CC BY
20
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
ИНСТИТУТ НАУЧНОЙ ИНФОРМАЦИИ
ПО ОБЩЕСТВЕННЫМ НАУКАМ /) ?),//, }
___гд&йййсная акалёлня ( ч ч у i
НАУК
и».»**! т »цкиммт •
н
с/ -х.
СОЦИАЛЬНЫЕ И ГУМАНИТАРНЫЕ
НАУКИ
ОТЕЧЕСТВЕННАЯ И ЗАРУБЕЖНАЯ ЛИТЕРАТУРА
РЕФЕРАТИВНЫЙ ЖУРНАЛ СЕРИЯ 8
НАУКОВЕДЕНИЕ
1
издается с 1973 г. выходит 4 раза в год индекс РЖ 2 индекс серии 2,8 рефераты 95.01.001-95.01.030
МОСКВА 1995
эмпирическом исследовании. И задача, которую поставил перед собой Э. Голдмен, решается не предписыванием, какими должны быть "характеристика" и "уместный класс", не выдумыванием "нормальных миров" и критериев "локальности-глобальности" и "узости-широты", а элементарным эмпирическим исследованием, какие вообще существуют типы ментальных (когнитивных) процессов и какие вообще существуют типы ситуаций, в которых эти процессы происходят. И вот тогда, встретившись с конкретным случаем когнитивного процесса, мы сумеем назвать его тип (эмпирически определенный), тип его ситуаций (эмпирически определенный), и уже этим обоснуем свой вердикт, является ли данный случай знанием или нет. Словом, чтобы решить проблемы реалистского подхода к знанию, нужна эмпирическая наука, а не реалистская очередная теория познания. "Существует, — пишет автор в заключение, — огромный методологический репертуар подхода к голдменовским проблемам. Здесь и экспериментирование, и психологические исследования, и статистические анализы и т. д. Можно, конечно, говорить об эмпирической невыразимости таких тонких вещей, как психология, менталыюсть. Но тогда плоха наша наука о сознании, и нужна новая. В любом случае это вопрос совершенствования эмпирической науки, а не априорных спекуляций философов" (с. 265).
А. А. Али-заде
95.01.011. НОЛА Р. ПОСТМОДЕРНИЗМ, ФРАНЦУЗСКИЙ КУЛЬТУРНЫЙ ЧЕРНОБЫЛЬ: ФУКО О ВЛАСТИ И ЗНАНИИ. NOLA R. Post-modernism, French cultural Chernobyl: Foucault on power/knowledge // Inquiry.— Oslo, 1994 .— Vol. 37, N 1 .— P. 3-43.
Автор, сотрудник философского факультета Оклендского университета (Новая Зеландия), называя идеологическое явление французского происхождения — постмодернизм — "интеллектуальным Чернобылем французской культуры", намерен "исследовать некоторые корневые причины интеллектуальных опухолей, распространившихся в англоязычном мире, в результате экспорта из Франции постмодернист-» ского культурного Чернобыля" (с. Л).
Один французский критик, пишет автор, сравнил в газете открытие недалеко от Парижа "Диснейленда" с "культурным Чернобылем" для Франции. Так он выразил довольно ныпе распространенные среди французов настроения относительно культурного импорта в их страну из США. Между тем и многие французские образцы, особенно интеллектуальные образцы, весьма высоко экспортабельны. Так что многие гуманитарные факультеты англоязычных университетов имеют сегодня солидную дозу "облучения" от французского культурного Чер-
нобыля, именуемого "постмодернизмом". И постмодернизм интересен здесь не как некая теория либо направление, скажем, в архитектуре, литературе или музыке, но как идеология, влияющая на науку и философию. Влиятельным же выразителем этой идеологии является недавно умерший французский философ М. Фуко со своей доктриной знания как власти.
Собственно, сам М. Фуко уклонялся называть себя постмодернистом, говоря, что дело не в ярлыках. Но весь дух доктрины М. Фуко обнаруживает большое сходство последней с представлениями Ф. Ницше о "воле к истине" и "воле к власти". Так, М. Фуко утверждает: "Истина, без всякого сомнения, форма власти. И я здесь лишь указываю на одну из фундаментальных проблем западной философии, когда она задается вопросами: Почему мы фактически привержены истине? Почему именно истине, а не обману? Истине, а не мифу? Истине, а не иллюзии? И я думаю, что вместо попыток определить, что есть истина, а что заблуждение, было бы интересно заняться проблемой, поднятой Ницше: как получилось, что в наших обществах "истина" обрела такую ценность, настолько нас поработила?"(цит. по: с. 5). Таким образом, отмечает автор, отождествляя истину с властью, оспаривая ценность истины перед неистинностью и утверждая чисто историческое происхождение разграничения между истиной и заблуждением, "Фуко оказывается в лагере, противоположном даже сторонникам умеренно объективистского взгляда на истину, если вообще не в компании с самыми крайними постмодернистами" (с. 5).
В какой же все-таки степени М. Фуко отвергает традиционные представления об истине, разуме и знании? Что он подразумевает под проблемой власти и знания?
Сама постановка проблемы намекает на то, что обе сущности тождественны друг другу. Между тем, согласно корневой концепции знания, развитой в рамках традиционной эпистемологии: человек знает некоторое предложение р, если и только если р истинно, человек убежден в р и он обоснован в этом своем убеждении. Данное определение требует дальнейшего уточнения. И уточнение это оно получает в дебатах между интерналистами и экстерналистами, а также в дискуссиях о природе истины, убеждения и обоснования. Однако до М. Фуко ни одному философу не приходило в ^голову, что власть — часть определения знания. Конечно, власть может иногда выступать причиной выбора нами тех или иных убеждений. Но тем и отличается знание от простого убеждения, что в первом случае убеждения обнаруживают определенные эпистемологические достоинства, а именно достоинства истинности и обоснованности, И поскольку эти сущностные особенности понятия знания не признаются М. Фуко, многие философы вообще отказываются обсуждать предложенную им связь "власть-знание" как
"невежественный девиз" (с. 22). Возможно, власть связана не со знаА нием "что", а со знанием "как", с формированием наших навыков и умений — ведь во многих случаях мы достигаем своих навыков и уме-.»,; ний социально. Однако было бы ошибкой сделать вывод, что вся наша социализация обязана феномену власти. 6
Афоризм "знание есть власть" неверно приписывается Ф. Бэкону. 5 Он сказал, обсуждая фундаментальную роль эксперимента в науке: "Хотя дороги человека к власти и знанию лежат рядом, тем не менее из-за вредной и вкоренившейся привычки задерживаться на абстракциях было бы надежнее развивать науку из более практических оснований" (цит. по: с. 22). Для Ф. Бэкона именно экспериментальная практика дает нам и власть, и знание. И то, что он в разных своих работах говорит о власти и знании, может быть суммировано в следующих двух тезисах: (1) власть может, проистекая из научного знания, улучшить многое в человеческом роде; (2) власть часто требуется социальным институтам, чтобы продвигать научные исследования. Различие между тезисами (1) и (2) заключается в том, что в (1) научное знание может выступать каузальным фактором возрастания нашей власти над миром, в то время как в (2) власть может быть каузальным фактором в производстве научного знания.
Эти бэконовские утверждения абсолютно непроблематичны. Как же соотносятся с ними собственные утверждения М. Фуко о власти и знании?
О каузальной взаимозависимости знания и власти М. Фуко высказывается следующим образом: "Мы должны допустить, что власть производит знание ... что власть и знание прямо подразумевают друг друга, что нет отношений власти без соответствующего установления знаниевого поля, и точно так же нет знания, которое одновременно не предполагает и конституирует властные отношения" (цит. по: с. 24). Из этой цитаты, полагает автор, можно выделить три тезиса. Первый касается каузального преимущества отношений власти над знанием, поскольку М. Фуко утверждает, что "власть производит знание". Итак, тезис "преимущества": властные отношения — причина знания. Второй тезис является обратным относительно тезиса "преимущества" и касается ответного эффекта знания на власть, ибо, согласно М. Фуко, знание "подразумевает" или "предполагает" власть. И если рассматривать это отношение скорее каузальным, чем логическим, то тезисом "взаимности" будет: знание — причина властных отношений. Сочетание же этих двух тезисов дает тезис "каузального взаимодействия" — ведь М. Фуко говорит, что "власть и знание прямо подразумевают друг друга". Так что тезис "взаимодействия": отношения власти и знание каузально взаимодействуют друг с другом.
Тезис "преимущества" требует более развернутой формулировки,
точнее, влечет за собой четыре дальнейшие формулировки в попытке найти наиболее точное прочтение данного тезиса. М. Фуко придерживается того, что все наше знание связано каузально со всепроникающей властью без изъятия. Поэтому тезис "преимущества" звучит: для всех явлений знания существует набор властных отношений, такой, что последние — причина знания. Мы также должны принять во внимание утверждение М. Фуко, что власть также и причина изменений явлений знания, и тем самым одним из выводов из тезиса "преимущества" будет тезис "изменения": любое изменение во властных отношениях порождает соответствующее изменение в знании.
Как бы то ни было, тезис "преимущества" во всех своих уточнениях в целом весьма неубедителен. Из всех родов факторов он задействует один-единственный род, а именно властные отношения в качестве причины убеждений (знания). А как же, допустим, быть с биологическим, психологическим и когнитивным факторами, которые, безусловно, также уместны здесь? М. Фуко игнорирует всякую логическую теорию или научно-методологическую теорию, которые, собственно, и обеспечивают критерии в суждении об эпистемологических достоинствах наших убеждений. Фактически М. Фуко не обеспечивает нормативной критики убеждений, которая сообщала бы нам, какие убеждения мы должны принять, а какие нет.
Власть могла бы от случая к случаю быть причиной наших убеждений, но она не может быть единственной причиной, она должна действовать в сочетании с другими когнитивными факторами. М. Фуко же утверждает, что отношения власти — именно доминантный и Единственный такой фактор.
Можно ли тезис "преимущества" понять эмпирически, т. е. можно ли указать на конкретные случаи правильности данного тезиса, а еще лучше — на типичность подобных случаев? Например, был ли кто-либо, ученый ли, дилетант ли, в тех или иных своих теоретических убеждениях жестко детерминирован властью? Рассмотрим упоминаемый М. Фуко случай менделевской генетики. Пришел ли Мендель к своим теоретическим убеждениям под жестким (каузальным) воздействием властных отношений? Это эмпирическая задача в области социологии убеждений. Так что же это за властные отношения, вынудившие Менделя создать свою теорию? Возможно, властный контекст и сыграл какую-то роль в самой технике проведения менделевских исследований, точнее, роль неспециального обеспечения этих исследований. Однако, что касается самой теории, то подобный контекст в любом случае каузально невыявляем, неразличим, феномен власти остается здесь в любом случае фоном. Да, Менделю приписывают, хотя и не очень обоснованно, фабрикование данных, и утверждают также, что некоторые из его статистических выводов несостоятельны. И если это
так, может быть, здесь-то и коренится то самое воздействие власти на знание, о котором говорит М. Фуко? Но едва пи, поскольку если эти претензии к Менделю и верны, то касаются они эмпирического базиса его теории, т. е. отвечать на них нужно на дискурсивном уровне, в то время как фактор власти действительно мог бы играть определенную роль лишь во внедискурсивном поле науки, скажем, в осуществлении экспериментирования. Однако ведь тезис "преимущества" утверждает о воздействии властного фактора на убеждения именно как на убеждения-дискурс. Впрочем, даже М. Фуко признает, что менделев-ские "выводы в большинстве своем точны, не вызывают сомнения в своей достоверности" (цит. по: с. 32). И объяснение, почему они достоверны или почему надо верить в их достоверность, не имеет ничего общего со ссылкой на власть. Ибо выводы эти о том, каков окружающий нас мир.
Классическое толкование того, как формируются дискурсивные убеждения, дает богатейший эмпирический материал истории гуманитарных и естественных наук, и там мы найдем сильные контрпримеры тезису "преимущества". И последователи М. Фуко должны были бы все такие контрпримеры попытаться истолковать определенным образом. Они должны были бы показать, например, что Ньютон грандиозно обманывался, когда заявлял, что открыл закон всемирного тяготени* благодаря постоянному размышлению над явлениями гравитации, — нет, он просто не замечал либо не хотел замечать, что его дискурсивные усилия направлял исключительно властный фактор.
И точно так же как одна ласточка не делает весны, не может мизерное число подтверждающих тезис "преимущества" случаев установить, что все дискурсы детерминированы фактором власти. В любом случае попытка такого установления не может игнорировать скрупулезного историко-научного эмпирического исследования на этот счет. И до сих пор не накоплен достаточный объем подобных исследований. В аналогичную ситуацию попадает и Д. Блур с его "Строгой программой в социологии науки", где утверждается, что причиной всех научных убеждений выступают самые общие социальные факторы, которые шире, чем фактор власти М. Фуко. И фактически тезис "преимущества" может рассматриваться как спецификация блуровского принципа каузальности в "Строгой программе", согласно которому социальные условия — причина знания. А поскольку тезис "преимущества" уже блуровской "Программы", он и имеет в своем активе, по определению, гораздо меньше подтверждающих случаев, чем даже заведомо сомнительная "Программа".
Но, быть может, то, что М. Фуко говорит, например, о психиатрии как раз и является хорошей поддержкой тезиса "преимущества"? И здесь можно было бы вспомнить Ф Бэкона: да, теория и практика пси
хиатрии способны дать средство контроля (т. е. власти) над людьми. Однако этим подтверждается совсем другой тезис М. Фуко, а именно тезис "взаимности" — об обратном влиянии знания на власть. Подтверждение же тезиса "преимущества" потребовало бы показать, что теория и практика психиатрии — результат не зависимого от этих теории и практики фактора власти. Для М. Фуко это совершенно иное, нежели выполнить бэконовское требование, что интерес к власти мог бы побудить развивать психиатрическую теорию. "Простая демонстрация того, что психиатры (и не только они) заинтересованы во власти над людьми и ради этого развивают свои теории, была бы явно недостаточной, чтобы выставить психиатрию в качестве Подтверждаютцегд тезис Преимущества" случая. Фуко определенно хочет своим тезисом сказать, что именно власть — причина дискурсивного рода убеждений, а не стремление людей к власти" (с. 33-34).
Все дело в том, что тезис "преимущества" эпистемологически (совершенно в попперовском духе) несостоятелен, ибо он в принципе не проверяем, точнее, нефальсифицируем: можно легко привести будто бы подтверждающие его случаи, ио совершенно нельзя — опровергающие. Ибо как можно было бы опровергнуть данный тезий? Мы должны были бы показать, что существует некоторый такой дискурс (убеждение, знание), что для всевозможных проявлений власти в обществе дискурс этот не вызывается данными проявлениями. И непреодолимая трудность здесь — в демонстрации, что область "всевозможных проявлений власти" действительно нами исчерпана. Во-первых, строго говоря, мы не знаем, что считать властными отношениями, и трудно "исчерпать то, не знаю что". А во-вторых, последователи М. Фуко могут сказать: если "подходящих проявлений" сейчас не найдено, они могут быть найдены в будущем. Словом, нам не удастся продемонстрировать контрпримеры рассматриваемого тезиса, ибо "сами "социальные условия" или "власть" не имеют для своей идентификации эмпирического критерия" (с. 34),
Многое во взглядах М. Фуко имеет основу в его концепции истины. И концепцию эту проясняют, по сути дела, два его комментария. Согласно одному из них, "существует битва "за истину" или, по крайней мере, "вокруг истины" — и нужно понять, что под истиной я не имею в виду "собрание истин, которые обнаружены и приняты", но скорее — "собрание правил, согласно которым различаются истина и заблуждение, когда истина испытывает со стороны власти специфический эффект" (цит. по: с. 39). М. Фуко использует слово "истина" весьма нестандартно. Однако ясно, что он склонен отличать объективную, т. е. "обнаруженную" истину от своего собственного употребления данного термина. М. Фуко рассматривает истину как "собрание правил". Но что эти правила осуществляют? Нам говорят: они отделяют истину
от заблуждения. Не является ли такое определение порочным кругом? Ведь истина определяется в операции отделения истины от заблуждения! Возможно, М.Фуко хочет сказать следующее: существуют правила, некие запреты, которые и определяют, во что мы должны верить (как в истину) и во что мы верить не должны (считать заблуждением). И здесь предположительно "власть" определяет, что следует считать истинным. Но она не определяет саму истину. И такое определение, согласно М. Фуко, не должно быть императивным, не должно быть универсальным требованием. Ибо легко увидеть, что то, во что верится в качестве истины как результат властного фактора, на самом деле может оказаться заблуждением (если таковым является). Важно подчеркнуть — М. Фуко нуждается в разграничении между истиной и тем, что мы считаем истиной, именно как критик общества, разоблачаг-ющего "власть" как раз в качестве фактора и определяющего правила, что нам считать истиной, а что нет. И вот слова самого М. Фуко: "Нет ничего более несуразного, чем политический режим, безразличный к истине; но нет и ничего более опасного, чем политическая система, которая занимается предписанием истин. Функция "высказывания истины" не должна принимать форму закона. Ни одна власть не может избежать обязательства относительно этой задачи во всей ее сложности, разве что предпочтет в обществе молчание и рабство" (цит. по: с. 39-40).
И это подразумевает, что всегда возможно достичь некоторых независимых от дискурса истин, как бы наша "текущая" система убеждений не была каузально "схвачена" (властным фактором). Какой бы система убеждений ни была всеохватной, мы способны "пересечь ее горизонт" и войти в новую систему, где какие-то истины невозможны в старой.
Второй комментарий М. Фуко гласит: "Истину" следует понимать как систему упорядоченных процедур производства, регуляции, распределения и функционирования утверждений (заметим: не предложений). "Истина" связана (взаимосвязана) с системами власти, которые производят и поддерживают ее... Не об "истине" надо говорить, а о "режиме истины" (цит. по: с. 40).
Таким образом, пишет автор в заключение, тезис "преимущества" говорит отнюдь не об истине (а именно так традиционно и пытаются его понять, что и приводит к непониманию самой философии М. Фуко). Скорее тезис этот — просто о власти как таковой, которая направляет нас в наших убеждениях, в том, что мы считаем истиной и что заблуждением. Именно а этой подмене реальности (вместо отношений истины отношения власти) — постмодернизм М. Фуко, и именно в такой идеологии замены эпистемологического контекста истины и разума политическим контекстом — интеллектуальный Чернобыль.
Н. М. Кишлакова
