CC BY
17
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
ИНСТИТУТ НАУЧНОЙ ИНФОРМАЦИИ ПО ОБЩЕСТВЕННЫМ НАУКАМ
СОЦИАЛЬНЫЕ И ГУМАНИТАРНЫЕ
НАУКИ
ОТЕЧЕСТВЕННАЯ И ЗАРУБЕЖНАЯ ЛИТЕРАТУРА
РЕФЕРАТИВНЫЙ ЖУРНАЛ СЕРИЯ 8
НАУКОВЕДЕНИЕ
2
издается с 1973 г. выходит 4 раза ■ год индекс РЖ 2 индекс серии 2,8 рефераты 96.02.001-96.02.034
МОСКВА 1996
укой у искусства. 4. Таксономия возникла как продолжение логики классификации, разработанной впервые Аристотелем и Платоном. Во многих отношениях этот стиль служит фундаментом всей естественной науки, позволяя устанавливать сходство и различия между феноменами. 5. Вероятностный и статистический анализ стал достижением XVII в. Этот стиль приобрел элегантность и зрелость, когда, как сказал Б. Паскаль, неопределенность покорилась Разуму благодаря найденным способам вычисления вероятности события. 6. Анализ исторического происхождения был введен в практику древними греками. Суть его состоит "в изучении причинного исторического развития природы и человека, в котором прошлое может быть выведено из наблюдений за закономерностями настоящего, а настоящее может быть объяснено как развитие этого прошлого" (с. 237). Этот метод был усовершенствован в XVII в. прежде всего Г. Лейбницем.
Естественные науки не развивались как монолитная система, поэтому научный прогресс имеет не линейный характер, скорее он напоминает по своей форме ветви, растущие на различных уровнях и в разных направлениях. Научные постулаты и предположения на разных уровнях с методологической точки зрения имеют разную степень достоверности, точно также отличаются и способы их проверки. Но в то же время природа остается постоянной в своих принципах.
Наука, как отмечает автор в заключение, освободила нас от грубой зависимости от природы. "Мы можем восхищаться уникальностью европейского научного мышления как великим интеллектуальным подвигом человечества: восхищаться его красотой и элегантной экономичностью, сочетанием творческого воображения и точного расчета, загадочным следованием математики за природой и, наоборот природы за математикой... "(с. 238).
Т. В. Виноградова
96.02.014. ЛАБИНГЕР Дж. А. НАУКА КАК КУЛЬТУРА; ВЗГЛЯД ИЗ ЧАШКИ ПЕТРИ.1
LABINGER J. A. Science as culture: A view from the Petri dish // Social studies of science. — L., 1995 .— Vol. 25, N2.-P. 285-306.
Автор — американский ученый (специалист в области неорганической химии и катализа), пытается понять, почему в социологических исследованиях науки ученые-естественники практически не принимали участия. Свою цель он видит в налаживании диалога между этими двумя культурами: учеными-естественниками и представителями гуманитарных и социальных наук.
1 Чашка Петри — предмет лабораторной посуды. — Прим. реф.
"Для ученого, занятого лабораторными исследованиями, наука — это работа; все другое (включая теоретизирования вокруг научной деятельности) остается для уикендов; эти две сферы никогда не пересе каются" (с. 285). История и философия науки немного смогли предложить, что повлияло бы на повседневную практику научных исследований. Но в последние двадцать лет появились программы, называемые по-разному: "социология научного знания" (СНЗ) или "культурологические исследования науки", которые пытаются сосредоточиться на реальной практике проведения научных исследований. Познакомившись с работами этого направления, автор, по его словам, был поражен двумя обстоятельствами. Во-первых, хотя описание отдельных случаев из научной практики и содержат много интересных и смелых наблюдений, тем не менее итоговое описание того, как делается наука, почти всегда резко отличается от его собственного понимания. Во-вторых, в этих исследованиях не принимают участия собственно ученые-исследователи, вопреки постоянно подчеркиваемой важности междисциплинарного подхода, который якобы и делает возможным социологические и культурологические исследования науки (с. 286).
Последний факт, по мнению автора, частично объясняется принципиальными различиями в занимаемых позициях. Социологи имеют собственные представления о роли науки в обществе и о роли общества в науке; соответственно ученые-естественники выступают для них лишь в качестве объекта исследования. Положение ученых в данном случае, если утрировать, напоминает положение подопытных морских свинок (с. 287).
Автор апеллирует к работе известного английского социолога науки Г. М. Коллинза, содержащей детальное описание попытки воспроизвести конструкцию лазера нового типа, в ходе которой он и ученые-физики действовали совместно, выполняя определенные операции. Однако когда дело дошло до анализа их деятельности, Коллинз предпочел действовать изолированно от своих коллег-физиков. Давая свою интерпретацию событиям, Коллинз замечает: "Ученые не принимают такого типа описаний хода эксперимента, который я дал" (цит. по: с. 288). Возражая Коллинзу, автор отмечает, что его позиция напоминает позицию микробиолога, утверждающего, что "бактерия невосприимчива к антибиотику, который он использовал". А почему не допустить, что это сопротивление вызвано тем, что описание Коллинза было неполным или искаженным?
Если представители СНЗ ничему не учатся у ученых (кроме того, что социолог узнает о своих испытуемых), могут ли по крайней мере ученые что-нибудь почерпнуть у социологов? С точки зрения Коллинза, ответ должен быть отрицательным. По его словам, "ученые, работающие за лабораторным столом, должны быть наивными реа-
листами — только в этом случае они смогут справиться со стоящими перед ними задачами" (цит. по: с. 288). Коллинз добавляет: "В определенном смысле социальный взгляд на науку бесполезен для ученых — он способен лишь ослабить ту силу, которая движет стремлением делать открытия" (цит. по: с. 288). Очевидно, полагает автор, что любая программа или философия, которая предписывает значительной части своей потенциальной аудитории игнорировать ее, должна вызывать подозрение (с. 289).
Что же сами ученые обо всем этом думают? Судя по всему, большинство из них об этом вообще не думает. Существует мнение, что "философия науки столь же полезна ученым, как орнитология птицам" с. 289). Однако две недавно вышедшие книги, написанные учеными одна — физиком С. Вейнбергом1, другая — биологом Л. Волпертом2 в первую очередь для широкой публики, тем не менее касаются проблем СНЗ. С. Фуллер — английский социолог науки, в рецензии на эти книги выделяет несколько общих для них тем. Первая — это идея о том, что ученые по складу своего мышления и методологическому подходу фундаментальным образом отличаются от представителей любых других областей. Фуллер не согласен с этим тезисом, и автор с ним солидарен. Если СНЗ и удалось что-нибудь доказать, так это, что ученые-естественники ничем принципиально не отличаются ни в социальном, ни в интеллектуальном, ни в риторическом или ином смысле от представителей других дисциплин. Из чего, однако, Коллинз делает смелый вывод: "Тщательное описание поведения ученых приводит к мысли о том, что наука начинает выглядеть как любая другая область практической деятельности ... Это ставит ее в один ряд с другими сферами культуры" (цит. по: с. 290).
Вторая общая тема — это, как кажется Вейнбергу и Вольперту, враждебное отношение СНЗ к науке. Действительно, как отмечает автор, при чтении работ по СНЗ остается ощущение некоей агрессивности, однако трудно предположить, чтобы социологи, с такой скрупулезностью проводящие свои исследования, ненавидели своих героев.
Третья тема, особенно интересующая автора, — это роль релятивизма в СНЗ, или как Фуллер формулирует эту проблему: "авторов указанных книг поражает и возмущает, как исследователи науки могут отрицать эпистемологическую уникальность науки" (цит. по: с. 290). Именно здесь, по миеиию автора, и лежит основная причина до сих пор не преодоленного барьера между СНЗ и естественной
1S. Weinberg. Dreams of a final theory: The search for the fundamental law* of nature. — N.Y., 1992 . — Привел, по реф. источнику, с. 303.
JL. Wolpert. The unnatural nature of science: Why science does not wake (common) sense — L., 1992 .— Привел, по реф. источнику, с. 303 .— Прим. реф.
наукой. Несмотря на определенный интерес, который представляют для ученых социальные и культурологические исследования науки, ни Вейнберг, ни Вольперт, равно как и большинство ученых, не смогут согласиться с тем, что "остается сделать один шаг от этих полезных исторических и социологических наблюдений до радикального положения, согласно которому содержание научных теорий, получивших признание, определяется социальными и историческими условиями, в которых эти теории служили предметом переговоров между учеными" (с. 290). Подобный радикализм разделяется не всеми представителями СНЗ, но он достаточно широко распространен. Почему ученые находят такие выводы неприемлемыми?
Большинство ученых не устраивает та роль,.которая отводится Природе (или реальности, или объективному миру) в определении содержания научного знания. Следующая цитата из работы Ф. Китчера (Richer) — одного из представителей СНЗ, отражает достаточно умеренную позицию: "глубинный смысл социологической критики состоит в том, что социальные силы, которые действуют в науке, — правила достижения консенсуса, переговоры с коллегами, процесс профессиональной подготовки и процессы социализации внутри более широкого сообщества — оказываются достаточно эффективными, что таким фактором, как природа, можно пренебречь" (цит. по: с. 291).
Подобный тезис в программе СНЗ можно интерпретировать: 1) как методологическое требование; 2) как эмпирический вывод из исследований; 3) как догму. Фуллер настаивает на первой интерпретации и протестует против последней. По словам Фуллера, "релятивизм — это не эпистемологическая доктрина на пару, скажем, с рационализмом или реализмом. Скорее это методологическая эвристика, изобретенная для борьбы с предрассудками, свойственными самим исследователям науки" (цит. по: с. 291).
Однако большинство сторонников СНЗ релятивизм трактуют как эмпирический вывод из собственных исследований. Но обоснован ли он? Ведь очевидно, как подчеркивает автор, что недостаточно показать значимость социальных факторов, чтобы делать заключение о незначимости такого фактора, как Природа. Представители СНЗ не могут не замечать уникальности науки, хотя и интерпретируют ее в соответствии с собственным подходом. Так, И. Хакинг (Hacking) отмечает: "если модные литературные теории отстаиваются с меньшим упорством, чем, скажем, модные химические теории, так это, скорее, предмет социологического изучения. Это не признак того, что химия обладает лучшим методом или что она ближе к истине" (цит. по: с. 292). Сторонники СНЗ все же признают, что научной культуре свойственны большее единство и универсализм, хотя и пытаются объяснить это в терминах социальных факторов. В таком случае, почему это объяснение не приложимо к любой области культуры? Почему в естественных
науках споры в конечном итоге завершаются и достигается согласие, тогда как дебаты о науке как о социальном институте идут до бесконечности, не приходя ни к одному общему выводу? "Возможно отрицание "очевидного" объяснения — что научную культуру отличает большее единство и универсальность как раз потому, что на нее накладывает ограничение Природа — носит все же чисто догматический характер?" (с. 292).
В пользу того же тезиса о социальном конструировании знания сторонники СНЗ приводят еще одну систему аргументов. По мнению Фуллера, "можно говорить не только о логической возможности существования альтернативной науки, радикально расходящейся с нашей собственной; скорее важен тот момент, что современная наука — это продукт следования по одной из нескольких троп, которые были равно доступны в некоторой точке нашей собственной истории" (цит. по: с. 293). В качестве примера Фуллер ссылается на исследование С. Шэй-пина и С. Шэффера , посвященное противостоянию Р. Бойля — экспериментатора, в полной мере соединившего философско-теоретическую традицию с экспериментальной, и Т. Гоббса.
Шэйпин и Шэффер критикую "вигистскую историю" (Whig history), когда то, что произошло в прошлом, интерпретируется в терминах того, что нам известно сейчас. Но избегая одной крайности, не впадаем ли мы в другую? — спрашивает автор. Возможно не все дороги ведут в Рим, но демонстрация имевшихся в прошлом развилок вряд ли доказывает, что то, к чему мы пришли, всего лишь "историческая случайность". Шэйпин и Шэффер проводят аналогию между фундаментальными научными спорами и военными сражениями. Исход сражения зависит от множества обстоятельств, в том числе и случайных, а от него нередко зависит весь ход дальнейшей истории. Приблизительно то же самое происходит и в науке. Но, возражает автор, мы не можем вернуться к тому же сражению через пять лет, когда на стороне побежденного окажется более мощное оружие. Иная ситуация в науке: нередко научные споры возобновляются с появлением новых или усовершенствованных методов. "Предположение о том, что если бы Гоббс был более умелым в привлечении союзников и выиграл бы спор с Бойлем, у нас сегодня не было бы вакуумных химчисток, малоубедительно" (с. 294).
При разрешении научных споров мы не располагаем независимым способом, который позволил бы однозначно определить, действительно ли тот вывод, к которому удалось придти, вереи. Однако существует по крайней мере один эмпирический аргумент (единство науки в ка-
1 Shapin S., Schaffer S. Leviathan and the air-pump: Hobbes, Boyle, and the ' expérimental life.— Princeton, 1985 .— Привел, по реф. источнику, с. 304 .— Прим. реф.
ждый данный момент), свидетельствующий о том, что состояние нашего знания в конечном итоге на самом деле определяется Природой.
Сторонникам СНЗ свойственна общая тенденция серьезно недооценивать степень, в которой новое знание надстраивается над существующим. Эта недооценка проявляется, помимо всего прочего, чрезмерным подчеркиванием различий и увлечением противопоставлениями: внимание уделяется отдельным наукам, но не науке в целом, нормальная наука противопоставляется научным революциям, передний фронт исследований — изложению знаний в учебниках, открытие — обоснованию и пр. Все это имеет некоторый смысл: но слишком акцентируя различия, можно нарушить целостность картины. Например, известный социолог С. Коул (Cole) пишет: "Ядро принятого знания в науке состоит из небольшого набора теорий, аналитических методик и фактов... Передний^фронт исследований — это место, где создается новое знание... Социальный характер знания в этих двух составляющих различается драматически. Если посмотреть только на ядро знания и на то, что ученые говорят о нем, можно сделать вывод, что традиционные описания науки вполне адекватны, что же касается переднего фронта исследований, то здесь трудно найти подтверждение традиционным представлениям" (с. 296).
Ключевое слово в данном случае, считает автор, "небольшой". Если на самом деле существует только ядро принятого знания, тогда легко заключить, что интерпретация работ на переднем фронте будет относительно неограниченной, и поэтому верования, возникающие здесь, имеют преимущественно или даже исключительно социальное происхождение. Но существует и противоположная точка зрения, с которой автор не совсем согласен, но считает более близкой к истине. "Если взглянуть на всю совокупность научного знания, накопленного веками, можно заметить, что немалая часть его практически достигла состояния завершенности. Под этим имеется ввиду, что экспериментальная и теоретическая база некоторых наших фундаментальных знаний столь широка, что внесение в это знание значимых изменений становится маловероятным... " (цит. по: с. 296). При такой оценке соотношения накопленного знания и новых исследований представления о социальном конструировании научного знания становятся гораздо менее убедительными.
Каким образом можно наладить сотрудничество между СНЗ и естественными науками? Совершенна очевидно, что представители СНЗ могли бы принять участие в "проектах, направленных на усовершенствование практики науки, а также управления наукой как на микро-, так и макроуровне" (с. 299). Относительно управления науки вопрос ясен, известно, что голос ученых не может быть'единственным при решении вопросов, связанных с распределением ресурсов, или в по-
литических дебатах по таким проблемам, как глобальное потепление, озоновые дыры и пр.
Роль СНЗ в усовершенствовании практики проведения исследований гораздо более проблематична. По мнению некоторых социологов науки, знание СНЗ в лучшем случае не будет иметь значения, а возможно даже повредит ученому в его повседневной работе. По словам Коллинза, "оглядываясь назад, мы видим все наши научные ошибки, мы видим, как можно было бы их избежать, но это не помогает справляться с сегодняшними проблемами" (цит. по; с. 299). Автор удивлен такой позицией. Если научная практика действительно переполнена, как утверждают сторонники СНЗ, непроверенными конвенциями, недоказанными допущениями и закрытыми "черными ящиками", почему же не будет полезным привлечь внимание ученых к ним? В качестве классического примера "черного ящика" автор приводит методику рентгеноструктурного анализа для определения атомно-молеку-лярного строения кристалла, когда номинальные результаты, существующие лишь на экране компьютера, учеными воспринимаются как истинные, не нуждающиеся в коррекции. В результате такого отношения было опубликовано немало статей, содержащих грубые ошибки. Недавно возник небольшой спор относительно якобы нового феномена (bondstretch isomerism); проводились экспериментальные работы, выдвигались теоретические объяснения прежде чем было показано, что этот артефакт, возникший в результате слишком буквальной трактовки результатов кристаллографии. Необходимость проводить границу между непосредственно наблюдаемыми "картинками" (сложными узорами на экране осциллоскопа, показаниями детекторов и пр.) и результатами, стоящими за ними, стало общим местом в литературе по СНЗ. Ученые безусловно об этом знают, но возможно им не помешает лишнее напоминание (с. 300).
Возможную роль СНЗ в совершенствовании научной практики на макроуровне автор иллюстрирует на примере известного случая с открытием "холодного ядерного синтеза" (cold fusion), оказавшемся ошибкой (однако на эти исследования было истрачено в США около 25 млн. долл.). Несколько описаний этого случая с позиций СНЗ уже появилось. В них подчеркивается, что эта ситуация вовсе не из ряда вон выходящая, что она обычна для научной практики и что ученые должны быть готовы к ведению подобных дискуссий.^Высказываются сожаления, что усилия СНЗ оказались тщетны, опыт, накопленный ею, не был использован. Но автор не согласен с тем, что этот случай "обычен для науки", тогда можно сказать, что "уотергейт" — это обычная практика правительства, а вторая мировая война — это "обычная практика международных отношений". В то же время он согласен, что необходимы более совершенные методы ведения таких дебатов. Однако
9-1005
96.02.015-020
66
СНЗ не в состоянии справиться с такой задачей самостоятельно, поскольку социологам не хватает детального знания научных проблем, о которых идет речь (с. 301).
Но для того чтобы ученые и социологи приняли участие в совместных проектах, должно быть достигнуто понимание общности интересов обеих сторон. Кроме того, ученых-естественников необходимо убедить в потенциальной ценности такого сотрудничества. СНЗ в этом не преуспеет, если не откажется от своих наиболее радикальных тезисов, в частности от релятивистских концепций, и не перестанет убеждать ученых, что они не понимают того, чем они занимаются.
Автор в заключение выражает надежду, что в "ближайшем будущем мы увидим представителей СНЗ, готовящихся к сотрудничеству с учеными-естественниками, а не подбирающих снаряжение для встречи с аборигенами" (с. 302).
Т. В. Виноградова
96.02.015-020. СОТРУДНИЧЕСТВО И ДВЕ КУЛЬТУРЫ: ОТВЕТЫ Дж.А. ЛАБИНГЕРУ (Сводный реферат).
96.02.015. COLLINS Н. М. Cooperation and the two cultures: Response to Labinger // Social studies of science.— L., 1995 .— Vol. 25, № 2 .— P. 306-309.
96.02.16. FULLER S. From Pox to Pax? Response to Labinger // Social studies of science.— L., 1995 .— Vol. 25, № 2 — P. 309-314.
96.02.017. KEITH W. Response to Labinger // Social studies of science — L., 1995 .— Vol. 25, № 2 .— P. 321-324.
96.02.018. LYNCH M. Collaboration and scandal: A Comment on Labinger // Social studies of science.— L., 1995 .— Vol. 25, i* 2 .- P. 324-329.
96.02.019. MARKS H. M. Other voices: A response to Labinger // Social studies of science — L., 1995 .— Vol. 25, H2 .— P. 329-334.
96.02.020. PINCH T. J. In and out of the Petri dish: Science and seta 11 Social studies of science — L., 1995 .— Vol. 25, J* 2 .— P. 334-337.
Статья Дж. Лабингера1 нашла очень широкий отклик, прежде всего, со стороны социологов науки. Заслуга Лабиигера, по мнению Коллинза — английского социолога науки, в том, что он продемонстрировал тот стиль, в котором может вестись диалог между представителями двух культур: учеными-естественниками и представителями социальных наук. У Коллинза также, по его словам, не вызывает симпатии то, что сегодня стали понимать под социологией научного знания (СНЗ). Согласно его пониманию, СНЗ хочет лишь изменить представление науки о с^мой себе я ее отношение к другим областям культу-
1 См. предыдущий реферат.— Пржм. ред.
