CC BY
11
де. Вскоре Данте начал работать над последними песнями «Рая». Утрата им надежды на возвращение очевидна в XXV песне «Рая».
В 1321 г. поэма, как пишет М. Сантагата, была завершена. Данте по просьбе Гвидо Новелло отправился с дипломатической миссией в Венецию; на обратном пути он заболел и умер. Гвидо обещал ему величественную гробницу, но и тут Данте преследовала неудача: Гвидо ненадолго отлучился из Равенны, оставив вместо себя брата, а тот был убит кузеном, изгнавшим Гвидо из города. Гробница тогда так и не была построена, она была построена позднее - в XVIII в.
М. Сантагата раскрывает новые ракурсы прочтения творчества Данте в связи с его повседневной жизнью.
Т.Н. Красавченко
2017.04.013. МИРКЕ Г., ШАНЦЕ К. В ТЕНИ ДЕРЕВА. О СЕМАН-ТИЗАЦИИ ТЕНИ В КУРТУАЗНОМ РОМАНЕ. MIERKE G., SCHANZE Ch. Im Schatten des Baumes: Zur Semanti-sierung des Schattens im höfischen Roman // Zeitschrift für Literaturwissenschaft und Linguistik. - Stuttgart, 2015. - Jg. 45, H. 180. - S. 1244.
Ключевые слова: тень; дерево; locus amoenus; риторика; куртуазный роман; пространство.
Реферируемая статья входит в специальный номер «Журнала литературоведения и лингвистики» («LiLi»), посвященный мотиву тени в средневековой словесности. Материал номера свидетельствует о несомненном пристрастии средневековых авторов к этому мотиву, который, однако, может и не иметь никакой внятной семантики, выполняя лишь роль стандартного пейзажного элемента.
Обладает ли тень в средневековом повествовании специфическими функциями, смысловыми или чисто нарративными? Именно этим вопросом задаются Гезина Мирке (Технический университет Хемница) и Кристоф Шанце (Институт германистики в Гиссене). По их мнению, тень в средневековой словесности имеет весьма разнообразную контекстную семантику; обсуждение этой семантики они начинают с «негативных коннотаций» тени как «символа приближающегося несчастья» (с. 12).
В целом негативные коннотации тени восходят к библейскому выражению «тень смерти (umbra mortis)» (Пс. 22, 4). В средневековом воображении негативную семантику имеет и ночь. Исидор Севильский в «Этимологиях» возводит латинское слово «nox» к «nocendo» (вредить): ночь «вредна для глаз» (цит. по: с. 12). В ряде средневековых немецких текстов («Песнь о Роланде» Конрада; эпос «Кудруна»; роман «Тристан» Готфрида Страсбургского и др.) тень фигурирует как метафора подступающего несчастья: «тень коннотируется как тень смерти» (с. 14).
Однако параллельно с линией негативной валоризации тени выстраивается и традиция ее позитивной оценки: тень выступает как интегральная часть топоса locus amoenus; она присутствует в описании «приятного уголка», наряду с прочими прелестями земного рая (разнообразная флора, пение птиц, журчание ручья и т.п.). Использование тени в данной функции предписано средневековой литературной теорией: Матвей Вандомский в «Поэтическом искусстве» (2-я пол. XII в.), давая образец «описания места» (descriptio loci - по сути, речь идет об описании locus amoenus), среди нормативных элементов такого описания называет и «umbra nemus» («тень рощи») (цит. по: с. 19).
Такая «позитивная тень» встречается не только в куртуазном романе, но и в текстах других жанров: среди приводимых исследователями текстов, где тень входит в описание locus amoenus, - любовная песня Ульриха фон Винтерштеттена, латинская пастурелла из сборника «Кармина Бурана», «Роман о Трое» Герборта фон Фрицлара, «Спор о любви» Ганса Закса.
Тень - в первую очередь атрибут места любовной встречи, отдыха или просто беседы. Но, быть может, она лишь факультативный элемент ландшафта, который можно заменить на какой-либо иной? «Маркирует ли тень нечто большее, чем различие между светом и тьмой» (с. 22), и если да, то какова ее семантика?
Чтобы ответить на этот вопрос, исследователи обращаются к детальному анализу двух эпизодов из романа «Вигалуа» (ок. 12101220) Вирнта фон Графенберга, в которых фигурирует мотив тени. В первом из них тень упоминается в описании лужайки, где обитает чудесный леопардоподобный зверь, который помогает рыцарю Вигалуа на пути к его финальной авентюре: зверь указывает ему путь в страну Корнтин, которая захвачена злым магом Роацом. Ви-
галуа в конечном итоге побеждает Роаца, а зверь превращается в прекрасного мужа: оказывается, в нем обитала душа короля Йоре-ля, прежнего властителя Корнтина, коварно убитого Роацом.
Йорель объясняет рыцарю, что он, до искупления некой таинственной вины, находится в чистилище, однако ему позволено ежедневно на некоторое время избавляться от мук и отдыхать на лужайке, потому что он при жизни потчевал в этом месте нищих. «Этот рай дал мне Бог в награду», - объясняет Йорель рыцарю (цит. по: с. 24).
Итак, лужайка, на которой растет чудесное дерево, покрывающее ее всю своей тенью, - своего рода земной рай. Какую же функцию выполняет в этом «раю» тень? Она отграничивает пространство, в котором находится король Йорель: затененное пространство лужайки недоступно для других, в том числе и для рыцаря Вигалуа. Функция границы сочетается с защитной функцией: тень защищает райскую область, отделяя ее от прочего мира и создавая вокруг нее невидимую стену. Лужайка превращается в своего рода «запертый сад», «Иойш сопс1шш». Эта защитная функция напрямую упомянута и в тексте: «тень полностью хранила лужайку» (цит. по: с. 25).
Обе функции тени - и отграничения, и защиты - релевантны только в отношении короля Йореля: именно он защищен и «огражден» тенью. Применительно же к главному герою, рыцарю Вигалуа, тень лужайки выполняет иную роль: отдыхающий в тени чудесного дерева король дает ему необходимый совет, указывает путь, по которому Вигалуа должен дальше двигаться. Для Вигалуа, таким образом, тень оказывается маркером поворотного пункта в авентюре. В отношении разных персонажей тень имеет различную семантику, что позволяет исследователям говорить о «двойном кодировании» этого пейзажного элемента (с. 26).
Второй эпизод, где упомянута тень, находится в заключительной части романа. Далекий родственник Вигалуа, король Ливии Амир, убит в поединке. Об этом при дворе сообщает вестник, который подробно описывает непогребенное тело короля: его конь привязан к липовой ветви, мертвец лежит в полном вооружении, щит покрывает тело, меч положен под голову; две борзые уже седьмой день охраняют труп от диких птиц и зверей и горько печа-
лятся о хозяине; липа дарит мертвецу тень своей густой листвы (цит. по: с. 28).
Эту сцену Г. Мирке и К. Шанце называют «мрачной идиллией»: в самом деле, ее можно было бы принять за описание безмятежного отдыха рыцаря, прилегшего под развесистой липой, если бы мы не знали, что рыцарь уже семь дней как мертв. Но и в данном случае, как и в эпизоде с королем Йорелем, тень выполняет две функции - отграничения (она создает обособленное пространство, в котором борзые короля, а затем и его вдова Лиамер могут беспрепятственно печалиться о своем хозяине и супруге) и защиты. Эта защитная функция особо подчеркнута в тексте, где сообщается, что сам Бог защитил мертвого короля от пожирателей падали.
В обоих эпизодах тень - нечто большее, нежели формальный и факультативный элемент пейзажа: она создает замкнутое изолированное пространство, границы которого совпадают с областью тени, и обладает защитной (отгонной, апотропеической) функцией, которая особенно ясно выражена во втором эпизоде (с. 29).
Кроме того, в первом эпизоде с тенью связана и еще одна, хотя и не вполне ясно выраженная функция, которую можно определить как когнитивную: находящийся в тени король Йорель объясняет рыцарю Вигалуа, что ему предстоит далее сделать. Тень дарует знание. Гораздо яснее эта функция тени выражена в несколько более раннем тексте - романе Вольфрама фон Эшенбаха «Парци-фаль» (ок. 1210). Заглавный герой романа, покинувший свою мать и вступающий в мир полным «глупцом», встречает старого рыцаря Гурнеманца, который посвящает его в основные тайны рыцарского мира. Гурнеманц принимает незнакомца, сидя перед своим замком в тени липового дерева. Исследователи и в этой пейзажной детали усматривают определенную семантику: тень липы - «не только прекрасное место, но и место, где обретается знание» (с. 34).
Но почему тень столь неожиданным образом получает еще и когнитивную функцию? Г. Мирке и К. Шанце проводят параллель с трактатом Гуго Сен-Викторского (1-я пол. XII в.) «О Ноевом ковчеге в моральном смысле», в котором три ступени познания сравниваются с тремя ярусами ковчега: на первой ступени, как на первом ярусе ковчега, пребывает тень (umbra), на второй - тело (corpus), на третьей - дух (spiritus). Далее Гуго уподобляет тень
форме (figura), тело - предмету (res; т.е. содержанию познаваемого), дух - познаваемой истине (veritas).
По Гуго Сен-Викторскому, познание начинается с «тени», т.е. с постижения общей формы истины. Нечто подобное происходит и в романе Вольфрама фон Эшенбаха: Парцифаль на своем пути познания первым делом входит в «тень», где мудрый старец посвящает его в самые общие истины, которые должен знать рыцарь (с. 35).
Возвращаясь к защитной функции тени, исследователи отмечают ее библейский генезис. Тень (или, в синодальном переводе, «сень») многократно упоминается в Псалтири как атрибут Бога, посредством которого он защищает праведных: «сень Всемогущего», «тень крыл Твоих» (Пс. 90, 1; 16, 8) и др. К этому контексту принадлежит и распространенное в средневековой христианской гомилетике сравнение святых мучеников с деревьями, которые своей тенью покрывают и тем самым защищают простых христиан.
Итак, тень в средневековых текстах (прежде всего в куртуазном романе) - не декоративный ландшафтный аксессуар, но «знак»; она обозначает защищенное пространство, отграниченное от прочего мира. Это изолированное пространство не только защищает, но и «просвещает», открывает истину: сидящий в тени Гурнеманц указывает Парцифалю путь из тени к свету (с. 43).
А . Е. Махов
ЛИТЕРАТУРА XVII-XVIII вв.
2017.04.014. ХИЛЛЬЕР Р.М. «ПОСТУПОК ТВОЙ ЗАСТАВИТ ДОБЛЕСТЬ ПЛАКАТЬ»: ЭТИКА ДОБЛЕСТИ, ГНЕВА И ЖАЛОСТИ В «КОРИОЛАНЕ» ШЕКСПИРА.
HILLIER R.M. «Valour will weep»: The ethics of valor, anger, and pity in Shakespeare's «Coriolanus» // Studies in philology. - Chapell Hill: The univ. of North Carolina press, 2016. - Vol. 113, N 2. - P. 358-396.
Ключевые слова: Уильям Шекспир; «Кориолан»; этика; мотив доблести; мотив гнева; мотив жалости.
Р. Хилльер (Провиденс-колледж, Род-Айленд) кропотливо анализирует этическую подоплеку в «Трагедии о Кориолане» (1605-1608), основываясь на древнеримских и ренессансных ис-
