CC BY
81
ДРЕВНИЙ МИР
2017.01.001. ГЭРНСЕЙ П., СЭЛЛЕР Р. РИМСКАЯ ИМПЕРИЯ: ЭКОНОМИКА, ОБЩЕСТВО И КУЛЬТУРА.
GARNSEY P., SALLER R. The Roman Empire: Economy, society and culture. - 2-nd ed. - Oxford (Cal.): Univ. of California press, 2015. -XVIII, 328 p. - Bibliogr.: p. 257-311.
Ключевые слова: ранняя Римская империя; экономика; общество; культура.
Монография, написанная профессорами классической истории Питером Гэрнсеем (Кембриджский ун-т, Великобритания) и Ричардом Сэллером (Стенфордский ун-т, США), является вторым (дополненным) изданием книги, впервые опубликованной в 1987 г. Она представляет собой комплексный обзор политической системы, экономики, социальных отношений, религии и культуры ранней Римской империи. В новом издании каждая глава снабжена особым приложением, в котором рассматриваются новые данные и подходы к изучению того или иного вопроса, характерные для исследований последних лет. Большее внимание уделено археологическим материалам, данным естественных наук, истории климата и изменений окружающей среды, статистическим и историко-компаративистским методам (с. XIII). Кроме того, во втором издании публикуются две совершенно новые главы. Это глава первая «Установление принципата» и написанная Мартином Гудменом глава четвертая «Враги Рима». В целом монография состоит из четырех частей (12 глав) и заключения.
Часть I включает четыре главы. В первой из них анализируются политические и конституционные основы принципата и по-
следствия перехода от республики к империи. Основатель нового режима, Октавиан Август, объявил его «восстановленной республикой» (res publica restitute), в которой он, принцепс, превосходит прочих должностных лиц не властью, но лишь авторитетом (auc-toritas). Проблема, однако, заключалась в оформлении его фактически единоличной власти в рамках формально существующей республиканской системы. Формула этой власти была найдена к 23 г. до н.э. путем предоставления ему сенатом и римским народом imperium proconsulare и tribunicia potestas. Но проконсульский империй Августа фактически был выше империя любого другого про-магистрата - наместника провинции, поскольку его «провинция» охватывала большую группу провинций, в которых располагалась почти вся римская армия. Значение трибунской власти для Августа определялось символической ролью трибуна в качестве защитника простого народа, а также тем, что она делала своего носителя неприкосновенной фигурой.
В «восстановленной» Августом республике сенат фактически не мог принимать самостоятельных решений. При этом, как отмечают авторы, имел место весьма значительный контраст между все более снижающейся ролью сената как государственного института и сохранением монополии сенаторов как сословия на осуществление важнейших государственных функций, включая командование легионами и управление большинством провинций в качестве проконсулов или императорских легатов. Впрочем, сенат отнюдь не лишился всех своих корпоративных функций и даже приобрел некоторые новые полномочия в судебной и законодательной сферах. Важной функцией сената стала, в частности, легитимация власти каждого нового императора посредством принятия закона о его империи (lex de imperio) (с. 10).
Анализ текста, известного как lex de imperio Vespasiani, который описывает полномочия Флавия Веспасиана, пришедшего к власти в 69 г. н.э., обнаруживает фундаментальную двойственность «конституционного» положения императора. Последний, несомненно, был доминирующей фигурой, но формально не всевластной, поскольку для легитимации своего статуса должен был обращаться к республиканским институтам и процедурам (с. 12). Сходная дилемма прослеживается и в юридических текстах эпохи Северов, сохранившихся в «Дигестах» Юстиниана (VI в.).
В целом, отмечают авторы, пропасть между теорией и практикой принципата была огромна, что неизбежно порождало напряженность и конфликты между императором и сенатом. Однако к концу I в. н.э. и в дальнейшем тон в сенате задавала новая элита, происходившая из отдаленных районов Италии и, все чаще, из провинций. Их базовым политическим идеалом была не libertas, т.е. свобода, фактически означавшая право сената играть ведущую роль в управлении государством, но obsequium, повиновение и усердная служба тому, благодаря патронату которого повышалось их общественное положение. Примечательно, что уже в 65 г. н.э. ни один из участников заговора против Нерона не стремился к восстановлению республики. И впоследствии очень немногие из тех, кто выступал против того или иного императора, были подлинными республиканцами (с. 15).
Переход от олигархии к монархии в начале изучаемого периода (27 г. до н.э. - 235 г. н.э.) открыл новую фазу римской экспансии, в ходе которой власть Рима распространилась далеко за рамки Средиземноморского бассейна. При этом, как показывают авторы во второй главе («Средиземноморская империя»), правители Рима должны были решать разные задачи в средиземноморском мире и на прилегающих к нему на севере территориях. В первом случае главной задачей было примирить греческий восток с римской властью и, покровительствуя греческой (эллинистической) культуре, способствовать ее диффузии в другие регионы. В результате в пределах средиземноморского мира был достигнут столь высокий уровень политического и культурного единства, который никогда прежде не существовал в античной истории.
На землях, соседних со Средиземноморьем, миссия Рима состояла, скорее, в полном подчинении и умиротворении обитавших там народов, чем в распространении греко-римской цивилизации. Если, пишут авторы, исходить из уровня урбанизации и интеграции местных городских элит в римский правящий класс (т.е. степени продвинутости процесса, известного как «романизация»), то приходится признать, что имперские институты и культура оказывали относительно слабое воздействие на традиционные социальные структуры и образ жизни в этих недавно завоеванных регионах. Представление о том, что еще до конца эпохи Юлиев - Клавдиев включение в сенат аристократических уроженцев Галлии стало
обычным явлением, вряд ли справедливо. И в течение следующего столетия ситуация с галлами и представителями других северных провинций существенно не изменилась. Известна лишь горстка сенаторов и военных всаднического ранга из этих регионов, и их число не идет ни в какое сравнение с постоянно растущим списком сенаторов, администраторов и армейских командиров, происходивших из средиземноморских провинций. Гегемония политической и культурной элиты Средиземноморья не была нарушена вплоть до середины III в. н.э., когда хроническая дестабилизация пограничных территорий привела к власти в Римской империи военную элиту балканских провинций (с. 24-25).
Обширная империя управлялась очень небольшим по численности административным аппаратом, деятельность которого, как и в республиканскую эпоху, сводилась, по существу, к двум основным функциям - поддержанию законности и порядка и сбору налогов. Соответственно, для их выполнения правители ранней империи использовали прежнюю республиканскую систему сенаторского управления, лишь дополненную немногими должностями всаднического ранга. По некоторым современным оценкам, в эпоху Марка Аврелия и Септимия Севера насчитывалось 160 сенаторских и 180 всаднических административных постов, а функции чиновников нижнего звена исполняли примерно 2 тыс. рабов и вольноотпущенников императорского дома (familia Caesaris) (с. 53). Таким образом, отмечают исследователи, «Римская империя оставалась "недобюрократизированной" особенно в сравнении с Китайской империей, которая использовала пропорционально, вероятно, в двадцать раз больше функционеров» (с. 35).
Возможность управлять без бюрократии обеспечивала система самоуправляющихся городов, сферой ответственности которых было изъятие ресурсов провинций под контролем провинциальных наместников. Принудительные или добровольные взносы и литургии местных элит являлись главным механизмом удовлетворения потребностей как местного, так и центрального управления (с. 40).
Отношения патроната - клиентелы, скорее, чем формальные процедуры и нормы закона определяли назначение и продвижение должностных лиц, которые фактически не были профессионалами. Поэтому в современных исследованиях административный аппарат
ранней империи обозначается такими терминами, как «патримониальная бюрократия», «протобюрократия» или «патримониальная протобюрократия» (с. 52).
Часть II состоит из трех глав, в которых рассматриваются различные аспекты экономики Римской империи. Установление имперского мира и стабильного правительства сделало возможным относительное экономическое процветание и его умеренный рост. Однако, как подчеркивают авторы, нельзя принять имеющиеся в литературе слишком высокие оценки роста торговли и предпринимательства, а также уровня монетизации экономики (с. 78-79).
Разумеется, отмечают они, есть основания полагать, что расширение сельскохозяйственного производства в «развивающихся» западных провинциях было достигнуто благодаря интенсификации труда в результате его более рациональной организации, а также специализации на выращивании тех или иных культур (скорее, чем путем внедрения технологических инноваций). Несомненно и то, что, несмотря на «конкуренцию» провинций, италийское сельское хозяйство находилось в состоянии умеренного процветания, которому способствовало наличие такого колоссального центра потребления, как Рим. В целом, однако, экономика была недоразвитой, если брать в качестве критериев нищету массы населения, преобладание сельскохозяйственного труда, отсталые технологии, значение земли в качестве источника богатства и власти и господство земельной аристократии (с. 71-73).
Вопреки распространенному представлению, лишь немногие крупные собственники обладали огромными массивами земли, так называемыми latifundia, негативное отношение к которым характерно для морализаторской литературы раннего принципата. Как правило, земельные владения наиболее богатой части элиты представляли собой территориально разрозненные фрагменты, приобретенные в результате наследования, браков и по экономическим соображениям (с. 95).
Серьезные сомнения у исследователей вызывает и распространенная концепция о быстром (по историческим меркам) переходе от рабского труда и соответствующей (централизованной) модели организации производства в крупных хозяйствах к системе мелких земельных держаний вследствие «внутренних противоречий», свойственных рабству как способу производства, или паде-
ния интереса землевладельцев к ведению собственного хозяйства. Имеющиеся данные источников позволяют думать, что сокращение числа сельскохозяйственных рабов было гораздо более медленным процессом, чем обычно считается, и что крупные собственники весьма активно заботились об инвестициях в землю и повышении ее доходности (с. 98-99).
Доминирование в аграрной экономике империи крупных землевладельцев не дает оснований отрицать существование значительного числа мелких сельских хозяев (собственников и арендаторов), ведущих натуральное хозяйство на уровне простого выживания или близком к этому уровню. Представление о том, что низкая продуктивность и примитивные агрономические методы делали хозяйства такого рода нежизнеспособными, с точки зрения исследователей, должно быть отвергнуто (с. 101-103).
Часть III включает три главы (глава восьмая: «Социальная иерархия»; глава девятая: «Семья и домохозяйство» и глава 10: «Социальные отношения»). Как отмечают авторы, римское общество эпохи ранней империи представляло собой иерархию статусов и рангов. Август восстановил социальную стабильность, но социальная напряженность не исчезла, и порядок поддерживался путем мощного идеологического и силового воздействия государства. Республиканская система рангов или «сословий» (ordines) была расширена и получила более четкую конфигурацию. Социальное первенство ordo senatorius было подкреплено высоким имущественным цензом, особой одеждой, а также набором строгих правил, регулирующих браки и модель поведения в целом. Всадничество (ordo equester) было конституировано в качестве второго аристократического сословия со сходными критериями членства в нем (происхождение, богатство) и похожими ограничениями в поведенческой модели (за исключением брачных норм). Декурионы, члены местных правящих элит, формировали (муниципальную) аристократию третьего разряда, позиции которой становились все более прочными по мере распространения римской правовой системы за пределы Италии.
Остальная масса свободного населения подразделялась на социальные группы, отличающиеся друг от друга, с точки зрения закона, по происхождению (свободные, ingénui, и вольноотпущенники, libertini) и объему прав (граждане, cives, и неграждане, pere-
grini). Важным явлением рассматриваемого периода стало прогрессирующее вытеснение этого древнего юридического разграничения статусным делением на honestiores («уважаемые», «почтенные») и humiliores («низшие»), получившим формальное закрепление в императорских рескриптах первой половины II в. н.э., если не раньше (с. 136-138, 140).
Рабы были движимым имуществом, но их человеческая сущность в эпоху ранней империи получила некоторое ограниченное признание в законе. В юридическом плане они были однородной категорией. Однако их экономическое положение могло существенно различаться. Более того, бывшие рабы, наряду с бывшими солдатами, являлись основными группами, представители которых успешно проникали в верхние слои.
Профессиональная военная служба позволяла ветеранам достигать умеренного, а в случае с командирами - значительного уровня богатства. Тогда как освобожденные рабы нередко оказывались подходящими реципиентами имущества своих богатых хозяев, не имевших по тем или иным причинам других наследников. В дальнейшем сыновья богатых вольноотпущенников пополняли ряды элиты, не способной в полной мере воспроизводить себя без контролируемой кооптации. Примечательно, что примерно 75% сенаторских фамилий исчезали через одно поколение, т.е. значительно быстрее, чем фамилии европейских аристократов в раннее Новое время (с. 145). Август пытался решить эту проблему законами, направленными на укрепление семьи, поощряя сенаторов и всадников к заключению браков и рождению детей. Однако его усилия оказались напрасными, поскольку практика усыновления казалась им более удобной альтернативой заботе о воспитании собственного потомства.
Новейшие исследования в области римской демографии показывают, что стандартная модель римской семьи как патриархального домохозяйства, управляемого авторитарным pater familias, не соответствует действительности. Причем, как отмечают авторы, контраст между юридическими нормами и социальными реалиями нигде так не очевиден теперь, как на примере отеческой власти (patria potestas). Низкая средняя продолжительность жизни (20-30 лет), поздний возраст вступления в брак мужчин (обычно на второй половине третьего десятилетия жизни) и, соответственно,
возрастной разрыв между поколениями (около 30 лет) существенно ограничивали возможность воздействия patria potestas на сыновей. Немногие отцы, вряд ли больше 20%, оставались в живых к тому времени, когда их сыновья вступали в брак. Женщины выходили замуж в более раннем возрасте (13-14 лет), но к тому времени, вероятно, у более половины из них уже не было отцов (с. 161-162).
В этих условиях большое значение приобретали более широкие родственные связи, а также дружеские отношения. Особо важную социальную функцию выполняли отношения патроната - клиенте-лы, которые в эпоху принципата получили широкое распространение также и в провинциях, где покровительство римских чиновников высокого ранга служило механизмом интеграции представителей местной знати в имперскую элиту. Вертикальные патронатные связи охватывали и «респектабельные» слои плебса и его общественные «клубы» (collegia), которые обеспечивали взаимопомощь своим членам. Широкое распространение таких связей способствовало поддержанию социальной стабильности (с. 181-182).
Часть IV состоит из двух глав, посвященных, соответственно, религии (глава 11) и культуре (глава 12). В первой из них основными сюжетами являются проблема положения официальной государственной религии, взаимоотношения официальных римских культов с локальными традиционными культами и, наконец, подъем христианства.
Как отмечают авторы, до начала III в. н.э. ни один новый бог не был официально принят в римский пантеон за исключением обожествленных императоров. При этом культ правителя оказался единственным римским культом, который приобрел более или менее универсальный общеимперский характер. В западных провинциях все большей популярностью пользовалось почитание традиционных римских божеств, особенно Капитолийской Троицы (Юпитер, Юнона и Минерва), с которой императорский культ был тесно связан. Одновременно шел процесс дезинтеграции индиген-ных религий. Местные культы упрощались и переосмысливались под воздействием римской религии, особенно в городской среде -основной зоне имперско-туземных контактов (с. 190-191).
В целом римское правительство терпимо относилось к иноземным культам за исключением тех, в которых имели место такие крайние проявления религиозности, как человеческие жертвопри-
ношения, или тех, которые казались разрушительными в политическом плане. В результате христиане, рассматривавшиеся как хотя и разрушительная, но не опасная сила, оказались главными бенефициарами от пассивного отношения римских властей к религиозным инновациям, позволявших подданным следовать их собственным предпочтениям в этой сфере (с. 197).
В сфере культуры императоры следили за тем, чтобы писатели, артисты, учителя и философы поддерживали или, по крайней мере, не подрывали имперский режим и его ценности. Вместе с установлением принципата начинается и откровенное использование официального искусства в качестве средства пропаганды.
У римских императоров, разумеется, не было какого-либо замысла распространения римской культуры по всей империи. Так называемая «романизация», которую правильнее трактовать как слияние или сплав имперских и местных институтов и культур, была продуктом совместных действий центрального правительства и инициатив провинциальных элит. Впрочем, римская культурная гегемония ощущалась главным образом в городах и их ближайшей округе, и она оказывала очень небольшое воздействие на туземные культуры, сохранявшиеся на сельской территории. На востоке ее распространению препятствовали уникальность и прочность таких культур, как египетская, иудейская, финикийская и некоторых других. Наконец, греческий мир в ограниченной степени оказался восприимчив к римскому культурному влиянию (с. 218-219).
В целом, заключают авторы, римское правление скорее акцентировало, чем нивелировало различия между городом и деревней, богатыми и бедными, местными элитами и рядовым населением. Культурное многообразие империи, даже на западе, подчеркивает одну важную черту римского правления. Традиционно римляне воспринимали роль правительства как достаточно ограниченную. И в этом плане прослеживается весьма значительная степень континуитета между республикой и принципатом.
Консолидации завоеванных Августом и некоторыми последующими императорами территорий способствовало размещение на них постоянных гарнизонов и распространение урбанизации. Это, как подчеркивают исследователи, были главные инструменты изменений в покоренных регионах. После того как Рим создавал изначальный импульс, романизация приобретала характер само-
стоятельного процесса как ответа местных элит на перспективу повышения своего статуса, уровня богатства и могущества под протекторатом имперской власти. Впрочем, солдаты, функционеры и романизированные элиты не были единственными обитателями провинций. Множество жителей империи имели очень небольшой практический опыт контактов с Римом или сколько-нибудь внятное представление о нем (с. 236).
А.Е. Медовичев
2017.01.002. ЛАПЫРЁНОК Р.В. НАСЛЕДИЕ АГРАРНОГО ЗАКОНА ТИБЕРИЯ ГРАКХА: ЗЕМЕЛЬНЫЙ ВОПРОС И ПОЛИТИЧЕСКАЯ БОРЬБА В РИМЕ В 20-х годах II в. до н.э. - М.: Русский фонд содействия образованию и науке, 2016. - 296 с. - Библиогр.: с. 244-280.
Ключевые слова: Римская республика, II в. до н.э.; политическая борьба; «италийский» вопрос; аграрный закон Тиберия Грак-ха.
Монография канд. ист. наук Р.В. Лапырёнка посвящена двум ключевым вопросам политической борьбы в Римской республике 20-х годов II в. до н.э. - аграрному и так называемому «италийскому». На основе широкого круга литературных, эпиграфических и археологических источников рассматривается проблема преемственности в политике Тиберия и Гая Гракхов, судьбы аграрной реформы после политического кризиса 129 г. до н.э., а также проблема ценза 125/124 г. до н.э. Анализируются новейшие (преимущественно зарубежные) концепции социально-экономического и политического развития Рима в гракханскую эпоху. Книга состоит из введения, трех глав, заключения и двух приложений.
Изучение земельных отношений в гракханское время (133122 гг. до н.э.), отмечает автор во введении, является необходимым условием понимания сущности процессов, происходивших в римском обществе в период поздней республики, которые в конечном счете привели к установлению в Риме режима личной власти. Возникновение движения за аграрную реформу стало следствием отсутствия в римской гражданской общине эффективных механизмов государственного регулирования и контроля в сфере земельных отношений. Создание по закону Тиберия Семпрония Гракха (1ех
