Медее немало горя. Медея и Ясон действительно пришли к Кирке после убийства Апсирта. Остров Фера действительно возникнет в результате вулканического процесса там, где заканчивалось путешествие аргонавтов. Географические реалии волнуют автора поэмы не меньше, чем переживания и судьбы героев, и это соединение также является органичной чертой новой, эллинистической поэтики.
Интерес эллинизма к географии - это не только любовь к экзотике, а прямое следствие изменившегося мира и то, что мифоло-
119
гический герой, интерпретируя сновидение, приходит к выводу о создании известного каждому читателю поэмы географического центра, еще одно доказательство стремления автора поэмы соединить древность и современность. Но важно, что сама возможность сделать такое толкование появляется у предводителя аргонавтов лишь потому, что Эвфем вспоминает о своем сне и затем рассказывает о нем товарищам. Поэтому воспоминание, объединяющее онейротопику «Аргонавтики», не просто некая общая деталь, но важный структурно-смысловой мотив, органично связанный с решением определенных художественных задач. Здесь мы сталкиваемся еще с одной общей чертой, характерной для онейротопики «Аргонавтики». В отличие от гомеровских снов, лишь один из которых нуждался в специальном толковании (оно в самом произведении так и не произошло), для всех снов поэмы Аполлония толкование все же необходимо (18). Правда, оно не всегда осуществляется одинаковым способом, но это входит уже в пласт отличия в деталях, как и три следующих способа восприятия сна. Можно сон понять и понять правильно, но совершить реальные жизненные поступки не в соответствии с тем посланием, которое заключено в сновидении, - путь Медеи. Можно правильно понять его смысл и поступить согласно предупреждению, полученному в сновидении, - путь Кирки. Можно не понять свой сон, но хорошо его запомнить и вовремя вспомнить, что поможет тому, кто станет его истинным интерпретатором, - путь Эвфема.
Таким образом, в поэме не просто изображены три различных сна с различным содержанием, не просто налицо три персонажа-сновидца, отличающихся полом, происхождением, принадлежностью к божественному или человеческому миру. Это и три возможные позиции общения со сновидением, ни одна из которых не состоит в его игнорировании, в полном или хотя бы частичном отрицании его смысла, хотя содержание всех сновидений достаточно тревожное. Так, варианты завершения онейротопической ситуации лишь ярче подчеркивают единство художественного замысла в изображении сновидений. Несмотря на своеобразие и различия в деталях, сны поэмы составляют художественное единство как необходимый элемент поэтики всего произведения. Например, всем снам присущи многосюжетность, чрезвычайная насыщенность образами и действиями, чего не было в гомеровских сновидениях, все сны содержат определенный элемент загадочности, все сны становятся 120
объектом воспоминания сновидца. Во всех снах в той или иной степени реализованы фантастические ситуации, во всех сновидениях присутствуют символические образы и действия.
В связи с этим, хотя онейротопика Аполлония состоит из весьма разнообразных деталей (19, с.196-216), нельзя не признать того, что мотив сна в поэме обладает редкой выразительностью. Уменьшение количества сновидений компенсируется более сложной системой художественных средств, состоящей из гораздо большего числа мотивов, сюжетных ходов, образов и действий в сравнении с гомеровским эпосом. Сны «Аргонавтики» насыщены действием: не само по себе количество образов создает тревожное впечатление сна Медеи, но именно то, что с этими образами происходит. Так и в сновидении Кирки страшны не только сами по себе кровь и огонь, но и то, что она делает с огнем при помощи крови, и эта вовлеченность сновидца в события сновидения есть еще один новый элемент, который внес Аполлоний в эпическую онейротопи-ку. Медея во сне сама борется с быками, Кирка сама гасит огонь кровью, то же касается и аргонавта, активность которого проявляется и в эротической сфере. Здесь важно и то, что в сновидении герои совершают достаточно необычные действия (женщина в сновидении сражается с быками, мужчина кормит грудным молоком ребенка, Кирка гасит огонь кровью), и то, что они при этом испытывают обычные, человеческие чувства.
Кирка освобождается от страха, Эвфем плачет, Медея делает выбор в пользу Ясона. Как объяснить это сочетание? Является ли оно следствием противоречия или проявлением эллинистической поэтики с ее любовью к контрастам и сочетанию, казалось бы, взаимоисключающих тенденций? Нам представляется более верным второе предположение. Оно подтверждается и активной позицией сновидца в «Аргонавтике», которая является не только результатом нового взгляда на сновидения, она связана и с изменившейся идеологией эллинистического общества. С одной стороны, с исчезновением полисной системы в эпоху эллинизма значительно уменьшились возможности индивидуума в плане влияния на общественно-политические события. Но это же стало причиной его большей ответственности в частной жизни. Поэтому видевший сон - не только его созерцатель, но и участник. Все, что происходит в сновидении, происходит не просто с ним, но при его активном участии, что подчеркнуто различными способами на уровне как содержательном, так
121
и грамматическом. Это также было несвойственно гомеровской онейротопике, где герой часто лишь внимал тому, что скажет ему «фигура сновидения» (20). Однако восходящая к Гомеру сюжетная функция снов в «Аргонавтике» все еще сохраняется, так как именно благодаря снам происходят изменения событий, но вместе с этим возрастает и психологизм, резко усиливается изображение эмоций и в самих сновидениях, и в связи с ними. Все сновидения необычайно насыщены эмоционально, что всякий раз подчеркивается соответствующей лексикой. Крик, плач, кровь, страх - все это делает онейро-топику «Аргонавтики» гораздо более эмоционально окрашенной и экспрессивной в сравнении с предшествующими как эпической, так и драматической традициями. Поэтому вполне понятно, что и сюжетная функция снов не усиливается, а ослабляется. Это следует и из сокращения самого количества сновидений, и из связи сновидений не с основными персонажами, действующими в поэме, не с основными событиями, не с основными богами.
Божественная семантика, непременный атрибут эпической онейротопики, также подверглась у Аполлония Родосского необходимой трансформации. Хотя в «Аргонавтике» она не устранена полностью, как это произойдет позже у Лукана, она существенно изменена. Прямо не показан как божественное вмешательство ни один сон: ни сон Медеи, ни сон Кирки (т.е. тот единственный случай в исследуемой нами эпической традиции, когда божество не посылает сновидения, но, напротив, само видит их) (21, с.28), ни сон Эвфема. В последнем случае, правда, можно усмотреть все же некоторое проявление божественной воли, поскольку землю, о которой идет речь в сновидении, дал аргонавтам не кто иной, как Тритон. Все же следует принять во внимание, что, во-первых, это связь с возникновением не самого сновидения, а лишь с одним из его объектов, во-вторых, связь в любом случае не прямая, а косвенная, в-третьих, Тритон не относится к числу главных, олимпийских богов. Это постепенное угасание божественного влияния на возникновение сновидений безусловно и связано с эллинистической эстетикой, проявившейся в иррелигиозности и демифологизации художественного образа.
Все это приводит к выводу, что онейротопика «Аргонавтики» -не дань традиции, не привычный, «стереотипный» эпический прием, лишь слегка измененный под влиянием времени и вкусов публики (22, с.116). Это органичная часть поэтики нового, эллинистического 122
эпоса с его любовью к интеллектуальным усилиям, вниманием к географическим подробностям, к малоизвестным версиям мифа и психологизму. Аполлоний еще не драматизирует сновидения в той мере, как это сделает позже Вергилий, но он меняет их содержание, усложняет композицию, увеличивает событийную насыщенность. Динамичность и экспрессивность образов, свойственные искусству раннего эллинизма, также в полной мере отразились в поэтике сновидения. Соединение невероятного, иррационального, необъяснимого, с одной стороны, и интимного, человеческого, обычного - с другой, также является одной из основных тенденций эллинистического искусства (23, с.41-43). Эта стилевая доминанта проявилась и в изображении сновидений. Насыщенность образами и событиями, активность сновидца, усиление эмоциональной семантики и ослабление семантики божественной - отличительные черты онейротопики «Аргонавтики», обеспечившие ей место в ряду эпической традиции, которое трудно переоценить. Сократив в сравнении с гомеровским эпосом общее количество сновидений, Аполлоний в то же время значительно усилил их роль как художественного средства. Его «осторожный модернизм» выразился не в отказе от изображения снов, как того могло потребовать ослабление в «Аргонавтике» божественного влияния, а в создании принципиально иной поэтики сновидений, которая впоследствии будет воспринята последующими литературными течениями: и римским александринизмом, и римским классицизмом, и «новым стилем».
Примечания
1. Гаспаров М. Л. Поэзия и проза - поэтика и риторика // Историческая поэтика. Литературные эпохи и типы художественного сознания. - М., 1994. - 511 с.
2. Walde Ch. Die Traumdarstellungen in der griechisch-römischen Dichtung. - Leipzig, 2001. - 268 S.
3. Теперик Т.Ф. Онейротопика как элемент жанровой поэтики // Вопросы классической филологии: Сб. статей в честь А.А.Тахо-Годи. - М., 2002. - № XIII. - 465 с.
4. Для сравнения: в гомеровском эпосе 6 снов, в «Энеиде» Вергилия - 7, в «Фарса-лии» Лукана - 3 сна главных героев и бесчисленное количество снов всего войска солдат Цезаря.
5. Характерно в связи с этим деление поэмы на «части мертвые и части живые». Мертвые - традиционные элементы эпической техники, живые - оригинальные
нововведения Аполлония. Аполлоний Родосский. Аргонавтика / Перевод, введение и примечания Церетели Г.Ф. - Тбилиси, 1964. - 349 с.
6. Гаспаров М.Л. Указ. соч. - С.138.
7. «Приступая к эпической поэме, поэт сочинял ее не «по законам эпоса», а «по стопам Гомера». См. прим. 1.
8. Но следует принять во внимание, что роль царевны Навсикаи в основном событии - возвращении Одиссея - огромна, так как именно она вследствие посланного Афиной сновидения отправится на берег моря, туда, где и произойдет ее встреча с царем Итаки, благодаря которой он получит возможность вернуться на родину.
9. Русский перевод цитируется по кн.: Александрийская поэзия. - М., 1972. -430 с.
10. Аполлоний Родосский. Аргонавтика / Перевод, статьи, примечания Чистяковой. - М., 2001. - 235 с.
11. История всемирной литературы. - М., 1983. - 584 с.
12. Теперик Т.Ф. Жанровая специфика онейротопа в греческой трагедии // Индоевропейское языкознание и классическая филология: Материалы чтений, посв. памяти проф. Тройского И.М. - СПб., 2000. - 167 с.
13. «...существенно новое, что привносит Аполлоний в освещение событий -именно впечатление». Смыка О.В. О композиции «Аргонавтики» Аполлония Родосского // Вопросы классической филологии. - М, 1971. - № Ш-1У - 390 с.
14. «Риторика сновидения» - термин Лакана. Лакан Жак. Функция и поле речи и языка в психоанализе. - М., 1995. - 163 с.
15. Грабарь-Пассек М.Е. в статье «Александрийская греческая литература» пишет о том, что применительно к античности под реализмом в искусстве следует понимать жизненность, достоверность, отсутствие условности. См. прим. 9.
16. Кормление грудью мужчиной считалось в античности негативным сном, так как сновидец занят «не своим делом». Артемидор Далдианский. Онейрокрити-ка. - М., 1999. - 448 с. Однако этим одним сюжетом сон аргонавта не ограничивается, что делает его особенно сложным для интерпретации.
17. Чистякова Н.А. Эллинистическая поэзия. - Л., 1988. - 174 с.
18. Речь идет о сне Пенелопы накануне битвы Одиссея с женихами.
19. Роль детали в эллинистическом искусстве приобретает большее значение, чем это имело место в эпоху классики. Соколов Г.И. Искусство Древней Эллады. -М., 1996. - 223 с.
20. В большинстве сновидений гомеровского эпоса сновидение является реализацией божественного или потустороннего влияния на действия героя.
21. Онейротоп Кирки - свидетельство той религиозной позиции, которая по удачному определению Ф.Ф.Зелинского является следствием «религиозного сенти-
ментализма», «низводящего богиню с ее пьедестала на общий со всеми уровень». Зелинский Ф.Ф. Религия эллинизма. - Томск, 1996. - 160 с.
22. Это было время, когда «сама жизнь определила иной тип зрителя. Большие эллинистические города с вечным шумом и движением сформировали зрителя, который не мог ограничиться созерцанием спокойного и величавого искусства классики». Алпатов М. Художественные проблемы искусства Древней Греции. -М., 1987. - 222 с.
23. Лосев А.Ф. Ранний эллинизм. - М., 1979. - 815 с.
