CC BY
21
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
ИНСТИТУТ НАУЧНОЙ^ИНФОРМАЦИИ ПО ОБЩЕСТВЕННЫМ НАУКАМ
- - --- ■ — - - ............
СОЦИАЛЬНЫЕ И ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ
ОТЕЧЕСТВЕННАЯ И ЗАРУБЕЖНАЯ ЛИТЕРАТУРА
РЕФЕРАТИВНЫЙ ЖУРНАЛ СЕРИЯ 8
НАУКОВЕДЕНИЕ
3
издается с 1973 г. выходит 4 раза в год индекс РЖ 2 индекс серии 2,8 рефераты 95.03.001-95.03.028
МОСКВА 1995
рационалистам. Они также допускают, что в ситуации множества альтернатив социальные факторы могут играть важную роль. Но тем не менее факты существуют объективно и могут быть открыты независимо от того, как ученые к ним отйесутся. Более того, как утверждают рационалисты, когда факт установлен, его “фактуальность” подтверждается последующими данными. Допустим, физикам высоких энергий в конце 70-х годов повезло, и на самом деле на тот момент они не располагали решающими данными, которые подтверждали бы стандартную модель. И допустим, напротив: результаты оксфордской и вашингтонской групп на самом деле были верны, соответственно гибридные теории истинны. По мнению рационалистов, ошибка все равно была бы обнаружена и, скорее всего, достаточно быстро, учитывая темпы развития в ФВЭ (с. 540). В конечном итоге ученые доберутся до истины и пересмотрят свои предшествующие ошибочные решения Таким образом, факты не зависимы от выборов ученых (с. 542) Рационалисты подчеркивают, что большинство случаев из истории науки могут быть описаны в терминах рационализма. Нет недостатка в описаниях того, как ученые, следуя методологическим и рациональным принципам, добивались блестящих результатов. В то же время история науки свидетельствует, что серьезные ошибки и мошенничество в конечном итоге всегда обнаруживаются и исправляются. На что, однако, конструктивисты возражают, что изобретательный рационалист всегда может реконструировать события таким образом, что в ретроспективе все будет выглядеть исключительно рациональным “После того как ученые сделали определенный выбор, они естественно продолжают конструировать данные, которые, поддержали бы этот выбор” (с. 546). '
Таким образом, отмечает автор в заключение, ни одна из сторон ни рационализм, неспособный превзойти конструктивизм в эмпирических исследованиях отдельных случаев, ни конструктивизм, неспособный превзойти рационализм в построении непротиворечивых индуктивных выводов, — не может одержать победу над своим оппонентом На самом деле нет и спора — интерпретация реальной истории возможна как с позиций конструктивизма, так и рационализма
Т В Виноградова
95 03 017. УЭБСТЕР Ф. ЧТО ТАКОЕ ИНФОРМАЦИОННОЕ ОБЩЕСТВО?
WEBSTER F What information society7 // Inform soc— N Y , 1994 — Vol. 10, № 1 - P 1-23
Сейчас, по словам автора — сотрудника Оксфордского университета (Великобритания), все чаше говорят об информации как об опре 10*
деляюшем параметре современного мира и новом информационном обществе.
Однако обращение к необъятной литературе, посвященной информационному обществу, показывает, что многие авторы оперируют весьма не четкими определениями предмета своего анализа. Они редко дают однозначный ответ на вопрос, почему и каким образом информация становится сегодня столь критически важной, что в результате возникает общество нового типа. По мнению автора, определения информационного общества могут быть разделены на пять категорий, каждая из которых выступает и как критерий для его идентификации.
1. Технологические. Наиболее распространенные определения информационного общества апеллируют к поражающим воображение технологическим новациям. Достижения в переработке информации, ее хранении и передаче, бурное развитие телекоммуникаций привели к проникновение информационных технологий (ИТ) практически во все сферы общества. Из того факта, что компьютеры стали общедоступны, резко возросли их мощность и масштаб применения, делается вывод о том, что мы непременно должны пережить социальный переворот, который приведет нас в новую эру.
Хотя такие авторы, как А. Тоффлер (Toffler), К. Эванс (Evans) и Дж. Мартин (Martin), и выступали против увлечения технологическими критериями, тем не менее многие серьезные ученые по-прежнему разделяют этот подход, например, ведущий американский специалист по проблемам коммуникаций Ф. Уильямс (Williams), виднейшие английские экономисты К. Фриман (Freeman), Ф. Кларк (Clark) и др.
С точки зрения здравого смысла подобные технологические определения информационного общества кажутся приемлемыми. Если можно рассматривать изобретения парового двигателя, двигателя внутреннего сгорания, электричества и летательны» аппаратов в качетсве характерных признаков индустриального общества, почему не счесть ИТ признаком нового общества.
Тем не менее технологические определения наталкиваются на ряд хорошо обоснованных возражений. 1. Если состояние техники и технологии служит основным критерием для определения характера общества, почему новую эпоху не назвать просто “обществом высоких технологий” или “эрой автоматизации”? 2. Серьезную проблему для подобного подхода представляют эмпирические оценки — каким образом можно измерить темпы внедрения новых ИТ в той или иной стране? Как определить, когда общество перестает быть индустриальным и становится информационным? 3. Эти определения страдают также технологическим детерминизмом, рассматривая технические новации в качестве первичных по отношению к социальным изменениям. В таком случае источником технического прогресса становится сама тех-
ника, которая откладывает отпечаток на все стороны жизни общества. Но Техника не может рассматриваться изолированно, вне социальной реальности. Напротив; именно социальные факторы играют конструирующую роль в развитии техники (с. 4-5).
2. Экономические. Одна из первых попыток подойти к определению информационного общества с точки зрения экономических показателей была предпринята американским экономистом Ф. Мачлапом (Machlup) в 1962 г. Выделив пять секторов экономики (двумя из которых стали образование и средства массовой информации), Мачлап, пбльзуясь соответствующими статистическими данными, вычислил, что 29% ВНП США в 1959 г. было получено за счет сферы производства знаний (knowledge industries), что говорит о значительных темпах ее роста. Уже в начале 60-х годов П. Друкер (Drucker) объявил, что знание “становится основанием современной экономики” по мере того, как мы переходим от “экономики товаров к экономике знаний” (цит. по: с. 6).
Возможно, наиболее известным и наиболее цитируемым в этой области стало исследование, проведенное М. Поратом (Porat). Порат, как и Мачлап, опирался на правительственные статистические источники, но, в отличие от Мачлапа, он разделил экономику на три сектора: первичный информационный сектор, куда вошли те виды промышленности, которые связаны с получением, переработкой, распространением и передачей знаний или информации (средства массовой информации, образование, реклама, производство компьютеров и т. д.); вторичный информационный сектор, куда вошли информационные виды деятельности тех организаций, основная деятельность которых не связана с созданием и переработкой информации (ИР, планирование, контроль, маркетинг, информационные функции, осуществляемые органами управления разного уровня, и пр.); неинформационный сектор. Анализ экономических данных позволил Порату заключить, что более 46% ВНП США приходится на долю информационных секторов (с. 7), и в таком случае “мы имеем дело с информационным обществом”.
Подобные количественные измерения экономического значения информации выглядят достаточно впечатляюще. Однако существуют трудности и с экономическим псщходом к определению информационного общества. Одна из них состоит в том, что за солидными статистическими таблицами скрываются неявные интерпретации и ценностные суждения, которые кладутся в основу классификации экономических показателей.
Другая сложность в том, что обобщенные данные неизбежно смешивают и приводят к общему знаменателю очень разные виды экономической деятельности. Таким образом,* можно сказать, что рост стоимости рекламы и телевидения служит индикатором информаци-
онного общества. Ъткрытым остается вопрос о качественных различиях между различными информационными видами деятельности — какие экономически оцениваемые характеристики современного промышленного развития имеют центральное и стратегическое значение для возникновения информационного общества?
Таким образом, в рамках количественных измерений информационного сектора, которыми ограничивают себя экономисты, возникает ряд проблем. Одна из них касается той точки на кривой экономического развития, когда страна вступает в информационное общество: например, когда 50% ВНП приходится на долю различных видов информационной деятельности? (с. 8). К сожалению для теоретиков информационного общества, отмечает автор, пока мы не достигли этой точки. Повторив исследование Мачлапа и Пората, М. Рубин (Rubin) и М. Тэйлор (Taylor) пришли к выводу, что в США за 1958-1980 гг. доля сферы производства знаний в ВНП возросла с 28,6 до 34,3%, причем с 1970 г. изменения в показателях почти отсутствуют. Это свидетельствует о “чрезвычайно скромных темпах роста по сравнению с темпами роста некоторых других составляющих ВНП” (с. 8). Более того, Рубин и Тэйлор также обнаружили лишь незначительное расширение информационного сектора в 70-е годы по сравнению с данными Пората. “Эти эконометрические исследования вряд ли возвещают приход информационного общества” (с. 8).
3. Определения информационного общества с точки зрения профессиональной занятости. Показателем формирования нового информационного общества могут служить изменения в структуре профессиональной занятости. Предполагается, что страна вступила в эпоху информационного общества, когда в структуре занятости преобладают специальности, связанные с производством, хранением, переработкой и распространением информации, т. е. когда ученые, инженеры, юристы, клерки и пр. превосходят по численности шахтеров, докеров и строителей. В двух публикациях ОЭСР приводятся данные о “продолжающемся росте... тех профессиональных областей, которые преимущественно связаны с созданием, переработкой информации и ее инфраструктурным обеспечением” (с. 9.).
Изменения структуры профессиональной занятости занимают центральное место в теории информационного общества Д. Белла. Белл связывает возникновение “общества “белых воротничков” и упадок “значимости промышленного труда” со столь кардинальными изменениями, как конец классовых политических конфликтов, развитие корпоративного сознания и установление равенства полов.
Но и этот подход к информационному обществу наталкивается на ряд проблем. Основная из них — это методология, используемая при распределении работников по категориям. Например, Порат в 1978 г.
предложил типологию, которая впоследствии широко применялась Она включает три кл.асса: в первый класс входят работники, чья профессиональная деятельность преимущественно связана с созданием, продажей и передачей знаний (ученые, изобретатели, учителя, библиотекари, журналисты и пр.). Второй класс образуют работники, которые собирают и распространяют информацию (руководители, секретари, клерки, юристы, брокеры и пр.). Третий класс состоит из занятых материальным производством (с. 9). Но еще Порат понимал, что подобное разделение — достаточно рискованное предприятие, когда в одну и ту же категорию попадают очень разные специальности. В результате невозможно выделить те виды деятельности, которые имеют особое стратегическое значение для развития общества. Таким образом, количественные показатели, не снабженные качественным анализом, не могут дать исчерпывающего ответа при определении характера общества, как индустриального, так и информационного. Тем более что группы, образующие первый класс, по-прежнему составляют меньшинство — не более чем 20-24% рабочей силы (с. 11)
4. Пространственные. В пространственных концепциях информационного общества основное внимание уделяется информационным сетям, позволяющим получать и обмениваться информацией за очень короткое время и практически независимо от расстояния. Дж. Годдард (Goddard) выделяет четыре взаимосвязанных элемента, свидетельствующих о переходе к информационному обществу: 1) информация становится ключевым стратегическим ресурсом, от которого зависит организация мировой экономики; 2) компьютерные и коммуникационные технологии обеспечивают инфраструктуру, которая позволяет перерабатывать и распространять информацию в исторически беспрецедентном объеме, предоставляя таким образом возможность следить за экономическими, социальными и политическими процессами в глобальном масштабе; 3) происходит экспоненциальный рост информационного сектора экономики (разработка и производство новых средств связи, компьютеров и пр.). Этот рост дополняется радикальной реорганизацией мировой финансовой системы, что приводит к уничтожению традиционных границ, которые когда-то существовали между банками, брокеражами, финансовыми службами, кредитными агентствами и пр. Внутри этого запутанного мира финансов циркулирует в электронной форме громадный капитал (по некоторым оценкам, 2 трлн. евродолларов). Между тем поколение назад этой системы еще не существовало (с. 12); 4) растущая “информатизация” экономики ускоряет интеграцию национальных и региональных экономик. Все эти тенденции подчеркивают значение информационных сетей, создающих связи внутри и между городами, регионами, нациями и континентами.
Тем не менее пока, как отмечает автор, никому не удалось измерить, какой должен быть объем информации и с какой скоростью она должна распространяться, чтобы привести к возникновению информационного общества. И хотя никто не станет отрицать, что информационные сети принадлежат к важнейшим характеристикам современного общества, почему возросший объем и скорость информационных потоков заставляют нас думать о появлении нового типа общества. Вновь встает проблема определения: “Что следует понимать под информационной сетью? Два человека, говорящие по телефону, — это сеть?” (с. 14). Тем более что информационные сети давно стали неотъемлемой частью окружающей нас реальности. С появлением почтовой службы, а потом телеграфа и телефона экономическая, социальная и политическая жизнь немыслимы без этих информационных сетей. Почему же лишь в 80-е годы ученые начали говорить об информационном обществе?
5- Культурные.. Последняя концепция информационного общества наиболее доступна для понимания и наименее поддается количественному измерению. Для всех очевидно, что произошел колоссальный рост объема информации, циркулирующей в обществе: увеличение числа телевизионных программ, идущих круглосуточно, возросшее число газет, широкое распространение видеотехники, компакт-дисков и пр. Люди в своей повседневной жизни, одежде, прическах, привычках и умонастроениях все больше зависят от получаемой информации. Благодаря рекламному бизнесу, газетным империям, индустрии моды и пр. присходит беспрецедентная экспансия информационного содержания современной жизни. “Современная культура демонстрирует гораздо большую информационную нагруженность, чем любая из ее предшественниц” (с. 15).
Хотя подобный подход к информационному обществу легко согласуется с повседневным опытом, но как определение нового общества оно в наибольшей степени нечетко и труднее поддается формализованным оценкам. Не имея твердых критериев, каким образом можно, например, отличить современное общество от общества 20-х годов?
Следовательно, анализ различных определений информационного общества показывает, что они либо страдают односторонностью, либо весьма неточны и размыты, либо грешат обоими недостатками Для теоретиков информационного общества безразлично, о какой информации идет речь, истинной или ложной, служит ли содержанием информации факт, суждение, расхожее клише или злобный пасквиль Информация рассматривается лишь с точки зрения формальных показателей. Подобный подход не дает ответа на вопросы: обязательно ли увеличение объемов информации делает нас более информированны-
ми гражданами? Ведет пи легкая доступность информации к большей информированности? Какая информация создается и какую ценность она имеет для общества?
Поэтому, как отмечает автор в заключение, “для того чтобы оценить, что собой представялет информационное общество, насколько оно отличается или имеет сходство с другими социальными системами, необходимо учитывать значение и качество инфйрмации. Объем какой информации возрос? Кто создает информацию, для какой цели и какие она будет иметь последствия для общества?” (с. 20).
Т. В. Виноградова
11-2023
