CC BY
50
С. А. Романенко, А. С. Стыкалин (Москва)
В. И. Фрейдзон и развитие отечественной славистики
Выдающийся отечественный историк-кроатист и специалист по истории народов Средней Европы В. И. Фрейдзон прошел жизненный и профессиональный путь, во многом типичный для ученых его поколения. Им выпало и с оружием в руках защищать мир от нацизма, и восстанавливать страну, и преодолевать последствия того, что в 1956 г. было названо «культом личности». Они же стали первым поколением ученых, не только родившихся, но и воспитанных при советской власти, которому предстояло восстанавливать разрушенные репрессиями 1920-1950-х гг. отечественную науку и культурную традицию и развивать их дальше.
Окончив перед войной два курса исторического факультета, в 1942 г. В. И. Фрейдзон (он родился в 1922 г.) попал на фронт. В Действующей армии он служил до Победы, несмотря на тяжелое ранение, после которого вернулся на передовую. После демобилизации В. И. Фрейдзон остался верен своему выбору и вернулся на исторический факультет, где специализировался по кафедре истории южных и западных славян. Там в то время преподавали такие известные советские слависты старшего поколения, как академик В. И. Пичета и 3. Р. Неедлы. Его научным руководителем был известный российский историк-славист С. А. Никитин. В. И. Фрейдзон не ограничивался изначально собственно югослависти-кой, не говоря уже о кроатистике, которая в то время как отрасль научного знания в СССР еще не существовала. С. А. Никитин предложил ему переориентироваться на новую историю Хорватии, до тех пор практически не привлекавшую внимания не только советских, но и российских дореволюционных историков. В 1952 г. В. И. Фрейдзон защитил кандидатскую диссертацию «Положение крестьян в Хорватии в конце XIX — начале XX в. и Хорватская крестьянская партия А. и Ст. Радичей 1905-1914 гг.» Именно эта работа В. И. Фрейдзона наряду с исследованием его друга и коллеги, тоже фронтовика Ю. В. Бромлея «Крестьянское восстание 1573 г. в Хорватии» заложили основу современной отечественной научной кроатистики.
Для того чтобы полностью и объективно оценить вклад В. И. Фрейд-зона и ученых его поколения в развитие исторического славяноведения и изучение региона Центральной (Средней) Европы, необходимо сначала представить себе, что представляли собой эти тесно связанные с внутренней и внешней политикой научные дисциплины в СССР в 1920-х — начале 1950-х гг. Дореволюционная российская гуманитарная наука с ее не
только научными и политическими, но и корпоративными нравственными принципами после Октябрьской революции целенаправленно уничтожалась. Академики и профессура старшего поколения, как и их воспитанники — ученые, сформировавшиеся под их непосредственным влиянием уже после революции, в 1920-1930-х гг. в полной мере испытали на себе все многие невзгоды «диктатуры пролетариата» и «строительства социализма в одной отдельно взятой стране» — жизнь впроголодь, утрату библиотек, исчезновение научных журналов, сокращение издательской деятельности и цензуру, невозможность поддерживать контакты с коллегами за рубежом, ликвидацию остатков самостоятельности Академии наук, внедрение коммунистической идеологии в высшую школу и безграмотность носителей этой идеологии, представителей «красной профессуры», идеологические чистки, проверки на лояльность, неизбрание в академию неугодных власти ученых и их увольнение с работы, сфабрикованные политические процессы, иными словами — постоянный страх за себя и своих близких 2.
Из гуманитарных наук именно славистика пользовалась наименьшим расположением идеологов большевистского режима и создателей новой исторической науки. Одна из причин этого крылась в том, что «„славянская взаимность" не вписывалась в ленинскую теорию национального вопроса и не соответствовала принципу „пролетарского интернационализма"», — пишет А.Н.Горяинов. Поэтому большевики «демонстрировали почти полное отсутствие интереса к „славянской идее", лишь иногда и мимоходом критикуя как консервативно-охранительные, так и либеральные ее интерпретации»3. В 1929-1934гг. по так называемому «Академическому делу» были арестованы многие историки, а в 1934 — было сфабриковано и «Дело славистов», в основном филологов. Тогда пострадали М. К. Лю-бавский, Д. Н. Егоров, Ю. В. Готье, В. И. Пичета и другие. В решении Политбюро ЦК ВКП(б) специально отмечалась причастность академиков-славистов В. Н. Перетца и М. Н. Сперанского к мифической «контрреволюционной фашистской организации».
Созданный в начале 1930-х гг. в Ленинграде Институт славяноведения просуществовал лишь три года и был разогнан. Репрессиям подверглись и украинские слависты. Стало невозможно не только заниматься «славянской взаимностью», — практически под полным запретом оказалась вся славистическая наука как таковая 4. После того, как в конце 1930-х гг. славяноведение по разным причинам физически лишилось своих ведущих представителей, оно фактически было ликвидировано и его предстояло восстанавливать заново. Причина гонений на славистику крылась не только и, может быть, не столько в ее несоответствии сомнительным ленинским теориям национальных отношений. Гораздо хуже было то, что славистические исследования на том этапе противо-
речили устремлениям сталинского режима в области внутренней и внешней политики. Славяноведение отождествлялось властями с «реакционной славянской идеей», а та, в свою очередь, увязывалась с возможностью объединения независимых славянских государств — Польши, Чехословакии и Королевства сербов, хорватов и словенцев (Королевства СХС, с 1929 г. — Югославии) на антисоветской основе. Подтверждение своим оценкам они находили в создании Малой Антанты в 1920 г. и Балканской Антанты в 1934 г. (югославское государство входило в обе эти группировки). Немалую роль в негативном отношении к славистике, отождествлявшейся со «славянской идеей», сыграло то обстоятельство, что в особенности Польша и Королевство СХС стали прибежищем наиболее воинственных в прямом и переносном смысле групп русской эмиграции (например, РОВС генерала П.Н.Врангеля), а Чехословакия — ее интеллектуальным средоточием5.
В этих условиях югославистика как отрасль науки о славянских народах не имела возможности для нормального развития. Да и Югославию, образованную в 1918 г. после поражения в Первой мировой войне и распада Австро-Венгрии, в тот период советское руководство рассматривало лишь как временное государственное образование, навязанное «империалистическими державами» — Великобританией и Францией в рамках Версальской системы. Более того, коммунистической партии и национальным движениям народов Югославии в представлениях руководства ЦК РКП(б) — ВКП(б) и Коминтерна предстояло стать той силой, которая обеспечила бы еще один шаг в создании «всемирной республики труда». В этих условиях «изучение» южных славян в советских спецслужбах и Коминтерне носило отнюдь не научный, а сугубо «прикладной» характер, материалы были строго засекречены и — да и то частично — опубликованы лишь в наши дниб. Собственно история южных славян, прежде всего независимых государств — Сербии, Черногории, Болгарии, —.ограничивалась преимущественно исследованием периода средних веков или же рассматривалась в контексте изучения международных отношений второй половины XIX — начала XX в., т. е. как фактор возникновения Первой мировой войны, лишь как предыстория социалистической революции в России. Профессиональные чисто исторические исследования по истории Хорватии XIX — начала XX в. практически отсутствовали.
Отношение к Хорватии и хорватам Советской России и СССР было противоречивым. С одной стороны, не был забыт традиционный российский взгляд на хорватов и их национальное движение как на «чуждый» с геополитической и конфессиональной точек зрения народ, как на соперника «братского союзника» Сербии, а с другой — как на возможную «пятую колонну» внутри соперника, а затем врага на Балканах —
Австро-Венгрии. Последнее было особенно актуально в 20-е гг. в Коминтерне, который, вслед за советским партийным и государственым руководством, пытался опереться на хорватское национальное движение, дабы под лозунгом национального самоопределения добиться ликвидации монархического, враждебного СССР, Королевства СХС, созданного на идеологии родства славянских народов, и создания интернационалистской «балканской коммунистической федерации»1.
В 1920-е гг. Сталин принимал активное участие в выработке позиций советского руководства и Коминтерна и по отношению к Королевству СХС, и по отношению к раздираемой в 1920-е гг. противоречиями между так называемыми «правыми» и сторонниками кремлевской линии компартии Югославии, что было связано также и с внутриполитической борьбой в РКП(б) — ВКП(б), СССР и Коминтерне8. 15 апреля и 30 июня 1925 г. в журнале «Большевик» были опубликованы две «теоретические» статьи Сталина — «К национальному вопросу в Югославии» и «Еще раз к национальному вопросу». По его мнению, поспорить с которым могло себе позволить все меньшее количество не то что ученых, но и ближайших соратников, «суть национального вопроса состоит теперь в борьбе народных масс колоний и зависимых национальностей против финансовой эксплуатации, против политического порабощения и культурного обезличения этих колоний и этих национальностей со стороны империалистической буржуазии господствующей национальности» 9.
В 1924-1925 гг. не увенчались успехом попытки Кремля использовать в своих интересах лидера хорватского национального движения того периода и Хорватской республиканской крестьянской партии Стьепана Радича10. Только в 1940 г. были установлены дипломатические отношения между СССР и Югославией. До определенного момента немалую роль в формировании позиции официального Белграда сыграла позиция русской эмиграции в Югославии 11.
Режим короля Александра I Карагеоргиевича, установленный им в результате переворота 1929 г., в СССР называли «монархо-фашистской диктатурой». Но после прихода к власти в Германии в 1933 г. А. Гитлера изменяется советский взгляд на будущее Югославии. Кремль и Коминтерн, видя в ней возможный бастион против новой политики Германии, отказались от линии на развал Югославии с использованием для этого реально существовавших и обострявшихся внутренних межнациональных противоречий. На XVII съезде ВКП(б) в 1934 г. Сталин, в поисках новых пропагандистских основ политики СССР, направленной как против германского фашизма, так и активности русской эмиграции, после долгого перерыва вновь обратился к идее славянства: «Известно, что старый Рим точно также смотрел на предков нынешних германцев и французов, как смотрят теперь представители „высшей расы" на славян-
ские племена... Где гарантия, что претензии представителей нынешней ,зысшей расы" не повторят судьбы Древнего Рима, когда „не-римляне", т. е. все варвары объединились против общего врага и с громом опрокинули Рим?» 12. Свидетельством перемен в политике Кремля стал и VII конгресс Коминтерна, состоявшийся в 1935 г. «Правда», описывая торжественное открытие конгресса, отмечала, что «юго-восточная, отчасти центральная часть Европы» была представлена «преимущественно „славянскими странами": делегациями Югославии, Болгарии, Польши»13. Но вскоре руководство двух из этих трех партий — Польши и Югославии — оказалось объектом наиболее жестоких сталинских «чисток» в СССР.
Во второй половине 1930-х гг. наметился раздел Европы, символами которого стали Мюнхенский пакт 1938 г. и пакт Молотова-Риббентропа 1939 г. Это неизбежно вело к столкновению интересов Германии и СССР в Средней Европе и на Балканах. Поэтому 1939 год оказался переломным и для советской славистики. Помимо возникновения внешнеполитической целесообразности этот перелом стал возможным еще и потому, что в эти годы происходит и «очищение» от «вредной школы Покровского», одним из элементов которой было отрицание славянской идеи и славянских исследований. Создается сектор славяноведения в Инстиуте истории СССР в Москве; в Ленинградском отделении Института была также сформирована группа славяноведов. Наконец, на историческом факультете МГУ создается кафедра славяноведения14. Но развитие славяноведения, которое получило некоторую «индульгенцию», так же как и развитие остальных отраслей гуманитарного знания по-преж-нему определялось не закономерностями развития самой науки, а практическими — геополитическими и идеологическими — потребностями режима, установившего жесткие содержательные рамки и цензурные ограничения 15.
Советская власть начала постепенно отходить от интернационалистской идеологии «-психологии. Это привело к тому, что если не лега-лизовывалась, то исподволь использовалась значительная часть идейного наследия русского этнонационального сознания и государственного, имперского сознания в России XIX — начала XX в. в их консервативном варианте — А. А. Майкова, Н. Я. Данилевского, К. П. Леонтьева и др. (При этом сохранялась официальная негативная оценка этих деятелей и их взглядов.) Им и их единомышленникам было присуще отрицательное отношение к хорватам, которых они, исходя из геополитических обстоятельств, конфессиональных предпочтений и внешнеполитических интересов России, считали народом, недружественным России и русским, защищая от них «православных братьев» — сербов и черногорцев 16. Это возвращение в прошлое среди прочего было связано как с внешнеполитическими потребностями Кремля, так и с «социальной
трансформацией» ВКП(б) и государственного аппарата, в который «в большом количестве пришли малообразованные дети крестьян и рабочих», в полной мере сохранившие предрассудки своей среды», в частности — этнический национализм. Сыграли свою роль и личные этнона-ционалистические взгляды Сталина17.
Перепады и противоречия советской внутренней и внешней политики делали практически невозможным нормальное и систематическое изучение ни славянства, ни Югославии, ни Хорватии. Краткие упоминания славянства и Югославии в речах советских руководителей служили основой для газетных и журнальных статей и создавали то, что сейчас называется «общественным мнением». Кроме этого, по сути дела, единственным открытым источником и историко-аналитиче'ским материалом оставались статьи в энциклопедических словарях начала XX в. — Брокгауза и Ефрона, а также Гранат и в первом издании Большой советской энциклопедии середины 1930-х гг.18.
В «Опровержении ТАСС» от 10 мая 1940 г. решительно отвергались сообщения английской и французской печати о «переходе советской политики на рельсы панславизма», ибо, «по мнению ответственных советских кругов панславизм вообще, а в области внешней политики в особенности, есть насквозь реакционное течение, совершенно несовместимое с политикой советского государства»19.24 июня 1940 г. между СССР и Югославией были установлены дипломатические отношения20. В докладе председателя СНК СССР и наркома иностранных дел В. М. Молотова о внешней политике Советского Союза на сессии Верховного Совета СССР 2 августа 1940 г. об отношениях между СССР и Югославией говорилось: «Что касается балканских стран, то надо, прежде всего, отметить факт установления дипломатических отношений с Югославией. Если можно сказать, что не по нашей вине до сих пор отсутствовали дипломатические отношения между Советским Союзом и Югославией, то установление этих отношений теперь произошло по предложению правительства Югославии, которое было охотно принято Советским Союзом. Можно надеяться, что постепенно будут развиваться и наши экономические отношения с Югославией» 21.
После нападения Германии на СССР проблематика славянского братства в связи с политикой СССР занимала значительное место в советской политике и пропаганде. Это было связано и с планами восстановления Югославии как полиэтничного стабильного государства, и с обеспечением, учитывая этнический состав соседних государств, внешнеполитических позиций и территориальной целостности воссозданного государства после победоносного для Антигитлеровской коалиции ее окончания. «Славянская идея» в борьбе против германского нацизма, итальянского фашизма, их хорватских, сербских, словенских и босняц-
ких последователей и коллаборационистов, против агрессии, безусловно, играла этнозащитную роль и совпадала с тенденцией к сохранению обретенных в 1918 г. государственности и суверенитета, с борьбой за свободу и демократию, против фашистского «корпоративного государства». Но в то же время и в руках югославского правительства, и в руках партизан под командованием Йосипа Броза Тито, и в руках Москвы, и Коминтерна та же самая славянская идея могла выполнять и абсолютно противоположную — этнонаступательную (ассимиляция), этнонивели-рующую функцию (причем против славянских народов!), направленную одновременно и против свободы и демократии, на установление авторитарных или тоталитарных режимов.
СССР еще 3 июля 1941 г. заявил о непризнании законности расчленения Югославии Германией и ее союзниками и высказался за возрождение югославского государства, что совпадало с целями и королевского правительства в эмиграции, и Тито22. В ходе войны СССР и сам Сталин оказывали движению Тито как своим союзникам всестороннюю помощь и поддержку. Он нередко ссылался на ситуацию на территории Югославии в качестве примера сопротивления германской оккупации и героизма23. 11 апреля 1945 г. во время визита Тито в Москву был заключен договор о дружбе, взаимной помощи и послевоенном сотрудничестве между СССР и Югославией24. 15 января 1946 г. в Белграде был создан Славянский комитет (просуществовал до 1962 г.) и там же в декабре 1946 г. состоялся Славянский конгресс. В рамках подготовки конгресса советский политико-идеологиче-ский и пропагандистский аппарат попытался синтезировать «пролетарский интернационализм» и «славянскую идею», основывавшуюся на идеологии и психологии этнического национализма, для удержания господства СССР над странами Средней и Юго-Восточной Европы25.
На рубеже 1940-1950-х гг. завершилось «превращение ВКП(б) из дореволюционной и пореволюционной партии, верящей в возможность социального братства всех людей независимо от этнической принадлежности, в этнонационалистическую партию»26. В стране развернулась так называемая «антикосмополитическая» пропагандистская кампания. Помимо «антизападной», обусловленной «холодной войной», антидемократической и антилиберальной составляющей, одним из основных ее элементов стал антисемитизм. Главный удар идеологической и организационной «чистки» «пришелся по среднему, наибольшему в количественном отношении слою еврейской элиты —управленцам... а также по журналистам, профессуре, другим представителям творческой интеллигенции» 27. Проводилась эта кампания руками как ортодоксов-догматиков от «сталинского марксизма», так и просто беспринципных, безграмотных и бездарных карьеристов, стремившихся использовать ситуацию для того, чтобы занять то или иное «руководящее кресло».
11-16 марта 1949 г. состоялось расширенное объединенное заседание исторических кафедр в Академии общественных наук при ЦК ВКП(б). На нем было объявлено о выявлении «кучки безродных космополитов», «пытавшейся вести вредную работу на научно-историческом участке идеологического фронта». 17 марта эстафета разоблачений «историков-антипатриотов» была подхвачена закрытым партийным собранием исторического факультета МГУ. 25, 26 и 28 марта 1949 г. состоялось расширенное заседание Ученого совета исторического факультета МГУ, а затем 9 апреля в рамках конкретизации принятых решений состоялось и заседание кафедры истории южных и западных славян28.
В ходе этой кампании поруганию, оскорблениям и унижению подверглись многие ведущие советские историки, причем-отнюдь не только евреи по национальности. Это подтверждает история с научным руководителем В. И. Фрейдзона, С. А. Никитиным. В силу обстоятельств В.И. Фрейдзон был вынужден принять участие в этом собрании, где ему, как дисциплинированному члену ВКП(б), пришлось не только проголосовать за спущенное «сверху» решение, но и выступить с критикой своего руководителя. Впрочем, как справедливо отмечает М.Ю. Достать, если внимательно вчитаться в протокол собрания кафедры в целом, а также в некоторые отдельные выступления (в том числе и В.И.Фрейд-зона), то создается впечатление, что эта обязательная процедура была в значительной мере срежиссирована. Подлинные интеллигенты и порядочные люди, работавшие на историческом факультете МГУ, использовали те немногие средства самозащиты, которые интеллигенция могла противопоставить власти. (Эта этическая традиция и своеобразная политическая «контркультура» просуществовали вплоть до времен перестройки и гласности второй половины 1980-х гг.) Это было собрание с заранее обговоренной тематикой выступлений, многие из которых были попыткой (и, по-видимому, вполне успешной, поскольку С.А.Никитин, несмотря на тяжелую душевную травму, сохранил свою должность) увести собрание от огульного осуждения «жертвы» в сторону обсуждения собственно научных проблем, не затрагивая честь «обвиняемого» с тем, чтобы сохранить ему свободу и, вполне возможно, жизнь. В своем выступлении В. И. Фрейдзон лишь поддержал критические замечания, содержавшиеся в рецензии, уже опубликованной в журнале «Вопросы истории», на книгу «Документы к истории славяноведения в России» (М., 1948), предисловие к которой написал С.А.Никитин. От себя же он добавил, что «неправильно также утверждение С. А. Никитина о том, что Октябрьская революция прервала преграды единению славян. Наоборот, славянские связи были ослаблены в результате антисоветской пропаганды империалистов... В советское славяноведение надо внести новый революционный марксистский дух»29. То, что вынужденно и вымученно гово-
рил В.И. Фрейдзон и некоторые другие выступавшие, в том числе и декан Г. А. Новицкий, нельзя сравнить с пылом некоторых других преподавателей, студентов и аспирантов, которые выступали с идеологически окрашенными обвинениями и требовали продолжения расправы30. Это событие, как и весь период 1948-1953 гг., осталось в душе В. И. Фрейдзона незажившей раной, которая болела и много лет спустя.
Трудность положения молодого аспиранта заключалась еще и в том, что с середины 1948 г. в СССР была развязана и антиюгославская кампания. Постепенно назревавший еще в ходе войны и разразившийся в 1948 г. «конфликт Сталин — Тито» был обусловлен не только психологическим столкновением двух похожих личностей, не только разногласиями верхушек двух партий относительно «путей строительства социализма». Помимо того, что это был межгосударственный, межпартийный и межличностный конфликт, одной из его составляющих были и различия в толковании славянской идеи (российского, среднеевропейского и южнославянского — балканского). Первоначальные послевоенные планы Сталина использовать показавшую свою политико-психологическую эффективность в годы войны «славянскую идею» для закрепления господства СССР в Восточной Европе и международном коммунистическом движении после конфликта с руководством крупного славянского государства оказались неосуществимыми, и после начала в 1948 г. конфликта Сталина с Тито от них отказались, поскольку без Югославии никакое «славянское братство» было невозможно. Попытка Сталина соединить во внешней политике идеологию коммунизма и национализма окончилась неудачей вследствие объективных противоречий между славянскими государствами и коммунистическими режимами31.
Исследование, предпринятое В. И. Фрейдзоном и защищенное им в качестве кандидатской диссертации, было выполнено в труднейших условиях конца 1940 — начала 1950-х гг. Свирепствовала идеологическая инквизиция, когда многие архивы были практически недоступны, когда невозможны были научные поездки в Югославию, когда к хорватскому национальному движению относились с подозрением из-за создания во время Второй мировой войны профашистского государства НДХ (Ыега-у1Бпа Бпгауа Нгл^вка).
Начинающий ученый мог оказаться жертвой сразу нескольких кампаний — и борьбы с «космополитизмом», и борьбы с «бандой Тито — Ранковича», которую также обвиняли в «буржуазном национализме». Рискованной была и тема диссертации. Существовал риск быть обвиненным ортодоксальными демагогами в «ошибочном толковании» работ Ленина и Сталина по аграрному вопросу, в котором они применительно к славянским странам Средней Европы и Балкан специалистами не являлись, а официальная наука, подчиненная политике и пропаганде,
в те годы механически переносила их многочисленные «высказывания» и «указания» о России и на Австро-Венгрию, и на другие страны, исходя из того, что Россия и Советская Россия являются образцом для всего остального мира32. Могли В. И. Фрейдзону поставить в вину и то, что он был учеником «раскритикованного» С. А. Никитина.
Советская славистика в те годы по понятным политическим и психологическим причинам основывалась на противопоставлении славянских народов германским. Славянские народы выхватывались из контекста межнациональных взаимоотношений в Австрийской империи и Австро-Венгрии, и им приписывались исключительно «освободительные» устремления, в противовес «реакционным» австрийским и германским. Главным «источником» и историографическими произведениями в те годы для советских историков, специализировавшихся по Югославии, были высказывания Сталина и некоторых других советских вождей, печально известная справка «Фальсификаторы истории» и т. п.33. Впрочем, справедливости ради нельзя не упомянуть изданный в 1946 г. фундаментальный энциклопедический справочник «Балканы», который в условиях того времени носил относительно корректный с научной точки зрения характер34.
Источником служили и советские газеты и журналы, многие из которых спустя некоторое время отправлялись в «спецхран» (как, например, материалы о советско-югославском договоре о дружбе 1945 г. и о славянском конгрессе в Белграде 1946 г.), а также материалы заседаний Информационного бюро коммунистических партий 1948 и 1949 гг., в которых содержались грубая брань и безосновательные обвинения в адрес воспитанного в основном на советской идеологической и политической традиции руководства КПЮ и югославского государства35. Своеобразным «источником» была и газета «За социалистическую Югославию», выходившая на сербском языке в Москве якобы по предложению «группы югославских коммунистов, поддерживающих резолюцию Информбюро о положении в КПЮ»Зб, а на самом деле по решению советского руководства. На пальцах одной руки можно было сосчитать серьезные научные монографии по истории Хорватии второй половины XIX — начала XX в.37. Оригинальные источники же практически отсутствовали, и в тот период было очень трудно их отсутствие компенсировать материалами из дипломатического и военного архивов Российской империи38, а также весьма несовершенными переводами начала XX в. на русский язык некоторых трудов «австро-марксистов» — К. Реннера, О. Бауэра и др.
В это время, в отличие от предыдущего этапа развития славяноведения как в России, так и за рубежом, ограничивавшегося рамками филологии и медиевистики, его составной частью становятся исторические исследования, посвященные новой и новейшей, т. е. современной истории славянских народов и государств.
В 1956 г. В. И. Фрейдзон пришел в Институт славяноведения Академии наук и проработал в нем всю жизнь. Именно тогда, под влиянием благотворных перемен в советско-югославских отношениях — Белградской и Московской деклараций 1955-1956 гг., там начиналась работа над «Историей Югославии». Ему были поручены главы, посвященные истории Хорватии и Словении в конце XIX — начале XX в. Написанное им тогда во многом не утратило своего значения и поныне; двухтомник вышел в 1963 г.
В ныне широко известном и доступном каждому, а тогда закрытом докладе XX съезду «О культе личности Сталина и его последствиях» 25 февраля 1956 г. Хрущев перенес всю ответственность за советско-юго-славский конфликт лично на Сталина, что помимо изменений в советской внутренней политике объективно означало и шаг навстречу позиции Тито и СКЮ39. Изменилась и характеристика югославской «системы»: необходимо было преодолеть сложившийся в 1948-1953 гг. стереотип о том, что Югославия-де «не социалистическая страна». Н.А.Булганин заявил: «Мы увидели самое настоящее социалистическое государство: государство без помещиков, государство без капиталистов»40. К сожалению, дискуссии на тему «является ли Югославия социалистической страной» продолжались в ЦК КПСС и советском МИД вплоть до второй половины 1980-х гг.41. Тем не менее многие люди, несмотря на многолетнюю пропаганду и запугивания, «с симпатией относились к Югославии» и «с одобрением восприняли предпринятые Хрущевым шаги по нормализации советско-югославских отношений», — вспоминает М. С. Горбачев 42.
Однако и после «примирения» советско-югославские отношения развивались очень неровно, иногда достигая высокой степени обострения. На них сказывались события в Венгрии 1956 г., дискуссии вокруг новой программы СКЮ 1958 г. и другие события. Не была сказана вся правда о событиях 1948-1953 гг., не были открыты архивы. К сожалению, и до сих пор значительная масса документов того периода остается недоступной для исследователей. Политические и идеологические противоречия сохранялись; периоды улучшения отношений сменялись резкими «похолоданиями», что не могло не отражаться на условиях развития советской югославистики, делавшей первые самостоятельные шаги. Конечно, в 1950-1970-е гг. об истории Хорватии, шире — о кроатистике как о самостоятельной отрасли исторической, филологической и этнографической науки тогда никто и думать не мог. И препятствовала этому не только советская, но и официальная югославская идеология. В СФРЮ господствовала сформулированная Тито и его окружением концепция «братства и единства», весьма по своей природе близкая к советскому «пролетарскому интернационализму». Поэтому изучение политической и этнической истории хорватов как самостоятельного объекта исследо-
вания и в Белграде, и в Москве могло быть истолковано как пропаганда «буржуазного национализма».
Кроме того, и КПСС и Союз коммунистов Югославии по-прежнему считали историю делом идеологическим и ни на одно мгновение не ослабляли «особой бдительности на архивно-идеологическом фронте». А руководство обеих партий продолжало относиться друг к другу с недоверием. Советская партийно-бюрократическая номенклатура так до конца и не смогла смириться с идеологической и политической независимостью Югославии и ее лидера Тито, подсознательно рассматривая их существование как угрозу созданной в СССР «модели» социализма и советскому влиянию в мире, в особенности в странах Восточной Европы, входивших в СЭВ и Варшавский договор. Поэтому не удивительно, что новая редакция программы КПСС, принятая на XXII съезде КПСС в 1961 г., по своему внутреннему содержанию полемизировала с программой СКЮ. «Приговор» Кремля был однозначен: в ней нашла «наиболее полное воплощение идеология ревизионизма»43. Лишь заявление Тито в 1962 г. о том, что СКЮ стоит на стороне КПСС в ее споре с Коммунистической партией Китая, заставило несколько смягчить подобные оценки.
Научные поездки в Югославию и в 60-70-е гг. были крайне редки; нормальное общение с югославскими коллегами и свобода дискуссий также были весьма ограничены. Советские ученые-югослависты в те годы находились в трудной и профессиональной, и человеческой ситуации. «Оттепель» не растопила в СССР жесткие преграды идеологических и цензурных препятствий. Советским ученым приходилось преодолевать недоверие ко «всему югославскому», прочно утвердившееся в сознании партийного и государственного аппарата с 1948 г., преодолевать стереотип в отношении к хорватам, поскольку части НДХ участвовали в боях на Восточном фронте в СССР и многими воспринимались как «фашисты». Более того, на подсознательном уровне продолжало работать и стереотипное восприятие хорватов как католиков в отличие от «наших» — православных — сербов. Австро-Венгрия, в состав которой входили хорватские земли до 1918 г., также воспринималась исключительно как враг не только России, но и советской власти, поскольку принимала участие в Первой мировой войне и переговорах в Брест-Литовске 1917-1918 гг. В то же время между историками двух разных школ могли существовать и существовали и объективные различия в методологии исследования и в оценках тех или иных исторических процессов, событий и деятелей. Хотя в одном югославская и советская исторические концепции того времени были едины — их официальная задача состояла в том, чтобы обосновать легитимность и историческую закономерность возникновения югославского социалистического государства. При этом в подходе к изучению истории национальных движений южнославянских народов не-
вольно возникало противоречие: когда речь шла о Югославии после 1918 и, особенно, после 1945 г., негативную оценку получали, как правило, именно те их доблести, которые превозносились, когда речь шла о борьбе против монархии Габсбургов. Необходимо было и наладить контакты и взаимопонимание с югославскими, в том числе и хорватскими коллегами, также находившимися по отношению к СССР и советской науке в схожих условиях, независимо от того, искренне они принимали титовскую модель общественного устройства и идеологии, или нет. В. И. Фрейдзону решить эту нелегкую научную и этическую проблему удалось вполне. Многие его югославские коллеги независимо от взглядов и национальности стали его друзьями.
Важное место в его исследованиях заняли изучение социальной структуры в хорватских и словенских землях, проблема формирования хорватской нации в условиях сложных процессов этнической дифференциации, происходивших в землях южных славян, как в монархии Габсбургов, так и вне ее. Занимался он и изучением российско-хорватских связей, проявлений взаимной солидарности двух народов. Результаты его изысканий опровергают довольно распространенный в нашем обыденном сознании миф о том, что симпатии к России и русскому народу в XIX в. были исключительно уделом православных сербов, черногорцев и болгар, тогда как южнославянским народам католического вероисповедания подобная ориентация была якобы в корне чужда.
Итогом многолетней и кропотливой работы стала вышедшая в 1970 г. монография В. И. Фрейдзона, ставшая образцом для отечественных кроатистов и два года спустя защищенная автором в качестве докторской диссертации под названием «Борьба хорватского народа за национальную свободу». Уже само название труда свидетельствует о смелости и принципиальности автора: именно на 1971 г. пришелся период «хорватской весны», подвергшейся жесткой критике не только со стороны Тито, но и брежневского руководства. Период 1968-1971 гг. никак нельзя отнести к спокойным и плодотворным в советско-югославских отношениях. На них не могли не отразиться не только события 1968 г. в Чехословакии. Советские руководители все более открыто сравнивали Югославию с Чехословакией периода Пражской весны, упрекая Тито за поддержку А. Дубчека. Вовсю использовалась концепция «ограниченного суверенитета», которую Москва пыталась распространить и на Югославию. С советской стороны также активно критиковались планы конституционных реформ СФРЮ, а руководство ЦК СК Хорватии изображалось «западной агентурой». Распространялись слухи, что руководство Союза коммунистов Хорватии — лидеры «хорватской весны» якобы связаны с усташской эмиграцией. Власти в самой Югославии не забыли подписанную в 1967 г. виднейшими хорватскими интеллектуа-
лами «Декларацию о названии и положении хорватского литературного языка», которая шла вразрез с официальной доктриной о едином «сербско-хорватском языке»44. Л.И.Брежнев открыто предложил Тито «братскую помощь», что в терминологии тех лет было синонимом введения войск стран Варшавского договора. Однако Тито сумел сам «решить» проблему устранения от власти реформаторски настроенных политиков не только в Хорватии, но и в Словении, Сербии и других республиках 45.
И в то время, когда главный идеолог КПСС и «серый кардинал» ЦК М. А. Суслов выразил удовлетворение тем, что «югославские товарищи свели счеты с хорватским национализмом и его лидерами» 4б, в 1972 г. в Москве выходит книга о «борьбе хорватского народа за национальную свободу»! Монография В. И. Фрейдзона стала признанием в СССР не только существования хорватов как особого этноса и нации, но и ее особых политических устремлений, отличавшихся как от интересов сербов, так и от интересов общего югославского государства. Остается только предполагать, сколько нервных и душевных сил вместе с дипломатическим искусством пришлось приложить ее автору в различных отделах ЦК КПСС, чтобы в условиях жесткого идеологического контроля и цензуры добиться выхода ее в свет.
В научном отношении эта книга была во многом новаторской. В. И. Фрейдзону удалось постепенно преодолеть традиционно господствовавшее в отечественной (как дореволюционной, так и послевоенной, советской) славистике негативное отношение к хорватам и их национальному движению. В. И. Фрейдзон в своей исследовательской работе опирался не на идеологические и, тем более, пропагандистские схемы, а прежде всего на факты и материал источников, которые при внимательном прочтении позволяли сделать выводы, выходящие далеко за рамки «дозволенного». Хотя она была основана на марксистской методологии и посвящена периоду второй половины XIX в., сам ее материал позволял усомниться в постулатах официальной науки о примате классового перед национальным. В этой монографии было поставлено несколько общетеоретических вопросов, которые в глазах внимательного читателя касались не только государства Габсбургов, но и Российской империи и СССР, — национально-освободительное движение и революция, национал-либерализм и национал-радикализм, федерализм и централизм, общегосударственная идеология и этнический национализм, соотношение различных типов славянской идеи — югославизма и австросла-визма, с одной стороны, и хорватского национализма — с другой. Что касается последней проблемы, то был опровергнут имевший политическое происхождение тезис о том, что национальные движения южных славян, в частности хорватов, выступали исключительно за распад Австрийской империи.
Освоение собственно хорватской тематики стало для исследователя настоящим мостом, позволившим перейти к полноценному изучению целого комплекса более общих проблем истории монархии Габсбургов. Еще в 1967 г. в книге «„Дранг нах Остен" и историческое развитие стран Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы» выходит первая статья В. И. Фрейдзона (и одна из первых в отечественной историографии работ) о проектах федерализации Австрийской империи (с 1867 г. Австро-Венгрии) в 1860-1870-е гг. В сборнике «Развитие капитализма и национальные движения в славянских странах» (М., 1970), коллективном труде «Вопросы первоначального накопления капитала и национальные движения в славянских странах» (М., 1972) группа авторов во главе с В. И. Фрейдзоном обратилась к изучению взаимозависимостей между развитием экономики, изменениями в социальной структуре полиэтнич-ных обществ и формированием национальных движений, а также их последующей идейной эволюцией.
В 1976-1978 гг. отношение к Югославии в среде советских руководителей несколько изменилось к лучшему. Но затем пришли новые противоречия, связанные с вводом советских войск в Афганистан и ситуацией в Польше, что вновь оживило фантомы прошлого. Ни советские, воспитанные в духе сталинизма, ни югославские, вскормленные имевшим тот же фундамент «титоизмом», партийные руководители не хотели и не могли отрешиться от засевших в их подсознании глубокой подозрительности и недоверия друг к другу. Кроме того, сохранялись и объективные противоречия национально-государственных интересов. При этом проблема Югославии и «славянского братства» не присутствовала во внутриполитической борьбе в СССР, во всяком случае, не в той мере, как это было в конце 1940-х —начале 1960-х гг.
Ряд статей В. И. Фрейдзона конца 1970-х — начала 1980-х гг. был посвящен проблемам межформационных взаимосвязей, в частности переходу от феодальной народности к нации, периодизации и типологизации формирования наций у южных славян и других народов Центральной и Юго-Восточной Европы. Он писал также об идее славянской общности в XIX в., о специфике национальных движений славянских народов в революции 1848 г. в Австрийской империи, о соотношении социально-классового и национального начал, революционно-радикальных и умерен-но-реформистских тенденций в общественных и национальных движениях в монархии Габсбургов. При этом способность В. И. Фрейдзона к широким обобщениям неоднократно позволяла ему на основе сопоставления материала разных стран проводить типологические параллели между процессами формирования наций, модернизации общества, становления национальных движений, развития общественно-политической мысли в различных европейских регионах. Принципиально важная ста-
тья в этом смысле — «Переход от феодализма к капитализму в Западной, Центральной и Юго-Восточной Европе» (совместно с Т. М. Исла-мовым).
В 1970-1980-е гг. в Институте славяноведения и балканистики при самом активном участии В. И. Фрейдзона было предпринято издание многотомной серии «Центральная и Юго-Восточная Европа в эпоху перехода от феодализма к капитализму: Проблемы истории и культуры». Ее венцом стала двухтомная коллективная монография «Освободительные движения народов Австрийской империи» (М., 1980-1981), органично сочетавшая в себе разделы, посвященные истории отдельных земель и народов, с проблемно-тематическими главами, написанными на материале разных частей полиэтничного государства. "При этом национальные движения в Габсбургской монархии рассматривались в контексте всей социально-экономической, политической истории многонациональной империи, а также на фоне международных отношений в Европе (последнее немаловажно, ведь значение польского, венгерского национальных движений, как и национальных движений южнославянских народов, перерастало рамки отдельных государственных образований, во многих случаях эти движения становились фактором международной жизни). В. И. Фрейдзон был не только ответственным редактором этой коллективной монографии, но и душой и интеллектуальным центром исследования, много сделавшим для придания ему композиционной целостности. Ему принадлежит и ряд концептуальных разделов. Этот двухтомник и по сей день остается единственным не только в отечественной, но и мировой историографии комплексным (междисциплинарным) и сравнительно-историческим исследованием национальных проблем этого государства, охватывавшего практически весь регион Средней Европы и части Юго-Восточной Европы. С именем В.И. Фрейдзона, как и с именем его друзей, единомышленников и коллег И. С. Миллера и Т. М. Исламова, неразрывно связан расцвет исторических и междисциплинарных исследований в Институте славяноведения в конце 70-х — начале 90-х гг. В.И. Фрейдзон внес большой вклад в создание других коллективных трудов этой серии, изданных в 1981-1984 гг. Большое научное значение имела разработанная в них типологизация социальных структур народов Центральной и Юго-Восточной Европы, в основе которой лежало выделение наций и народностей с полной и неполной социальной структурой.
В. И. Фрейдзон впервые в отечественной историографии обращается к изучению истоков формирования боснийско-мусульманского этноса— проблема эта несколько позже, в 1990-е гг., неожиданно приобрела актуально-политическое звучание в свете событий, сопровождавших распад полиэтничной Югославии. К сожалению, статья «К истории боснийско-мусульманского этноса» вышла в сильно сокращенном цензурой
виде, и ее полный вариант, по-видимому, не сохранился. Но даже в урезанном варианте это исследование позволяет понять особенности этногенеза боснийско-мусульманского этноса, заключающиеся в оригинальном соединении славянского — этнического и культурного, и исламского — конфессионального и культурного компонентов. А исторические факты убедительно опровергают укоренившиеся в последнее время мифы и стереотипно якобы изначальной враждебности «цивилизаций», отождествляемых с конфессиональными общностями.
В дальнейшем В. И. Фрейдзон перешел от конкретно-исторических к теоретическим исследованиям, от изучения проблем истории одного народа к осмыслению исторического опыта и закономерностей развития всего региона Средней и Юго-Восточной Европы. Значительное внимание В.И. Фрейдзон уделял теоретическим проблемам использования методов этнологии в историческом исследовании. В этом контексте символичной стала его рецензия на монографию известного советского этнолога академика Ю.В.Бромлея «Современные проблемы этнографии»47. Эта монография, наряду с другими книгами того же автора, представляла собой хотя и обусловленную мировоззренческими, методологическими и цензурными рамками того времени, но все же попытку расширить границы официально принятой классовой типологии этнических общностей (род — племя — народность — нация), соединенной с примордиалистской теорией, ввести советскую науку в контекст мировых этнологических исследований48. В. И. Фрейдзону и его коллегам это позволило дальше развить концепции не только сравнительно-исторических, но и междисциплинарных исследований. Подобный подход позволил ему придать законченный характер концепции формирования наций у народов Центральной (Средней) Европы.
В. И. Фрейдзон занимался проблемами некоторых других территорий, входивших в состав монархии Габсбургов (например, социальной истории Воеводины — южной Венгрии). Не ограничиваясь южнославянской историей, он отдавал дань и богемистике, с занятиями которой когда-то начал путь в науке. В 1989 г. под его редакцией вышла коллективная монография «Чешская нация на заключительном этапе формирования. 1850г. — начало 70-х гг. XIXв.»; в 1991 г. была опубликована его статья о международной солидарности с чешским демократическим движением в 1848-1849 гг.
Пережив хрущевскую «оттепель» и брежневский «застой», проблема взаимоотношений с Югославией по наследству досталась М. С. Горбачеву. На пути ее решения в рамках «перестройки» он неизбежно столкнулся с необходимостью полного идеологического и политического примирения двух сторон и перевода их взаимоотношений в цивилизованное русло. Это случилось во время визита Горбачева в СФРЮ 14-18 марта 1988 г.49.
В начале 1990-х гг. ситуация для историков и славистов существенно изменилась. С одной стороны, пали цензурные и идеологические ограничения50. С другой стороны, славянский и югославский «факторы» вновь превратились в активные элементы советской, а затем и российской не только внешней, но и внутренней политики, которая искала новые опоры взамен утраченных 51.
С середины 90-х гг. XX в. в отечественный исторической науке начали появляться новые работы по истории Центральной и Юго-Восточной Европы, в которых их авторы продолжили лучшие традиции российского исторического страноведения. Возможность отказаться от навязываемых советским коммунистическим режимом идеологических догматов, снятие всякого рода «табу» и доступ к ранее неизвестным-документам — все это позволило поставить на повестку дня вопрос о необходимости создания «целостной картины мира» без искусственного замалчивания или, наоборот, выпячивания отдельных исторических событий или фигур. Ко всем этим работам применимо определение «впервые». Впервые в современной отечественной историографии стало возможным неполи-тизированное и неидеологизированное изложение истории народов и стран. Впервые произошел отказ от околонаучных «соображений» и недомолвок.
Но в этот же период на фоне распада СФРЮ в распадающемся массовом советском сознании происходит важная трансформация: иррациональная «югославофобия» части советского политического класса, начавшего превращаться в постсоветский, берущая свое начало в 1948 г. и прикрытая официально провозглашаемым «пролетарским интернационализмом», потерпела полное поражение. Но на смену ей, вместе с другими ожившими мифами, предрассудками и стереотипами российской и сербской идеологии и политики второй половины XIXв., пришло не менее иррациональное «сербофильство», основанное на «православии» и «славянской идее». В 1990-е гг. наблюдался новый подъем «славянского движения»: прошли славянские фестивали, создавались культурные фонды и проводились политические конференции. Эти мероприятия восходили к идеям «русской партии» 60-70-х гг. XX в.52:*
Исследуя этнические процессы и межнациональные отношения, до крайности запутанные в регионе Центральной (Средней) Европы и на Балканах, В. И. Фрейдзон избежал крайностей: для него были категорически неприемлемы как этнический национализм, так и этнический нигилизм. Он признавал этнос и нацию как субъект исследования и рассматривал формирование наций как длительный исторический процесс. А этнические процессы имеют свои законы и динамику, далеко не всегда совпадающие с законами и динамикой экономического развития, часто им даже противоречащие. В результате вместо реального знания в
советском и постсоветском сознании начали и продолжают возникать новые наукообразные мифы, лишая общество рациональной и реалистической оценки своего места, интересов и возможностей на новом этапе развития процесса национального самоопределения. Одним из примеров этого может служить оценка, данная даже просвещенными советниками Горбачева, рассматривавшими цели национальных движений несербских народов СФРЮ исключительно как сепаратизм и национализм в негативном, свойственном советскому научно-политическому лексикону значении этого слова53. Или же выдвигаемая некоторыми относящимися к либеральной части политического спектра современной России идея «отмены» национального самоопределения, что равносильно требованию отмены самой истории.
Распад СССР и его последствия привели к краху социального и национального сознания граждан России, и в особенности русских. Наше сознание, утратив социальную и государственную составляющие, оказалось деформированным. В нем оказалось нарушенным соотношение его форм и их функций. Причем особая тяжесть выпала на долю национального исторического сознания, часто воспринимаемого только как этноисторическое.
В этих условиях В. И. Фрейдзон не пошел по легкому и весьма популярному пути отказа от реальных достижений советской исторической науки и марксистского метода исследования, их замены под флагом «возвращения наследия утраченного прошлого», соединения этнона-ционалистических и геополитических концепций конца XIX — первой половины XX в. и подмены теории исторического процесса «конспирологией». Для него работа в 1990-е гг. была настоящим переосмыслением истории, переосмыслением сделанного ранее, а не простой «сменой флажков». Занимаясь историей Хорватии, он сумел, как это было присуще лучшим отечественным историкам-славистам, посмотреть на процесс со стороны, объясняя его причины, но не оправдывая его участников, к какой бы национальности или классу они ни принадлежали, не следуя инонациональной мифологии в противовес отечественной. В процессе исследовательской работы ему постепенно удалось раздвинуть границы советского политико-идеологического стереотипа, и Австро-Венгрию, как и национальные движения входивших в нее славянских народов, он рассматривал сугубо исторически, т. е. исходя не из более позднего результата, сквозь призму событий, случившихся уже после ее распада, а анализируя развитие самих этнополитических процессов. Он утвердился в своем взгляде и подходе к монархии Габсбургов не как на «тюрьму народов» и «врагу славянства», а как на сложный, исторически сложившийся и просуществовавший несколько столетий этнополитический организм, составной частью которого были национальные движения южнославянских
народов, далеко не всегда стремившиеся к революционному разрушению империи.
Его работы конца 1980-1990-х гг. посвящены в основном двум проблемам — хорватскому мифу в российском сознании и трагедии хорватской истории. Миф состоял в том, что-де хорватам-католикам якобы «имманентно» присуща враждебность к России. Трагедия же хорватского народа и идеи создания независимого хорватского государства состоит в том, что хорватское национальное движение в двух мировых войнах оказывалось в значительной мере на стороне Германии и ее союзников. Коммунистическое антифашистское сопротивление — Народно-освободительная борьба 1941-1945 гг., в которой активное участие принимали и хорваты, обыденным сознанием отечественного политического класса игнорировалось. А это позволило историографии победителей отождествлять, например, идею национального независимого хорватского государства с фашизмом. На самом же деле эта идея не имела и не имеет ни с «классическим» германским нацизмом, ни с идеологией хорватских «усташей» ничего общего. Ее возникновение обусловлено теми же историческими и этническими причинами, она обладает той же правовой легитимностью, что и идеи создания подобных государств у других народов, в том числе, например, и сербов.
После распада СССР между двумя основными направлениями в исторической науке, этнологии и политологии началась полемика, отражающая поиски в области методологии, и развернулось соперничество, связанное с общей идейно-политической борьбой в современном российском обществе. В.И. Фрейдзон принадлежал к направлению, пытавшемуся и пытающемуся осуществить на рациональных основах новое самоопределение россиян как нации и государства и русских как этноса. Для этого направления характерен региональный подход, основанный на идеях гражданского полиэтничного общества и целостности исторически сложившихся многонациональных государств. Принадлежащие к нему исследователи признают изменение характера этносов и интересов государств в ходе истории. Им чуждо возвеличивание одного этноса в ущерб другим и признание первичности коллективных прав в ущерб правам индивидуума. Анализируя события в СФРЮ и на постюгославском пространстве, они стремятся объяснить причины кризиса, распада и войны, объяснить закономерность интересов и целей национальных движений народов, живущих совместно в течение долгого исторического времени на одной территории и проживших семьдесят лет в одном государстве. Не отрицая значения «внешнего фактора», они подчеркивают, что Югославия распалась прежде всего в результате внутренних слабостей и противоречий54.
Нельзя не отметить и тот факт, что границы историко-географиче-ских регионов менялись не только по политическим соображениям, но и
в соответствии с развитием национального самосознания проживающих в них народов. Примером этого может служить новая самоидентификация словенцев и хорватов, причисляющих себя и свои независимые государства к Центральной (Средней) Европе. В. И. Фрейдзон вместе с Т. М. Исламовым внесли в эту полемику значительный вклад, обосновав закономерность возникновения историко-географических регионов и плодотворность их изучения55.
Накопленный опыт позволил ученому заняться теоретическими аспектами формирования наций в этом регионе в конце XVIII — начале XX в. В. И. Фрейдзон не утратил интереса и вкуса к собственно историческому исследованию. Главное место в творчестве В. И. Фрейдзона 1990-х гг. заняли его индивидуальные монографии, явившиеся итогом многолетних скрупулезных исследований. В 1993 г. вышла работа «Судьбы крестьянства в общественной мысли Хорватии XIX —- начала XX в. От консервативно-реформистских идей к программе крестьянской демократии. 1832-1914». Следующая монография В. И. Фрейдзона «Далмация в хорватском национальном возрождении XIX в. К истории юго-славизма и его неудачи» явилась первой в отечественной историографии и, безусловно, удачной попыткой нарисовать подробную картину исторического развития в Новое время Далмации, края, который издавна выполнял важные культурные функции, будучи своего рода связующим звеном между Балканами и романским Средиземноморьем. Небольшая монография «Нация до национального государства: истори-ко-социологический очерк Центральной Европы XVIII — начала XX в.» явилась плодом долгих размышлений над закономерностями нациооб-разования и формирования национальной государственности в Средней Европе, основанных на глубоком знании исторической конкретики. В них, как и в ряде статей, посвященных истории развития югославизма и его соотношения с узким этническим хорватским и сербским национализмом, ученый стремился переосмыслить исторический опыт южных славян, освободившихся после Первой мировой войны от инонационального гнета и создавших совместное государство, которое дважды в нашем столетии распадалось трагическим и кровавым образом56.
Выдающимся событием не только в отечественной, но и в мировой кроатистике стал выход в 2001 г. принадлежащей перу В. И. Фрейдзона «Истории Хорватии», охватывающий все века и периоды развития хорватов как народа и Хорватии как государства. В ней впервые в отечественной науке была представлена целостная концепция истории хорватов как народа и Хорватии как государства. Поскольку ее основные черты применительно к периоду конца XVIII — начала XX в. были описаны выше, обратимся к трактовке В. И. Фрейдзоном последнего на данный момент периода современной истории — создания независимого
государства Хорватии и завершения формирования хорватской нации — и как этноса, и как гражданской общности.
По мнению исследователя, в Хорватии, где сохранялись идейные традиции национальной государственности, активизировалось движение за достижение независимости, в котором наряду с умеренно-либеральным проявило себя и радикальное националистическое крыло, несущее свою долю ответственности за обострение конфликта с сербами. Хорватское общество, не только осознавшее бесперспективность преодоления хронического кризиса в условиях Югославии, но и напуганное опасностью захвата власти в СФРЮ сербскими националистами, увидело выход в программе Ф. Туджмана, сплотившей хорватов на национальной платформе. Касаясь болезненной проблемы сербско-хорватских противоречий, крайне остро проявившихся в 1990-е гг., В. И. Фрейдзон видел различие между хорватским и сербским национальными движениями, хотя во главе каждого из них стояли националисты. По его мнению, ввиду исключительно важного стратегического положения сербских анклавов открывалась перспектива такого территориального раскола Хорватии, который делал невозможным само существование этого государства как целого. Для Сербии, в отличие от Хорватии, угрозы разрушения государства в 1991 г. не было. Главную ответственность за распад СФРЮ и массовые кровопролития автор возлагает на сербских националистов во главе с С. Милошевичем, претендовавших на распространение своей власти на всю территорию СФРЮ (или, по крайней мере, на те территории, которые они считали «исконно сербскими»).
Драматические события последнего десятилетия на Балканах способствовали не только повышению интереса более широкой публики к историческим корням сегодняшних межнациональных конфликтов, но и вызвали к жизни огромную литературу, во многих случаях грешащую легковесностью и склонностью авторов к политической конъюнктурщине и далеко не всегда отвечающую серьезным научным критериям. Тем ценнее немногочисленные, но очень взвешенные и весомые выступления такого ведущего отечественного специалиста по истории стран и народов Центральной (Средней) Европы, как В. И. Фрейдзон. Его статьи об исторических истоках сербско-хорватского конфликта, об идеологиях югославизма и национального радикализма в землях южных славян, по другим актуальным проблемам современной науки публиковались в 1990-е гг. в отечественной научной периодике57.
В. И. Фрейдзон (1922-2004) был историком не только по профессии, но и по призванию. Он, действительно, жил и мыслил историей и беззаветно служил ей. Хотя он сам не был публичным человеком, любой мало-мальски профессиональный политик, аналитик или журналист не мог не опираться на результаты его исследований. Его заслуга и как слависта, и
как специалиста по истории Австрийской империи, просто как историка состоит в том, что ему удалось отделить историческую славистику от политики и идеологии, ввести ее в контекст современных этнополитических и региональных исследований, преодолеть определявшие ее развитие российские, советские и постсоветские мифы, предрассудки и стереотипы. Иными словами — выполнить призвание профессионального Историка. Именно В. И. Фрейдзону принадлежит честь создателя российской исторической кроатистки как отрасли научного знания.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Историки-слависты Московского Государственного университета. 1939-1979. М„ 1979. С. 114, 118.
2 Робинсон М. А. Судьбы академической элиты: Отечественное славяноведение (1917 — начало 1930-х годов). М., 2004.
3 ГоряиновА.Н. «Славянская взаимность» в трактовке советской историографии 1920-1930-х годов //Славянская идея: история и современность. М., 1998. С. 147.
4 См.: ГоряиновА.Н. «Славянская взаимность» в трактовке... С. 154; Аксенова Е. П. Очерки истории отечественного славяноведения. М., 2000. С. 28-39; РобинсонМ. А. Судьбы академической элиты... С. 384.
5 См., например: Политическая история русской эмиграции. 1920-1940. Документы и материалы. М., 1999. С. 7-69; Русский корпус на Балканах во время II Великой войны 1941-1945. СПб., 1999. С. 13-17; Joemoeuh М. Досел>аван,е руских избеглица у крал.евини СХС 1919-1924. Београд, 1996; Серапионо-ва Е. П. Российская эмиграция в Чехословацкой республике (20-30-е годы). М., 1995. С. 87-91.
6 Советско-югославские отношения 1917-1941 гг. Сборник документов и материалов. М., 1992; Улунян Ар. А. Коминтерн и геополитика: Балканский рубеж. 1919-1938. М„ 1997. С. 39-104.
7 См.: Национальный вопрос на Балканах через призму мировой революции. В документах центральных российских архивов начала — середины 1920-х годов / Ред. Р..П. Гришина. М„ 2000-2003. Ч. 1-2.
8 См., например: Сталин И. К национальному вопросу в Юго-Славии // Марксизм и национрьно-колониальный вопрос. Сборник избранных статей и речей. М., 1938. С. 151-154, 166-171; Национальный вопрос на Балканах. 4.2. С. 125, 167, 173, 288; Романенко С. А. Югославия, Россия и «славянская идея»... С. 155-178.
9 Сталин И. Еще раз к национальному вопросу. По поводу статьи тов. Семи-ча//Марксизм и национально-колониальный вопрос... С. 169.
10 Романенко С. А. Югославия, Россия и «славянская идея»... С. 167-172.
11 Об этом см., например: Струве П. Б. Дневник политика (1925-1935). М.; Париж, 2004. С. 232-233, 792-293 и др.; Русский корпус на Балканах. С. 15-16; Дьяков Ю.Л., Бушуева Т. С. Фашистский меч ковался в СССР. М., 1992. С. 352.
12 Сталин И. Отчетный доклад XVII съезду партии о работе ЦК ВКП(б) 26 января 1934 г. М., 1934. С. 32-33, 41, 45, 163-165.
13 Сумарокова М. М. Демократические силы Югославии. М., 1980. С. 154.
14 Историки-слависты... С. 180-184; Аксенова Е. П. Славянская идея и советское славяноведение перед Второй мировой войной // Славянская идея: история и современность. М., 1998. С. 160-172.
15 См., например: История советской политической цензуры. М., 1997; Горяе-ва Т. М. Политическая цензура в СССР. 1917-1991. М„ 2002. С. 162-274.
16 Подробнее об этом см., например: Романенко С. А. Югославия, Россия и «славянская идея»... С. 13-144.
17 См., например: Костырченко Г. В. Тайная политика Сталина. М., 2003. С. 25-42, 140-176; Митрохин H.A. Русская партия и движение русских националистов в СССР 1953-1985. М., 2003. С. 41-94; Вайскопф М. Писатель Сталин. М., 2001. С. 125-166; Романенко С. А. Югославия, Россия и «славянская идея»... С. 232-235.
18 См. также: Советско-югославские отношения 1917-1941 гг. Сборник документов и материалов. М., 1992; Отношения России (СССР) с Югославией. 1941-1945. М„ 1998.
19 Документы внешней политики. XXII (1). М., 1998. С. 253.
20 Там же. С. 369-370.
21 Советско-югославские отношения 1917-1941... С. 276.
22 Гиренко Ю. С. Сталин и Тито. М., 1990. С. 272.
23 См., например: Сталин И. О Великой Отечественной войне Советского Союза. М„ 1947. С. 31,53.
24 Отношения России (СССР) с Югославией... С. 433-435.
25 Достань М. Ю. Славянский конгресс в Белграде в 1946 г. // Славянские съезды Х1Х-ХХ вв. М., 1994. С. 128-142.
26 Митрохин Н. А. Русская партия... С. 41.
27 Костырченко Г. В. Тайная политика Сталина. С. 508, 518.
28 Костырченко Г. В. Тайная политика Сталина. С. 581; Достань М. Ю. С. А. Никитин и кампания борьбы с космополитизмом на Историческом факультете МГУ // Профессор Сергей Александрович Никитин и его историческая школа. Материалы международной научной конференции. М., 2004. С. 31-32.
29 Досталь Ы. Ю. С. А. Никитин и кампания... С. 33-35, 39.
30 Там же. С. 34^13.
31 Подробнее о структуре и элементах сознания И. В. Сталина см., например: Вайскопф М. Писатель Сталин. С. 91, 123, 139, 152-155, 181, 244 и др.; Илизаров Б. С. Тайная жизнь Сталина. М., 2003.
32 См., например: Справочный том к полному собранию сочинений В, И. Ленина. М., 1978. Ч. 1. В работах Маркса, Энгельса и Ленина Хорватия и хорваты упоминаются очень редко, но очень большое внимание уделяется Австрийской и Австро-Венгерской империи в целом.
33 См., например: Фальсификаторы истории (историческая справка). М., 1952. С. 67, 70; Сталин И. В. Речь на предвыборном собрании избирателей Сталинского избирательного округа г. Москвы 9 февраля 1946 г. М., 1946. С. 11; Маленков Г. М. Отчетный доклад XIX съезду партии о работе Центрального комитета ВКП(б). М., 1952. С. 23, 28.
34 Балканы / Ред. Ф. Н. Петров. М., 1946.
35 См., например: Стопин И. О Великой Отечественной войне...; Фальсификаторы истории...; СталинИ. Экономические проблемы социализма в СССР. М., 1952; Информационное совещание представителей некоторых компартий в Польше в конце сентября 1947 г. М., 1948; Совещание информационного бюро коммунистических партий в Венгрии во второй половине ноября 1949 г. М., 1949; и др.
36 Советский фактор в Восточной Европе. 1944-1953. Документы. 1949-1953. М„ 2002. Т. 2. С. 87-88.
37 См., например: Филиппов М. Хорваты. СПб., 1890; Кулаковский П. А. Иллиризм. Варшава, 1894; Политический строй современных государств. СПб., 1905. Т. 1-Й; Венгерско-хорватское соглашение 1868 г, Краткий исторический очерк и перевод с примечаниями. СПб., 1910; Формы национального движения в современных государствах. СПб., 1910. Т. I—II; Крюков H.A. Славянские земли. Сельское хозяйство в славянских землях в связи с общим развитием этих стран. Пг., 1914. Т. 1; Погодин А. Л. Славянский мир. Политическое и экономическое положение славянских народов перед войной 1914 года. М., 1915; и др.
38 См.: Горяева Т. М. Политическая цензура... С. 308.
39 Доклад Н. С. Хрущева о культе личности Сталина на XX съезде КПСС. Документы. М., 2002. С. 97-98. Также см.: Реабилитация: как это было. Документы президиума ЦК КПСС и другие материалы. Март 1953 — февраль 1956 г. М„ 2000. С. 378-379.
40 Аксютин Ю. Хрущевская «оттепель» и общественные настроения в СССР в 1953-1964 гг. М„ 2004. С. 115.
41 О перипетиях советско-югославских отношений в 1950-е — начале 1960-х гг. см. публикации последних лет: Президиум ЦК КПСС. 1954-1964/ Глав. ред. A.A. Фурсенко. М., 2003. Т. I. Черновые протокольные записи заседаний. Стенограммы; Президиум ЦК КПСС. 1954-1964/Глав. ред. A.A. Фурсенко. М., 2006. Т. 2. Постановления 1954-1958; КПСС и формирование советской политики на Балканах в 1950-х — первой половине 1960-х гг. Сборник документов / Отв. ред. Н. Г. Томилина. Салоники, 2003.
42 Горбачев М. С. Жизнь и реформы. М„ 1995. Кн. 2. С. 380.
43 Коммунистическая партия Советского Союза в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. 1961-1965. М., 1986. Т. 10. С. 111.
44 Deklaracija о hrvatskome jeziku s prilozima i deset teza. Drugo izdanje. Zagreb, 1991.
45 Об этом периоде в истории Югославии и ее отношениях с СССР см., например: Романенко С. А. Югославия, Россия и «славянская идея»... С. 352-374; Черняев A.C. На Старой площади. Из дневниковых записей // Новая и новейшая история. 2004. № 5. С. 129; Dabcevic-Kucar S. '71: hrvatski snovi i stvarnost. II. Zagreb, 1997. S. 601-603.
46 Dabcevic-KucarS. '71: hrvatski snovi... S. 602-603.
47 Бромлей Ю. В. Современные проблемы этнографии. (Очерки теории и истории). М., 1981. Рец. см.: Фрейдзон В. И. К теории этнических процессов // Советское славяноведение. 1981. № 5.
48 См., например: Академик Ю. В. Бромлей и отечественная этнология. 1960-1990-е годы. М., 2003. См. также: Коротеева В. В. Теории национализма в зарубежных социальных науках. М., 1999.
Подробнее об этом см.: РоманенкоС.А. «Перестройка» и/или «самоуправленческий социализм»? М. С. Горбачев и судьба Югославии // Славянский альманах 2006. М., 2007. С. 171-209.
50 Горяева Т. М. Политическая цензура... С. 366-379.
51 Подробнее об этом см.: РоманенкоС.А. Югославия, Россия и «славянская идея»... С. 510-545.
52 Митрохин Н. Русская партия... С. 548-565.
53 См., например: Шахназаров Г. X. Цена свободы. Реформация Горбачева глазами его помощника. М., 1993. С. 102, 104; Грачев А. С. Кремлевская хроника. М., 1994. С. 182, 210.
54 Фрейдзон В. И. История Хорватии. СПб., 2001. С. 270-281. См. также: Балканы между прошлым и будущим / Ред. А. А. Язькова, Б. А. Шмелев. М., 1995; Россия на Балканах / Ред. И. Я. Кобринская, Ш.Т^рнетг. М., 1996; Мартынова М. Ю. Балканский кризис: народы и политика. М., 1998; Рома-ненко С. А. Югославия: История возникновения. Кризис. Распад. Образование независимых государств. Национальное самоопределение народов Центральной и Юго-Восточной Европы в XIX-XX вв. М., 2000; Задохин А. Г., Низовский А. Ю. Пороховой погреб Европы. Балканские войны XX века. М., 2000; Юго-Восточная Европа в эпоху кардинальных перемен / Под ред. A.A. Язьковой. М., 2007; др.
55 Исламов Т., Фрейдзон В. Средняя Европа — миф, плод воображения или реальность? // Европейский альманах. История. Традиции. Культура. М., 1992. С. 119-133. Австро-Венгрия: опыт многонационального государства/ Отв. ред. Т.М.Исламов, А.И.Миллер. М., 1995; Центральная Европа как исторический регион / Отв. ред. А. И. Миллер. М., 1996; Австро-Венгрия: интеграционные процессы и национальная специфика / Отв. ред. О. В. Хаванова. М„ 1997.
56 См.: На путях к Югославии: за и против. Очерки истории национальных идеологий югославянских народов. Конец XVIII — начало XX в. М., 1997.
57 Хорваты: трудный путь к независимости (XIX-XX века) // Общественные науки и современность. 1999. №4; О хорватской историографии 1950-1980-х гг. по национальной идеологии // Славяноведение. 1999. № 5.
