CC BY
30
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
ИНСТИТУТ НАУЧНОЙ ИНФОРМАЦИИ ПО ОБЩЕСТВЕННЫМ НАУКАМ
СОЦИАЛЬНЫЕ И ГУМАНИТАРНЫЕ
НАУКИ
ОТЕЧЕСТВННАЯ ЛИТЕРАТУРА
РЕФЕРАТИВНЫЙ ЖУРНАЛ СЕРИЯ 7
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
3
издается с 1973 г. выходит 4 раза в год индекс РЖ 1 индекс серии 1,7 рефераты 95.04.001-95.04.018
МОСКВА 1995
ИСТОРИЯ ВСЕМИРНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
ЛИТЕРАТУРА XX В.
Русская литература
95.03.001. НЕИЗВЕСТНЫЙ ГОРЬКИЙ: (К 125-летию со дня рождения) / РАН. Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького; Редкол.:... Келдыш В. А. (отв. ред.) — М.: Наследие, 1994 .— 327 с.— (Сер.: Горький и его эпоха. Материалы и исследования; Вып. 3).
В книге по-новому оценивается творческая и общественная деятельность Горького, пересматривается официозный подход к писателю, господствовавший долгие годы. В первый раздел вошли документальные материалы из эпистолярного наследия Горького (и его корреспондентов), большая часть которых впервые получила возможность доступа к печати. Эта переписка дает представление о драматической эволюции мысли писателя в советское время — от антитоталитарной концепции революционного обновления до глубоких противоречий завершающего периода жизни в условиях сталинского режима. Во втором разделе исследуются произведения писателя.
Научное издание писем М. Горького к В. И. Ленину, отмечает в предисловии к публикации И. А. Ревякина (публикация и примечания И. А. Ревякиной и И. Н. Селезневой), должно занять важное место в той переоценке наследия писателя, которое сейчас происходит. Научное издание 13 писем Горького к Ленину разных лет — 1908, 1909, 1919-1921 гг. — осуществляется на основе ранее секретных фондов Российского центра хранения и изучения документов новейшей истории (РЦХИДНИ) и Архива А. М. Горького. Семь писем Печатаются впервые; остальные — вслед за их недавними разрозненными публикациями в газетах и журналах, где они, как правило, не сопровождались ни обоснованными датировками, ни историко-литературными комментариями.
Введение в научное изучение того, что раньше тщательно скрывалось партийно-государственной цензурой, должно приблизить исследователей к реальной биографии Горького —- художника, общественного деятеля, мыслителя. То, что стало наконец известным, — это начало подлинно документированного изучения переписки Горького с Лени-
ным, ибо открывает возможность изучать именно диалог, горьковский голос в нем. Ставшие недавно известными тексты отвечали самым кульминационным моментам переписки, часто отражавшей особенно напряженные моменты разногласий, споров. Среди ранее опубликованных писем — много посланий строго делового характера. Рассекреченные письма значительны не только большой содержательностью, в них отчетливее отпечаток личного отношения Горького к Ленину.
Ноябрьское письмо 1909 г. связано с одним из кульминационных эпизодов борьбы среди большевиков между сторонниками Ленина и единомышленниками Богданова. Оно написано во время раскола в Каприйской школе, организованной богдановцами при самом деятельном участии Горького. На ленинское письмо по поводу раскола, бывшее своеобразным жестом протянутой руки, но только для писателя, последовал полемически непримиримый ответ. Предпочтение, которое Горький отдавал идеям Богданова, не было кратковременным, не было "ошибочным" отклонением от "верных" убеждений, т. е. последовательно революционных взглядов большевиков-ленинцев. Позиция Горького заключала в то время осознанную альтернативу этим взглядам, писатель долгое время ее защищал и был ей верен. В идеях Богданова Горького привлекало более объемное представление о социализме, что для него было связано с комплексом взаимодополняющих идей — монизм, философия коллективизма, пролетарская культура. Социализм тем самым очерчивался не только как политическое течение по преимуществу, а как "целостное миропонимание" — это выделено в ноябрьском письме к Ленину. Увлекала Горького программа ближайших целей — "социализма в настоящем", т. е. революционного просветительства.
Горьковские искания 10-х годов тяготели к социал-демократиче-ской модели социализма: соединению социализма и демократии, предпочтению преемственности в развитии, гуманизации социалистического идеала. Прочность для Горького этих тяготений подтверждает провозглашение им в момент первого революционного кризиса 1917 г. программы "творчества новой культуры". Через призму этих идей, центральных в "Несвоевременных мыслях", писатель рассматривал главное историческое содержание совершавшейся революции. Как "еретич-ность" социал-демократизма Горького, так, в частности, и его временные связи с фракцией впередовцев естественно не могли не осложнить переписки с Лениным дооктябрьской поры — нескольких размолвок (когда переписки не было), а потом разрыва и прекращения обмена письмами. В предоктябрьские годы, уже в России, Горький сотрудничал с социал-демократами — в "Летописи", "Новой жизни" — в той или иной степени противостоящими Ленину и ленинцам, близкими Богданову (например, с В. Базаровым, А. В. Луначарским).
Большая часть ставших недавно известными писем Горького к Ленину относится к 1919-1921 гг. И это закономерно: именно с данным периодом связаны серьезные разногласия писателя с Лениным и большевиками, но одновременно интенсивная переписка с ними: даже "расходясь с коммунистами", он принципиально стоял на позиции сотрудничества с Советской властью. Содержательная направленность горь-ковских писем начала и середины сентября 1919 г., как и их публицистически страстная стилистика, принципиально близки "Несвоевременным мыслям". Следует подчеркнуть реальный драматизм обращений писателя к Ленину в сентябре 1919 г. Именно в то время, когда Горький протестовал против "варварской и позорной тактики" "истребления научных сил страны", "мозга народа", Ленин беспощадно высмеивал всех "мелкобуржуазных демократов" за их любовь к возмущениям "варварскими" приемами борьбы. Писатель отстаивал необходимость "союза" власти с интеллигенцией, а Ленин утверждал неизбежность диктатуры, "железной власти" пролетариата над другими классами. Горьковская оппозиционность 1918-1921 гг. (когда создавалась ранняя редакция очерка "В. И. Ленин") не могла не привести к сложным отношениям между ним и представителями власти. Но в 1924 г. в очерку о Ленине писатель не мог сказать об этом в полный голос. В соответствии с законом "поминального" жанра автор должен был усилить именно все "хорошее" о покойном. Поэтому и появились утверждения о почти идеальном взаимопонимании. "И все-таки я не помню случая, — писал, например, Горький по поводу своих многочисленных просьб об арестованных, — когда бы Ильич отказал в моей просьбе". Нельзя относиться к этим словам как к точному свидетельству. Ясно, что определенной уступкой "жанру" писатель породил начало легенды о Ленине, идеализации его исторического облика. При изучении более полного состава переписки, чем ранее "дозволенный", очевидность такого вывода несомненна.
Горьковские письма Ленину 1919-1921 гг. — яркие документы истории тех лет. Горький писал Ленину о самых болезненных явлениях времени: трагической неадекватности целей революции (освобождения личности, творчества нового) и средств ее (тактики насилия и террора), реальной враждебности по отношению к диктатуре пролетариата "свинцовой массы русской деревни", о потере доверия к революционной власти даже в среде рабочих, измученных разрухой, продовольственным кризисом. Очень резко отзывался писатель о политической и нравственной неготовности представителей большевистской власти к масштабной государственной деятельности, говоря об их "политическом идиотизме", позорном "варварстве", "бездарности". Письма Горького отражали беспощадность будней революции, жестокую правду о ней, которая потом была подменена большой ложью. Вместе
с тем горьковские оценки самых "больных" вопросов первых послереволюционных лет подчас совмещали разноречия и даже крайности: с одной стороны, общегуманистическую точку зрения, а с другой стороны, — классовую. Явные противоречия наметились в это время в отношении писателя к интеллигенции, к крестьянству. В письмах к Ленину, не соглашаясь с классово узкой оценкой роли интеллигенции в целом (ее враждебности революции — явной и потенциальной), Горький почти готов был принять негативное отношение к "гуманитарной" интеллигенции, в отличие от "людей положительного знания".
Неизвестный факт биографии Горького, весьма драматичный — намерение уйти изо всех учреждений, созданных им, работой в которых он дорожил ("Всемирной литературы", "Издательства 3. И. Гржебина, Комиссии по улучшению быта ученых, Экспертной комиссии), открывают письма Ленину середины сентября 1920 г. Писатель заявлял в них даже об уходе вообще изо всех советских учреждений, о полном разрыве с властью. Ультиматум Горького был ответом на многочисленные проволочки со стороны руководства Госиздата и Внешторга в решении вопросов финансирования "Всемирной литературы" и Издательства Гржебина. Неприемлемыми для писателя стали и все усиливавшиеся диктаторские претензии Госиздата. Однако срочными решениями специальной комиссии ЦК РКП(б) под председательством А. И. Рыкова назревший конфликт был преодолен.
В книге публикуется переписка М. Горького и Р. Роллана 1921-1922 гг. (предисловие, подготовка текстов Горького и примечания Л. А. Спиридоновой; подготовка писем Р. Роллана и примечания Н. Ф. Ржевской при участии Л. А. Спиридоновой). Тексты печатаются по подлинникам из Архива А. М. Горького. Переписка Горького и Роллана, продолжавшаяся с декабря 1916 г. до июня 1936 г., — взволнованный диалог двух очень непохожих друг на друга писателей, в котором подчас с поразительной откровенностью обнажался их духовный мир. Они обменивались мыслями обо всем происходящем. Их волновали судьбы мира, сотрясаемого войной и революцией, проблемы культуры и морали, философии и социологии. В письмах содержатся размышления о социализме, о "буржуазном" и "пролетарском" гуманизме, оценка толстовства и гандизма, поисков путей к народу. Приехав в Германию осенью 1921 г. (не по своей воле, а фактически "высланный" из России), Горький сразу же стал обсуждать с Ролланом проблемы русской революции и ее перспективы, делиться мыслями о судьбах Европы и Азии.
Роллан отдавал должное "ясности взгляда" писателя, его пытливому уму, стремлению к правде и справедливости. Он нашел в Горьком достойного собеседника, постигшего особенности загадочной русской души, о которой так много спорили на Западе после Октябрь-
ской революции. По существу, его представление о социализме соприкасалось с горьковским. Пройдя — каждый по-своему — через искус богоискательства, соблазны индивидуализма, отбросив предрассудки "абстрактного прекраснодушия", не разделяя лозунга "цель оправдывает средства", Горький и Роллан в конце концов почувствовали себя единомышленниками.
В 30-е годы переписка Горького и Роллана становится не столь откровенной, как вначале. Письма иногда пропадали или шли бесконечно долго, подвергались перлюстрации. В них постоянно присутствует тема политических репрессий, волновавшая западную общественность. В письмах Горького Роллан и раньше находил ответ на свои вопросы о Ленине и его преемниках, о политике большевиков по отношению к интеллигенции, о молодых писателях и новинках советской литературы. В 30-е годы Горький информировал Роллана (а через него — прогрессивные круги Запада) о событиях в Советском Союзе. Писатель, как и в первые годы революции, пытался помочь жертвам политических преследований. Встреча Горького и Роллана в Москве, которая произошла 29 июня 1935 г., подробно описана в "Московском дневнике" Роллана1. По этим записям видно, что Роллан почувствовал весь трагизм последних лет жизни писателя, ставшего "пленником в своей стране", осознал его духовное одиночество.
В настоящем издании впервые публикуется вся дошедшая до нас переписка Горького с К. И. Чуковским. Она включает в себя 25 писем и записок Горького и 33 письма Чуковского и охватывает около 20 лет: с 1917 г. и почти до конца жизни Горького. В данном сборнике печатается переписка 1917-1921 гг. (предисловие и подготовка текста Е. Ц. Чуковской и Н. Н. Примочкиной; примечания Н. Н. Примоч-киной). Писателей объединяли многие литературные дела и культурные начинания. Еще до революции Чуковский написал о творчестве Горького несколько статей и рецензий (в основном они носили резко критический характер). Личное знакомство писателей состоялось в сентябре 1916 г., когда они вместе начали работать над сборником произведений для детей "Елка". Первые послереволюционные годы — время наиболее интенсивного личного и эпистолярного общения писателей. В сентябре 1918 г. Горький основал в Петрограде издательство "Всемирная литература". Чуковский был привлечен к его работе в качестве специалиста по англо-американской литературе. К этому периоду относится значительная часть их переписки. Вместе с Горьким ' Чуковский работал в эти годы в Секции исторических картин Петроградского театрального отдела, в Союзе писателей, в "Издательстве 3. И. Гржебина".
1 Роллан Р. Московский дневник // Вопр. лит.— М., 1989
.— № 3-5.
После отъезда Горького за границу их отношения временно прервались. Однако именно в это время Чуковский написал недостаточно у нас оцененную книгу о творчестве писателя "Две души М. Горького"1. Переписка, возобновившаяся в 1926 г., сохранила свидетельства творческой, а иногда и материальной поддержки Горьким Чуковского в трудные для него годы. В письмах Чуковского 30-х годов часто содержались просьбы защитить кого-либо из несправедливо гонимых писателей. Почти все тексты писем и документов печатаются по автографам, хранящимся в Архиве А. М. Горького.
В сборнике публикуется письмо Горького к одному из самых младших "Серапионовых братьев" Л. Н. Лунцу (1901-1924) и письма Лунца к Горькому (предисловие М. О. Чудаковой; подготовка текста и примечания Е. Г. Коляды). Письма относятся к 1922-1923 гг., когда довершался разрыв новой литературы с традицией. Судьба писем Горького к Лунцу (кроме одного) до сих пор неизвестна. Однако отношение Горького к рано погибшему молодому литератору (помимо ответных писем Лунца и горьковского некролога "Памяти Л. Лунца") достаточно полно восстанавливается по сохранившимся горьковским письмам к другим Серапионам — В. А. Каверину, К. А. Федину и особенно к М. Л. Слонимскому. В настоящей публикации представлены все известные письма Лунца к Горькому, которые печатаются по оригиналам, хранящимся в Архиве А. М. Горького. Черновые автографы отдельных писем находятся в Библиотеке Бейнеке (Иельский университет, США). В публикацию вошло также и единственно известное письмо Горького к Лунцу, ранее напечатанное за рубежом. Многие произведения Лунца так и не были изданы на его родине вплоть до последних лет, а те, что он успел напечатать в начале 20-х годов, не переиздавались. Тем не менее его имени суждена была долгая жизнь. Горький особенно ценил молодого литератора за независимость его позиции.
Завершает раздел публикаций переписка Горького с заместителем председателя ОГПУ Г. Г. Ягодой (предисловие, публикация и примечания Л. А. Спиридоновой). Позиция писателя в 30-х годах была неоднозначной, драматически сложной и противоречивой, ибо он служит своего рода "буфером" между сталинской верхушкой и "инакомыслящими" — деятелями оппозиции или демократически настроенной интеллигенцией. В письмах к Ягоде Горький предстает заступником за невинно арестованных. Информация, полученная от Ягоды, позволяла писателю вовремя спасать некоторых осужденных, смягчать наказания. Тексты писем печатаются по автографам и машинописным копиям, хранящимся в Архиве А. М. Горького. Часть из них была передана
1 Чуковский К. И. Две души М. Горького.— Л., 1924 .— 80 с.
туда из президентского архива (бывшего Архива ЦК КПСС), где они хранились в фонде Н. И. Ежова.
Во втором разделе книги помещены исследовательские статьи. Г. Д. Гачев в статье "Человек против Правды в пьесе "На дне" рассматривает эту драму как притчу о правде, ее катехизис: она строится как цепь вопросов и ответов. На рубеже Х1Х-ХХ вв. в творчестве Горького лишь начал формироваться язык для утверждения новой логики гуманизма — не логики вещей, а логики Человека (где за систему отсчета принимались бы не вещи и их соотношения, и внутри них — место человека, но за исходное основание принимался Человек и все тяготело к нему).
Постепенно, накопив силы, это новое мироощущение и его логика вступают в единоборство с "логикой вещей" в пьесе "На дне". Тот революционный шаг в логике мышления, на который здесь отважился Горький, состоял в том, что он перекинул мост между понятиями "человек" и "правда" (истина). В монологах Сатина, завершающих прения о правде и человеке, эта мысль формулируется четко: "Человек — вот правда", "Существует только человек, все же остальное — дело его рук и его мозга". Таким образом, человеческое существование становится критерием истины. Идеологическое развитие пьесы идет по пути размывания господствующей в мире "системы отсчета" отношений правды и человека. Лука, как Сократ в диалогах Платона, сталкивает понятия о правде, ценностях и человеке, опровергая представление о единой правде, существующей вне человека, и вообще ставит под сомнение ценность правды, выдвигая на первый план абсолютную ценность каждого отдельного человека, его существования, которое несет в себе свою, особую, неповторимую правду.
В статье "Лука и Сатин. (К истории сценических интерпретаций "На дне")" Е. Я. Дубнова обращается к спектаклям Художественного театра разных лет, Ленинградского академического театра драмы им. А. С. Пушкина (1956-1957), Театра драмы имени А. М. Горького фестиваль в г. Горьком 1968 г.), московского театра "Современник" 1968), Владимирского областного драматического театра (1975), театра драмы и комедии на Таганке (1984), Ленинградского БДТ (1987).
В статье "Жизнь Клима Самгина". Автор и герой" Л. А. Коло-баева отмечает, что сегодня пересматривается точка зрения, согласно которой в романе воплощен правый суд художника над частью русской интеллигенции, не принявшей социалистической революции. Интеллигенция предстает в произведении во множестве фигур, в круговерти различных идейных, философских и политических течений, во множестве точек зрения на жизнь — в диалоге, полилоге, "хаосе" голосов. Разветвленная и многоликая система образов в романе держится концентрической формой повествования, единой господствующей в ней
точкой зрения Самгина, и читатель не перестает ощущать, что Клим смотрит на все сквозь серые, дымчатые очки, обесцвечивающие, искажающие мир. Однако точка зрения резко "критически мыслящей личности" может служить и средством выражения авторской оценки, несмотря на то, что автор и его "отрицательный" герой в "Жизни Клима Самгина" во многом действительно расходятся. Расстояние между автором и развенчанным им "отрицательным" героем не столь велико, как представляется на первый взгляд. В Самгине есть нечто существенное, что принадлежит самому автору, его духовной биографии, причем не только отдельные суждения и оценки, но и определенные мировоззренческие установки, противоречивые состояния и сомнения, пережитые самим художником, позднее им или преодоленные, отброшенные, или оставившие в его сознании глубокий след.
Н. Н. Примочкина в статье "В поисках обновления. (О рассказе Горького "Голубая жизнь")" пишет, что рассказы 1922-1924 гг. позволяют по-новому взглянуть на непростую литературную судьбу писателя. В первые послереволюционные годы Горький, подобно многим другим художникам слова, остро почувствовал, что нужны иные формы искусства. В этот период он внимательно присматривался к тому кругу русских писателей-современников, в творчестве которых сочетались реализм и модернизм, натурализм и символизм, реальность и фантастика. На примере рассказа "Голубая жизнь" Н. Примочкина прослеживает, каким путем шел писатель к решению новых художественных задач.
Тема "Голубой жизни" — тема маленького человека, загубленного обывательским существованием, — достаточно традиционна в русской литературе и восходит, вероятнее всего, к "Запискам сумасшедшего" Гоголя: отражение ужаса мещанского бытия через обнаженное, сверхчувствительное сознание психически неуравновешенной личности. Однако традиционная тема сострадания к маленькому человеку далеко не ' исчерпывает смысла горьковского рассказа. Прояснению этого смысла отчасти помогает обращение к рассказу Чехова "Черный монах". При всех существенных различиях двух рассказов, оба они построены на противопоставлении характера героя до и после выздоровления. Больной Коврин интересен, блестящ, почти гениален. Выздоровев, он превращается в сухого грубого эгоиста, самолюбивую посредственность — мотив, близкий горьковскому рассказу. Гоголь кончает "Записки сумасшедшего" пронзительным криком человека о помощи и сострадании. Чеховский Коврин предпочитает болезнь и смерть бездуховности обывательского существования. У Горького выздоровление Миронова оборачивается его духовной смертью и обесчеловечением, что хуже сумасшествия. В финале рассказа автор после встречи с Мироновым признается в "настойчивом желании вновь свести его с ума".
Подобный подход к личности, особый интерес Горького к теме "иррационального" человека подтверждаются и высказываниями писателя ¿того времени.
/ Сюжетно и тематически "Голубая жизнь" связана и с романом | Ф. Сологуба "Мелкий бес". Эти произведения объединяют общая тема | мещанского кошмара уездной России, основной сюжетный мотив — Оостепенное "схождение" с ума главного героя, искусное смешение в 1 Повествовании реальности и галлюцинаций Миронова и Передонова, ; и, наконец, появление "черта". Примечателен и такой факт: почти одновременно с рассказом Горького весной 1925 г. А. Толстой написал ' рассказ "Голубые города", где основной конфликт — противоречие ме-? чты героя о будущей счастливой жизни с окружающей пошлой дей-' ствительностью — изображается с помощью сходного с горьковским цветового символа "голубой". Правда, у Толстого он теряет свою многозначность и превращается в простой знак, эмблему. Сближает рассказы писателей, при всем их видимом различии, также тема сумасшествия героя, не могущего примириться с грязью и пошлостью жизни.
В. Н. Сченснович
95.03.002. СМОЛА О. П. "ЧЕРНЫЙ ВЕЧЕР. БЕЛЫЙ СНЕГ...": Творческая история и судьба поэмы А. Блока "Двенадцать".— М.: Наследие, 1993 .— 271 е.— Библиогр.: с. 265-269.
В своей монографии О. П. Смола обращается к одному из самых загадочных, как это признано критикой, произведений мировой литературы. Поэма "Двенадцать" уже при жизни поэта вызвала множество самых разноречивых, неожиданных, зачастую перечеркивающих друг друга оценок и толков. Исследователь рассматривает их, выявляя всю стереоскопичность, многогранность существования "Двенадцати" В сознании читателя. В своем текстологическом анализе поэмы О. Смола стремится быть предельно чутким к блоковскому замыслу, далеко не во всем ему самому близкому, к мировосприятию Блока, видевшего в революционном взрыве тот исключительный шанс, который предо-! ставила история для разрешения мировых "проклятых вопросов".
Личное, социальное и природное увязываются в эстетике Блока в нерастворимый узел. Природой правят стихии. Значит, по Блоку, революция, а вместе с ней и творчество художника есть порождение возмутившейся стихии. По этой причине художественное творчество, рассуждал поэт, не возымело бы никакого действия на людей, будь оно даже простым подражанием природе — ведь надо, "чтобы творчество было природой" (с. 25).
Однако впереди всех идей и поступков у Блока шло живое и непосредственное ощущение человеческой боли, страданий, несправедливо-
