CC BY
37
УДК 009
DOI 10.25513/1812-3996.2019.24(3).80-83
ЧТЕНИЕ И ИНИЦИАЦИЯ: ПОИСКИ СМЫСЛА В СИТУАЦИИ «СМЕРТИ АВТОРА» П. Л. Зайцев
Омский государственный университет им. Ф. М. Достоевского, г. Омск, Россия
Аннотация. В статье анализируется современная культурная ситуация, получившая распространенное название «смерть автора». Отмечается, что если из авторского творчества уходит индивидуальность, то процесс чтения по-прежнему способствует осознанию человеком своей индивидуальности. Если доступ к философскому тексту требует особой подготовки от читателя, то религиозная и художественная литература открыты для каждого. Завершается статья вывод о том, что чтение есть болезненная, но необходимая инициация, связывающая человека не только с культурой, но и с самим собой.
Ключевые слова
Чтение, инициация, религиозная литература, художественная литература, бытие, бездна, экзистенция
READING AND INITIATION: SEARCHING FOR MEANING IN THE «AUTHOR'S DEATH» SITUATION
P. L. Zaitsev
Dostoevsky Omsk State University, Omsk, Russia
Abstract. The article analyzes the modern cultural situation, which received the widespread name "the death of the author". The author notes that if individuality leaves the author's creativity, the process of reading still contributes to a person's awareness of his individuality. If access to a philosophical text requires special preparation from the reader, then religious and fiction literature are open to everyone. The article concludes with the conclusion that reading is a painful, but necessary initiation, connecting a person not only with the culture, but also with himself.
Reading, initiation, religious literature, fiction, being, abyss, existence
Информация о статье
Дата поступления 23.06.2019
Дата принятия в печать 01.07.2019
Дата онлайн-размещения 28.10.2019
Article info
Received 23.06.2019
Accepted 01.07.2019
Available online 28.10.2019
Keywords
- Ну если так рассуждать, - сказал Николай, - то, конечно, миссия есть у каждого. Только узнать о ней положительно невозможно.
- Да нет, есть способы, - сказал Юрий и замолчал.
- Какие?
- Да есть такой доктор Штейнер в Швейцарии... Ну да ладно, -Юрий махнул рукой, и Николай понял, что лучше сейчас не лезть с расспросами.
Виктор Пелевин. «Хрустальный мир»
Предназначение человека возглавляло список основных вопросов философии задолго до того, как двое юнкеров из пелевинского рассказа приступили к патрулированию Шпалерной улицы. Только вот 80 -
снабдить их ответом, способным удержать «Хрустальный мир» за мгновение до его падения, философия, пусть и в ее антропософской форме, не смогла. Философские загадки, разбросанные вокруг
ISSN 1812-3996-
смысла жизни, имеют ценность только для их создателей или преподавателей философии, часто выступающих в роли стражей чужого наследия; человеческая масса минует их, не останавливаясь. Большинство людей получает эрзацы смысла из рук господствующих утопий или идеологий (если использовать эти понятия, как это сделал в своей социологии знания Карл Маннгейм). Множество связанных «одной цепью» человеческих анатомий обречены на проживание общей судьбы, полной трагизма и слепой ненависти ко всему, что сковано иначе. Иногда эта ненависть направляется в сторону философии - Цинь Шихуанди, «Первый император династии Цинь», ввел в Китае единую систему мер, единую монету, единую письменность, начал строить Великую Стену и, будучи противником конфуцианства, казнил 460 ученых и сжег библиотеки философских текстов. В то же самое десятилетие, когда Августин писал главный труд своей жизни, «О Граде Божьем», группа фанатично настроенных парабаланов растерзала главу неоплатонической философской школы в Александрии, дочь Теона Александрийского, последнего известного представителя Мусейона - Гипатию. Когда усилия министерства Пропаганды озарили города Германии кострами из книг великих писателей и ученых, среди прочих были сожжены труды визионера и философа, биографа Гёте и Ницше - Рудольфа Штей-нера. В контексте вынесенной в эпиграф беседы двух юнкеров мысль о том, что причиной этих смертей, книжных и человеческих, стала человеческая судьба, может считаться обоснованной.
Что есть судьба человека? Что есть предназначение? Предоставленная нам во временное пользование часть материи (materia - латинская калька древнегреческого слова иЛп - дубовая древесина) вместе с прибитой к ней душой может подняться над лесом распятий, открывая тайну соединения собственной души с собственным телом.
Тело - от мира, а душа? Возможно, душа так же вечна, как мир; возможно, душа от Бога, к которому, как к источнику, она стремится, о котором вопрошает и более которого ничего знать не хочет (А. Августин). А если душа стремится не к Богу? Словно продолжая размышление Ницше о человеке, смотрящем в бездну, и бездне, всматривающейся в человека, омский философ В.М. Шкарупа размышляет о связи этих двух противоположностей, одна из которых - человек, другая - мир, вселенная, космос или любое другое слово, обозначающее всё, что «не-я» и передающее в «не-я» свой смысловой оттенок (мир - «не война» и «не клир», космос - «упорядочен», бездна - «без
дна»). Константно то, что эти двое не станут одним: «Человека и мир разделяет непереходимая пропасть. Человек и мир суть одно и то же, это две стороны одной медали. Два этих мировоззренческих взаимоисключающих высказывания о сути человека, его месте в мире (или, наоборот, месте мира в человеке) роднит то обстоятельство, что оба они бескомпромиссно исключают нечто третье, т. е. то звено, которое было бы в первом случае моментом, соединяющим две противоположности, а во втором - моментом, не дающим полностью слиться им в некоем безразличном единстве, единстве, в котором они без остатка растворяются, теряя друг друга именно как противоположности» [1, с.46].
Знающий ответ на вопрос «зачем?», вынесет любое «как?», - считал Ф. Ницше. Разделяя идею судьбического статуса вопрошания «зачем?», но считая большинство философских троп, проложенных к смыслу, слишком узкими для того, чтобы провести по ним более чем одного человека, мы предлагаем свою версию привнесения смысла в человеческую анатомию. Источником наших обобщений станет всё когда-либо написанное человеком о человеке. Судьба человека в равной степени может быть скрыта в религиозном сюжете, толкуемом святоотеческой литературой, и, вместе с тем, в философской, исторической, художественной прозе. Человеческие судьбы, вынесенные в текст, могут быть и прочитаны в качестве текста, и разница между теми, кто находил себя на книжных страницах, и теми, кто отказался от чтения, велика. Первые, устанавливая контакт со смыслом, сообщают ему о себе и своей трансцендентности, вторые - живут, собирая в подобие судьбы осколки чужих поступков. Узнать такого «читателя» можно не по «проглатыванию» книжных новинок - это свойство совершенно особой категории людей, подменяющих смысл впечатлением, а по необъяснимому, мистическому эффекту перечитывания, почти кругового «евангелического» чтения одних и тех же произведений. Человек, остановившийся перед книжной полкой - знает ли он о своем выборе еще за мгновение до того, как его рука потянулась именно к этой, а не другой книге? А если он сам есть чей-то выбор? Насколько ощущение замершего у книжной полки времени, испытанное, пожалуй, каждым из нас, может стать основанием для философской рефлексии? Когда-то из подобного же мистического чувства, возникшего при взгляде на струящийся через оконное стекло лунный свет, Фридрих Ницше вывел идею вечного возвращения, существующую и поныне, уже вне лунного света.
Книги перечитываются людьми, которых чаще всего нельзя обвинять в узости кругозора или в том, что они что-то упустили при первом прочтении. Перед нами явление иного порядка - трансцензус, све-рение своего жизненного пути с судьбой, что вынесена вовне. В социальном и культурном плане этот процесс достаточно точно подмечен С.Н. Оводовой: «Функция культуры по сохранению и передаче норм и традиций почти полностью обслуживалась текстом. Текст в силу своей фиксированности консервирует и сохраняет универсальный набор символов, обеспечивающих носителям культуры общий объем памяти (общий пласт смыслов). Текст организовывает пространственные, а следовательно, социальные ориентиры посредством переноса написанного на устройство социума» [2, с. 151].
Одно из наиболее убедительных заявлений о наличии в человеке человеческого звучит так: «значит, нужные книги ты в детстве читал» (В. Высоцкий, «Баллада о борьбе»). Описываемый нами трансцензус естественен и для юношества, затем «сверка» становится менее частой. Заметим, что в основном мы возвращаемся к текстам, предполагающим отождествление читателя с одним из персонажей, будь то евангельский Иисус, Наполеон, каким его увидел историк Евгений Тарле, а также Том Сойер, Тимур Га-раев, Шарль Д'Артаньян, Робинзон Крузо, Джеймс Бонд или лорд Корвин из «Янтарных хроник». Эти персонажи не есть лишь замыслы, вплетенные в текст, они столь же независимы от автора, как и от нас, их читающих собой и через себя. То, что евангелисты не создали Иисуса, можно доказать, не прибегая к аргументации Давида Штрауса или Эрнеста Ре-нана, ибо создать - значит оформить и завершить. Образ Иисуса в канонических евангелиях не был завершен, будучи творим за пределами канона ересями гностиков и иудеохристиан, а также в художественной литературе последующих столетий, вплоть до Дэна Брауна. Литературный персонаж, даже лишенный прототипа, оживает в читателе и обосновывает из своего идеального бытия человеческую жизнь. Погруженный в сиюминутное, человек редко бывает открыт самосознанию, лишь к констатации и архивации в глубинах еще не собственного «Я» отблесков ноуменального мира. Мы часто имеем впечатления, но не можем их назвать, имеем слова, но не можем сложить из них текст, если речь заходит о нас самих, нуждающихся в понимании извне. Существуем ли мы - те, кто наделен способностью, но не возможностью мыслить? Быть значит иметь смысл.
-ISSN 1812-3996
«Экзистенция есть то, в чем существо человека хранит источник своего определения», - сказал Хайдег-гер [3, с. 198]. То, что верно для человека, верно и для культуры. В той части, где человек и культура репрезентируют себя через текст. «Смерть текста совпадает с утверждением о смерти культуры. Случайно ли это? Нам кажется, что нет. Ибо культура представляет собой текст и является через текст», - считает С.Н. Оводова [4, с. 4].
Не стараясь мыслить вопреки, отметим: ни в ком из нас нет и толики смысла, тайны, что мы сумели бы сохранить от других и даже от себя. Наше существование не только предшествует, но и в какой-то мере противостоит нашей сущности. Хотим ли мы этим, вслед за Высоцким, сказать, что искомый смысл человеческого существования вынесен в его домашнюю библиотеку? Скорее нет, ибо нет смысла в закрытой книге, так же, как нет смысла в закрытом для книги человеке. Смысл еще не прожитого существования, смысл «для нас» есть процесс нахождения себя в ином, а следовательно, процесс чтения. Другой возможности у человека нет, да и эта выпадает не часто: «...сквозь зияющие трещины человеческого рассудка видна бывает лазурь Вечности. Это непостижимо, но это - так», - несомненно, изящней нас выразил сходную мысль Павел Флоренский [5, с. 489]. Повседневность - платоновская пещера с цветным телеэкраном на стене - не предполагает книжного уединения с написанным где-то собой. Но даже в эпоху тотального контроля, когда из нашей жизни выжимаются остатки смысла, быть означает читать. Споря с самими собой, спросим: «Должны ли мы читать больше?», подразумевая: «Должны ли мы переиначивать себя и заставлять читать?» Ответим: «Да, но только самих себя». У каждого своя судьба, а значит, нет общей меры и общих правил чтения. Вспомним Марка Аврелия, учившего, что есть жизни, в которых всего лишь три действия против прочих пяти. «Но в жизни три действия - это вся пьеса. Ибо конец возвещается тем, кто был некогда виновником возникновения жизни, а теперь является виновником ее прекращения. Ты же ни при чем, как в том, так и в другом» [6, с. 59]. Сегодня, когда с момента объявления Роланом Бартом о смерти автора прошло более полувека, когда опыт и пристрастия создателя текста уже не являются ключом к его произведению, инициация человека в качестве читателя, - пожалуй, единственная возможность для философской веры в жизнь текста и жизнь культуры.
Вестник Омского университета 2019. Т. 24, № 3. С. 80-83
ISSN 1812-3996-
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Шкарупа В. М. Человек в междумирии: на пути к трансцендентным основаниям человеческой бытий-ственности // Вестн. Ом. ун-та. 2003. № 1. С. 45-48.
2. Оводова С. Н. Слово и визуальный образ в современной культуре // Вестн. Ом. ун-та. 2013. № 1. С. 151153.
3. Хайдеггер М. Письмо о гуманизме // Хайдеггер М. Время и бытие: Статьи и выступления. М. : Республика, 1993. С. 194-220.
4. Оводова С. Н. Техники анализа текстов культуры: учеб. пособие. Омск : Изд-во Ом. гос. ун-та, 2014. 108 с.
5. Флоренский П. А. Столп и утверждение истины : в 2 т. М. : Правда, 1990. Т. 1. 490 с.
6. Марк Аврелий А. Наедине с собой. Размышления. К. : Collegium Artium Ing, Ltd. ; Черкассы : РИЦ «Реал», 1993. 80 с.
ИНФОРМАЦИЯ ОБ АВТОРЕ
Зайцев Павел Леонидович - доктор философских наук, профессор, Омский государственный университет им. Ф. М. Достоевского, 644077, Россия, г. Омск, пр. Мира, 55а; е-таМ: [email protected].
ДЛЯ ЦИТИРОВАНИЯ
Зайцев П. Л. Чтение и инициация: поиски смысла в ситуации «смерти автора» // Вестн. Ом. ун-та. 2019. Т. 24, № 3. С. 80-83. Р01: 10.25513/1812-3996.2019. 24(3).80-83.
INFORMATION ABOUT THE AUTHOR
Zaytsev Pavel Leonidovich - Doctor of Phylosophical Sciences, Professor, Dostoevsky Omsk State University, 55a, pr. Mira, Omsk, 644077, Russia; e-mail: zaitsevpl@ rambler.ru.
FOR CITATIONS
Zaitsev P.L. Reading and initiation: searching for meaning in the «author's death» situation. Vestnik Omskogo universiteta = Herald of Omsk University, 2019, vol. 24, no. 3, pp. 80-83. DOI: 10.25513/1812-3996.2019.24(3). 80-83. (in Russ.).
