CC BY
176
Vol. 14, N 1. - Mode of access: http://worldhistoryconnected.press.illinois.edu/ 14.1/forum_mehrtens.html
4. Seligman A. New biographies for teaching African history // World history connected [Электронный ресурс]. - 2017. - Vol. 14, N 1. - Mode of access: http:// worldhistoryconnected.press.illinois.edu/14.1/forum_seligman.html
5. Soderstrom Mark A. Big empire, little stories: Biography, microhistory, and eurasian history // World history connected [Электронный ресурс]. - 2017. - Vol. 14, N 1. - Mode of access: http://worldhistoryconnected. press.illinois.edu/14.1/forum_ soderstrom.html
ДРЕВНИЙ МИР
2018.02.002. ЕГОРОВ А.Б. РИМ: ОТ РЕСПУБЛИКИ К ИМПЕРИИ. - СПб.: Наука, 2017. - 311 с. - Библиогр.: с. 287-293.
Ключевые слова: Ранняя Римская империя, I-II вв. н.э.; система принципата; государственно-правовая структура.
В монографии профессора Санкт-Петербургского университета, д-ра ист. наук А.Б. Егорова рассматривается комплекс проблем, связанных с возникновением и эволюцией системы принципата в Ранней Римской империи. Основное внимание уделяется изучению специфики римской императорской власти, а также ее соотношению с властью сената и республиканской (квазиреспубликанской) государственно-правовой структурой в целом, которая, как показывает исследователь, оставалась основой политической системы Империи в I в. н.э. и продолжала играть заметную роль во II в. Книга состоит из введения, семи глав и заключения.
Система принципата, отмечает во введении А.Б. Егоров, явилась результатом глубокого социально-политического кризиса Римской республики, вызванного нежеланием и неспособностью сенатской «партии власти» проводить реформы, необходимые для решения наиболее острых вопросов, прежде всего аграрного и союзнического. В отличие от эллинистических царств, римская монархия выросла на основе республиканского строя, и ее особенностью было сохранение определенной преемственности с институтами республики. Впрочем, единоличная власть в Риме имела значительную традицию и глубокие корни. В республиканский период нередко возникали ситуации, когда коллегиальные органы власти должны были уступать место носителям чрезвычайных полномочий. В ус-
ловиях же постоянных внутренних конфликтов в так называемую «эпоху гражданских войн» (133-30 гг. до н.э.) чрезвычайные полномочия стали универсальным способом решения возникающих проблем.
Анализируя в первой главе правовые аспекты перехода от республики к империи, автор подчеркивает тот факт, что кризис начался как «трибунская революция». Трибуны-реформаторы конца II - начала I в. до н.э. (Гракхи, Сатурнин, Ливий Друз, Сульпи-ций), несомненно, превышали конституционные полномочия, превращая свою должность фактически в чрезвычайную магистратуру. Однако народным трибунам, не обладавшим военной властью, не удалось сломить сопротивление правящей элиты, перешедшей к силовым методам подавления народных движений и политическим убийствам. В результате как сторонники реформ, так и их противники, пошли по пути концентрации власти в руках магистратов с империем, способных повести за собой армию. С переходом кризиса в военную фазу, когда все стали решать вооруженные силы, трибуны начинают действовать в тандеме с влиятельными полководцами в качестве их младших союзников (с. 49).
В конце 11-1 в. до н.э. практически все главные магистратуры Римской республики приобретают чрезвычайный характер. Консульства Гая Мария, следовавшие вопреки традиции одно за другим, снимали главное ограничение консульской власти - ее сменяемость, превращая эту власть фактически в диктатуру. Диктатура Суллы, в свою очередь, имела мало общего с традиционной римской диктатурой благодаря абсолютно неограниченным полномочиям и отсутствию фиксированных временных рамок.
Однако, несмотря на то что диктатура была идеальным средством перехода к новому типу власти, превратить ее в постоянный институт не удалось, поскольку в глазах всего общества, включая элиту, она ассоциировалась с репрессиями и в силу этого вызывала отторжение. Гораздо более перспективным в плане концентрации полномочий оказался проконсульский империй, тесно связанный с военным командованием и не ограниченный строго установленным сроком. В конечном итоге Август, стремясь оформить свою власть наиболее легитимным с точки зрения республиканских традиций образом, сделал выбор в пользу синтеза проконсульского империя
и трибунской власти, что и определило правовую базу принципата (с. 61).
В целом, заключает автор, возникновение политической системы империи явилось альтернативой полному распаду государства и, возможно, гибели всей римской цивилизации. В рамках этой системы, созданной Цезарем и Августом, сформировалось новое общество, превосходящее прежнее в экономическом, политическом, правовом и культурном отношении (с. 67).
Одним из наиболее ярких проявлений новых реалий Римской империи, по мнению автора, может считаться эволюция римского гражданства, которой посвящена вторая глава. Во II в. до н.э. зоной сплошного расселения римских граждан были только области центральной Италии (Лаций, юг Этрурии, Кампания, область сабинов). К концу республиканского периода права римского гражданства получили все италики, а также жители Северной Италии (так называемой Цизальпинской Галлии). В дальнейшем, в эпоху Империи, эти права все более быстрыми темпами стали распространяться и на свободное население провинций. Процесс практически завершился при императорах династии Северов, когда в 212 г. н.э. по эдикту Каракаллы (211-217 гг.) римское гражданство получили все свободные жители Империи. Однако его последствия не были однозначными.
С одной стороны, статус прежде бесправных провинциалов, несомненно, повышался. С другой стороны, само понятие гражданина теряет политическое значение и сводится, главным образом, к экономическим и частноправовым аспектам. Более того, намечается тенденция к сближению правового статуса разных категорий свободного и зависимого населения, превращению всех обитателей Империи в подданных императора. И если в I-II вв. еще сохранялись традиции «либерального принципата», то к III в. все закончилось подавлением практически всех слоев населения имперской военно-бюрократической машиной (с. 87).
В третьей главе «Римская императорская власть» представлен историографический обзор теорий принципата, анализируются титулатура, правовые основы и внеправовые (экстралегальные) аспекты императорской власти. Сложность проблемы принципата, вероятно, самой сложной, с точки зрения автора, проблемы римской истории, демонстрирует само обилие и разнообразие концеп-
ций, предложенных историками Нового и Новейшего времени и призванных объяснить данный феномен. Всего А.Б. Егоров выделяет семь групп таких концепций, но все они, по его мнению, могут быть сведены к двум основным категориям. К первой он относит те концепции, которые отдают приоритет поиску правовых основ и правовому оформлению власти принцепса. Основоположником такого подхода стал Т. Моммзен, который, исследуя правовую сторону римской магистратской власти, пришел к выводу о том, что власть принцепса была не монархической властью, а чрезвычайной магистратурой. Результатом явилась разработанная немецким историком «теория диархии», представлявшая политическую систему Ранней империи как двоевластие императора и сената. Вариантами этой концепции стали теории «восстановленной республики» и «конституционной (республиканской) монархии».
Концепции второй группы акцентируют внимание на внепра-вовых основах власти принцепса и реальной социально-политической сущности принципата. Сторонники этих концепций рассматривают принципат как чистую монархию или авторитарную власть, опирающуюся на силовые структуры (военная диктатура). Вариантом монархических концепций принципата является также «теория фасада», согласно которой республиканские традиции и институты служили лишь «ширмой», «республиканским фасадом военной монархии» (с. 100).
«Теория фасада», как отмечает автор, более, чем какая-либо другая, показала противоречивость системы принципата и сложность ее интерпретации. Логическим итогом этого процесса можно считать появление теории «уникальности» принципата как особой политической системы, не подпадающей под какую-либо определенную правовую дефиницию в силу своей специфики (с. 105).
Тем не менее правовые основы римской императорской власти были определены достаточно четко. Таковыми, прежде всего, являлись проконсульский империй и трибунская власть. Imperium proconsulare предоставлял его обладателю право военного командования и управления провинциями. Tribunicia potestas наделяла широкими полномочиями в сфере гражданского управления. Помимо права veto на решения сената и любого магистрата, трибунская власть давала право обращаться к народу (ius agenda cum populo) и созывать сенат (ius agenda cum patribus), а также право
законодательной инициативы. Кроме того, что особенно важно, tribunicia potestas делал личность ее носителя неприкосновенной (sacrosanctitas) (с. 116).
Примечательно, однако, что до получения императорских полномочий практически все императоры, за редкими исключениями, проходили полный или, по крайней мере, частичный республиканский cursus honorum. Таким образом, несмотря на династические тенденции, «принцип заслуг» сохранял огромное значение (с. 121).
К числу экстралегальных факторов римской императорской власти, которые многие исследователи склонны считать подлинной основой системы принципата, относят прежде всего auctoritas, т.е. морально-политический авторитет принцепса, обусловленный его заслугами перед римским народом. Однако, как подчеркивает автор, в условиях Рима отсутствие potestas, как правило, означало и отсутствие auctoritas. Огромный моральный авторитет основателя принципата, Октавиана Августа, основывался не только на его особых заслугах, но и на его правовом положении. Поэтому римскую императорскую власть следует рассматривать, скорее, как синтез формально-правовой власти (potestas) и морально-политического влияния, выраженного понятием auctoritas. Используя auctoritas, Август сумел доказать необходимость и правомочность системы принципата для римского общества. Однако перед его преемниками такой задачи уже не стояло, и вряд ли, полагает А.Б. Егоров, можно считать auctoritas основой власти последующих императоров (с. 134).
Особое место в системе принципата занимал императорский культ, претерпевший, как показывает автор, сложную эволюцию от культа героя и правителя во времена Цезаря и Августа, в почитании которых явно прослеживается мессианский аспект, до культа власти императора как таковой, вне зависимости от ее конкретного носителя. Культ императора был единственным обязательным для всего населения Империи культом, участие в котором служило индикатором политической лояльности. При этом императорский культ не заменял собой другие религии и даже не пытался встать над ними. Империя сохраняла религиозный плюрализм, поддерживая лишь приоритет греко-римского олимпийского пантеона и преследуя только культы, угрожавшие безопасности государства или
отличающиеся аномальными формами. Однако в конце II - III в. императорский культ все больше принимает форму догматической идеологии, отступление от которой начинает означать не только преступление, но и святотатство. Соответственно, предпринимаются попытки разработать теологию императорского культа, ранее являвшегося скорее политической идеологией, а также намечается тенденция соединить его с той или иной настоящей религией (с. 142).
В четвертой главе, акцентируя внимание на особенностях римской монархии, автор подчеркивает тот факт, что принцепс был «первым гражданином» и фактическим главой государства в силу consensus universorum, «всеобщего согласия», юридически подкрепленного присягой (sacramentum), которую давали сенат, высшие должностные лица, армия, народ и провинции. В понятии consensus universorum, пишет А.Б. Егоров, воплощалось отличие римской монархии, образовавшейся на республиканской основе, от монархий восточного, эллинистического или средневекового европейского типа. Власть принцепса - римского императора - основывалась не на вековой легитимности и праве рождения, не на «праве завоевания» (как власть эллинистических царей) и не на «божественном праве» европейских монархий, а на формально свободном волеизъявлении свободного в своих решениях римского народа.
С чисто правовой точки зрения принцепс был не монархом, а высшим магистратом Республики, выборным лицом de jure и в значительной степени de facto. Вместе с тем, объединив полномочия главы и члена многих магистратских коллегий в единый lex de imperio, он получил качественно новую, уже, по сути, монархическую власть. Все это, считает автор, в целом согласуется с существующими в историографии концепциями принципата, включая «теорию фасада», что доказывает его уникальность как политической системы - монархии, генетически связанной с республикой, и, как правило, избегавшей декларации своего монархизма (с. 170-171).
В период от Августа до Северов главной официальной инстанцией в выборе императора был сенат. Но, как правило, сенатский выбор являлся конституционной фикцией. Реальной силой, «назначавшей» императора, выступала армия в лице преторианской гвардии или группировки провинциальных войск. Тем не менее, с точки зрения А. Б. Егорова, принципат нельзя считать воен-
ной монархией, во всяком случае, до III в., когда проводимый армией «естественный отбор» пришел на смену аристократическому и в какой-то степени республиканскому династизму Юлиев-Клавдиев и отчасти Флавиев, а также принципу «выбора лучшего» эпохи Антонинов (с. 173).
Пятая глава посвящена республиканским органам власти, которые продолжали функционировать в эпоху Ранней империи, но постепенно сходили с исторической сцены, со временем утрачивая те или иные свои полномочия. Традиционные республиканские магистратуры, лишившись реального политического содержания, тем не менее оставались важным компонентом cursus honorum представителей римской элиты, а следовательно, и механизмом формирования сената и имперской иерархии в целом. Вероятно, дольше всего (до III в.) сохранялось значение промагистратур, носители которых (проконсулы, пропреторы) продолжали управлять провинциями и командовать войсками в качестве императорских легатов.
Наиболее слабым звеном среди республиканских институтов оказались комиции - народное собрание. При Августе комиции еще собирались для выборов магистратов. Однако принцепс имел право рекомендовать им голосовать за своих кандидатов (ius commendationis) или даже пойти на прямое назначение (nominatio). Впрочем, уже при его преемнике, Тиберии (14-37 гг.), выборы магистратов были перенесены в сенат, что, по словам Тацита, вызвало лишь незначительное недовольство в народе (с. 182).
Вместе с тем на период Ранней империи приходится расцвет системы местного самоуправления, активизация деятельности народных собраний, советов и магистратов многочисленных италийских и провинциальных городских общин, а также на более низком (деревни и села) и на более высоком уровне (провинциальные и региональные собрания представителей местных общин). Эта система самоуправления оказывала существенную помощь провинциальной администрации, назначаемой центральным правительством, и, в то же время влияла на ее решения, защищая интересы провинциального населения (с. 186).
Наиболее важной и жизнеспособной частью республиканской системы оказался сенат, сохранивший в эпоху Империи значительный социальный престиж и реальные правовые и политические возможности. В шестой главе рассматриваются состав и
принципы комплектования имперского сената, его полномочия и взаимоотношения с принцепсами. Продолжала действовать республиканская практика пополнения сената путем включения в его состав экс-магистратов. Впрочем, принцепс мог сделать сенатором угодного ему человека, минуя магистратские выборы, и лично определить его ранг во внутренней сенатской иерархии: например, «среди преториев» (inter praetorios), т.е. среди бывших преторов. В составе сената Ранней империи постоянно растет процент выходцев из провинций. Если при Августе сенат был почти исключительно италийским, то при Домициане (81-96 гг.) сенаторы-провинциалы составляли 23,4%, а во второй половине II в. их доля достигла 45% от общего числа членов сената (с. 210-211).
Одним из наиболее дискуссионных вопросов остается проблема соотношения власти сената и власти принцепса. Этот вопрос, как отмечает автор, тесно связан с более общим вопросом о сущности принципата и, соответственно, по-разному решается сторонниками разных его концепций. И если для одних исследователей сенат эпохи Империи представлял собой «вторую власть» в государстве, или даже высшую власть, то для других он был лишь утратившим реальное значение «реликтом» республиканского прошлого, а в лучшем случае - главным элементом республиканского «фасада».
С точки зрения А.Б. Егорова, наиболее обоснованной является концепция Р. Тальберта, согласно которой сенат, несомненно, не был равным партнером принцепса и не пытался им стать. Тем не менее это был важный орган государственного управления, наделенный не только фиктивными, но и реальными полномочиями, с которым императоры так или иначе вынуждены были считаться и взаимодействовать (с. 233).
Седьмая глава посвящена не связанным с сенатом, подчиненным лично императору структурам управления, начавшим формироваться почти одновременно с установлением принципата. Впрочем, значительную часть нового имперского аппарата также составляли сенаторы, но преобладали в нем императорские вольноотпущенники и так называемые всадники, которые постепенно стали основным контингентом новых структур. Систему императорского аппарата образовывали четыре основных элемента: совет принцепса (consilium principis); императорские дворцовые канцеля-
рии (officia), которые возглавляли сначала вольноотпущенники, а позднее - всадники; императорские префекты и многочисленные прокураторы. К III в. внесенатская администрация, возглавляемая префектом претория, практически полностью вытесняет сенатскую из системы управления. Consilium principis фактически берет на себя функции сената, а система прокураторов и префектов заменяет сенатские власти в провинциях (с. 261).
В целом, отмечает автор, анализ императорских полномочий, роли различных государственных структур в управлении Империей позволяет заключить, что принципат был монархической системой, но эта система была весьма специфична и представляла собой синтез республиканских, квазиреспубликанских, абсолютистских и даже теократических принципов.
А.Е. Медовичев
2018.02.003. ВЕК ФЛАВИЕВ ИМПЕРАТОРСКОГО РИМА. A Companion to the Flavian age of Imperial Rome / Ed. by Zissos A. -Malden (MA); Oxford (UK): Wiley Blacwell, 2016. - 602 p. -(Blacwell Companions to the Ansient World).
Ключевые слова: Римская империя, 2-я половина I в. н.э.; династия Флавиев; социально-политическая эволюция; культурная эволюция.
Коллективная монография представляет собой комплексное исследование состояния Римской империи в эпоху Флавиев - времени правления императоров Тита Флавия Веспасиана и двух его сыновей, Тита и Домициана. Несмотря на относительную непродолжительность (69-96 гг. н.э.), этот 27-летний период стал важным этапом в политической и культурной эволюции Pax Romana, что делает оправданным, с точки зрения авторов, применение к нему понятия «век Флавиев». Книга состоит из введения, шести тематических частей, включающих 29 глав, и четырех приложений.
Как отмечает во введении редактор тома Э. Зиссос, основатель династии - Флавий Веспасиан (69-79), опытный полководец, но далеко не выдающаяся личность - сумел восстановить порядок в Империи, нарушенный гражданской войной 68-69 гг. после падения Нерона. Новой династии удалось подавить восстания в Иудее и Британии, «рационально» обустроить границы по Рейну, Ду-
