CC BY
10
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
ИНСТИТУТ НАУЧНОЙ ИНФОРМАЦИИ
ПО ОБЩЕСТВЕННЫМ НАУКАМ /) ?),//, }
___гд&йййсная акалёлня ( ч ч у i
НАУК
и».»**! т »цкиммт •
н
с/ -х.
СОЦИАЛЬНЫЕ И ГУМАНИТАРНЫЕ
НАУКИ
ОТЕЧЕСТВЕННАЯ И ЗАРУБЕЖНАЯ ЛИТЕРАТУРА
РЕФЕРАТИВНЫЙ ЖУРНАЛ СЕРИЯ 8
НАУКОВЕДЕНИЕ
1
издается с 1973 г. выходит 4 раза в год индекс РЖ 2 индекс серии 2,8 рефераты 95.01.001-95.01.030
МОСКВА 1995
научного реализма, но все равно, как бы ни радовал этот результат убежденного конструктивного эмпириста, истина дороже,
А. А. Али-заде
95.01.010. УОЛЛИС Ч. ОТНОШЕНИЯ ИСТИНЫ, ПРОЦЕСС, ЗАДАЧА И ЗНАНИЕ
WALLIS Ch. TVuth-ratios, process, task, and knowledge // Synthese.— Dordrecht etc., 1994,— Vol. 98, 2.— P. 243-269.
Американский автор считает, что наиболее собирательное сегодня представление в эпистемологии о том, как наше знание может быть достоверным, выдвинутое Э. Голдменом, неудовлетворительно и предлагает собственную версию научного реализма.
Э. Голдмен, пишет автор, не обеспечивает не только адекватного, но даже и потенциально адекватного решения проблем реалистской теории познания. Это, во-первых, проблема "характеризации" и, во-вторых, — "отнесения к уместному классу". Первая проблема — о том, каким должен быть тип когнитивного процесса, чтобы обеспечивать высокую достоверность своих "выходов" (утверждений о чем-либо). Вторая же проблема касается того, как определить класс ситуаций, в которых когнитивный процесс имеет "выходы" высокой степени достоверности.
В чем же состоит суть теории Э. Голдмена? Он утверждает, что убеждение S в Р в момент времени Т обосновано, т. е. "выход" данного когнитивного процесса обладает высокой степенью достоверности, если: (1) Р является последним членом конечной последовательности состояний познающего, когда некоторое верное правило R позволяет перейти от предыдущего состояния к последующему; и (2) для такого перехода не может быть угрозой то когнитивное состояние, в котором находится познающий в данный момент времени Т. В свою очередь правило R верно, если позволяет определенные (базисные) психологические процессы, результатом которых были бы убеждения высокой степени достоверности. К этим двум определениям Э. Голдмен присоединяет характеристики "базисного психологического процесса", что в целом и дает его теорию познания: (а) базисный психологический процесс есть род причинно-следственной цепочки; (б) процесс этот нуждается быть в высокой степени достоверным только в так называемых "нормальных мирах"; (в) в "нормальных мирах" базисный психологический процесс должен иметь высокую как локальную, так и глобальную степень достоверности; (г) эпистемологически предпочтителен "наиболее узкий" тип базисных психологических процессов.
Собственно, в (г) и заключено голдменовское решение проблемы "характеризации": эпистемологически предпочтителен, т. е. обеспечи-
вает "выходы" высокой степени достоверности "наиболее узкий" когнитивный процесс. Как же сам Э. Голдмен понимает разграничение "узкий"/"широкий"? Чем больше специфичности в характеристике тина процесса, тем этот тип и "уже". Например, Э. Голдмен считает как таковое воздействие внешнего мира на наши органы чувств (перцепцию как таковую) "широким" психологическим (когнитивным) процессом, а вот процесс, сложно обусловленный очень ограниченным числом специализированных (скажем, зависимых от глазной сетчатки) стимулов, он называет "узким". Но в самом ли деле "узкий" процесс эпистемологически предпочтительнее "широкого"? На первый взгляд теоретически, казалось бы, это так. Ведь чем конкретнее когнитивная система, точнее ее параметры, тем в большей степени ее "выходы" определенны относительно степени своей достоверности. Однако обратимся к конкретному примеру. Рассмотрим когнитивную систему Б, задача которой — определить, является ли данный самолет неблагополучным. Пусть использует процедуру, когда в качестве условия неблагополучия берется только одно из возможных здесь ответственных мест в самолетной конструкции — концы крыльев. Так что если определяется дефектность конца самолетного крыла, то этого доста-точно, чтобы вынести суждение о неблагополучии самолета. Какова степень достоверности такого суждения? Ведь оно представляет собой "выход" максимально "узкого" когнитивного процесса, обеспеченного одним-единственным параметром, и, значит, по Э. Голдмену, должно обладать максимальной степенью достоверности. Иначе говоря, суждение "Самолет неблагополучен" должно быть истинно для всех самолетов, у которых обнаружен указанный дефект. И это было бы так, если бы реально самолет имел лишь это одно конструктивное место, ответственное за свое благополучие. В действительности же, у самолета целый ряд таких мест, например, кривизна передней поверхности крыла, кривизна его задней поверхности, кривизна крыла по направлению к его центру, по направлению от центра, симметрия крыльев и т. д. И сочетание всех этих факторов естественно перераспределяет ответственность каждого из них за конечное благополучие (неблагополучие) самолета. И может в результате такого перераспределения получиться, что суждение "Самолет неблагополучен, так как у него обнаружен дефект конца крыла" вообще будет недостоверным, ибо реально самолеты окажутся неблагополучными, прежде всего, из-за других факторов. Таким образом, менее "специализированная", более "широкая" когнитивная система обнаруживает себя, вопреки представлению Э. Голдмена, эпистемологически предпочтительней более "специализированной", более "узкой" системы. !
Подобно тому, продолжает автор, как Э. Голдмен не способен удо- . влегворительно решить проблему "характеризации", в своей теории >
познания он не справляется и с проблемой "отнесения к уместному классу". Суть последней в том, что любой, кто приписывает знанию характеристику достоверности, должен так или иначе определить для себя тот класс ситуаций, в которых вообще возможны достоверные "выходы" когнитивного процесса. И такое определение нетривиально. Скажем, в качестве опоры для себя мы признаем окружающие Нас непосредственно наблюдаемые объекты как некую само собой разумеющуюся достоверность — она-то и выступает искомым "уместным классом ситуаций". Ну а если какой-то класс объектов не столь откровенно наблюдаем, тогда мы будем игнорировать эту, непонятную нам достоверность? Или если мы подвержены галлюцинациям, то мы выберем иную, иллюзорную "достоверность"? Словом, где критерий отнесения данного класса ситуаций к уместному? Э. Голдмен апеллирует к "нормальным мирам": "Существует множество общепринятых убеждений о реальном мире, о родах объектов, событий и изменений в нем. Мы знаем, что реально возможно, а что нет. И вот эти наши убеждения порождают то, что можно назвать "нормальными мирами". Эти миры согласуются с нашими общими убеждениями о реальном мире.., Наше понятие обоснования существует в таком ряде нормальных миров" (цит. по: с. 254).
Однако мир динамичен и сложен, и наши когнитивные процессы берут верх над этими динамикой и сложностью и точно так же падают их жертвами. Когнитивные системы оперируют на специфических, часто ситуационных допущениях, а последним не нужно быть достоверными во всех ситуациях реального мира, не говоря уже о нормальных мирах в голдменовском смысле. К примеру, на природе лягушки выслеживают и ловят маленькие движущиеся черные точки, попадающие в их поле зрения. В этой ситуации (на природе) черные точки являются насекомыми, и лягушка, в результате неявного допущения, что черные точки — пища, будет чувствовать себя прекрасно. Но теперь поместим ее в иную ситуацию, в лабораторию, рассыпав перед ней кучу дробинок, и она, оставаясь при том же допущении, будет эти дробинки есть. При одном и том же допущении в первой ситуации лягушка правильно выполняет когнитивную задачу, во второй — неправильно. Вывод: ситуационное допущение не во всех ситуациях верно.
Да что там лягушки — когнитивный процесс человеческого восприятия также зависит от допущений, ошибочность которых может вовсе и не нарушать никаких физических законов. Так, восприятие человеком цвета зависит от присутствия в его мире трех значительно различающихся друг от друга световых длин волн (соответствующих красному, синему и зеленому), й нормальные люди могут поэтому достоверно отсортировать объекты по признаку их цвета. Однако представляется совершенно возможным такой "нормальный мир", где во
многих ситуациях отсутствует названная трихотомия световых длин волк. Старое допущение окажется в новой ситуации ложным. То же самое и относительно восприятия человеком размера, которое зависит от допущения о размере объекта на основе его образа на глазной сетчатке. И здесь может быть сколько угодно ситуаций, в которых указанное допущение будет ложным — распространенный феномен, хорошо известный как "оптический обман". Мир оптических иллюзий — это ведь тоже, по Э. Голдмену, один из "нормальных миров", где знание лишено достоверности и утрачивает тем самым свое значение как знания. И в этой связи еще один обобщающий и вполне обыденный пример когнитивного процесса с "выходами" высокой степени достоверности, когда, допустим, человек, покинув свой автомобиль, всякий раз абсолютно безошибочно отыскивает его. Выполняемая при этом когнитивная задача состоит в следующем: человек помнит пространство, в котором припарковал автомобиль, визуально считывает это пространство на предмет обнаружения автомобиля, имеющего известные чувственно воспринимаемые характеристики, и направляется к первому же автомобилю с данными характеристиками. Ситуационное допущение, которое делает человек: вероятность обнаружить в данном пространстве несколько автомобилей с требуемыми характеристиками крайне мала, и потому предельно высок шанс, что первый же замеченный автомобиль с указанными -характеристиками — это именно искомый автомобиль. Однако вполне возможен "нормальный мир", значительно более унифицированный относительно цвета, конфигурации вещей и т. д., и в таких условиях старое ситуационное допущение, очевидно, не позволит выполнить когнитивную задачу, сделает "выходы" когнитивного процесса недостоверными. Иначе говоря, голдменовские "нормальные миры" не решают вторую главную проблему реалист-ской теории познания — проблему "отнесения к уместному классу", выявления ситуационного контекста достоверного знания.
Впрочем, отмечает автор, Э. Голдмен предлагает и иное, чем "нормальные миры", решение проблемы "уместного класса", а именно: когнитивные процессы должны обладать высокой локальной и высокой глобальной степенями достоверности. При этом когнитивные процессы имеют высокую глобальную степень достоверности, если высокую степень достоверности они обнаруживают для всех (или многих) своих употреблений, а не только в ситуации формирования данного убеждения; и когнитивные процессы обладают высокой локальной степенью достоверности, если высокую степень достоверности они обнаруживают в ситуации формирования данного убеждения.
Таким образом, двумя требованиями к когнитивному процессу — локальности и глобальности степени его достоверности очерчиваются в сущности два "уместных класса": один включает ситуации теку-
щего употребления процесса, а другой — все (или многие) ситуации; когнитивный процесс должен быть высокодостоверным одновременно и локально, и глобально, и потому "уместный класс" — это просто-напросто "все (или многие) ситуации" (куда, разумеется, включены и "локальные" ситуации). Тем самым, опять-таки, мы не получаем никакого критерия выявления "уместного класса". Проблема лишь переформулируется Э. Голдменом, не более того.
Но как же тогда следует решать данную проблему, а также проблему "характеризации"?
Беда Э. Голдмена здесь лишь в том, полагает автор, что он в своих усилиях понять и обосновать ментальные, когнитивные процессы в качестве таких, которые дают достоверное знание, в своих усилиях эту достоверность обосновать и продемонстрировать, к сожалению, идет по весьма традиционному пути, в то время как нужно идти по пути нетрадиционному. Традиционный путь — это путь философа, конструирующего теорию познания. Нетрадиционный же — методолога, открывающего в исследуемой реальности эпистемологическую методологию. В чем же тут различие? Ведь, по сути дела, формулируя проблемы "характеризации" и "отнесения к уместному классу", Э. Голдмен ставит перед собой задачу типизировать каждый конкретный случай ментального (когнитивного) процесса с точки зрения характера самого процесса и тех ситуаций, в которых этот процесс осуществляется. И такая задача может быть выполнена двояким образом. Одно из решений — и Э. Голдмен выбирает именно его — заключается в том, что конкретные случаи типизируются с помощью теории, предписывающей д#я когнитивных процессов и "характеристику", и "уместные ситуации". Между тем ни одна теория, какой бы верной она ни представлялась, не может быть непосредственно применена к той реальности, которую интерпретирует. Иными словами, относительно своего объекта теория не может быть методологией, и она достоверна относительно своего объекта именно через методологию, которая, по определению, нечто иное, чем теория. Примеров на сей счет сколько угодно: каждый палеонтолог теоретически знает историческую, восходящую к динозаврам, родословную птиц, и тем не менее палеонтологи могут расходиться относительно точной картины такой родословной; у физиков есть точное теоретическое понимание скорости света, н однако они могу^ иметь разные мнения, как измерять эту скорость; пусть психологи обладают общепринятой теорией безумия, но все равно у них будут разногласия, является ли данный человек безумным; приверженность экономистов одной и той же экономической теории не помешает им спорить о рецептах лечения больной экономики и т. д.
Суть в том, утверждает автор, что типизировать конкретные случаи нужно не теоретически, а методологически (или эмпирически), в
6-4410
эмпирическом исследовании. И задача, которую поставил перед собой Э. Голдмен, решается не предписыванием, какими должны быть "характеристика" и "уместный класс", не выдумыванием "нормальных миров" и критериев "локальности-глобальности" и "узости-широты", а элементарным эмпирическим исследованием, какие вообще существуют типы ментальных (когнитивных) процессов и какие вообще существуют типы ситуаций, в которых эти процессы происходят. И вот тогда, встретившись с конкретным случаем когнитивного процесса, мы сумеем назвать его тип (эмпирически определенный), тип его ситуаций (эмпирически определенный), и уже этим обоснуем свой вердикт, является ли данный случай знанием или нет. Словом, чтобы решить проблемы реалистского подхода к знанию, нужна эмпирическая наука, а не реалистская очередная теория познания. "Существует, — пишет автор в заключение, — огромный методологический репертуар подхода к голдменовским проблемам. Здесь и экспериментирование, и психологические исследования, и статистические анализы и т. д. Можно, конечно, говорить об эмпирической невыразимости таких тонких вещей, как психология, менталыюсть. Но тогда плоха наша наука о сознании, и нужна новая. В любом случае это вопрос совершенствования эмпирической науки, а не априорных спекуляций философов" (с. 265).
А. А. Али-заде
95.01.011. НОЛА Р. ПОСТМОДЕРНИЗМ, ФРАНЦУЗСКИЙ КУЛЬТУРНЫЙ ЧЕРНОБЫЛЬ: ФУКО О ВЛАСТИ И ЗНАНИИ. NOLA R. Post-modernism, French cultural Chernobyl: Foucault on power/knowledge // Inquiry.— Oslo, 1994 Vol. 37, N 1 .— P. 3-43.
Автор, сотрудник философского факультета Оклендского университета (Новая Зеландия), называя идеологическое явление французского происхождения — постмодернизм — "интеллектуальным Чернобылем французской культуры", намерен "исследовать некоторые корневые причины интеллектуальных опухолей, распространившихся в англоязычном мире, в результате экспорта из Франции постмодернист-» ского культурного Чернобыля" (с. Л).
Один французский критик, пишет автор, сравнил в газете открытие недалеко от Парижа "Диснейленда" с "культурным Чернобылем" для Франции. Так он выразил довольно ныпе распространенные среди французов настроения относительно культурного импорта в их страну из США. Между тем и многие французские образцы, особенно интеллектуальные образцы, весьма высоко экспортабельны. Так что многие гуманитарные факультеты англоязычных университетов имеют сегодня солидную дозу "облучения" от французского культурного Чер-
