CC BY
24
(с. 96-97). В жанре автофикции были написаны произведения и множеством итальянских и испанских авторов. Последние, вслед за французскими коллегами, начали исследование генезиса подобной литературы в собственной национальной традиции и усматривают начало испанской автофикциональной традиции в XIV («Книга благой любви» Хуана Руиса) или XVIII столетии (Диего де Торрес Вильярроэль). Бразильские, южноафриканские авторы, писатели из Магриба, из Японии, Китая и США - все они в той или иной форме создавали литературные произведения, сопоставимые с французской автофикцией. Нарушая «автобиографический пакт», автофикция предлагает новый способ репрезентации «себя» в письме, совершенно иной тип коммуникации между автором и читателем, является пограничным жанром, проблематизирующим вопрос идентичности, реальности и фикционального.
Т.Н. Амирян
2017.02.011. АВТОР И ПОВЕСТВОВАТЕЛЬ: ТРАНСДИСЦИПЛИНАРНЫЕ ВЫСТУПЛЕНИЯ В НАРРАТОЛОГИЧЕСКОЙ ДИСКУССИИ.
Author and narrator: Transdisciplinary contributions to a narratological debate / Ed. by Birke D., Koppe T. - Berlin: De Gruyter, 2015. - VI, 274 p.
Ключевые слова: нарратология; автор; нарратор; ауктори-альная наррация; литературный креационизм; теории означивания; лирическая поэзия; речевой акт; комиксы.
«Кто говорит?» - так Ж. Женетт определил ключевой вопрос нарративной теории, поскольку интерес к повествованию как рассказу обязательно предполагает интерес к рассказчику. Для ответа на этот вопрос в классической нарратологии была введена фигура нарратора - сущности, ответственной за порождение всех слов, которые мы читаем. Целые поколения нарратологов были сосредоточены на изучении того, что мы видим на странице, и не уделяли внимания реальной личности, в конечном счете ответственной за
весь текст, - автору. Однако с 1990-х годов можно говорить о возвращении понятия «автор» в нарратологию1.
Редакторы реферируемого издания - Доротея Бирке (Фрайбург) и Тилманн Кёппе (Гёттинген) - во вступительной статье выявляют ключевые аспекты обеих категорий, которые будут затронуты в статьях сборника, написанных членами рабочей группы «Ключевые концепты нарратологии» (Network «Foundational Concepts of Narratology») по материалам семинара, состоявшегося во Фрайбурге 13-14 сентября 2012 г.
Автор литературного произведения - это индивид, несущий ответственность за данный текст. У этой ответственности есть три измерения. Во-первых, автор создает произведение, он - причина его существования, поэтому именно автор определяет его границы: что является его частью, а что - нет. Во-вторых, авторство связано с определенными правами и обязанностями. Авторы выступают в качестве исходных держателей авторского права (копирайта), и кроме того, создавая и публикуя свои работы, они реализуют различные виды речевых актов, например, восхваление, оскорбление, благодарение и т.п., а следовательно, могут нести реальную правовую и бытовую ответственность за эти акты. В-третьих, автора часто рассматривают как фигуру, определяющую смысл произведения, и в этом плане как своего рода авторитет. Например, если две литературоведческие интерпретации противоречат друг другу, более «правильной» можно назвать ту, которая лучше согласуется с авторской (при ее наличии). Этот тезис, впрочем, нередко оспаривался в литературоведении: «ошибка интенциональности» - одна из самых дискуссионных тем в литературной критике XX в.
Термин «нарратор» в литературоведении обычно обозначает «вымышленного рассказчика», индивида, принадлежащего не нашей, а вымышленной реальности, - вне зависимости от того, создает ли он историю или излагает (пересказывает) ее. Классическая
1 Важнейшие работы, свидетельствующие о возросшем интересе к автору: What is an author? / Ed. by Biriotti M., Miller N. - Manchester, 1993; Rückkehr des Autors: Zur Erneuerung eines umstrittenen Begriffs / Hrsg. von Jannidis F. et al. -Tübingen 1999; The construction of authorship: Textual appropriation in law and literature / Ed. by Jaszi P., Woodmansee M. - Durham, 1994; Lamarque P. The death of the author: An analytical autopsy // British journal of aesthetics. - L., 1990. - Vol. 30. -P. 319-331; Simion E. The return of the author. - Evanston, 1996.
нарратология ввела базовый принцип разделения автора и наррато-ра, который, по мнению авторов вступительной статьи, невозможно подвергнуть сомнению. Автор и нарратор принадлежат различным онтологическим планам: Ф.С. Фицджеральд в принципе не может встретиться с Ником Каррауэем, от лица которого ведется повествование в романе «Великий Гэтсби» (1925). Вымышленные нарраторы могут обладать свойствами и способностями, которыми реальные авторы обладать не могут: всеведение, абсолютная память и т.п. Нарраторы не являются субъектами, отвечающими за текст в тех трех смыслах, о которых речь шла выше, в контексте авторской ответственности за произведение. Они не создают вымышленный мир, частью которого являются, не могут нести ответственность и иметь права, аналогичные авторским, не могут определять истинность той или иной интерпретации.
Смешение автора и нарратора действительно представляется категориальной ошибкой, и в современной науке вряд ли можно найти исследователя, который оспаривал бы их разграничение. Однако сложности и предметы для дискуссий возникают тогда, когда дело доходит до определения области применения этого разграничения, его следствий и частных случаев. Именно подобные вопросы и рассматриваются участниками сборника.
Т. Кёппе и Ян Стюринг (Гёттинген) - авторы известной теории «опционального нарратора», предполагающей, что не в любом вымышленном повествовании должен присутствовать нарратор, -анализируют и опровергают так называемый прагматический аргумент в защиту вездесущего повествователя (pan-narrator). Этот аргумент опирается на представление, что концепция нарратора необходима или по крайней мере весьма полезна для интерпретации повествовательного текста. Авторы статьи критикуют данный тезис с теоретической точки зрения, а также дают пример подробной интерпретации новеллы Н. Готорна «Дочь Рапачини» (1844) без использования представления о нарраторе, но вместе с тем детально рассматривающей основные темы произведения, его сюжет и структуру повествования. Исследователи демонстрируют, что вполне возможно анализировать такие аспекты нарратива, как внутритекстовый комментарий и оценка, использование местоимений первого лица и экспрессивных частиц и выражений, не связывая их с фигурой нарратора.
Франк Зипфель (Майнц) придерживается противоположной точки зрения, он вступает в дискуссию с Т. Кёппе и Я. Стюрингом, а также их сторонниками, показывая, что часть их аргументов против теории вездесущего повествователя не выдерживают критики. При этом он считает, что позиция в этом диспуте зависит от того, как мы концептуализируем вымысел и наррацию в целом. Ответ на вопрос о необходимости присутствия нарратора в любом повествовании связан с различием в представлениях об этих двух ключевых понятиях и на самом деле не имеет важного значения для нарративной теории. По мнению автора статьи, следует оставить этот бессодержательный спор и сосредоточиться на выявлении концептуальных схем, которые лежат в основе наших представлений о вымышленном повествовании.
Винценц Пипер (Гёттинген) показывает, что истолкование конкретного произведения может быть серьезно искажено, если интерпретатор исходит из представления об обязательном присутствии нарратора в повествовании. На примере истории экзегезы романа Гёте «Избирательное сродство» (1809) исследователь демонстрирует, что те литературоведы, которые находили в этом тексте нарратора, не могли подтвердить свою позицию текстуально1. Более того, у них не было рациональных обоснований для введения этой вымышленной сущности в анализ текста. Согласно тем взглядам на суть литературной интерпретации, которых придерживается автор статьи, ключевой задачей истолкователя должен стать поиск того, что стремился сказать автор, через анализ художественных средств, им использованных. В. Пипер утверждает, что сосредоточенность на повествователе приводит литературоведов к неточному описанию нарративной структуры романа и препятствует пониманию его наиболее выразительных и интересных аспектов.
Если три первых статьи издания связаны с дебатами о концепте нарратора и нарративной медиации в целом, то следующие две статьи затрагивают вопросы авторского позиционирования и
1 Barnes H.G. Goethe's «Die Wahlverwandtschaften»: A literary interpretation. -Oxford, 1967; Blackall E. Goethe and the novel. - L., 1976; Pascal R. Free indirect speech ('erlebte Rede') as a narrative mode in «Die Wahlverwandtschaften» // Tradition and creation. Essays in honour of Elizabeth Mary Wilkinson. - Leeds, 1978. - P. 146161; Martinez M. Doppelte Welten. Struktur und Sinn zweideutigen Erzählens. - Göttingen, 1996.
ответственности. Д. Бирке обращается к одному из популярных в современной нарратологии предметов анализа - аукториальной наррации. Она выявляет две противоположных тенденции в литературной теории: использование подобных текстов для строго аналитического разграничения между автором и нарратором или для осмысления того, как «авторский голос» (аукториальный залог) может отсылать к самому автору и его / ее авторитету. Последняя идея особенно характерна для феминистской нарратологии, в которой аукториальный залог связывается с представлением о мужской гегемонии, однако сама Д. Бирке считает, что проблема «авторитета» должна рассматриваться более детально и дифференцированно, чем это делают представители данного течения. Яркие примеры аукториальной наррации нередко не просто утверждают тот или иной авторитет, но и становятся инструментом его исследования. Выбор данной нарративной стратегии должен восприниматься как риторическая позиция реального автора по отношению к аудитории. В доказательство своего тезиса Д. Бирке приводит пример тщательного прочтения (close reading) отдельных эпизодов романа Г. Филдинга «Том Джонс» (1749), произведения, которое традиционно считается прототипическим примером аукториальной нар-рации.
Статья Юлиана Шрётера (Вюрцбург) вносит вклад в недавние дебаты об одном из современных повествовательных текстов -романе К. Крахта «Империя» (2012), который, по мнению некоторых рецензентов, отражает расистские взгляды его автора. Ю. Шрётер анализирует популярный тезис в защиту романиста, что подобная интерпретация не различает нарратора-расиста и самого автора - К. Крахта, расистом не являющегося. Исследователь обращает внимание на то, что на самом деле соотношение между нар-ратором и автором может быть весьма сложным и неоднозначным, и сам К. Крахт исследовал его в своей художественной прозе, которая, по замыслу писателя, должна была вступать в резонанс с его невымышленными текстами (в частности, опубликованной интернет-перепиской). Однако в контексте теории «аукториального самосоздания» (authorial self-fashioning) нельзя ограничиваться простым различением между двумя типами произведений: нон-фикциональными и художественными текстами. Тезис о том, что первые выражают точку зрения реального автора, а вторые - точку
зрения нарратора, не выдерживает критики. На самом деле и в тех и в других высказывания представляют собой сознательную форму «провокативного позиционирования». Они направлены на то, чтобы читатель приписал некоторые качества их автору, и одновременно могут содержать в себе моменты, обнажающие неправомерность подобного действия.
Три следующие статьи вводят вопрос о повествователе в широкий философский и лингвистический контекст. Адриан Брюнс (Гёттинген) опирается на две важнейшие теории «авторского креационизма», принадлежащие Эми Томассон1 и Джону Сёрлю2. Нар-ратор должен восприниматься как сущность, созданная автором. Но если принять за истину тезис о том, что нарратор присутствует в каждом повествовании, получается, что автор не обладает свободой воли, выбирая, создавать ему нарратора или нет. Исходя из того, что создание вымышленных сущностей - это целенаправленное и сознательное действие автора, тезис о вездесущем повествователе следует назвать сомнительным. Однако исследователь предлагает несколько способов для его согласования с некоторыми версиями теории художественного креационизма.
Регина Экхардт (Гёттинген) выявляет парадокс, следующий из утверждения о том, что не в каждом повествовании должен присутствовать нарратор. Лингвистические теории значения предполагают, что высказывания могут быть поняты только в контексте, т.е. в отношении ко времени, месту, адресанту и т.п. Однако во многих случаях автор текста не может играть роль адресанта, и, более того, контекст высказывания является частью вымысла. Каким же образом мы можем совместить необходимость вымышленного адресанта для понимания вымышленного высказывания и понимание, что иногда в художественном тексте нет адресанта высказывания? Р. Экхардт решает эту задачу, опираясь на семантику условной истинности, предлагающую теоретическое обоснование для тех случаев означивания, когда высказывания не содержат информации о своем контексте. По мнению Р. Экхардт, именно нечто подобное имели в виду литературоведы, когда говорили о нарративах без
1 Thomasson A.L. Fiction and metaphysics. - Cambridge, 1999.
2
Searle J.R. The logical status of fictional discourse // New literary history. -Charlottesville, 1975. - N 6. - P. 319-332.
нарраторов. Адресанты таких высказываний свободны от некоторых обычных условий осуществления речевого акта, а их адресаты заставляют себя поверить (а не верят) тому, что слышат. Это лингвистическое описание известного логического и литературоведческого тезиса, что авторы притворяются, делая некоторые утверждения о мире, а на самом деле они создают иной мир посредством этих утверждений.
Тобиаса Клаука (Гёттинген), напротив, интересуют те ситуации, когда автор высказывается в соответствии с обычными условиями речевого акта и одновременно создает вымышленное содержание. Он выявляет некоторые конвенции, которые препятствуют необходимому для создания вымысла «отключению» обычных условий речевого акта. Более того, иногда авторы художественных текстов могут осуществлять «серьезные» речевые акты в рамках своих произведений, даже не опираясь на подобные конвенции. По мнению исследователя, это является опровержением тезиса, что в художественном тексте серьезные речевые акты могут быть реализованы лишь в рамках вымысла, т.е. посредством фигуры нарратора.
Завершающие статьи сборника связаны с живой и острой дискуссией относительного того, насколько разграничение автора и нарратора полезно при анализе литературных жанров, отличных от вымышленного повествования, а также произведений других видов искусства.
Клаудия Хиллебрандт (Йена) дает обзор наратологических исследований лирической поэзии и особо останавливается на вопросе о том, предполагает ли отнесение конкретного стихотворения к повествовательной лирике наличие в нем нарратора. Она разграничивает различные уровни коммуникации в стихотворных текстах, отдавая предпочтение модели, выявляющей несколько возможных типов соотношения между автором и источником речи в поэзии. К. Хиллебрандт показывает, что стихотворение может быть названо нарративным в нескольких смыслах. Многие лирические тексты имеют в себе нарративную структуру, однако лишь часть из них требует для адекватного описания фигуры нарратора, отличной от реального автора.
Маркус Кюн и Андреас Вайц (Гамбург) предлагают модель нарративной медиации, которую возможно распространить на анализ графических романов или комиксов с их специфическими ре-
презентативными стратегиями. По аналогии с предложенной М. Кюном теорией нарративной инстанции в кинематографе они предлагают категорию визуальной нарративной инстанции для описания того, как вербальные формы повествования могут дополняться образами. Свою концепцию они применяют к анализу графического романа П. Хорншемейера «Три парадокса» (2006), обладающего необычной для комикса сложной и авторефлексивной структурой, использующего множество репрезентативных стратегий, включая отсылки к авторской биографии. Этот роман особенно сложен для интерпретации, но вместе с тем дает возможность продемонстрировать работу сложных моделей нарративной медиации.
Сборник статей завершается составленной Ю. Шрётером избранной библиографией научных трудов, внесших вклад в теоретическую дискуссию о соотношении концептов автора и нарратора. Автор выделяет в отдельный раздел «классиков» работы, которые определили границы сегодняшних дебатов.
Е.В. Лозинская
ЛИТЕРАТУРА И ОБЩЕСТВО
2017.02.012. ВЕДЕР К. ЦЕНЗУРА СТАНОВИТСЯ ЛИТЕРАТУРОЙ: ФИКТИВНЫЕ СНОСКИ В ПЛУТОВСКОМ РОМАНЕ ИРМ-ТРАУД МОРГНЕР «УДИВИТЕЛЬНЫЕ СТРАНСТВИЯ ГУСТАВА-ПУТЕШЕСТВЕННИКА», (1972).
WEDER Ch. Zensur wird Literatur: Fiktionale Fussnoten im Irmtraud Morgners Lügenroman «Die wundersame Reisen Gustavs des Weltfahrers» // Zeitschrift für deutsche Philologie. - Berlin, 2016. -Bd 135: Zweites Heft. - S. 267-288.
Ключевые слова: литература ГДР; цензура; И. Моргнер; примечания в художественном тексте; паратекст.
Профессор кафедры германистики Женевского университета Кристин Ведер обращается к малоизученному роману германистки и писательницы из бывшей ГДР Ирмтрауд Моргнер (1933-1990) «Удивительные странствия Густава-путешественника». В этом тексте она находит пример продуктивной литературной реакции на идеологическую цензуру, не менее яркий, чем два других, хорошо изученных в данном аспекте, текста восточногерманских писателей -
