CC BY
13
УДК 111.130.82-3
DOI 10.25513/1812-3996.2019.24(3).110-115
МЕТАФИЗИКА ХУДОЖЕСТВЕННОГО ТЕКСТА КАК МАКРОСТРУКТУРЫ
Н. Н. Мисюров
Омский государственный университет им. Ф. М. Достоевского, г. Омск, Россия
Информация о статье
Дата поступления 20.02.2019
Дата принятия в печать 01.07.2019
Дата онлайн-размещения 28.10.2019
Ключевые слова
Метафизика, природа ценностей, литературный текст, чтение и интерпретация
Аннотация. Рассматривается проблема макроструктуры текста (литературного произведения). Подчеркивается, что бытие расщепляется на реальность и ценность как возможность практической реализации определенных субъективных по природе конструктов; язык (через тексты) соединяет их заново. Затрагивается вопрос о природе ценностей. Констатируется, что ценностные ориентации автора и его читателя как субъектов культурной коммуникации основаны на взаимодействии социальных репрезентаций с соответствующими концептами. Пространство текста (художественного произведения) понимается как эмпирическое обобщение реальности. Доказывается, что литературный текст опосредствован спецификой эстетического понимания и спецификой оценивания действительности. Отмечается, что текст (произведение) управляет процессом чтения и последующей интерпретации. Делается вывод, что макро-структурное целое текста (произведения) обусловлено метафизическим единством реальности, человека и слова.
METAPHYSICS OF THE LITERARY TEXT AS MACROSTRUCTURE
N. N. Misyurov
Dostoevsky Omsk State University, Omsk, Russia
Article info
Received 20.02.2019
Accepted 01.07.2019
Available online 28.10.2019
Keywords
Metaphysics, nature values, literary text, reading and interpretation
Abstract. The problem of the macrostructure of the text (literary work) is discussed in the article. Stresses that Genesis has a break of reality and value as the possibility of practical realization of certain subjective by nature constructs; language (through texts) joins them again. Question about the nature of values is also addressed. It is noted that the value orientations of the author and his reader as agents of cultural communication based on complex interactions of social representations with relevant concepts. Space artwork is understood as a synthesis of empirical reality. It is proved that a literary text mediated by specificity of aesthetic comprehension and specificity evaluation of reality. It is noted that the text manages the process of reading and subsequent interpretation. It concludes that the macrostructure of the text (the work) due to metaphysical unity of reality and human speech.
Проблема изучения художественного текста «в самом себе и для себя» (как на уровне прикладного семиотического анализа, так и его философской интерпретации) на сегодня заключается в том, что «экспансия экспансионизма» лингвистики текста в этой области исследований текста как макрообъекта привела к потере одной из существеннейших категорий - «художественности». А ведь именно этот параметр предопределяет типологическую специфику текста (литературоведение, эстетика, психология искусства отступили перед мощным натиском модной исследовательской методологии) и маркирует его реле-
вантные аспекты, раскрывает «факторы среды» (истоки авторского замысла, характер читательских представлений о мире, общественную обстановку). Моделируемое текстом «денотативное пространство» осознается носителем языка (архетипы культуры, закрепленные в языковой картине мира, обусловливают это «узнавание») как неотъемлемая часть социального пространства общества. Пространство текста (разумеется, речь идет о художественном произведении) понималось М.М. Бахтиным как «эмпирическое обобщение» реальности. Осваивая «время-пространство изображаемой
жизни» текста произведения читатель должен преодолеть «случайные впечатления целого» (как литературного героя, так и собственные) и прийти к пониманию «устойчивой определенности мира» [1, с. 8]. Действительность осмысливается как знаковая (точно так же, как и сама ее текстовая модель). Пространство текста, уже по В.Н. Топорову, есть категория «предельного обобщения», которой объединены реальность, человек и слово. Реальное пространство при этом понимается не как «геометрическое» (как в научной картине мира), но как сакральное, в соответствии с архаической моделью мира -как «одухотворенное и качественно разнородное»; оно «не предшествует вещам, его заполняющим, а наоборот, конституируется ими» [2, с. 341]. Мифопо-этическое (организующая его смысловая «конструкция мифа») трактуется как единство автора (творца пространства текста) и текста (образа самого пространства) и объявляется при этом «общезначимой парадигмой».
Триединство культуры («языки культуры», культурные смыслы, их воспроизводство и трансляция - механизмы «традиции») основывается на «понимании»; культурный диалог представляет собой коммуникативный процесс общественной значимости. Литературный текст как феномен культуры, безусловно являющийся продуктом своего времени, имеет не только коммуникативное и эстетическое, но еще онтологическое, а также, несомненно, и аксиологическое значение. Искусство вообще как социальный, психологический, личностный феномен неотделимо от взаимодействия автора и «реципиентов». Литературное произведение, взятое само по себе (соответствующее в целом тексту, но приблизительно равное ему), как утверждает современное литературоведение, представляет собой лишь основу, которая достраивается уже в процессе чтения, восполняется читателем, подвергается изменениям, а в особых случаях - читательским искажениям. Множественность интерпретаций текста (обусловленная свойствами знака и знаковых последовательностей), утверждается в современной лингвистике, зависит от позиции «получателя». Однако существуют тексты, объективно независимые от воспринимающего субъекта, казалось бы, опровергающие это суждение: некоторые тексты признаются «классическими». Читатели, критики и исследователи -при всем различии мнений, высказываемых оценок - сходятся в общепринятой интерпретации их содержания и смысла. Консенсус всё равно вырабатывается на основе совпадения (сближения) индивидуа-
лизированных трактовок. Содержание литературного произведения может быть истолковано как «произведение» самого читателя (переосмысление, собственное восприятие «авторского текста»), которое обусловлено его жизненным опытом, культурной средой, идеологией, ментальными и социальными стереотипами. Относительная объективность, как и относительная субъективность воспринимающего текст субъекта чтения одинаково важны как аспекты понимания именно художественной составляющей произведения (текста). Художественный текст зачастую трактуется в соответствии с принципом «выразимости»: мы не можем не учитывать знания, убеждения индивидуума, как не можем игнорировать исходные принципы и установки его «оператора понимания». Коммуникативный аспект существования культуры в пространстве социума включает в себя вполне или же не вполне точно сформулированное субъектом и столь же осознанное представление о «смысле».
Значимость литературного «изображения» (текст произведения не столько «реалистически» отображает действительность, сколько скорее «поэтически» изображает переиначенную художником реальность) выявляется в процессе общественного обмена мнениями, протекающего в прямых или же косвенных формах, учитывающего специфику создаваемой художественным произведением аудитории. Способность эстетического образа вызывать ощущение значимости - важный аспект индивидуального восприятия текста в процессе чтения и интерпретации. «Картина» произведения и литературные образы порождают «предметно определенный комплекс», объединяющий персонажей, действия, вещи, который моделирует определенное отношение субъекта (читателя) к миру. Всё это способствует формированию под воздействием транслируемых произведением ценностей и концептов того или иного наиболее продуктивного для данной эпохи типа общественной практики. Абсолютизация «производственной» стороны литературного творчества, характерная для литературоведения в классической философско-эстетической парадигме (акцентирование внимания на авторе и только авторе как «создателе» самого произведения), мешает понять истинную значимость контекста (макроструктуры текста). «Чтение», разумеется, неотделимо от «написания», однако не будем забывать, что основой коммуникации автора и читателя остается зафиксированный текст, средством общения - язык. В данном контексте язык превращается в одну из «имманентных»
сил, воздействующих на сознание субъекта познания. В отличие от других текстов - научных, новостных, рекламных и пр. - язык используется в литературной практике в своей особой «поэтической» (метафорической) функции. Абсолютизация феноменов «восприятия» и «рецепции», характерная для новой структуралистской парадигмы, низводит литературное произведение до простого товара массовой «культуры потребления».
Автор, литературное произведение и читатель тесно взаимосвязаны и соподчинены, образуя специфическую систему взаимоотношений. Это «синер-гетическое» целое непосредственно и опосредствованно связано (по принципу диахронии) с динамикой исторического процесса, а также (по принципу синхронии) с «базовыми характеристиками» status quo, с существующими на данный момент материальными условиями бытия и производственными отношениями индивидов, идеологическими и общественными отношениями, свойственными соответствующей общественной формации. В процессе создания произведения художник, как отмечал Г.-Г. Га-дамер, «преодолевает напряжение, возникающее между ожиданиями, идущими от традиции, и новыми привычками, вводимыми им самим» [3, с. 373]. Однако то же самое можно сказать и о «напряжении» читателя, чье сознание «воспринимающего субъекта» такой культурной коммуникации обременено собственными персональными «ожиданиями» и «привычками». Литературный текст опосредствован спецификой эстетического понимания (художественной парадигмой своей литературной эпохи) и, что гораздо важнее, опосредствован спецификой оценивания действительности (иерархией ценностей, выработанных социумом и исторической эпохой).
Книжный текст управляет процессом познания и понимания, а также последующей интерпретации, задает перспективы личностного роста («самосовершенствования» индивидуума), социализации индивида и общественного развития. Чтение как индивидуализированный процесс предполагает совпадение или же, по крайней мере, совмещение личностных и коллективных ценностных установок (немецкие романтики называли такое снятие «диалектического противоречия» попыткой гармонизации отношений индивидуума с универсумом). Репрезентацией текста являются определенные ментальные модели. Когнитивная обработка текста (устного и письменного, а также всякого другого) предполагает использование как ментальных, так и социальных
характеристик. Ценностные ориентации основаны на сложном взаимодействии социальных репрезентаций (относящихся к данной культуре, этносу, политической системе) с соответствующими концептами (конфессионального, национального и идеологического характера).
Ценность определяют как функцию от суммы предшествующего опыта взаимодействия субъекта с социальной средой. Назначение ценности - вводить «регламенты конструирования бытия» [4, с. 27]. Ценностная ориентация и автора, и его читателей определяется системой эстетических критериев, выработанных (на основе жизненного и духовного опыта, доминирующей эстетической парадигмы) и усвоенных личностью или сообществом в целом. Вопрос о природе ценностей, их месте в реальности и соответственно о структуре ценностного мира (взаимосвязи различных ценностей со структурой личности, а также обусловленности их социальными и культурными факторами) решается философскими системами по-разному. Ценность как идеальное бытие, согласно Г. Риккерту, соотносится не с эмпирическим, но с трансцендентальным сознанием; будучи идеальными, ценности не зависят от человеческих потребностей и желаний, однако ценности должны каким-то образом постоянно быть взаимосвязаны с реальностью. Ценность как норма, способом бытия которой является ее значимость для субъекта, согласно М. Веберу, имеет прямое отношение к мотивации социального действия. Ценность, согласно Т. Парсонсу, приобретает обобщенный методологический смысл как средство выявления и описания социальных отношений и институтов; в основании всякой социальной системы любого масштаба мы обнаружим некую summa summarum разделяемых всеми ее членами ценностей. Последнее суждение предполагает взаимообусловленность исторически длительной культурной традиции и идеологических установок текущей действительности. В любой философской интерпретации мы исходим из того, что «бытие» имеет свойство расщепляться на «реальность» и «ценность» как возможность практической реализации определенных субъективных по природе конструктов. Язык (через тексты) соединяет их фактически заново.
Мир (модель действительного мира) произведения овеществлен в языке: воспринимающий субъект процесса чтения и интерпретации должен проникнуть в него сквозь эту «невещественную» ове-ществленность; упорядоченная, сложная (многоуровневая), относительно замкнутая знаковая струк-
тура литературного текста соответствует столь же упорядоченной, сложной, относительно замкнутой семантической структуре. Объекты бытия функционируют в этой структуре только в своей символической ценности, будучи всего лишь атрибутами внешней знаковой формы текста. Однако вовсе не в ней заключено само произведение. Согласно известному гегелевскому суждению, «дух» во внешнем языковом материале не может найти соответствующую ему реальность. Литературное произведение как целое обладает многими замечательными свойствами, но его значимость не определяется целиком и полностью теми обстоятельствами, которые делают его «посредником» в языковом общении и культурной коммуникации. Для понимания художественного текста важны не только языковые формы, но и опосредствованное ими содержание произведения, отражающее «содержание действительности». Эту основу литературного изображения (диалектику «внешнего» и «внутреннего») Гёте называл «второй природой». В таком случае художественный текст может быть понят и интерпретирован как модель субъективных и объективных отношений и процессов. Однако текст не следует отождествлять с литературным произведением, он является лишь одним из аспектов, компонентов этого целого. Определенная «автономность», относительная самостоятельность литературного изображения подтверждается практикой литературного перевода (сразу несколько текстов могут быть вариативной формой произведения).
Художественный текст как целое имеет структуру (кодовую систему), которая выстраивается в соответствии с «поэтической функцией» (сопряженной в свою очередь с позицией автора и с позицией «получателя», «наблюдателя извне»). Но прежде всего - на основе «кода естественного языка», имеющего собственные нормы, важнейшие элементы которого могут быть «непредсказуемыми»; в процессе воссоздания кода художественного текста, как полагал У. Эко, «заново продумывается весь язык», в результате чего для всех участников культурной коммуникации складывается новая «система ожиданий». Неоднозначность кода, постоянное нарушение кодовой нормы и ее неожиданность создают предпосылки для восприятия «глобальной связности» художественного текста как основанной принципиально на противоречии. Понятийный смысл терминов «структура», «форма» тот же У. Эко считал недостаточно определенными, называя произведение «органическим целым, рождающимся из слияния раз-
личных уровней предшествующего опыта»; завершенное произведение - исходная точка производства и конечная точка потребления, рецепции [5, с. 13]. Потому следует говорить не о «форме», но именно о «структуре»: структура является формой не как конкретный объект, а скорее как сложная система многоуровневых отношений. В свете вышесказанного становится понятным, почему Ф. Шлегель, теоретик немецкого романтизма, называл лучшие, на его взгляд, произведения прошлого и настоящего «созданиями синтезирующего гения». «Порядок целого» он определяет как самый существенный момент «внутренней правильности», который, по его метафорическому уподоблению, «более родствен и схож с живым произрастающим предметом природы, чем с мертвым каменным зданием» [6, с. 339]. Совершенство этого целого есть результат человеческого сознания.
Романтики трактовали произведение искусства по-разному, в зависимости от того, к какой философской парадигме - условно «платоновской» или «аристотелевской» - они больше тяготели. Анализируя «материю искусства», Ф. В. Шеллинг делал акцент на имманентности структуры произведения, продукта «абсолютного духа» (Ф. Шлегель же настаивал, что от каждого можно «требовать гениальности»): «В абсолютном все особенные вещи только потому действительно раздельны и действительно совпадают, что каждый предмет составляет для себя весь универсум, абсолютное целое. Они раздельны, ибо ни одна единичная вещь, как таковая, не есть нечто действительно отдельное, но абсолютно отдельно дан только универсум, коль скоро он ни равен, ни не равен никакому другому предмету и, помимо него, нет ничего, чему бы он мог быть противопоставлен или уподоблен» [7, с. 87-88]. Идеи (стало быть, и идея произведения) являются «продуктами воссоединения общего и особенного, рассматриваемые сами по себе». «Тайна пригодности» образов мира для художественного воплощения коренится, согласно Шеллингу, прежде всего в том, что они строго ограничены, следовательно, «взаимно стесняющие друг друга признаки исключают друг друга, и абсолютно разобщены внутри этого ограничения». Каждая форма включает в себя «целостную божественность», благодаря этому искусство получает обособленные, замкнутые образы. Иначе говоря, дело не в функциях, сосуществующих в произведении, независимом от человека, но в чем-то другом.
Независимыми от функционирования произведения в «диалогическом» пространстве культуры яв-
ляются лежащие на различных уровнях «потенции»; их существование и реализация всецело зависят от того, насколько эти уровни художественного освоения действительности соотносятся с определенными «базовыми характеристиками» общественной коммуникативной системы, в которую они включены. Порождают текст не «знаки» и «модели», а куда более значимые факторы: язык, способы «отображения» действительности, речевые тактики культурной коммуникации. Опосредствовано на «воссоздание» текста художественного произведения влияют стереотипы общественного сознания (в его познавательном и аксиологическом аспектах). Важно единство сознания «творящего субъекта» и «воспринимающего» субъекта (рассматриваемых в их эстетическом и психологическом аспектах). Созданное при определенных возможностях литературное произведение не обладает абсолютной внутренней ценностью, но обладает реальными возможностями воздействия всегда в соответствии с определенными историческими условиями. Подлинной структурой произведения является то, что объединяет его с другими произведениями, то именно, что выявляется метафизической «моделью» (по У. Эко, моделью «открытого произведения»). Структура объекта (произведения искусства) должна соотноситься со структурой действия и процесса (идет ли речь о реализации авторского замысла, о читательском восприятии и последующей интерпретации, разборе литературного критика, исследовании ученого, не суть важно). Из всего этого нельзя не сделать вывода об относительной «идентичности» произведения самому художественному тексту; макроструктура, обусловленная всей системой отношений (эстетических, общественных, когнитивных), намного значимее структуры конкретного единичного «целого».
Итак, текст следует отличать от произведения как художественного целого. Текст как графическая (знаковая) запись литературного произведения может рассматриваться в каком-то смысле как довольно условная структура, позволяющая читателю воспринимать его именно как «произведение», вырастающее из текста и основанное на нем. Формально текст представляет собой устойчивую структуру, он объективно независим, причем не только от читателя, но будучи завершенным и изданным, сделавшись достоянием общественности, - даже от самого автора (известный историко-литературный казус: согласившись на уговоры издателя и друзей, намеревавшихся переиздать «Страдания молодого Вертера» в новой редакции, Гете всё же отказался от
этой затеи, уверяя всех, что не имеет права вторгаться в давний текст, поскольку роман писал «совершенно другой» человек). Содержание текста в то же время в максимальной степени субъективно: предполагается, что «реципиент» извлекает из формально-семантической «конструкции текста» перекодированную им заново содержательно-смысловую «картину мира», соотносимую, но отнюдь не равную той, что изначально была заложена в текст автором (свободным «творцом»).
Кроме того, при переходе от текста к произведению воспринимаемые «получателем» (читателем) «единицы-носители повторяющегося в тексте содержания» неизбежно укрупняются, поскольку «совокупное содержание» в процессе чтения и восприятия всё больше выходит за пределы темы и идеи произведения. Отмечается при этом, что «безусловный приоритет содержания обусловливает автономность семантики от системы связности; не в абсолютном смысле, а в отношении строгости ее границ и свободы обращения с ней со стороны получателя» [8, с. 251-252]. Проще говоря, читатель обладает правом на собственное истолкование образов и смыслов произведения; у текста как абстрагированного «знака-образа» различными «получателями» обнаруживается разное содержание. Целостность «художественного целого» не открывается как изначально присутствующая в тексте, но привносится в него извне, будучи обусловленной множеством факторов и обстоятельств (личностью автора, духом времени, мировосприятием читателя и др.).
Наконец, текст и произведение могут быть сопоставлены и даже противопоставлены друг другу так, как это объясняет Р. Барт: текст - это «процесс работы, производства», а также «поле методологических операций», произведение - это «вещественный фрагмент, занимающий определенную часть книжного пространства» [9, с. 416]. Иначе говоря, текст и произведение связаны между собой как процесс и результат, как бесконечно длящееся «нечто общее» и некий конкретный «момент статики». Будем считать ошибочными оба укоренившихся в исследовательской практике противоположных суждения по поводу обозначенной проблемы: литературному тексту будто бы присущ объективный, раз навсегда данный смысл; произведение как таковое вообще не существует, поскольку оно может быть понято только лишь в процессе восприятия. Восприятие литературы, книгопечатание, распределение литературной продукции посредством книжного рынка, современных коммуникативных форм по-
Вестник Омского университета 2019. Т. 24, № 3. С. 110-115
ISSN 1812-3996-
требления культуры (например в интернете), ее чтение и литературная критика неотделимы в качестве совокупного «момента истории» от произведения. Едва только «набросок» произведения оказывается вовлеченным в процесс культурной и общественной коммуникации, все обязательные компоненты вос-
приятия становятся неотъемлемой принадлежностью произведения. Текст разрастается до масштабов обрамляющего его социальное бытование контекста. В этом смысле сложная и противоречивая макроструктура художественного текста во многом «метафизична».
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М. : Сов. писатель, 1979. 418 с.
2. Топоров В. Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: исследования в области мифопоэтического. М. : Прогресс-Культура, 1995. 624 с.
3. Гадамер Г.-Г. Истина и метод. М. : Прогресс, 1988. 704 с.
4. Ильин В. В. Аксиология. М. : Изд-во Моск. ун-та, 2005. 216 с.
5. Эко У. Открытое произведение. Форма и неопределенность в современной поэтике. СПб. : Академический проект, 2004. 384 с.
6. Шлегель Ф. Эстетика. Философия. Критика. М. : Искусство, 1983. Т. 2. 446 с.
7. Шеллинг Ф.-В. Философия искусства. М. : Мысль, 1966. 496 с.
8. Лукин В. А. Художественный текст: основы лингвистической теории. М. : Ось-89, 2005. 560 с.
9. Барт Р. Избр. раб.: Семиотика. Поэтика. М. : Прогресс, 1989. 522 с.
ИНФОРМАЦИЯ ОБ АВТОРЕ
Мисюров Николай Николаевич - профессор, доктор философских наук, профессор, кафедра журналистики и медиалингвистики, Омский государственный университет им. Ф. М. Достоевского, 644077, Россия, г. Омск, пр. Мира, 55а; e-mail: [email protected]
INFORMATION ABOUT THE AUTHOR
Misyurov Nikolay Nikolayevich - Professor, Doctor of Philosophical Sciences, Professor, the Department of Journalism and Media Linguistics, Dostoevsky Omsk State University, 55a, pr. Mira, Omsk, 644077, Russia; e-mail: [email protected]
ДЛЯ ЦИТИРОВАНИЯ
Мисюров Н. Н. Метафизика художественного текста как макроструктуры // Вестн. Ом. ун-та. 2019. Т. 24, № 3. С. 110-115. Э01: 10.25513/1812-3996.2019. 24(3).110-115.
FOR CITATIONS
Misyurov N.N. Metaphysics of the literary text as macrostructure. Vestnik Omskogo universiteta = Herald of Omsk University, 2019, vol. 24, no. 3, pp. 110-115. DOI: 10.25513/1812-3996.2019.24(3).110-115. (in Russ.).
