CC BY
114
99.02.013. ЦЕНТРАЛЬНАЯ ЕВРОПА В НОВОЕ И НОВЕЙШЕЕ ВРЕМЯ: (Сб. к 70-летию Т.М.Исламова) /РАН. Ин-т славяноведения. - М., 1998. -231 с.
Сборник открывает вступительная статья, посвященная известному российскому историку, доктору исторических наук, заведующему Центром по истории Австрии и Венгрии Института славяноведения и балканистики РАН Тофику Муслимовичу Исламову, внесшему значительный вклад в изучение проблем Средней Европы (термин, которому сам он отдает предпочтение).
С размышлений о необходимости переосмысления понятия «Восточная Европа» начинается статья А.С.Стыкалина «Центральная Европа как регион. Проблемы изучения». В Польше, Чехословакии, Венгрии, Хорватии и Словении, пишет автор, даже в периоды подчеркнутого следования советским образцам и моделям интеллигенция не переставала осознавать принадлежность своих стран к среднеевропейскому культурному ареалу. Упор делался на выявление черт, отличающих среднеевропейский путь развития от восточноевропейского, т.е. российского. С распадом системы социализма очевидная политическая сверхзадача подобных идейных построений почти утратила (или, во всяком случае, должна была утратить) свою прежнюю актуальность. В этом плане обращение к истории и, в частности, к истории Австрийской империи и (с 1867 г.) Австро-Венгерской монархии, являвшейся длительное время главным ре-гионообразующим фактором, имеет первостепенное значение. Автор отмечает, что «непрекращающиеся венгеро-румынские и венгеро-словацкие трения, а тем более напоминающие самые мрачные страницы средневековой истории этнические чистки в бывшей Югославии - все это не только заостряет вопрос о глубоких исторических корнях современных национальных противоречий, но и способствует известным проявлениям ностальгии по Австро-Венгерской империи и ее императору Францу Иосифу, семь десятилетий пребывания которого на венском троне (1848-1916) хотя и не развязали многих сложных узлов во взаимоотношениях этносов, составлявших многонациональную дунайскую державу, но все же не были отмечены столь драматическими эксцессами, какие мы наблюдали вплоть до последнего времени» (с.9). Здесь, однако, легко впасть в иную крайность - заменить образ «тюрьмы народов» образом «дружной семьи», замечает автор. Подобного рода новые интерпретации, даже если и видеть в них закономерную реакцию на прежнюю тенденциозность, также рискуют исказить историческую реальность односторонним подчеркиванием позитивных и игнорированием негативных сторон в истории многонационального государства. «Таким образом, - пишет
автор, - опыт монархии Габсбургов оставил нам отнюдь не только позитивные уроки в области разрешения этнических конфликтов или создания наднационального государства. Скорее напротив, он показывает нам, чего следует избегать, особенно в сфере политики. Но нельзя забывать и о другом. В 20-е годы в состоянии эйфории, связанной с торжеством национальной государственности, лидеры стран Центральной Европы не учли, что монархии Габсбургов «надо было найти какую-нибудь замену, раз уж она должна была исчезнуть» (цит по:с.13).
Национальное возрождение в Центральной Европе, пишет В.И.Фрейдзон в статье «О национальном возрождении и о последующем периоде в истории Центральной Европы», переживали, как правило, народы с неполной этносоциальной структурой позднефеодального общества (т. е. у которых отсутствовало национальное дворянство), народы, которым были присущи некоторые особенности этнокультурного развития (отсутствие в средние века «высокой», профессиональной культуры или ее упадок). Термин «национальное возрождение» широко применялся уже в Х1Х в., прежде всего в науке Чехии, Словакии, Хорватии, Словении; при этом имелись в виду явления в сфере языка, культуры, оживление общественной жизни народов. В современной науке отмеченные явления рассматриваются в связи с общеисторическим, прежде всего социально-экономическим процессом. Поэтому целесообразно, полагает автор, различать понятия «процесс национального возрождения» и «эпоха национального возрождения». В сущности, под «эпохой национального возрождения» имеется в виду время перехода от феодализма к капитализму, нарастания кризиса феодальных отношений, складывания буржуазной экономики (уклада) и соответствующей социальной структуры, активизации антифеодальной борьбы, развития современной культуры. Именно эти условия предопределили интенсивный процесс формирования национального самосознания и начало национальных движений. Процесс национального возрождения не исчерпывает всего содержания этой эпохи, название которой в истории ряда народов Центральной Европы происходит от одного из существенных компонентов общеисторического процесса, а именно от процесса формирования наций в определенных неблагоприятных условиях. В Центральной Европе нации в основном формировались в пределах многонациональных государств.
Формирование других наций Центральной Европы, находившихся в состоянии раздробленности под австро-венгерской властью, полностью завершилось также после распада монархии Габсбургов. Некоторые из этих наций (прежде всего чешская) в основном сформировались значительно раньше.
Отмеченные в статье критерии завершения процесса формирования наций в принципе действительны и для народов, обладавших государственным суверенитетом.
С.М. Фалькович выступает со статьей "О некоторых особенностях формирования национальных государств в Центральной Европе". Феномен национальной государственности, пишет она, тесно связан с процессами перехода от феодализма к капитализму и формирования нации. Создание национального государства нередко как бы венчает этот процесс, становится ярчайшим признаком сложившейся нации. С другой стороны, наличие национального государства или отдельных форм государственности облегчает процесс формирования нации, способствует развитию национальной жизни и самосознания народа.
Эти основные положения вполне применимы к регионам Центральной и Юго-Восточной Европы, где в процессе создания национальных государств проявлялись как общие закономерности, так и специфические особенности. Специфические черты, присущие процессу становления национальных государств у ряда народов данного региона, в определенной степени являются аргументом для признания их общности, что отнюдь не означает, будто все народы Центральной Европы шли к созданию своего государства одним и тем же путем, не отрицает своеобразия в решении каждым из них этой исторической задачи.
Важным представляется вопрос о связи национального самосознания, национальной государственности и социально-экономического развития. В этой сфере данный регион также дает нам примеры общности и своеобразия.
«Можно считать закономерным, - пишет автор, - что народы, дальше других продвинувшиеся по пути социально-экономического развития, закладывали наиболее прочную основу для создания самостоятельного государства, как бы торопили и приближали его; как правило, они острее ощущали, что отсутствие национального государства мешало дальнейшему развитию капитализма, и стремились использовать для укрепления социально-экономической базы нового общества все имевшиеся формы или элементы национальной государственности. Однако если обратиться к странам Центральной Европы, то конкретный анализ исторической действительности показывает сложность происходивших там процессов и высвечивает явления, представляющиеся на первый взгляд парадоксальными» (с.15). Наиболее ярким примером может служить «чешский парадокс»: чехи, опередившие в социально-экономическом развитии другие народы Центральной Европы, в значительной степени были обязаны своему особому экономическому положению в Австрий-
ской империи, и потому чешская буржуазия стремилась не к созданию самостоятельного государства, а к сохранению и укреплению своих позиций в рамках государства Габсбургов, добиваясь придания ему статуса федерации. В свою очередь, в условиях Российской империи создалась благоприятная ситуация для развития промышленности Королевства Польского, обеспечивавшая сырье, рынок сбыта, а в известные моменты и протекционистскую политику правительства, что также заставляло польских предпринимателей выступать за государственную связь с Россией, за автономию польских земель в составе царской империи.
Если сопоставить в этом плане Центральную и Юго-Восточную Европу в целом, то очевидно, что во втором регионе, гораздо менее развитом в социально-экономическом отношении, национальные государства возникли еще в XIX в., в то время как центральноевропейские народы, ушедшие вперед по капиталистическому пути, получили независимость лишь после первой мировой войны и Октябрьской революции в России. Эти народы Центральной Европы входили в состав крупнейших многонациональных империй — оплота феодально-абсолютистского строя, и судьба их была тесно связана со свержением абсолютистских монархий. Автор приходит к заключению, что, хотя внутренний фактор — складывание социально-экономической основы национального государства— играл важнейшую роль в его создании, большое влияние оказывал и внешний фактор— международная ситуация, освободительная борьба народов, революционные потрясения в Европе и во всем мире (с .116).
С.А. Романенко в статье «Процесс национального самоопределения народов Средней и Восточной Европы. Итоги к концу ХХв.» останавливается в первую очередь на анализе понятийного аппарата.
В нашем обыденном, да и научном сознании прочно закрепилась ленинско-сталинская формулировка понятия «нация» и советская «табель о рангах» этнических общностей: нация — «высшая» форма этнической общности, обладающая своим государством, национальность, не имеющая государства — низшая. В.Ленин полагал, что образование национальных государств в наибольшей степени отвечает требованиям капитализма и выступает конечной целью всякого национального движения, потому что пестрые в национальном отношении государства якобы являются «всегда государствами, внутреннее сложение которых по тем или иным причинам осталось ненормальным или недоразвитым (отсталым)» (цит. по: с.206). Полиэтничность населения государства связывается с регрессом, а моноэтничность — с прогрессом, определяемым исключительно экономическим развитием. При такой трактовке полиэтничные и многонациональные государства обречены на распад. А распад как пред-
посылка революции — это генеральная идея Ленина и его последователей. Именно поэтому он многократно утверждал, что под самоопределением нации «разумеется государственное отделение от чуженациональ-ных коллективов, разумеется образование самостоятельного национального государства», что именно таким образом это понимается «во всей истории международной демократии, особенно с половины XIX века». «Подобная трактовка является обоснованием не демократии, - пишет автор, - хотя на словах самоопределение отождествляется с демократией, а узкоэтнического национализма в его наиболее агрессивной форме с добавлением «социальной» демагогии. Национальность отождествляется с нацией и территорией — вот где корень родства большевизма и национализма, что стало очевидно в 20-е годы, когда сталинское руководство использовало русский национализм и российский империализм для укрепления своей власти, прикрываясь лозунгами «интернационализма» для ассимиляции и борьбы с «сепаратизмом» и «национализмом», препятствуя самоопределению народов бывшей Российской империи» (с.207).
Создается впечатление, говорится в статье, что самоопределение в нашем сознании превратилось в неизменное, раз и навсегда данное этнической общности право, некий неизменный принцип. Но остается неясным, почему именно этническая общность должна обладать «извечной» привилегией быть субъектом государственного права. Не доказано, «выгоднее» ли моноэтничное государство, чем полиэтничное с точки зрения экономики, лучше ли оно функционирует, почему в конце XX в. для становления рынка при переходе от распределительной к рыночной экономике в современных условиях используются националистические лозунги XIX в. при необходимости интеграции в мировую экономику, почему используются старые методы протекционизма и государственного регулирования, а экономическая система увязывается с историческими особенностями этнической и социальной общности (с.208).
К сожалению, пишет автор, хотя это и закономерно, «в обстановке распада многонациональных государств и обострения конфликтов, многими учеными овладело стремление сделать историю орудием межнациональной и политической борьбы, что не только усугубляет субъективность и ограниченность, к старым мифам и стереотипам добавляет новые, но и ведет к утрате профессионализма, искажает роль муки в жизни этнической и социальной общности» (с.209).
В нынешней России одни политики и ученые выступают адептами самоопределения, другие — его противниками. Защитники самоопределения также делятся на две группы: часть признает это «право» только за государствообразующей национальностью, часть — только за народами,
лишенными в той или иной мере государственности. Но и те, и другие, и третьи видят в нем не исторический процесс, а лишь политический лозунг и правовой принцип, ставят знак равенства между нацией и национальностью, этнической территорией и государством, абсолютизируют независимое национальное государство, отождествляя его или с демократией, или с национальным величием. И крайние «демократы», и «государственники» для обоснования своих позиций ссылаются на один и тот же тезис об историческом государственном праве как основе самоопределения. «Демократы» не видят проблемы самоопределения русских, «националисты» и «государственники»— самоопределения всех остальных народов. В основе этих позиций — абсолютизация одного из типов общности, отрицание прав личности, искаженное представление о соотношении этнической, социальной, государственной, конфессиональной общностей (там же).
За всем этим кроется отсутствие в нашем сознании реального чувства истории, которая рассматривается лишь как сборник ответов к задачнику современной политики. Все это, в конце концов, ведет к потере правильной ориентации, к искаженному представлению о месте, роли и возможностях собственных народов; населяющих Россию, и России как государства.
К сожалению, в аналитических материалах и программах политических организаций вовсе отсутствует или очень слабо «прописан» национальный вопрос. Между тем, необходимо объяснить парадокс, почему при экономической общемировой тенденции к интеграции агрессивный национализм и экономическая автаркия под флагом «защиты рынка» побеждают в некоторых странах, стремящихся перейти от распределительной экономики к рыночной. К таковым относится и Россия.
Вышесказанное, заключает автор, свидетельствует о недостатках нашего научного профессионального гуманитарного сознания, о неумении исторически подойти к анализу этнополитических процессов, в том числе и самоопределения (с.212). Абстрактность и использование исторических аналогий, применение понятийного аппарата конца XIX в. в конце XX в. приводят к неверной оценке сути процессов и обстановки, в конце концов — к вооруженным конфликтам при исторически закономерном распаде многонациональных государств.
У бывшей государствообразующей национальности самоопределение в сознании отождествляется с величием, а величие — с военной мощью и размером территории без определения экономической жизнеспособности и эффективности данного образования, без учета уровня жизни и обеспеченности прав жителей. Это выдается за некий «нацио-
нальный особый путь развития». В основе этой теории лежит идея о том, что единственным субъектом права — имущественного, государственного и др. — может быть только общность. B данном случае — этническая. Понятие права связывается лишь с принадлежностью отдельного человека к этнической общности. Это неизбежно ведет к отрицанию прав личности, гражданина.
Далее автор рассматривает исторические этапы и результаты процесса самоопределения у народов Европы к концу XX в.
Распад СССР, Чехословакии, Югославии, пишет автор, обусловлен совпадением в один исторический момент нескольких кризисов - распределительной экономики, идеологической системы коммунизма, тоталитарной политической структуры, этнотерриториальной федерации как формы национального самоопределения, а также «славянской идеи» в глобальной и региональной ее формах. А также тем, что система Версаль - Потсдам - Хельсинки изжила себя, столкнувшись с противоречием процессов национального самоопределения и необходимостью сохранения существовавших государственных границ. Изжила себя и прежняя система блоков и глобального противостояния (с.213).
В этих условиях идет поиск новых форм национального самоопределения. В отечественной науке долгое время было принято полагать, исходя из ленинского понимания национального вопроса, обусловленного лишь целью революционного разрушения существовавших государств, что в таких государствах этнообразующие процессы совпадают по направленности с политическими центробежными тенденциями и даже составляют их основу, а межэтнические интеграционные процессы стимулируют и цементируют, соответственно, центростремительные тенденции. При этом отождествляются интеграция, этнический унитаризм и государственный централизм, с одной стороны, и партикуляризм, сепаратизм, изоляционизм, автаркия, децентрализация — с другой. Как и самоуправление и автономия, об опасности чего предупреждали еще российские либералы начала XX в.
Но исторический парадокс, пишет автор, состоит в том (и особенно это показал опыт развития и распада Австро-Венгрии, как и начала 90-х годов XX в.), что «на определенном этапе или в определенных исторических ситуациях в развитии многонационального государства, в особенности имперского типа, централистская политика вкупе с социальным консерватизмом начинала противоречить интеграционным тенденциям в экономике и межэтнических отношениях, вела не к сохранению единства государства, а к его развалу; а этнообразующие, разрушительные на первый взгляд тенденции, опираясь на последовательный демократизм, на-
оборот, объективно могли создать основу для сохранения единого государства, превращения его из многонационального в полиэтничное при формировании соответствующей экономической базы, гражданского общества, преобразовании его политической системы и национально-государственного устройства» (с.214).
Рассматривая вопросы самоопределения в многонациональных государствах, автор подчеркивает, что автономия, основанная на феодальном политико-территориальном принципе, превращается в этнопо-литическую автономию, что приводит к изменению самого принципа автономии. Она начинает рассматриваться как особая форма национальной государственности (этнополитическое образование) в рамках единого полиэтничного государства. Это неизбежно приводит идею автономии к столкновению с общегосударственной идеей и законами, с идеей госу-дарствообразующей национальности, с законами государства, ставит вопрос о государственном самоопределении. По мере развития процесса самоопределения неизбежно происходит столкновение «титульной автономной» этнической общности, ее национального движения и общегосударственных властей. В этих условиях распад государства становится практически неизбежным. Политическая автономия как форма политического и этнокультурного самоопределения этнических общностей на данном этапе не может служить фактором сохранения полиэтничных государств (с.215). Авторитаризм бывшей центральной власти неизбежно ведет к авторитаризму и национальной нетерпимости и в новых государствах, созданных после его распада, к усилению, а не смягчению межэтнических конфликтов, которые из внутригосударственных превращаются в межгосударственные. Это показал и пример распада Австро-Венгрии, СССР и Югославии (дважды).
Однако сама по себе постановка вопроса о национальном самоопределении в многонациональном государстве носит объективный характер и вовсе не тождественна ни требованию выхода каждого отдельно взятого народа из этого государства, ни стремлению к его развалу. Программы политических партий неполноправных народов Австро-Венгрии свидетельствуют об их поддержке сохранения целостности государства при проведении широких социально-политических и национально-государственных реформ. Так же и в наше время «проекты федеративного и конфедеративного переустройства не были тождественны требованию полного государственного отделения, - пишет автор. - Как сто лет назад власть имущие не принимали проекты федерации, так и в конце 80 — начале 90-х годов XX в. коммунистические правители шарахались от слова «конфедерация», не сумев понять, что именно осуществление этих
проектов в конкретных исторических условиях позволило бы народам добровольно, мирно и на взаимовыгодных началах сосуществовать в едином государстве в переходный период определения своей дальнейшей судьбы, для мирного самоопределения» (с.218).
Рассматривая проблемы самоопределения в полиэтнической общности на примере проблем самоопределения славянских народов, автор пишет, в частности, что следует различать собственно национальное самосознание, сознание принадлежности к региональным (юго- и восточнославянской) полиэтничным общностям, сознание общности славян, проживавших в каждом данном государстве и, наконец, общеславянское сознание.
«Общеславянское сознание, - говорится в статье, - никогда не было исключительно «прогрессивным фактором», который якобы никогда не приходил в противоречие с этническим самосознанием, интересами каждого отдельно взятого славянского народа и процессом его самоопределения, причем однозначно «прогрессивным» на всех этапах его развития» (с.220).
Югославизму во всех его формах были присущи отрицание политической индивидуальности каждой славянской этнической общности, отказ от права на самоопределение каждого славянского народа, признание преобладания прав этнической общности над правами индивидуума и права межэтнической общности над правом отдельного этноса. С другой стороны, он противостоял государственной идее и правовой практике государства Габсбургов, а затем использовался частью национальных движений югославянских народов против официального «интегрального» югославизма и сербского узкого этнического национализма. «К сожалению, пишет автор, часто теории возможного мирного и демократического переустройства Югославии связывались с иллюзией «хорошего» югославизма. А Югославию можно было сохранить, только избавившись от него, как и от любого иного национализма — сербского, хорватского, боснийского и т.п., отказавшись от принципа «национальность — государство — территория». Но сочетание социальных, экономических, этнических и политических процессов не позволило национальному сознанию югославянских народов сделать это в наше время» (с.222-223). Поэтому можно сказать, что в начале 90-х годов в Югославии один вид эт-нополитического национализма взял верх над другим видом.
Размышляя об историческом опыте и перспективах дальнейшего развития народов и территорий, еще недавно объединенных в многонациональные государства, необходимо, полагает автор, иметь в виду следующие обстоятельства. Во-первых, экономику нельзя строить на основе
насильственно созданного моноэтничного государства или государства с этнически родственным национальным составом на основе насильственного отделения национально-территориальных образований. Однородность ведет к постепенной гибели.
Во-вторых, ни этническая, ни классовая общность не могут быть субъектами государственного права, им может быть только человеческая личность, индивидуум.
Наконец, необходимо в массовом сознании преодолеть распространенную трагическую связку «одна территория — одна национальность — одно государство — одна нация — одна экономическая система — одна политическая система — одна религия», к которой неизбежно присоединится и «один вождь».
Ставя целью создание демократического общества в нашем многонациональном государстве и политической системы, основанной на уважении прав меньшинств, считая соблюдение прав человеческой личности главнейшим принципом, а жизнь человека — основной и неотъемлемой ценностью, необходимо сделать самоопределение интегрирующим и подавляющим национализм фактором. Ибо узкий этнический национализм в экстремистской форме разрушает государства, в том числе, как ни парадоксально, и моноэтничные (с.223-224).
Истинной целью может быть только создание полиэтничного и поликонфессионального гражданского общества.
И.Е.Эман
