CC BY
16
DOI 10.18522/2500-3224-2022-2-218-225 УДК 94(47).08
АЛГОРИТМЫ РОССИЙСКОЙ ИСТОРИИ
Рябов Андрей Виленович
Национальный исследовательский институт мировой экономики и международных отношений им. Е.М. Примакова Российской академии наук (ИМЭМО РАН), Москва, Россия andreyr@imemo.ru
Аннотация. Характерные для российской истории разрывы, сопровождающиеся сломом прежнего политического порядка, объясняются двумя причинами. Моно-центричная власть, считающая свою политику единственно правильной, в периоды политических кризисов оказывается неспособной к гибкости и адаптивности. При этом в России отношения власти с противостоящими ей группами строились не в логике «власть - оппозиция», а в логике «власть - анти-власть». Сотрудничество между ними было невозможно. Они вели борьбу на уничтожение. Побеждавшая анти-власть уничтожала и политический порядок, связанный с прежней властью. Общество в России никогда не было драйвером политических изменений и инициатором новых политических проектов. Эту роль в терминах Ю.С. Пивоварова и А.И. Фурсова играли «лишние люди» - группы, не нашедшие места в системе взаимоотношений власти и общества. В ХУИ-ХУШ вв. роль «лишних людей» играло казачество, в Х1Х-начале XX в. - интеллигенция. Однако казачество было инкорпорировано монархией в российскую государственную систему после подавления пугачевщины. Монархия начала инкорпорировать интеллигенцию после революции 1905-1907 гг. При власти большевиков обе эти группы были со временем уничтожены. В современных условиях они не воспроизводимы. Алгоритм российской истории в течение многих веков напоминал смену длительных периодов доминирования авторитарной власти и более коротких смуты и хаоса. Однако в перспективе этот алгоритм перестанет работать, поскольку исчерпываются возможности авторитарной модернизации.
Ключевые слова: власть, «анти-власть», «лишние люди», казачество, интеллигенция, противостояние авторитаризма и хаоса, дефицит развития.
Цитирование: Рябов А.В. Алгоритмы российской истории // Новое прошлое / The New Past. 2022. № 2. С. 218-225. DOI 10.18522/2500-3224-2022-2-218-225 / Ryabov A.V. Algorithms of Russian History, in Novoe Proshloe / The New Past. 2022. No. 2. Pp. 218-225. DOI 10.18522/2500-3224-2022-2-218-225.
© Рябов А.В., 2022
ALGORITHMS OF RUSSIAN HISTORY
Ryabov Andrey V.
The Institute of World Economy and International Relations (IMEMO) of the Russian cademy of Science, Moscow, Russia andreyr@imemo.ru
Abstract. The ruptures characteristic of Russian history, accompanied by the breakdown of the former political order, can be explained by two reasons. Monocentric power, which considers its policy to be the only right one, proves incapable of flexibility and adaptability in times of political crisis. At the same time, in Russia the relations between the authorities and groups opposing it have been built not according to the "authorities-opposition" logic, but according to the "authorities-anti-power" one. Cooperation between the two was not possible. They fought a war of annihilation. When the anti-power regime won, it also destroyed the political order associated with the previous regime. Society in Russia was never a driver of political change or an initiator of new political projects. In Pivovarov and Fursov's terminology, this role was played by "unnecessary people" - groups that found no place in the system of relations between the authorities and society. In the 17th-18th centuries, the role of the "unnecessary" was played by the Cossacks, in 19th-beginning of 20th centuries - by intelligentsia. However, the Cossacks were incorporated by the monarchy into the Russian state system after the suppression of Pugachev uprising. The monarchy began to incorporate the intelligentsia after the 1905-1907 revolution. Under the Bolsheviks, both groups were destroyed over time. Under modern conditions they are not reproducible. The algorithm of Russian history for many centuries resembled the alternation of long periods of dominance of authoritarian power and shorter periods of turmoil and chaos. However, in the long run this algorithm will cease to work, as the possibilities of authoritarian modernization are exhausted.
Keywords: power, anti-power, the Cossacks, intelligentsia, "unnecessary people", confrontation between authoritarianism and chaos, development deficit.
В поворотные моменты российской истории могущественное государство, которому, казалось, ничего не может угрожать, стремительно обрушивалось, потому что элиты, контролировавшие в эти моменты власть, оказывались неспособными адекватно отреагировать на неожиданно возникшие угрозы, а другие системные группы, готовые к конвенциональному участию в политическом процессе, были не готовы стать у руля. Но прежде, чем попытаться ответить на вопрос, почему они не могут перехватить власть, нужно рассмотреть, почему те, в чьих руках бразды правления в момент катастрофы, оказываются неспособными ее предотвратить.
В России группы, осуществлявшие политическое господство, традиционно отождествляли свою власть с государством. Как справедливо отметил В.П. Макаренко, «русская система управления эффективна в смысле предельного усиления интересов власти, а не в смысле выражения интересов общества, которому обязано служить государство...» [Макаренко, 2010, с. 149]. Эта ситуация в равной мере относилась и к монархическому, и к советскому, и к постсоветскому периодам российской истории. А поскольку государство позиционировало себя не только как главный субъект исторического процесса, но и как выразитель коллективной воли, устремлений, ценностей народа, средоточие смыслов жизни, то несогласие, критика власти в этой логике воспринимались теми, кто ее контролировал, лишь как попытки подрыва государства. Поэтому на большинство вызовов, исходивших от контрэлит, или от отдельных активных общественных групп, власти реагировали всегда жестко и прямолинейно, не желая искать совместные решения, идти на компромиссы, грубо отстаивая свою позицию и видение проблемы как единственно правильные.
Но в моменты кризисов, когда требовались гибкость, способность к политическому маневрированию, диалогу, убежденность в собственной непогрешимости и вытекающая из нее манера действий играли роковую для государства роль. Власть либо пыталась рассчитывать только на применение силы, либо проявляла растерянность, будучи не в состоянии понять, почему события развиваются вопреки тому, «как должно быть».
Почему же тогда оппозиционные группы, выступающие за эволюционное развитие политического процесса, без слома государственности, оказываются неспособными перехватить власть? Ответ заключается в том, что в России отношения власти и оппозиции никогда не развивались в той же логике, что в Европе и на Западе в целом. Там, оппозиция еще со времен высокого средневековья традиционно воспринималась как часть власти, но обладающая меньшими возможностями и ресурсами, чем сама «настоящая» власть. Но обе этих части существовали в рамках единых целей, единого смыслового пространства. Их отношения были «горизонтальными». С утверждением парламентаризма власть и оппозиция по результатам выборов стали фактически обмениваться «пакетами акций» в управлении страной.
В России, еще со времен ордынского нашествия, закрепилось иное восприятие власти и оппозиции. В этом смысле очень важным представляется анализ
Н.А. Бердяевым, рассматривавшем роль церковного раскола в российской истории, старинной легенды о граде Китеже, который, не покорившись захватчикам, ушел на дно озера Светлый Яр. Смысл этой легенды, отмечает Н.А. Бердяев, сводится к тому, что истинное, «божественное православное царство» ушло под воду, а на земле установилось «царство зла», «царство антихриста» [Бердяев, 1990, с. 10-11]. Все, что осталось на земле оказалось, таким образом, под анти-властью, а настоящая власть - под водой. Но наступит время, и все встанет на свои места. Настоящая власть вернется на землю, а нынешняя, что от дьявола, уйдет под землю. В таком понимании и заключен алгоритм российской истории как постоянная борьба настоящей, истинной власти с анти-властью. Они не могут сотрудничать, потому что представляют несовместимые силы. Они могут только вести войну на уничтожение и время от времени меняться местами. Как справедливо отметил А.А. Кара-Мурза, в России «политический монополизм сакрализованной Власти был настолько безусловным, что любые политические новации возникали здесь не как некая политическая субкультура внутри политической элиты, а поначалу зарождались как своего рода "антисистема", "анти-власть" (поскольку действующая Власть предполагала полнейшую внутреннюю однородность) и лишь затем сами становились Властью, опять-таки не приемлющей никакой системной альтернативы» [Кара-Мурза, 1998, с. 11]. Отсюда вытекает огромная роль самозванчества в российской истории. Самозванцы всегда выходили на историческую авансцену с посланием о том, что именно они и есть истинная власть, а там - в Кремле, Зимнем дворце - ложная, «от дьявола». Крах государства в этой картине российской истории наступает тогда, когда анти-власть становится властью. Она не может удержаться с помощью прежних инструментов правления, ибо в глазах подавляющего большинства общества прежняя власть дискредитирована настолько, что возникает эффект «инфернализации» всех ее атрибутов и символов. Поэтому новой властной элите не нужно прежнее государство - монархическое или советское, -она начинает его разрушать «до основания», чтобы затем построить свой новый, идеальный мир, соответствующий ее «божественному» предназначению.
Оперируя понятиями современной политической социологии, любой исследователь неизбежно столкнется с вопросом о влиянии общества на государство и его институты. Однако специфика нашей страны заключается в том, что общество никогда не играло существенной роли в российской истории в том смысле, что оно не являлось источником альтернативных по отношению к политике властей социальных проектов и идей. Даже в эпохи революций оно не создавало нового, более совершенного общественного строя. Его социальная энергия, когда она выходила в публичное пространство, всегда носила разрушительный характер (разинщина, пугачевщина, гражданская война в России 1918-1922 гг.). Источником изменений в переломные моменты истории всегда выступало критически настроенное по отношению к власти меньшинство. В этом смысле можно согласиться с интерпретацией алгоритма российской истории, предложенной Ю.С. Пивоваровым и А.И. Фурсовым, назвавшими это меньшинство в рамках разработанной ими концепции «Русской Системы» «лишними людьми», не нашедшими себе места в специфической
конструкции отношений власти и общества [Пивоваров, Фурсов, 2001, с. 37]. Это меньшинство опрокинуло монархию и капитализм в 1917 г. Другое меньшинство, но состоящее уже из представителей иных социальных групп, свергло социалистический строй в 1991 г., в то время, как большинство, подобно зрителям на спортивном стадионе, равнодушно наблюдало за исходом схватки между прежней, терявшей власть элитой, и напористой коалицией сил, выступавшей за смену системы.
В России меньшинство, свергавшее или старавшееся свергнуть старый общественный строй, всегда было радикальным. Преследуемое и гонимое прежней системой, оно хотело только его радикального уничтожения. Такое меньшинство, вне зависимости от проповедуемых им идей, успешно отталкивало на обочину политического процесса умеренных реформаторов, выступавших за постепенные и плавные перемены. Так было с умеренными социалистами - эсерами и меньшевиками - в 1917-1918 гг., так произошло с М.С. Горбачевым и его сторонниками в 1991 г. В 1881 г. радикальное меньшинство, убив царя-реформатора Александра II, своими действиями привело к приостановке этих реформ и консервативному «реверсу» в политике страны.
Кстати, реформы царя-Освободителя демонстрируют еще один тип активного меньшинства в российской истории. Это не «лишние люди» вне системы. Напротив, это люди во власти, люди правящей элиты. Но в отличие от господствующего класса они видят дальше в смысле направленности исторического процесса, глубже понимают его логику, и потому идут против господствующих у правящего класса настроений. В какой-то степени они перехватывают у оппозиционно настроенных «лишних людей» их идеи и лозунги. Так было с группой чиновников-реформаторов вокруг Александра II, перехвативших некоторые идеи у либеральной общественности и отчасти у славянофилов. Так было с группой аппаратчиков ЦК КПСС, сплотившихся вокруг Горбачева и перехвативших часть идей у «диссидентов». Такое меньшинство и является основой распространенного в российской истории феномена «революции сверху».
Иногда меньшинство внутри власти вдохновляется идеями, не заимствованными у внутренней оппозиции, а «привезенными» извне (Петр Великий и его соратники, окружение Александра I в первую половину его царствования).
Среди социальных групп, выполнявших в «Русской системе» функции «лишнего человека», ключевую роль играли две - казачество и интеллигенция. Первая из них более раннего происхождения. В течение нескольких веков она пыталась реализовать собственную, демократическую модель социально-политического устройства и была носительницей альтернативной политической культуры. И хотя казачество на протяжении долгого времени демонстрировало способность сосуществовать с монархией (благо этому содействовало географическое разделение их деятельности в рамках одного государства - царизм находился в его центре, а казачество на окраинах), зачастую оно становилось во главе сил, до основания сотрясавших российскую государственность (разинщина, пугачевщина). Интеллигенция же - это
продукт XIX в. Вплоть до начала ХХ в. она вела отчаянную борьбу с монархическим режимом, пытаясь противопоставить ему идеал общества, построенного на основе социальной справедливости и рационализма.
Широко распространено мнение о российской монархии как о чрезвычайно жесткой системе, не способной к социальной гибкости и инклюзивности. История же казачества и интеллигенции показывает как раз обратное. Царизм успешно инкорпорировал казачество в свою государственную систему после подавления пугачевского восстания (хотя этот процесс начался, конечно же, ранее) и превратил его в один из социальных столпов монархии. Более того, после падения царизма, казачество так и не смогло адаптироваться к новым условиям жизни, не найдя себя даже в разных проектах белого движения. А с приходом большевиков оно и вовсе сошло с исторической сцены, растворилось в новой социальной структуре общества.
После революции 1905-1907 гг. царизм с развитием российского парламентаризма начал постепенно интегрировать в государственную систему и интеллигенцию. Этот процесс прекрасно описан в четвертой части великого романа А.М. Горького «Жизнь Клима Самгина» [Горький, 1979]. Она постепенно становилась группой, способной творить новую социальную реальность и влиять на политику страны, а не просто оставаться сотрясателем устоев. Но этот процесс был прерван большевистской революцией. Меньшая, наиболее радикальная часть ее, составила костяк нового политического режима. Однако впоследствии, в 1930-е гг. она была практически полностью уничтожена И.В. Сталиным. Другая часть, не уехавшая в эмиграцию, на протяжении 1920-х гг. пыталась ужиться с большевистской властью. Сосуществование в те годы было возможным, но не из какого-то особого милосердия и гуманности тогдашнего руководства страны, в котором было много выходцев из интеллигенции, а просто потому, что большевики еще не чувствовали себя уверенно и им было явно не до интеллигенции. Среди приоритетных задач большевиков разбирательство с интеллигенцией тогда не числилось. Их главная задача состояла в том, чтобы удержать, сохранить социальную коалицию с крестьянством. Однако в 1930-е гг. после того, как процесс строительства социализма перешел в новую фазу, началось уничтожение интеллигенции, как не вписывавшейся в сталинский политический проект. Но при этом русская интеллигенция, в отличие от казачества, не оставившего социального «потомства», умирая, дала жизнь силам, сыгравшим определенную, главным образом идеологическую, роль в подрыве и ликвидации советского строя.
Впрочем, как и казачество, интеллигенция в современных условиях социально не воспроизводима. В XIX в. она возникла как образованная социальная группа, не связанная с обладанием властью и собственностью. Даже если ее отдельные представители и происходили из привилегированных и состоятельных слоев населения. Но этими критериями понятие интеллигенции не исчерпывалось. Это была образованная группа, желавшая взять на себя ответственность за судьбы страны, ее народа. Она жила не для себя, не для собственного комфорта и славы,
а для реализации как ей казалось, каких-то идеалов, проектов лучшего будущего для страны и ее народа. В современном российском обществе интеллигенции нет и быть не может, а есть различные группы интеллектуалов, для которых главной целью является их профессиональная самореализация. Причем лучше, чтобы она сопровождалась хорошим вознаграждением. Невозможность воспроизводства интеллигенции со всей наглядностью была продемонстрирована в 90-е гг. прошлого века. Как только социальные группы, идентифицировавшие себя как «советская интеллигенция», добрались до власти, больших денег и собственности, они легко отказались от проектов «прекрасного демократического будущего», от какой-либо ответственности перед собственным народом и сосредоточились на личном обогащении и преуспеянии.
На протяжении многих веков противостояние авторитаризма и хаоса являлось осью российской истории. Такое противостояние было следствием того, что свобода традиционно воспринималась в России не как понятие, неразрывно связанное с правом, не только с правами индивида, ею обладающего, но и правами других таких же индивидов, а лишь как возможность делать все, что хочу. Иными словами, воспринималась как вольность, как освобождение от каких-либо обязательств перед обществом и государством. Но в таком понимании при ослаблении авторитарного государства стремление к вольности, охватывавшей широкие массы людей, неизбежно вело к хаосу, от которого общество быстро уставало, и снова формировало запрос на восстановление сильного государства. Последний раз такое случилось в конце 90-х гг. прошлого столетия, когда после августовского дефолта 1998 г. общество устало от непредсказуемости либерального капитализма и вновь развернулось в сторону сильного государственного регулирования
Иные сценарии российской истории, открывавшиеся перед страной, например, как следствие Великих реформ 60-70-х гг. XIX в. или «революции серебряного века» 1905-1907 гг., воспринимались как ошибки истории, как путь не туда. Неслучайно, например, то, что знаменательная дата - сто пятидесятилетие отмены крепостного права в России в 2011 г. - прошла практически незамеченной. Ныне же этот алгоритм российской истории близок к исчерпанию. Причина этого в дефиците развития, который все более отчетливо начинает испытывать страна. Авторитаризм, по-видимому, еще какое-то время может успешно противостоять хаосу, но уже не способен становиться драйвером развития. В современную эпоху эту роль могут выполнять только свободные ассоциации граждан в сфере бизнеса, технологий, образования и науки. В условиях, когда другие державы стремительно развиваются и идут вперед, следование традиционной модели развития обрекает Россию на усиливающееся отставание от ведущих стран, которое в будущем может создать угрозу самому ее существованию.
ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА
Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. Москва: Наука, 1990. 224 с. Горький М. Жизнь Клима Самгина. Ч. 4. // Горький М. Собр. соч. в 16 т. Т. 14. Москва: Изд-во «Правда», 1979. 560 с.
Кара-Мурза А.А. Российская политическая культура и проблемы становления партийного плюрализма // Формирование партийно-политической системы в России. Под ред. М. Макфола, С. Маркова, А. Рябова. Науч. докл. Вып. 22. Москва: Московский Центр Карнеги, 1998. С. 7-19.
Макаренко В.П. «Свой чужой»: концепт русской власти // Политическая концептоло-гия. 2010. № 2. С. 130-174.
Пивоваров Ю.С., Фурсов А.И. «Русская система» как попытка понимания русской истории // Полис. 2001. № 4. С. 37-48.
REFERENCES
Berdyaev N.A. Istoki i smysl russkogo kommunizma [Origins and Meanings of Russian Communism]. Moscow: Nauka, 1990. 224 p. (in Russian).
Gorky M. Zhizn' Klima Samgina. Chast' 4 [Life of Klim Samgin. Part 4], in Gorky M. Sobra-nie sochineniy v 16 tomakh [Collected works in 16 vol.]. Vol. 14. Moscow: Pravda Publishing House, 1979. 560 p. (in Russian).
Kara-Murza A.A. Rossiyskaya politicheskaya kul'tura i problemy stanovleniya partiynogo plyuralizma [Russian Political Culture and Problems of the Formation of Party Pluralism], in Formirovanie partiyno-politicheskoy sistemy v Rossii [Formation of the party-political system in Russia]. Ed. by M. Makfol, S. Markov, A. Ryabov. Moscow: Carnegie Moscow Center, 1998. Pp. 7-19 (in Russian).
Makarenko V.P. "Svoy chuzhoy": kontsept russkoy vlasti ["His own Strange": Concept of Russian Authorities], in Politicheskaya kontseptologiya. 2010. No. 2. Pp. 130-174 (in Russian).
Pivovarov Yu.S., Fursov A.I. "Russkaya sistema" kak popytka ponimaniya russkoy istorii ["Russian System" as an Attempt to Understand Russian History], in Polis. 2001. No. 4. Pp. 37-48 (in Russian).
Статья принята к публикации 22.04.2022
