CC BY
107
Синь осуждал прозападную интеллигенцию - для него самого стала чуть ли не смыслом творчества: «В позднейших работах, осуществляя деконструкцию своей собственной революционности, Лу Синь изображал ее как перформативный акт, нацеленный на пробуждение аналогичного по духу самоанализа в читателях его произведений» (с. 28).
К.Б. Демидов
ИСТОРИЯ
2016.03.030-032. ИДЕОЛОГИЯ И КУЛЬТУРА В МОДЕРНИЗАЦИИ КИТАЯ. (Сводный реферат).
2016.03.030. HUANG CHUN, WANG JUE. China's path to become a modern nation: Industrialization, learning strategy and system choice. -Jinan, 2015. - 21 p. - (22nd Congress of the international committee of historical sciences, Jinan, China, 23-29 August 2015).
2016.03.031. GE HUANLI. On the modernization of Confucian classics education at new style colleges in late Qing China: Based on the course setting and Classical studies textbooks. - Jinan, 2015. - 12 p. - (22nd Congress of the international committee of historical sciences, Jinan, China, 23-29 August 2015).
2016.03.032. FUNG E.S.K. The Intellectual Foundations of Chinese Modernity: Cultural and Political Thought in the Republican Era. - N.Y. e.a.: Cambridge univ. press, 2010. - XV, 319 p. - Bibliogr.: р. 281-305.
Ключевые слова: Китай; история; модернизация; конфуцианство; образование; философия; культура
Ученые КНР Хуан Чюнь и Ван Цзюэ (030) ставят вопрос, как сложилось своеобразие: социалистическая страна по политическому устройству с рыночной экономикой и возрастающим значением коммерциализации и капитала. Сохранение руководящей роли КПК обосновывается марксизмом, рыночные реформы - неоклассической политэкономией, а их принято считать несовместимым. Чтобы понять феномен совмещения контрастирующих идеологий в современном Китае, авторы предлагают проанализировать своеобразие культурной модернизации страны.
После 1840 г. в стране началось осознание необходимости преобразования традиционной общественной системы, дабы следо-
вать за переменами в мире. Стало понятно, что нужно заимствовать опыт западной цивилизации. Но «что заимствовать и как (what to learn and how to learn)». В конечном итоге именно «стратегия заимствования», или обучения предопределила своеобразие современной политико-экономический системы Китая (030, с. 1).
Китайская модернизация - частный случай всемирного распространения европейской цивилизации. Однако Китай имеет особенность. В Европе культурная система не совпадает с национальными границами. Первая шире и охватывает все страны Европы поверх границ. В Китае, напротив, существует тождество между нацией и культурной системой. Это «уникальная самостоятельная культурная система» (030, с. 4).
Со времен династии Цинь (221-206 гг. до н.э.) в Китае сложилась своеобразная, не имевшая подобия в мире система управления «bureaucrat-civilian-scholar»1, в которой чиновники-ученые доводили до императора пожелания гражданского общества, и, таким образом, последнее имело возможность влиять на решения верховной власти. Идеологией системы было конфуцианство. В результате с самых ранних времен китайское общество имело структуру «современного национального государства», которое «совпадало с уникальной цивилизацией». Чтобы «интегрироваться в современную мировую культурную систему», Китай должен был не только реформировать институты, но и «изменить идеологическую систему и концепцию нации» (030, с. 4).
Между тем хотя Китай с 1840 г. был втянут в международные конфликты, власти не воспринимали принятое в Европе международное право. Они смотрели на мир с позиций эгоцентризма и культурного превосходства. «Большинство китайцев тоже не понимало окружающего мира» (030, с. 5).
Все же часть высших чиновников, осознавшая необходимость перемен, добилась принятия курса на «самоусиление». Но получилась поверхностная, подражательная модернизация, ибо
1 Неологизм, подразумевающий основополагающую роль в государстве особого класса чиновников, получавших традиционные ученые степени после сдачи императорских экзаменов. Обычное наименование «scholar-bureaucrats (ученые-чиновники)» или ши в русской транскрипции китайского термина. Добавлением civil авторы указывают на особую социальную роль этого класса-сословия. -Прим. реф.
ее организаторы стояли на консервативных позициях. «Целью было сохранить китайские традиции, а заимствование западной промышленной и военной технологии было средством», или, как сформулировал Чжан Чжидун: «Китайское учение - основополагающий принцип, западное учение для практического применения». Политика «самоусиления» «закончилась фиаско» в Китайско-японской войне (030, с. 5).
Размышляя над этой неудачей, Кан Ювэй и Лян Цичао осознали, что для подлинной модернизации необходимы новые идеи национальной идентичности. Основы концепции Китая как современной нации заложил Сунь Ятсен, выдвинувший доктрину «трех народных принципов»: национализм, демократия, благоденствие народа.
По мере ознакомления с западной культурой интерес китайцев сосредоточивался на науке как основе промышленной технологии, на демократии как способе организации конституционных государств и на свободе как человеческом идеале. Под влиянием Движения за новую культуру развивалось критическое отношение к традиционной культуре. В то же время росло убеждение, что модернизация должна проводиться в соответствии с историческим опытом Китая, продолжая «собственный нарратив вместо того чтобы включиться (submitting) в западный». Заимствованные с Запада идеи - «контртрадиция (антифеодализм), научное образование, демократия и свободомыслие» - сочетались с идеей национальной независимости («антиимпериализм») (030, с. 6).
После Движения «Четвертого мая» (1919), знаменовавшего распространение идей современной нации в массах, путь модернизации Китая определяли Националистическая и Коммунистическая партии. Вопрос, быть традиционной или современной нацией, был решен в пользу последней, но оставалось решить, заимствовать советскую или западную модель.
Националистическая партия (Гоминьдан) считала, что Китай «никогда не был рабовладельческим обществом, а феодализм... закончился при династии Цин». Последующую 2000-летнюю историю Китая отличали «торговый капитализм, докапитализм и деспотизм». После Опиумных войн Китай стал капиталистическим обществом, капитализм подчинил себе и аграрную сферу, поэтому центральным вопросом в деревне является вопрос о капитале, а не
о земле. Партия выступала за сохранение существовавшего строя при содействии развитию торговли и промышленности (030, с. 7).
Период 1914-1924 гг. называют «золотым веком китайского капитализма». В отличие от политики «самоусиления», проводившейся традиционной верхушкой ради главным образом военной промышленности, «вторую волну» китайской индустриализации осуществляли «выдающиеся националистические лидеры, предприниматели, интеллектуалы и бюрократы», и она была рыночной, нацеленной на «получение прибыли с удовлетворением потребностей рынка» (030, с. 7).
Однако развитие китайского капитализма тормозилось неблагоприятной международной конъюнктурой (кризис хлопчатобумажной промышленности 1923-1924 гг.), к тому же социалистическая ориентация основателя Гоминьдана Сунь Ятсена воплотилась в жестком бюрократическом контроле над экономикой. После 1927 г. господство перешло к бюрократическому капиталу, национальная буржуазия «исчезла с политической арены» (030, с. 7).
Компартия считала, что Китай оставался феодальной страной вплоть до Опиумных войн, империалистическое вторжение задержало развитие капитализма, в результате чего Китай стал «полуколониальной, полуфеодальной» страной. Националисты предали дело буржуазной революции, начатое Сунь Ятсеном. Нужна Новая демократическая революция, буржуазная по характеру, но во главе с коммунистами и рабочим классом. Ее программа - национализация иностранного и бюрократического капитала, защита национального капитала, передача земли помещиков крестьянам (030, с. 8).
В исходе партийной борьбы решающую роль сыграл выбор КПК марксистской идеологии, которая, соединяя классическую политэкономию, германскую классическую философию и социализм, лучше отражала «дух модерности (idealist modern spirit)». Марксизм позволял понять историю как прогрессивное движение от одного строя к другому и главное - неизбежность смены традиционного аграрного общества торгово-промышленным. Марксизм был проникнут научным духом и объяснял, как наука может способствовать самосознанию людей и познанию ими общества. Марксизм выводил из хода истории идеальную цель, которая подразумевала достижение высшей стадии при помощи революции, обретения независимости и новой культуры. В общем Китай избрал
марксизм как «средство лучше понять идеологическую сущность западной модерности» (030, с. 9).
После создания КНР от Ново-демократической революции как революции буржуазной отказались. «Быстрое восстановление экономики... и победа в Корейской войне внушили нации уверенность в своих силах», и руководители КПК решили, что страна может перейти к непосредственному строительству социализма. В 1953 г. при большой помощи СССР началась третья волна индустриализации, при этом модернизация «перешла на революционные рельсы». Начались радикальные преобразования в деревне и городе, включавшие национализацию земли и капитала (030, с. 10).
Происходило массированное привлечение работников аграрной сферы, «превосходившее ее возможности», в промышленность. Перешли к мобилизации экономики политическими средствами на основе военного опыта. В этот «век революции» китайцы стремились побыстрее осуществить «мечту о модернизации». Не хватало понимания роли коммерции и капитала в современных экономиках. К тому же классовый подход «был истолкован ошибочно как теория классовой борьбы». Она и была использована как средство управления, что привело не только к социальным, но и межличностным антагонизмам. «Жестокие черты человеческой природы» прикрывались высокими идеалами. Следствием стали «многочисленные страшные трагедии» (030, с. 10).
Китай первым из социалистических стран начал рыночные реформы. Им двигало не столько осознание значения коммерции, капитала, конкуренции, сколько осознание противоречий плановой экономики и нараставшего отставания от развитых стран. Оставив теоретические дискуссии о преимуществах того или иного способа производства, руководство КПК обратилось к практике. И «невидимая рука "Адама Смита" в конце концов сделала свое дело» (030, с. 11).
В процессе реформ западная модель постепенно заменила советскую как средство усвоения западной культуры. Последовало изучение опыта западных стран заново, и из экономической сферы оно распространилось на философию, политику, социологию, администрацию, право. Западная экономическая модель сделалась основой китайского экономического учения, теоретической осно-
вой для экономической политики правительства и практическим пособием для массового сознания.
Но вопрос о значении традиционного культурного базиса отнюдь не решен. Для интеграции Китая в мировую культуру и международную политическую систему в качестве современной нации необходимы постоянное реформирование его правовой системы и преобразование традиционной структуры, основанной на системе «bureaucrat-civilian-scholar». Между тем за ней кроется «китайская концепция идеальной нации», глубоко укорененные представления и этические ценности. И китайцы с этих позиций оценивают западную культуру, находя в ней не только другой «способ мышления, воплощенный в современной науке и технике», но и другие этические ценности, в виде христианства и правосознания, а также другие «моральные эмоции, связанные с литературой и искусством» (030, с. 13).
В традиционном китайском мышлении нация не была юридической категорией. Это были люди вместе с окружающей их природой (небо, земля, реки, горы). При этом «китайская идеология была преимущественно философией жизни». Социум представлялся «живой системой из бесчисленного количества мелких организмов», социальная деятельность - обеспечением их жизнедеятельности. Нравственность не являлась извне как воля богов или результат внедрения принципов и законов. Представления о правильном-неправильном, добре-зле, красивом-безобразном воплощалась собственно в социальной деятельности, предназначением которой была жизнеспособность общества (030, с. 13).
В такой этической системе на первый план выходил принцип гармонии. У членов общества предполагались соответствующие обязательства, и межличностные отношения базировались на ответственности за ее поддержание. Подобно семейным отношениям, базировавшимся на взаимной ответственности мужа и жены, отца и сына, общественные отношения опирались на взаимные обязательства в системе bureaucrats-civilians-scholars. И император был «ответствен за то, чтобы бюрократия была ответственна перед нацией, а нация - за предустановленный жизненный путь». От бюрократии требовалось предупреждать или разрешать конфликты интересов, оставаясь над ними. Если она не справлялась с этой обязанностью, народ обретал право восстать и установить новую власть (030, с. 14).
Но как поддерживать гармонию в общественной жизни? Китайская классика была насыщена наставлениями, «как принять правильное решение и как поступить надлежащим образом». Отказаться от перемен невозможно, и надежда на перемены к лучшему у китайцев всегда существовали. Ориентиром притом оставался опыт прошлого, он формировал чувства, оценки, на основе которых создавались поведенческие модели (030, с. 14).
Культурное воздействие Запада дискредитировало этот ориентир, заменив его ориентиром на реформирование, основной целью которой сделалась индустриализация. Другой - преобразование традиционной структуры, сосредоточенной вокруг bureaucrats-civilians-scholars. Поддержав борьбу КПК против этого «феодального абсолютизма» и бюрократической касты, китайский народ не только способствовал преобразованиям, но и подверг сомнению конфуцианство как идеологию традиционного общества. Таким образом, китайцы «не сопротивлялись переменам» и пытались понять, как через неоклассические теории, так и через марксизм, причины своего отставания (030, с. 15).
При этом традиционные моральные ценности и представления об идеальной нации продолжали свое воздействие, в их свете китайцы восприняли свободное развитие капитала как угрозу принципу справедливости в политической системе. Социализм больше соответствовал традиционному идеалу национального государства. Национализация капитала призвана была обеспечить сохранение за властью роли высшего и бескорыстного судьи в социальных отношениях. Конфликт между «независимостью власти (political impartiality) и экономической свободой» - общее явление при модернизации, однако традиционная концепция государства и общества сделала китайцев более восприимчивыми к догмату независимой природы государственной власти.
В китайской классике культивировались два подхода к разрешению конфликтов. Легистская школа1 выступала за правовые методы, конфуцианство за воспитание, оно и возобладало. Китай-
1 Одна из основных школ древнекитайской философии. Основа доктрины легистов, или «законников» (фа-цзя) - учение о безусловном главенстве юридического закона (фа) в жизни общества. «Если во всем руководствоваться законом, страна будет наслаждаться порядком», - писал один из ее представителей Шан Ян (IV в. до н.э.). - Прим. реф.
цы «полагали, что противоречия интересов должны разрешаться на основе гармоничного сосуществования конфликтующих позиций», тогда как основанная на правовых процедурах западная система предполагает торжество одной стороны за счет другой. Социалистический выбор подразумевал, что сохранится нейтральность власти по отношению к общественным группам и их интересам, а выживание и развитие общества не будут зависеть от «какой-нибудь единственной экономической силы» (030, с. 16).
Столкнувшись с Западом, китайцы поняли, что реальность далека от идеала социальной гармонии, однако они надеялись на национальное единство и на то, что «сильная власть сможет защитить общество и обеспечить ему стабильное экономическое и культурное развитие». Социалистический выбор «означал новый договор между властью и народом», смыслом которого была главным образом экономическая модернизация, призванная покончить с бедностью. Сроки решения этой задачи зависели, как предполагалось, от цивилизационной зрелости и самосознания народа (030, с. 17).
Однако принятием социалистической модели дискуссии о том, какой быть китайской модернизации, не закончились, развивался процесс самопознания, начатый знакомством с западной культурой. И общепризнанного ответа на вопрос, что представляют собой культура и идеал китайского общества в условиях модернизации, так и не нашли, его неразрешенность предопределила «взлеты и падения в китайской модернизации» (030, с. 17).
Несмотря на десятилетия развития рыночной экономики государство продолжает играть ведущую роль в экономическом развитии, и «главной движущей силой коммерциализации в Китае оказывается конкуренция между местными властями и различными правительственными ведомствами». Однако в условиях постоянно меняющегося общества такая модель «демонстрирует свою ограниченность» (030, с. 17-18).
Поскольку государство определяет распределение ресурсов, важнейшим для бизнеса становится установление особых отношений с тем или иным государственным органом, что «становится одним из главных факторов коррупции и нечестной конкуренции». Другая проблема - сохранившаяся со времен плановой экономики доминирующая роль государства в трудовых отношениях, будь то с военнослужащими, чиновниками или рабочими и крестьянами.
В отношениях с обществом государство выступает в роли предпринимателя, поддерживает отношения с членами общества как с наемной силой и притом на основе бюрократической иерархии («an officer-ranking system»), что противоречит рыночному принципу вознаграждения за конкретный труд (030, с. 18).
Государственная власть, выступая монополистом, манипулирует ценами рынка труда, «искажая их соотношение». Местные чиновники получают зарплату вне зависимости от численности населения подопечных территорий. Госкорпорации устанавливают зарплаты своим работникам, пользуясь монопольным положением на рынке. Привилегированное положение тех или иных ведомств дает несправедливые преимущества их персоналу. Формирование «бюрократических клик, преследующих свои корыстные интересы», подрывает политические и культурные ресурсы нации и, в конечном счете, способность к экономическому развитию». Общество требует более справедливого экономического критерия, который охватывал бы весь круг макроэкономических отношений (налогообложение, образование, медицинское обслуживание, жилищное положение, пенсионную систему и т.д.) (030, с. 18).
При осознании возникших проблем, прежде всего коррупции, возникает вопрос о придании рынку «решающей роли в распределении ресурсов» и о распространении модернизации на политическую и культурную сферы. Создание модернизированной системы управления усилит эффективность государственного руководства, но для этого надо следовать «ориентации на народ и верховенство права». Реформа государственного управления станет новым этапом китайской модернизации. Государство сможет «совершенствовать отношения между обществом и индивидом и при верховенстве закона расширять экономические и культурные ресурсы нации» (030, с. 18).
Однако верховенство закона для Китая новый предмет, которому нужно так же обучаться, как другим элементам западной культуры. «В культурной сфере модернизация Китая еще не завершена». Наряду с промышленностью, наукой и техникой будет развиваться правовая система. И развитая правовая система станет способствовать совершенствованию общественного разделения труда, а это - преобразованию всего общества, включая систему bureaucrat-civilian-scholar. При этом удержатся традиционные пред-
ставления о нравственности, моральные ценности и национальные идеалы. «В конце концов самосознание и самодисциплина народа определят цивилизованность китайского общества» (030, с. 20).
Гэ Сюаньли (Шаньдунский университет, КНР) рассматривает (031) изменение системы образования в конце правления династии Цин как часть модернизации Китая. По инициативе правительственных чиновников или частных лиц, а также христианских миссионеров возникали новые школы западного типа. В то же время продолжалось изучение конфуцианской классики. Вопрос в том, что происходило с конфуцианской ученостью - адаптация к новым методам обучения или упадок?
До самого конца императорского правления господствовала установка, что «обучение конфуцианской классики представляет основание всего образования» (031, с. 1). К тому же оставалось в силе практическое предназначение образования как подготовки к экзаменам на право занимать место в администрации, а смыслом экзаменов и была проверка усвоения классических текстов. Учителями работали «старые педанты», которые прибегали к традиционным приемам обучения (031, с. 3).
Классическое обучение подразумевало слабо дифференцированный и почти беспрерывный процесс переходившего в рецитацию чтения, слушания и запоминания. Утро начиналось с чтения нескольких глав из классических текстов, содержавших наставления; день посвящался историческим трудам, а также освоению стандартного письма и каллиграфии; вечер - конкретной подготовке к сдаче экзаменов.
Новое образование начиналось с добавлением к конфуцианским текстам и книгам по китайской истории и литературе некоторых новых предметов, например математики. В специализированных заведениях, готовивших переводчиков, таможенников, военных, добавлялись иностранные языки и предметы научно-технического цикла. В христианских школах обучение велось вокруг предмета «Китайская классика, западная наука и религия». Обучение китайской классике велось традиционным методом ежедневного декламирования текстов.
Разбавление занятий классикой новыми предметами и становилось «первым шагом к модернизационной трансформации» образования в новых учебных заведениях (031, с. 3). Постепенно список
новых предметов все более расширялся, захватывая историю, географию, физику, химию и т.д., среди которых конфуцианская классика занимала все более скромное место.
Процесс перестройки ускорялся внешними факторами, например поражением в Китайско-японской войне 1894-1895 гг., под воздействием которого император Гуаньсюй провел реформу (Wuxu reform1); но она продолжалась всего 103 дня с 11 июня до 23 сентября 1898 г., будучи сорванной сопротивлением ретроградов во главе с императрицей Ци Си. Однако от этой реформы сохранилось немало новых учебных заведений. Появились даже колледжи без классических предметов.
Следующим этапом стало введение предметов, связанных с текущим положением дел внутри страны и на международной арене. В изучении вопросов управления стали использоваться западные учебники по администрации, а вопросов внешней политики -учебники по международному праву. Особенно важно, что изучение классики начало дифференцироваться в соответствии с западной классификацией предметов, в результате чего классические тексты были рубрицированы на «религию», «историю», «лингвистику и филологию» (031, с. 6). По западному образцу классические тексты вводились в рамки школьных учебников.
Вместе с новыми предметами и новыми приемами обучения в образовательный процесс проникали новые идеи и новые этические принципы, что особенно насторожило традиционалистов. Возмущаясь тем, что в общественной нравственности стремление к удовольствиям и роскоши заменяет «чувство чести», они требовали, чтобы в обучении возобладал морализаторский дух и учащиеся усваивали принцип наказания или вознаграждения за свои поступки. Активно проповедовался догмат подчинения западных учебных текстов классической мудрости на том основании, что первые, вроде учебника по международному праву, трактуют лишь о частных случаях, тогда как классические тексты носят мировоззренческий
1 Реформа «100 дней». Под влиянием лидера реформаторов Кан Ювэя император Гуаньсюй 12 июня 1898 г. издал указ, провозглашавший переход к политике «реформ и самоусиления». За этим последовал ряд постановлений, нацеленных на превращение Китая в конституционную монархию. Они включали создание выборных органов, модернизацию образования и учреждение ведомств для развития банков, сельского хозяйства и рыболовства. - Прим. реф.
характер, охватывая все элементы социального устройства и мироздания (031, с. 8-9).
Книга профессора Университета Западного Сиднея (Австралия) Эдмунда Фанга1 (032) открывается тезисом современного немецкого философа Юргена Хабермаса (род. 1929 г.) «Модерность -незавершенный проект». Когда в конце 1980-х годов в КНР возобновилась дискуссия о перспективе реализации этого проекта, часть авторов увлек постмодернистский пафос отрицания. «Модерность умерла», - говорили они. «Безусловно, нет», - возражали оппоненты, «по крайней мере - для Китая». Действительно, «современные интеллектуалы эпохи реформ и глобализации продолжают поиск китайской модерности (КМ), который начался три четверти столетия тому назад» (032, с. 1-2).
В КНР при Мао Цзэдуне монополию приобрела марксистская теория. Марксизм безусловно является идеологией модернизации, но он не был единственным или ведущим в период Республики (1911-1949). Существовала «смесь либеральной, консервативной и социалистической мысли». Различные подходы «оспаривали друг друга, взаимодействовали и оказывали взаимное влияние». Многое объединяло: «У образованной элиты были общие проблемы и общие интересы». Интеллектуалы опирались на общий арсенал «старых и новых культурных ресурсов, китайских и западных». При различии внутренних убеждений их идеи формировали национальный кризис и исторические обстоятельства, в которых они все оказались (032, с. 21).
Начало модернизационному движению было положено реформаторской мыслью, и первым этапом стала политика «самоусиления» (1860-1894), лозунгом которой было «учиться у варваров, чтобы иметь дело с ними (yiyi Главным было овладение за-
падным оружием и техникой. Второй этап (1895-1912) был отмечен упором на изменение институтов. Третий этап вошел в историю под названием Движения за новую культуру (1915-1921),
1 Основные работы: Search of Chinese democracy: Civil opposition in nationalist China, 1929-1949 (Cambridge, 2000); The diplomacy of imperial retreat: Britain's south China policy, 1924-1931 (1991); Military dimension of the Chinese revolution: The New army and its role in the revolution of 1911 (1980). - Описано по реф. источнику.
которое отстаивало ключевую роль культуры в преобразовании Китая.
«Движимые необходимостью выжить как нация, новые китайские интеллектуалы стремились к новому уровню интеграции в современный мир» несколькими способами. Одним из них был «радикальный антитрадиционализм», отчетливо проявившийся в Движении «Четвертого мая»1. Его суть в 1930-х годах выразил политолог-социолог Чэнь Сюцзин (1903-1967), призвавший к «полной вестернизации» (032, с. 4).
Несмотря на нигилистическое отношение к традиционной культуре, никто из радикалов не мог все же полностью порвать с ней. И Ху Ши (1891-1962), и Чэнь Сюцзин в оправдание своего радикализма ссылались на некоторые традиционные постулаты, заимствовали житейские ценности из бытовой культуры. Часто радикальный антитрадиционализм Движения «Четвертого мая» интерпретируют, как Китайское Просвещение, но следует учитывать, что подобно Просвещению в Европе это движение совмещало различные тенденции: «рационализм и романтизм, скептицизм и "новую религию", индивидуализм и коллективистское сознание, национализм и космополитизм» (032, с. 27).
«Второй способ, представленный культурным консерватизмом и связанный с современной консервативной мыслью, защищал национальное наследие, доказывая притом необходимость культурного синтеза на основе слияния (сопйиепсе)2 китайских и западных идей». Третий, «представленный неоконфуцианцами, был разновидностью второго». Неоконфуцианцы требовали «возвращения к корням», чтобы создавать новое (fanben kaixin) или, по-другому - «создавать новое, чтобы укрепить основу» (chuangxin guben). Четвертый способ был представлен «радикальным марксизмом»3 (032, с. 4-5).
1 Lin Yu-sheng, The crisis of Chinese consciousness: Radical antitraditionalism in the May Fourth era. - Madison: univ. of Wisconsin press, 1979.
2 Фанг подчеркивает неосознанное следствие отношения консерваторов к западной культуре, притом что они выступали против культурной гибридизации -Прим. реф.
Автор выносит идеологию КПК за рамки своего исследования, считая ее маргинальной для общего направления китайской мысли периода Республики, так же как самих коммунистов находившимися вне интеллектуального сообщества этого периода. - Прим. реф.
Все это разнообразное интеллектуальное сообщество, за исключением коммунистов, в политическом отношении стояло на реформистских позициях. Эти люди происходили из традиционного ученого сословия; после упразднения системы императорских экзаменов (1905) и самой империи они вынуждены были переучиваться, чтобы стать «лидерами в постимперском порядке». Следствием такой «принудительной (compressed) интеллектуальной мо-дернизации»1 сделалось присутствие в их мировоззрении самых противоречивых идеологий (либерализм и демократизм, капитализм и социализм, марксизм и анархизм). Они выступали за сильное государство на основе национального единства, за сильную исполнительную власть на конституционных принципах и за эффективность управления при верховенстве права; присуще им было и тяготение к социализму (032, c. 5).
В целом новых китайских интеллектуалов можно назвать «сообществом критических интеллектуалов». Их критика относилась не только к культурному наследию, но и к существующему общественно-политическому порядку. И они считали себя «совестью общества», «законодателями (master) истины и справедливости» (032, с. 19). Среди них были представители различных гуманитарных наук, они работали университетскими профессорами, издателями и журналистами, литературными критиками и писателями. Многие учились или преподавали в Бейда, основанном в период «реформы 100 дней» Пекинском университете: Ху Ши, Чэнь Дусю, Лян Шумин, Лу Синь.
Фанг выделяет три поколения. Первое (род. 1865-1880) - из них наиболее известны основатель Академии Синика, ректор Пекинского университета Цай Юаньпэй (1868-1940) и лидер либерально-реформаторского движения Лян Цичао (1873-1929), а также Чжан Бинлинь и Ван Говэй - было «переходным поколением» от классической учености к современной науке. Второе - «поколением Движения за новую культуру / Четвертого мая» (род. 18801895): Ху Ши, Чэнь Дусю, Лян Шумин, Лу Синь. Обретя классическую ученость, они в большинстве получили затем современное образование за границей (Япония, Европа, США). В отстаивании
1 Термин американского политолога Брептли Вомака (Womack B. The phases of Chinese modernization // Modernization in China / Ed. S.S. K. Chin. - Hong Kong: Univ. of Hong Kong Centre of Asian studies, 1979. - P. 1-16.).
новых идей им была присуща «смелость, неизвестная никогда раньше» (032, с. 18-19).
Третье поколение (род. 1895-1920), такие как Фэн Юлань, получили докторские степени западных университетов. Они пережили войны и революции и, хотя критически относились к сменявшимся политическим режимам, нередко занимали государственные посты. Несмотря на все политические пертурбации интеллектуалы в период Республики обладали большей свободой самовыражения, чем впоследствии в КНР, и в этот период было гораздо больше разнообразия мнений, «чем обычно полагают» (032, с. 20).
На путях к модерности китайские интеллектуалы пытались приспособить западные идеи к национальным условиям и на этой основе переосмыслить прошлое Китая, найдя для него современное идеологическое выражение. Так формировалась КМ, определения которой так и не выработано1. В обиходе того времени «модер-ность» означала просто «быть новым»: распространялись термины «новая мысль», «новая литература», названия журналов «Новая молодежь», «Новая волна».
В последнее время в КНР стали больше внимания обращать на сдвиги в материальной культуре и быту. Тот же Ли Цуфань назвал Шанхай 1930-1940-х годов «подлинным воплощением модер-ности», связав элитарный проект Просвещения с бытовой массовой культурой и западным стилем городской жизни2. Тем не менее идеи остаются в центре дискурса «модерности». Одной из них признается идея гражданственности, предполагающей статус индивида как основного элемента нации, другой - отождествление самого
1 Фанг приводит мнение Ли Цуфаня: «способ восприятия времени и истории на основе линейного прогресса. от прошлого к настоящему», предполагающий «предустановленное (purposeful) будущее». Но оно относится к классической парадигме модерности (Lee Qu-fan L. In search of modernity: Some reflections on a new mode of consciousness in twentieth-century Chinese history and literature // Ideas across cultures: Essays on Chinese thought in honor of Benjamin I. Schwartz / Ed. P.A. Cohen,. M. Goldman. - Cambridge, Mass.: Harvard univ. рress, 1990. - P. 122). -Прим. реф.
Lee Qu-fan L. Shanghai modern: The flowering of a new urban culture in China 1930-1945. - Cambridge, Mass.: Harvard univ. press, 1999.
понятия культурной или национальной идентичности с «модерно-стью» (032, с. 6-7).
Из двух аспектов общих теорий «модерность» - эпоха и -идейная установка, критический подход к прошлому - для китайских интеллектуалов особенно привлекательным оказался второй. При этом критике подвергались как прошлое Китая, так и сам проект модерности, заодно с Западом в целом. В критике Запада прослеживается желание избежать возникновения кризисов, которые сотрясали западные общества в условиях капиталистического развития, утверждения либеральной демократии и научно-технического прогресса. Получалось, что китайская интеллектуальная элита «критиковала модернизацию с традиционалистских позиций и традицию с модернистских»1.
КМ не стоит рассматривать как «альтернативную модер-ность», ведь западная культура - не эталон модерности2. Однако не стоит и впадать в релятивизм, который демонстрируют сторонники концепции «азиатских ценностей». Оптимальный подход - признание плюрализма модерности. И в парадигме «глобальной модерно-сти» можно рассматривать КМ как сочетание «глобальных и локальных аспектов»3, между которыми нет несовместимости, ибо китайская традиция содержала универсальные черты. И китайские интеллектуалы имели право утверждать, что не только они учатся у Запада, но и Запад учился у Китая. Рассматривая вопросы модерни-
1 Zhang Hao. Youan yishi yu minzhu chuantong. -Taibei: Lianjing chuban-gongsi, 1989. - Р. 117-143.
2 Фанг имеет в виду разграничение двух подходов, существующих в современной культурологии (Taylor Ch.. Two theories of modernity // Alternative modernities / Ed. Dilip Parameshwar Gaonkar. - Durham, N.C.: Duke univ. press, 2001. -Р. 172-196). Одна теория модерности - это «теория конвергенции», слияния различных культур, другая - «теория дивергенции», подчеркивающая нарастание в ходе модернизации культурных различий при существовании сходства. Автору ближе вторая, притом что толкует ее он в духе концепции Эйзенштадта о множественности путей модернизации при сохранении внутреннего единства. - Прим. реф.
3
Dirlik A. Global modernity: Modernity in the age of global capitalism. - Boulder, Colo.: Paradigm publishers, 2007; Global history: Interactions between the universal and the local / A.G. Hopkins (ed.), Houndmills: Palgrave Macmillan, 2006; Rob Wilson R., Dissanayake. W. Global / Local: Cultural production and the transnational imaginary. - Durham, N.C.: Duke univ. press, 1996.
зации своей страны, они затрагивали вопросы, «касающиеся всего человечества» (032, с. 12).
Проблемы, возникшие в ходе модернизации Китая, включая ее «патологические» проявления, нельзя рассматривать как чисто внутренние или естественный «результат трансплантации иностранных культур на китайскую почву». КМ была укоренена в «китайском историческом нарративе» так же, как в «культурной коммуникации Восток-Запад». Собственно «культурная автономность» КМ сложилась в глобальном процессе культурного взаимодействия между Востоком и Западом (032, с. 12-13, 21).
Поскольку интеллектуальные основы КМ сформировало взаимодействие трех течений, изучать китайскую мысль начала модернизации следует в целокупности, а не по отдельным течениям, как до сих пор принято, и во всяком случае не в их противопоставлении, как следовало из идеологических постулатов КПК.
«Общим было стремление к синтезу традиционного и современного, старого и нового, китайского и западного». Никто не хотел, «чтобы китайская культура и политическая система оставались неизменными». Все мечтали о «современном обществе - либеральном, демократическом и все же китайском». Притом что некоторые исходили из несовместимости китайской и западной культур, «гораздо больше было таких, кто был расположен к примирению Востока и Запада, современности и традиции, либерализма и консерватизма, разума и чувств, морали и истории» (032, с. 14, 16).
Основная мысль автора - мировоззрение творцев КМ было глубоко синкретичным. Мыслители на разных этапах своего творческого пути могли тяготеть то к одному направлению, то к другому. В одном отношении «они выступали либералами, в другом -консерваторами, в третьем - социалистами». По словам одного из лидеров Движения за новую культуру / «Четвертого мая» Фу Синь-яня (1896-1950), многие видные представители интеллигенции являли тогда «сгусток противоречий»1 (032, с. 16).
Другая эпистемологическая проблема - историчность КМ, учет специфических обстоятельств. «Конечно, современное мышление может внести новую перспективу в понимание идей прошло-
1 Wang Fan-sen. Fu Ssu-nien: A life in Chinese history and politics. - N.Y.: Cambridge univ. press, 2000. - P. 48-54.
го. Но зачастую крайне проблематично использовать современную теорию, основанную на событиях недавнего или текущего времени, для оценки прошлого» (032, с. 16).
Третья проблема кроется «в политической динамике китайской культурной мысли». Даже у деятелей Движения за новую культуру и «Четвертого мая», отстаивавших примат культурного обновленчества, политика так или иначе оставалась в центре внимания. Общая озабоченность вопросами текущей политики была огромной, и очень немногие осмысливали происходившее «в чисто философских категориях». Вспоминая об этом периоде, Лян Шумин1 (1893-1988) писал в 1949 г.: «Я не стремился к знаниям только ради знаний. Меня волновали проблемы Китая, я был озабочен тем, чтобы найти им решение, и для этого углублялся в историю и культуру Китая» (032, с. 12).
В качестве четвертой проблемы автор называет международный контекст, присоединяясь к мнению Ребекки Карл, что с начала ХХ в. китайские интеллектуалы «прочитывали китайскую ситуацию в глобальном контексте»2. Не случайно критика западной цивилизации китайскими консерваторами воспроизводила аргументы критики Запада на самом Западе. Трактовка принципа свободы китайскими либералами была реминисценцией коллизии между свободой индивида и общественным благом в либеральной мысли Запада. В общем китайская мысль эпохи была «частью общемирового движения идей» (032, с. 17).
1 Лян Шумин, которого как философа относят к «новому конфуцианству», как политик отстаивал идею возрождения китайской деревни. «После 1924 участвовал в просветительской работе в деревне, в 1931 основал и позднее возглавил Институт аграрной реконструкции. Стал одним из создателей и руководителей Демократической лиги Китая, редактором ее печатного органа "Гуанмин бао" (Гонконг)... В сентябре 1953 Лян Шумин выступил с критикой КПК за то, что она забыла о нуждах крестьян и оставила их в нищете, сосредоточившись на индустриализации и повышении уровня жизни рабочего класса, за что получил от Мао Цзэдуна резкую отповедь. Волна политической критики "реакционных" взглядов Лян Шумина продолжалась до 1956». (Ломанов А.В. Лян Шумин // Новая философская энциклопедия в 4 т. / Под ред. В.С. Стёпина. - М.: Мысль. 2001/ - Прим. реф.
2
Karl R. Staging the world: Chinese nationalism at the turn of the twentieth century. - Durham, N.C.: Duke univ. press, 2002.
Характерна концепция «истернизации» Лян Шумина. По оценке Фанга, Лян был не «антизападником», но «проконфуциани-стом» (032, с. 75). Для него «истернизироваться» означало «оставаться конфуцианцем». «Истернизация» лишь эвфемизм верности учению Конфуция, «Восток» - эвфемизм Китая. Индийская культура, по мнению Ляна, представляла «нежелательный путь для человечества», а Япония - «уже вестернизированное государство» (032, с. 74).
Оставаясь китаецентристом, Лян Шумин мыслил тем не менее в глобальных категориях. Чтобы сохранилось конфуцианство, оно должно было получить всемирное признание. Китайская культура «должна была стать мировой культурой». Для этого есть все предпосылки в виде универсальных признаков конфуцианства. «Истернизация» во всемирно-историческом масштабе может сделаться равнозначной вестернизации. Культура Востока и культура Запада эволюционируют навстречу друг другу и связаны отношениями комплементарности, Запад многое бы приобрел как в духовности, так и в социальной сфере, если бы усвоил культурные ценности Востока (032, с. 74).
Обычно в культурной модернизации Китая выделяют два полюса - Китайское Просвещение, символизируемое «Движением за новую культуру / Четвертого мая», и «Контрпросвещение» (032, с. 28) в облике консерватизма, отождествляемого с традиционализ-мом1. Фанг против такого, «дихотомического»2 подхода. Радикализм Движения за новую культуру и «Четвертого мая» был «не свойствен Китаю». К тому же он противоречил «либеральному
1 Schwartz B. The limits of «tradition versus modernity»: the case of the Chinese intellectuals // Schwartz B. China and other matters. - Cambridge, Mass.: Harvard univ. press, 1996. - P. 45-64; Metzger T.A. Escape from Predicament: The evolution of Chinese political culture. - N.Y.: Columbia univ. press, 1977; Cohen P.A. Discovering history in China: American historical writing on the recent Chinese past. - N.Y.: Columbia univ. press, 1984. - P. 57-61; Farquhar J.B., Hevia J.L. Culture and postwar American historiography of China // Positions: East Asia cultures critique. - 1993. -Vol. 1, N 2. - P. 486-525.
2 Речь идет «дихотомии традиционности и модерности», характерной как для послевоенной американской синологии, так и для классической парадигмы модернизации вообще (см.: Гордон А.В. Восток от классической к постклассической модернизации // Цивилизации. - М., 2015. - Вып. 10). - Прим. реф.
принципу постепенных изменений и культурному плюрализму» (032, с. 24, 60).
Порок «вестернизаторского радикализма», по Фангу, - упрощенность трактовки модернизации как идентификации с западной культурой, игнорирование уникальности исторического прогресса на Западе, с одной стороны, «внутренней динамики национальной культуры и ее способности к обновлению» - с другой. А также - возможности взаимообогащения при межкультурном взаимодействии (032, с. 59-60).
Одновременно Фанг оспаривает мнение, что консервативное направление было лишь негативной реакцией на модернизм Движения «Четвертого мая» и, стремясь сохранить в процессе модернизации культурно-нравственное наследство, «отказывалось искать согласие между традицией и модерностью»1. Постулат Фанга -консерватизм Республиканского периода, виднейшим представителем которого был Лян Шумин, «служил целям модернизации», а их доктрина «медиации и гармонии (tiaohelun)» могла стать «философским базисом для диалога между различными школами мысли» (032, с. 21, 24).
Консерваторы республиканского периода в отличие от консерватизма конца императорского периода не были традиционалистами. «Они были подобны Янусу, обращенному одним ликом к Западу, другим - к Китаю», скорее «прокитайски» настроенными, чем «антизападниками». В самой полемике с радикальными вестер-низаторами они вынуждены были использовать понятия модерности и прибегать к глобалистскому подходу. То была «критическая мо-дерность», или, по выражению Ван Хуэя, «антимодернистская теория модернизации»2. Подпиткой для нее были ужасы Первой мировой войны и консервативная мысль Европы того времени. В 1930-х годах консервативное направление эволюционировало в «политико-культурный национализм» (032, с. 24, 257).
Оставаясь скорее культурным течением, китайские консерваторы тем не менее оказались тесно связанными с миром политики, в котором придерживались националистических позиций. Они не
1 Lin Yusheng. Zhuanhua yu chuangzao. - Taibei: Youshi wenhua shiye gongsi, 1993. - Р. 102.
Wang Hui. Contemporary Chinese thought (на кит. яз.) - Nanning: Guangxi shifan daxue chubanshe, 1997. - Р. 150.
защищали существовавший порядок в целом и пребывали в оппозиции системе однопартийности, но склонялись к «некоторой разновидности просвещенного авторитаризма1» (032, с. 258).
Равным образом Фанг оспаривает оценку либерализма республиканского периода современной неолиберальной мыслью в КНР: исказили либеральную доктрину, не поняв, в частности, связи между либерализмом и рынком, и «нанесли большой ущерб либеральному делу» (032, с. 22), способствовав тем самым победе коммунистов. Действительно, либерализм республиканского периода отличался от того, что возник в КНР в середине 1990-х годов. Но либералы и на Западе в первой половине ХХ в. заметно отличались от классического образца.
Китайский либерализм развивался как «критика раннего капитализма» У него отсутствовала «классическая фаза». Китай не испытал «чего-нибудь подобного европейскому Ренессансу с его культом индивида и прославлением личных возможностей». Не было в Китае и «рационального протеста, подобного Просвещению». Китайские интеллектуалы пришли к либерализму, минуя «стадию laissez-faire»2. Эта идеология считалась «несовместимой с китайской коммунитаристской традицией3». Немногие из китайских либералов интересовались Локком, Смитом, Монтескье и другими классиками ХУШ в. Зато их интересовали идеи либералов конца XIX - начала ХХ вв., близкие социал-демократизму (032, с. 133134).
Причиной был не недостаток «нормативного понимания либерализма» и не влияние конфуцианского наследия, хотя оно имелось. Важнее оказывались обстоятельства, побуждавшие либералов выступать за подчинение индивидуальных интересов общественным и государственным. Можно говорить о «либеральном подходе в специфическом контексте». Ему были присущи и «универсаль-
1 Парафраз понятия «просвещенный деспотизм», возникшего в Европе в эпоху Просвещения и характеризовавшего идеологию абсолютных монархий,
правители которых имели склонность к идеям просветителей. - Прим. реф.
2
laissez-faire, laissez passer - лозунг начального этапа Великой французской революции, сформулированный физиократами. Подразумевал свободное развитие рыночных отношений и частного предпринимательства. - Прим реф.
3 В широком смысле - преобладание духа общности над индивидуальностью, характерное для всех традиционных обществ. - Прим. реф.
ные, и специфические черты», порожденные, во-первых, трудностями перевода с языка западной культуры1, а, во-вторых - историческими обстоятельствами (032, с. 22-23, 259).
Среди исторических обстоятельств - превращение Китая в полуколонию, крушение тысячелетней империи, трудности утверждения республиканского строя, выдвижение военных правителей, подъем национализма и требования государственного строительства. Проблема «национального выживания» особенно ярко характеризовала отличие «китайского нарратива» от «метанарратива Европы в Новое время».
«Китайские элиты стремились к сильному государству во главе с могущественной и эффективной властью» для выхода из «отчаянного положения», в котором находилась страна, и для проведения необходимых преобразований. А «сильное либеральное государство вовсе не оксиморон». Либералы были «государственниками со склонностью к демократическому социализму». Вместе с тем они отвергали идею однопартийного правления и были в конфликте с правительством Гоминьдана (032, с. 23-24).
В общем у всех китайских интеллектуалов республиканского периода отмечается склонность к социализму. Эту склонность формировали реакция на социально-экономическое развитие Европы, влияние Российской революции 1917 г. и распространения марксизма в Китае. Содержание китайского социализма было эклектичным: фабианство, германская социал-демократия, идеи советского НЭПа. Существовали «протосоциалистические» элементы в китайской традиции. В целом это был реформистский, «умеренный» социализм» (032, с. 23).
Творчество Лян Цичао, Чжан Цзуньмая, Чжан Дунсуня «демонстрирует взаимосвязь консервативной, либеральной и социалистической мысли». Выходцы из среднего класса, они «ставили интересы нации выше классовых». Их видимой слабостью были элитарность и социальный консерватизм. Их целью было «реформировать государство, а не свергнуть существующий строй». Они оказались неспособными мобилизовать массы (032, с. 253).
1 Liu L. Translingual practice: Literature, national culture, and translated modernity. China, 1900-1937. - Stanford, Calif.: Stanford univ. press, 1995; Howland D.R. Translating the west: language and political reason in nineteenth century Japan. - Honolulu: Univ. of Hawai'i press, 2002.
И хотя в 1930-х годах популяризировались идеи «государственного социализма», это, доказывает Фанг, стало «этапом эволюции социал-демократии». Эволюция достигла пика в 1945 г., а в послевоенный период испытала влияние «нового либерализма» и возродилась в дебатах о соотношении свободы и равенства и в «непрекращающемся поиске третьего пути между капитализмом и коммунизмом» (032, с. 253).
В заключение Фанг отмечает элементы исторической преемственности на «интеллектуальной сцене» КНР. Китайских интеллектуалов продолжают волновать проблемы «будущего Китая как члена международного сообщества и его достойного места в мире» (032, с. 268). Отсюда популярность тем, разрабатывавшихся в начале ХХ в. и сходящихся в стремлении «воссоздать китайскую мо-дерность, опираясь на западную мысль и творчески преобразованное отечественное культурное наследие» (032, с. 25-26).
В идейно-политическом климате реформ и открытости возродились либерализм, консерватизм и радикализм. Продолжая традиции Движения Четвертого мая, возникло течение Нового Просвещения, которое формулирует свое стремление к модерности в рамках марксистской идеологии. Современные радикалы призывают «похоронить наследие Конфуция» и «создать новую китайскую культуру на руинах конфуцианства» (Лю Сяобо)1. Они противопоставляют Океан как символ открытости и развития межконтинентальных связей традиционной континентальной замкнутости. И пользовались поддержкой в высших эшелонах власти при реформаторе Чжао Цзыяне2 (032, с. 265).
«Культурный психоз» 1980-х привел к возрождению в 1990-х неоконсерватизма, который в культурном плане был отмечен подъемом «национальных исследований (госюэ)»3, а в политическом -апологией сильной государственной власти и «возрождения нацио-
1 Quoted in: Lin Min, Gavlikowski M. The Search for modernity: Chinese intellectuals and cultural discourse in the Post-Mao era. - Basingstoke: Macmillan,1999. -P. 25.
2 Премьер Госсовета КНР (1980-1987), генсек ЦК КПК (1987-1989), проводник курса на «реформы и открытость», смещенный после подавления демонстраций на площади Тяньаньмэнь. - Прим. реф.
3 Отстаивание национальной идентичности с упором на актуализацию культурного наследия. - Прим. реф.
нального духа», которое нередко граничит с ксенофобией1. Их идеал - «неоавторитарный режим, подобный сингапурскому», контролирующий ход экономической реформы в интересах «политической стабильности и постепенного преобразования общества» (032, с. 265-266).
В конце 1990-х годов наблюдалось «возрождение либерализма». Современные китайские либералы ближе к классическим образцам, выступают за свободу предпринимательства, за индивиду -альные права и свободы, за разделение властей и за все то, что их критики называют «неолиберализмом». Они обращают внимание на рост неравенства, но считают, что он будет нивелироваться экономическим ростом (032, с. 266).
Напротив, «новые левые» (называющие себя так в отличие от «старых левых» неомаоистского толка) ставят вопрос о социальной справедливости и ликвидации неравенства в центр «дискурса мо-дерности», равно с коррупцией и другими издержками реформирования, которые ассоциируются в их глазах с «духовным разложением» (032, с. 267).
Настроения реформирования социализма при Дэн Сяопине воплотились в оживлении социал-демократических идей, которое коснулось правительственных кругов. «Никто не предполагает, что КПК станет социал-демократической партией в ближайшее время», но борьба за политическую и экономическую демократию остается провозглашенной целью. И это может быть созвучным соображениям британского социолога Энтони Гидденса (род. 1938) об обновлении социал-демократии на Западе как «третьем пути»2 (032, с. 267).
В конечном счете критическая рефлексия китайской мысли в отношении к модернизму должна быть оценена, считает Фанг, как «составная часть модерности». Такой подход требует не «отречения от модернизма Просвещения», но осознания как его универсальных черт, так и ограниченности, и тем самым позволяет создать «эпистемологические ресурсы для широкой демократии, здорового индивидуализма и справедливого общества» в Китае (032, с. 268).
А.В. Гордон
1 Fewsmith J. Neoconservatism and the end of the Dengist era // Asian survey. -Berkeley, 1995. - Vol. 35, N 7. - P. 625-651.
2 Giddens A. The Third way: The renewal of social democracy. - Cambridge: Polity Press, 1999.
