2016. 02. 020-022. Попадет ли Китай в «Ловушку среднего уровня доходов»? (Сводный реферат) Текст научной статьи по специальности «Экономика и бизнес»

нием структуры пространства "многоколейных" сделок. Во всяком новом поле рыночных экспериментов и мер воспроизводятся доминирующие позиции партийно-финансового симбиоза, определяющего парадигмы "колеи", суммы условий, на которых субъекты системы могут действовать в этом поле. Если выясняется, что эксперимент тем или иным образом ослабляет эти позиции, то он либо сворачивается, либо переформатируется так, чтобы восстановить партийно-финансовую доминанту. Тоталитарная природа монопольной власти от этого не меняется» (с. 259-260).

В борьбе со структурно сложным и многофакторным напряжением режим партийно-финансового симбиоза на определенном этапе неизбежно вынужден включать достаточно примитивные силовые и директивные рычаги, открыто дезавуирующие видимый договорной характер «многоколейных» сделок. Без использования этих рычагов «рыночный паллиатив» невозможно удержать как единое целое.

Карпов считает, что системного «чуда» в КНР за годы реформ не произошло. Это означает, что кризис китайского партийного го -сударства ленинского типа по-прежнему генетически запрограммирован. Одним из наиболее вероятных потенциальных механизмов такого кризиса может стать неадекватность существующих институтов и практик макрорегулирования масштабу, структуре и сложности очередного социально-экономического перегрева или переохлаждения. В конце концов «динамический круг "китайского чуда" замкнется и произойдет возгорание» (с. 260).

Ю.И. Комар

2016.02.020-022. ПОПАДЕТ ЛИ КИТАЙ В «ЛОВУШКУ СРЕДНЕГО УРОВНЯ ДОХОДОВ»? (Сводный реферат).

2016.02.020. ЛЮ шИцЗИНЬ и др. «Ловушка» или «стена»? Реальные вызовы, с которыми сталкивается экономика Китая, и стратегический выбор.

ЛЮ ШИЦЗИНЬ дэн. Сяньцзин хайши гаоцян? Чжунго цзинцзи мяньлинь дэ чжэнши тяочжань хэ чжаньлюэ сюаньцзэ. - Бэйцзин: Чжунсинь чубаньшэ, 2011. - ХХ, 332 с. - Кит. яз.

2016.02.021. EICHENGREEN B., PARK D., SHIN K. When fast growing économies slow down: international evidence and implications for

China // NBER working paper 16919. - 2011. - March. - 50 р. - Mode of access: http://www.nber.org/papers/w16919

2016.02.022. EICHENGREEN B., PARK D., SHIN K. Growth slowdowns redux: new evidence on the middle-income trap // NBER working paper 18673. - 2013. - January. - 54 р. - Mode of access: http://www.nber.org/papers/w18673

Ключевые слова: индустриализация; «ловушка среднего уровня доходов»; экономический рост.

Темпы экономического роста в Китае в последние годы устойчиво замедляются: прирост ВВП в 2011 г. составил 9,1%, в 2012 г. - 7,8, в 2013 г - 7,7, в 2014 г. - 7,4%. И уже несколько лет китайские и зарубежные специалисты активно обсуждают вопрос, не перерастет ли замедление экономики КНР в ее длительную стагнацию.

В книге, подготовленной коллективом специалистов из Центра исследований проблем развития при Госсовете КНР во главе с Лю Шицзинем (020), отмечается, что в результате нескольких десятилетий быстрого экономического роста положение КНР в мировой «табели о рангах» радикально изменилось. Если до начала реформ показатели подушевого ВВП в Китае были очень низкими, то в 2003 г. КНР преодолела порог подушевого ВВП в 1000 долл. и вошла в «нижнюю» подгруппу стран со средним уровнем доходов. В 2010 г. была преодолена и отметка в 4000 долл. подушевого ВВП, и теперь Китай относится к «верхней» подгруппе стран со средним уровнем доходов (020, с. 49-51).

Между тем экономическая история свидетельствует: стран, переживших «взлет» в ходе индустриализации, немало, но далеко не все из них смогли затем перейти в категорию стран с высоким уровнем доходов. За период после Второй мировой войны из неевропейских стран это удалось сделать только Японии, Гонконгу, Тайваню, Южной Корее, Сингапуру и Саудовской Аравии. На той стадии развития, на которой сейчас находится Китай, существуют высокие риски резкого ослабления хозяйственной динамики и обострения социальных противоречий в стране, эту совокупность проблем в последние годы стало принято называть «ловушкой среднего уровня доходов» (ЛСУД, middle-income trap). Возможен ли такой сценарий событий в Китае? Как этого избежать?

В поисках ответов на эти вопросы авторы книги провели ком -плексное сравнительное исследование. Ими составлена база данных по 32 крупным (с населением более 10 млн человек) странам, осуществившим индустриализацию. Для обеспечения сопоставимости данных по разным странам была использована методика выдающегося историка экономики А. Маддисона. Она предполагает сопоставление совокупных и подушевых ВВП отдельных стран, исчисленных по паритету покупательной способности в неизменных ценах 1990 г. Показатели национальных ВВП исчисляются при этом не в американских долларах, а в условных «международных денежных единицах» (МДЕ). База данных содержит статистику за период после 1820 г., и это позволяет не просто сравнивать национальные экономики, но и прослеживать их динамику в разных фазах развития (020, с. 2-4, 180-185). По результатам исследования страны были разделены на следующие группы.

Во-первых, страны - пионеры экономического развития, постоянно остававшиеся на передовых технологических позициях (Великобритания, США). Они первыми пережили промышленную революцию, преодолели «мальтузианскую ловушку» и вошли в состояние современного экономического роста1. У этих стран не было возможности пользоваться «преимуществами отсталости» в заимствовании зарубежных технологий, они должны были осуществлять крупномасштабные инвестиции в рискованные инновационные сферы и генерировать новые продукты, технологии, создавать новые отрасли. Из-за высоких издержек, связанных с инновационными процессами, экономический рост в этих странах не был быстрым. Но последовательное движение от одного технологического уклада к другому обеспечило устойчивость экономического роста несмотря на циклические его колебания. Периодов стагнации эти страны не переживали, они избежали ЛСУД, их переход в катего-

1 Под «мальтузианской ловушкой» в теории экономического развития имеется в виду такая ситуация, когда весь потенциальный прирост дохода, который вызван технологическими нововведениями, компенсируется увеличением численности населения и в результате роста подушевого ВВП в стране не происходит. Понятие «современный экономический рост» подразумевает, что абсолютная величина национального ВВП увеличивается быстрее, чем население страны. -Прим. реф.

рию стран с высоким уровнем доходов был относительно плавным (020, с. 3-4, 209-226).

Во-вторых, европейские страны более позднего развития, успешно догнавшие передовые в технологическом отношении экономики. Очевидный лидер этой группы - Германия. Условия для ускорения индустриализации там были созданы политическим объединением страны, завершившимся в 1871 г К 1913 г. Германия по абсолютному объему ВВП уже превосходила Англию, а по подушевому ВВП - Францию. При условии продолжения этих тенденций Германия имела все шансы стать одним из мировых экономических лидеров. Но она попыталась быстро претворить свои экономические успехи в военно-политическое доминирование. Как следствие перенапряжения сил и поражений в развязанных Германией двух мировых войнах подушевой ВВП Западной Германии был в 1950 г только на 6,4% выше уровня 1913 г. (020, с. 243).

Быстрый и устойчивый рост германской экономики возобновился только в 1950-е годы. Ему способствовали: наличие хорошей промышленной базы и инфраструктуры, которые сохранились в ходе Второй мировой войны; высокое качество человеческого капитала (образованность населения, традиции трудовой этики); экспортная ориентация экономики; ответственная финансовая политика, обеспечившая поддержание инфляции на низком уровне; эффективное решение социальных проблем в рамках модели «социального рыночного хозяйства»; активное участие Германии в процессах европейской интеграции (020, с. 246-248).

Проблемным было нахождение в фазе развития, характерной средним уровнем доходов, и для других крупных европейских экономик. Во Франции революция задержала начало промышленной революции до 1815 г., затем развитие страны ускорилось, но после 1860 г. наметилась новая стагнация, и она была преодолена только к концу 1890-х годов. В Италии индустриализация долго не могла по-настоящему начаться, подушевой ВВП в этой стране оставался на неизменном уровне в течение 1866-1898 гг. В Испании промышленное развитие началось в 1870-е годы, но с 1892 г. по 1919 г. имела место стагнация подушевого ВВП, следующее десятилетие было периодом быстрого роста, но в 1930-е годы испанская экономика снова пережила стагнацию и даже регресс (020, с. 228-229).

Общими причинами застойных явлений в этих экономиках были консерватизм институциональных структур (преобладание в структуре бизнеса малых семейных компаний, плохо приспособленных для освоения передовых производств тяжелой промышленности) и излишний либерализм внешнеторговой политики, оставивший на какое-то время национальных производителей без протекционистской защиты. В рецептах преодоления этих трудностей отдельными странами тоже много общего: это расширение доступного рыночного пространства для национальной промышленности за счет усиления торгового протекционизма, размещения государственных заказов и стимулирования экспорта; своевременное переключение механизмов развития с использования дешевой рабочей силы из традиционного сектора экономики на наращивание инвестиций физического капитала - по мере того как исчерпывался «демографический дивиденд»1; осуществление сильной социальной политики (создание институтов социального обеспечения, сглаживание неравенства доходов, решение жилищной проблемы) (020, с. 240-241). В конечном счете эти страны смогли выйти из ЛСУД и завершить комплексную индустриализацию только после Второй мировой войны (020, с. 227, 236).

В-третьих, страны и территории Восточной Азии (Япония и новые индустриальные экономики), эффективно использовавшие «преимущества отсталости», добившиеся долговременного поддержания высоких темпов экономического роста и создавшие собственные механизмы инновационного развития. В Японии процессы модернизации начались в конце 1860-х годов, но исходная база для развития была низкой, и в 1913 г. подушевой ВВП в Японии составлял только 38% от уровня Германии (020, с. 244). Япония, как и Германия, никогда не попадала по-настоящему в ЛСУД, но обе эти страны отбрасывались назад в своем экономическом развитии

1 «Демографический дивиденд» возникает на определенном этапе индустриализации и урбанизации благодаря тому, что рождаемость в стране существенно снижается и это облегчает нагрузку на экономику, связанную с расходами на содержание неработающего населения, но объем трудовых ресурсов продолжает в то же время увеличиваться благодаря большому числу рождений в предыдущих поколениях и вступлению этих людей в трудоспособный возраст. Тем самым создаются благоприятные условия для экономического роста со стороны предложения рабочей силы. - Прим. реф.

из-за того, что пытались решить проблемы доступа к зарубежным ресурсам и рынкам сбыта с помощью военной агрессии. В 1950 г. подушевой ВВП в Японии был ниже, чем во многих странах Латинской Америки.

Добиться «экономического чуда» Япония сумела только начиная с 1950-х годов. Тогда же были запущены механизмы ускоренного роста в новых индустриальных странах (НИС) Восточной Азии. Азиатские НИС избежали не только ЛСУД, но и резкого углубления дифференциации доходов в процессе индустриализации, что, вообще говоря, противоречит предсказаниям теории экономического развития, согласно которым неравенство доходов в стране нарастает вплоть до исчерпания запаса свободных трудовых ресурсов в традиционном аграрном секторе экономики.

Главная предпосылка послевоенных экономических успехов Японии и НИС - это избранная ими стратегия экспортной ориентации экономик. Она позволила разрешить свойственную процессам накопления капитала в развивающихся странах проблему «двойного дефицита»: благодаря наращиванию экспорта продукции обрабатывающей промышленности был преодолен дефицит инвалютных средств, необходимых для закупок импортных технологий и оборудования; приток экспортной валютной выручки и иностранного капитала позволил компенсировать также и дефицит внутренних сбережений. Задействование трудовых ресурсов в экспортных трудоемких отраслях промышленности способствовало росту доходов малообеспеченных социальных групп. На распределении доходов в обществе также позитивно сказались успешные аграрные реформы и приоритетное внимание к образованию, во многом обусловленное конфуцианскими культурными традициями. Политика экспортной ориентации подталкивала национальные предприятия к участию в международной конкуренции, к повышению конкурентоспособности, в том числе за счет имитации зарубежных технологий и распространения позитивных внешних эффектов через кооперационные связи между предприятиями.

Экономическая политика в странах Восточной Азии ориентировалась на совершенствование рыночных институтов: защиту прав собственности, гибкость рынков труда. В то же время экспортная ориентация предполагала осмысленное участие государства в развитии экономики через осуществление промышленной по-

литики. Она обеспечила последовательное прохождение фаз структурной эволюции экономики: от трудоемких к капиталоемким и высокотехнологичным отраслям промышленности, а затем и к созданию сектора услуг с высокой добавленной стоимостью. Промышленная политика в странах Восточной Азии строилась на сознательных искажениях в распределении ресурсов (через предоставление налоговых льгот, кредитов под низкие процентные ставки и т.д.). Но она была эффективной потому, что принимала во внимание сравнительные преимущества экономики и своевременно корректировалась по мере того, как менялся набор факторов производства, которыми располагали страны: происходили накопление физического и человеческого капитала и развитие собственного технологического потенциала.

В-четвертых, страны «латиноамериканского» варианта развития. У стран Латинской Америки были в наличии «преимущества отсталости» в заимствовании иностранных технологий, они располагали богатыми земельными и сырьевыми ресурсами. В середине ХХ в. они сумели добиться высоких темпов экономического роста в рамках «догоняющей» индустриализации. В 1950-1980 гг. среднегодовой прирост ВВП в Бразилии составлял 6,8%, в Аргентине -3,4, в Мексике - 6,5% (020, с. 5). Но затем развитие этих стран резко замедлилось, и о Латинской Америке принято говорить как о классическом случае попадания в ЛСУД. Среднегодовые темпы экономического роста в 1981-2000 гг. составляли в Бразилии только 2,2%, в Аргентине - 1,7, в Мексике - 2,7% (020, с. 5).

Главная причина такого развития событий - это упорное следование латиноамериканских стран стратегии импортозамещения. К вытеснению импорта прибегали на начальных стадиях индустриализации практически все страны. Но нет ни одного примера успешного вхождения в группу стран с высокими доходами только на основе импортозамещения. Страны Восточной Азии после насыщения внутренних рынков технологически несложными промышленными товарами стали стимулировать их производителей к освоению внешних рынков. Страны же Латинской Америки после завершения «легкой» фазы импортзамещения (создания отраслей легкой промышленности) пошли по пути его «углубления». Под «зонтиком» протекционистской защиты со стороны государства стали создаваться отрасли тяжелой, капиталоемкой промышленно-

сти, производящие инвестиционные товары и потребительские товары длительного пользования, которые тоже должны были заменить импортные аналоги.

Но внутренние рынки стран Латинской Америки были слишком узкими, и складывавшиеся промышленные отрасли были не в состоянии реализовывать эффект масштаба, т.е. снизить издержки до оптимального уровня и достичь ценовой конкурентоспособности. Преобладание на рынках крупных компаний-монополистов и государственный протекционизм убивали стимулы к инновациям. Емкость внутренних рынков оставалась небольшой во многом из-за нерешенности аграрной проблемы, незыблемости позиций латифундистов. Безземельные крестьяне стремились в города, но капиталоемкие отрасли промышленности не создавали для них достаточного числа рабочих мест, и мигранты из деревни превращались в городских маргиналов. Неравенство доходов в результате не сглаживалось, а усугублялось. Широкие массы населения не были приобщены к «плодам» экономического роста, что провоцировало социально-политическую нестабильность.

Защищаемые протекционизмом отрасли «вторичного» им-портозамещения все равно оставались зависимыми от импорта технологий, но мобилизовать необходимые валютные ресурсы не удавалось из-за неконкурентоспособности товаров обрабатывающей промышленности на внешних рынках и ограниченности потенциала сырьевого экспорта. Как следствие, страны Латинской Америки быстро накапливали внешние долги. Низкая эффективность и нерентабельность промышленных предприятий приводили к трудностям в пополнении доходной части госбюджетов, и у властей были связаны руки в макроэкономическом регулировании, в обслуживании долгов, а это приводило к сдвигам в структуре государственного долга в сторону краткосрочных заимствований.

Попадание стран Латинской Америки в ЛСУД четко датируется 1982 г., когда в регионе начался долговой кризис, во многом спровоцированный увеличением процентных ставок на Западе. 1980-е годы стали для Латинской Америки «потерянным десятилетием». На рубеже 1980-1990-х годов для решения этой проблемы были предложены неолиберальные рецепты: в большинстве стран региона прошла масштабная приватизация, было осуществлено дерегулирование внешней торговли и финансового сектора. Система

протекционистской защиты, осуществлявшейся в рамках политики импортозамещения, тем самым была демонтирована, роль государства в экономиках уменьшилась. Доля экспорта в ВВП в среднем по региону увеличилась за 1980-1996 гг. с 10,2 до 20,9%, а во многих небольших странах она перевалила за 50% (020, с. 281).

Но последствия проведенных реформ неоднозначны. Экономический рост в большинстве стран Латинской Америки остался сравнительно медленным, его показатели не дотягивают до средних значений эпохи импортозамещения. Структура обрабатывающей промышленности в странах региона упростилась, стала менее ком -плексной, были утрачены многие заделы в высокотехнологичных отраслях. Так и не преодолена зависимость от импорта инвестиционных товаров, и во время ухудшения конъюнктуры для экспортной продукции в странах региона и сейчас обостряются проблемы платежных балансов. Финансовая либерализация при незрелых институтах надзора за банками создала условия для периодических финансовых кризисов. В целом, как считают авторы, неолиберальный крен стран Латинской Америки выглядит такой же крайностью, как и длительное увлечение импортзамещением. О том, что страны Латинской Америки вышли из ЛСУД, говорить пока не приходится (020, с. 5, 17-18, 255-256, 274-287).

По мнению авторов, в ЛСУД «латиноамериканского» типа попали и крупные экономики Юго-Восточной Азии (ЮВА: Малайзия, Таиланд, Индонезия, Филиппины). Пройдя через этап «первичного» импортозамещения, эти страны начиная с 1970-х годов придерживались экспортной ориентации. Среднегодовые темпы прироста ВВП в Малайзии увеличились с 5,9% в 1980-1990 гг. до 8,5% в 1990-1997 гг., на Филиппинах они увеличились, соответственно, с 1,6% до 6,8%, в Индонезии - с 5,5 до 7,0%, и лишь в Таиланде они снизились с 7,8 до 6,8% (020, с. 293).

Но в условиях быстрого роста накапливались факторы уязвимости экономик ЮВА к внешним шокам. Наращивание экспорта сопровождалось столь быстрым ростом импорта инвестиционных товаров, что страны ЮВА постоянно сводили торговые балансы с дефицитами, а поэтому быстро увеличивалась и их внешняя задолженность. Под влиянием притока иностранного спекулятивного капитала надулись «мыльные пузыри» на местных рынках недвижимости и акций. В конечном счете в 1997-1998 гг. изменение

конъюнктуры мировых товарных рынков и отток средств иностранных спекулянтов привели страны ЮВА в состояние финансового кризиса.

После него возврата к прежним высоким темпам экономического роста так и не произошло, и во многом это связано с тем, что страны ЮВА потеряли прежние конкурентные преимущества, обусловленные низкими издержками на оплату труда, а новых источников конкурентоспособности пока не обрели. Главная причина попадания в ЛСУД в данном случае - это то, что страны ЮВА не подготовили научно-технический потенциал, нужный для своевременной смены сравнительного преимущества, они слишком долго полагались на наращивание производства в уже сложившихся промышленных отраслях (020, с. 5, 289-300).

В-пятых, страны бывшего СССР, Центральной и Восточной Европы, где в течение нескольких десятилетий существовали институты планового хозяйства. В начальной фазе индустриализации командные методы мобилизации ресурсов обеспечили этим странам быстрое развитие. Но с середины 1970-х годов экономический рост в этих странах стал волатильным и затухающим, и они тоже попали в ЛСУД.

Главная причина их стагнации - это искажение межотраслевых пропорций, вызванное курсом на приоритетное развитие тяжелой промышленности в ущерб потреблению и развитию легких отраслей. Произошедшее в этих странах вытеснение частного сектора подорвало конкурентные механизмы и функционирование рынков, ценовые механизмы практически не оказывали влияния на распределение ресурсов. У государственных предприятий не было стимулов к совершенствованию менеджмента и технологий. Экономики находились в состоянии полуавтаркии, сотрудничество в СЭВ было фактически продолжением директивного внутреннего планирования в СССР Предприятия не испытывали на себе влияния технологических сдвигов, происходивших в мировой экономике. Если в 1950-1975 гг. среднегодовые темпы экономического роста в СССР достигали 4,8%, в Венгрии - 4,1%, в Румынии - 6,5%, в Польше -4,6%, то в 1976-2000 гг. соответствующие показатели составили -0,6, 0,7, -0,6 и 1,5% (020, с. 6). В конечном счете эти страны пережили системную трансформацию, и некоторые из них (Россия, Польша, Венгрия, Чехия) смогли перейти в группу стран с высоким

уровнем доходов, уже будучи рыночными экономиками (020, с. 1819, 61, 301-327).

Само понятие «ловушка среднего уровня доходов» было введено в научный оборот в двух докладах Всемирного банка, выпущенных в 2007 г. к десятилетию азиатского финансового кризиса1. В них обращалось внимание на то, что многие страны преодолели «порочный круг нищеты», в течение определенного времени поддерживали высокие темпы экономического роста и перешли в группу экономик со средним уровнем доходов. Но мало кто из них смог продвинуться дальше, так как для этого нужно было преодолеть слишком серьезные вызовы в технологической, институциональной и политической сферах. Наличные институты и стратегии развития, ранее обеспечивавшие быстрый рост, переставали быть эффективными, выявлялись их изначальные дефекты. Для того чтобы избежать ЛСУД, страны должны вовремя проводить институциональные изменения и корректировать экономическую политику.

В еще одном докладе Всемирного банка, опубликованном в 2008 г., уточнялось, что ЛСУД возникает, когда вследствие роста зарплат страна уже потеряла прежние сравнительные преимущества в развитии трудоемких отраслей промышленности, но еще не обрела преимуществ, связанных с инновациями и высоким качеством физического и человеческого капитала, с развитием сферы услуг. В такой ситуации, если не будет ускоренно совершенствоваться система образования, то стране угрожает значительное сокращение занятости трудоспособного населения (020, с. 43)2.

На сегодняшний день концепция ЛСУД остается аморфной. Конкретные закономерности, причинно-следственные связи, объясняющие попадание в ЛСУД, пока не выявлены. Не ясно и то, является ли попадание в ЛСУД объективной закономерностью процесса развития или же речь идет о частных случаях отдельных стран (020, с. 56-57, 60).

Современная экономическая теория утверждает, что развивающиеся страны могут достигать более высоких, чем у развитых

1 World Bank. An East Asian renaissance: ideas for economic growth. - Wash.,

2007; World Bank. East Asia and Pacific update: 10 years after crisis. - Wash., 2007.

2

World Bank. The growth report: strategies for sustained growth and inclusive development. - Wash., 2008.

стран, темпов экономического роста, используя «преимущества отсталости», т.е. заимствуя у развитых стран технологии и институты. Но, по такой логике, чем ближе развивающаяся страна подходит к передовому технологическому уровню, тем меньше у нее возможностей для роста на основе заимствования знаний, и это создает предпосылки для замедления экономического роста. Некоторые исследователи произвели периодизацию «догоняющего» развития. Знаменитый американский экономист М. Портер выделил в нем три фазы: 1) использование дешевых ресурсов; 2) заимствование технологий у развитых стран, увеличение на этой основе нормы накопления, реализация эффекта масштаба и увеличение производительности; 3) генерирование инноваций благодаря накоплению опыта отдельными отраслевыми секторами и укреплению собственного технологического потенциала экономики. Переход от одной фазы к другой требует структурных изменений. Если технологический потенциал нарастить не удается, не проводятся или не получаются реформы, направленные на изменение модели развития, то это и может завести страну в ЛСУД (020, с. 57).

Похоже выглядит классификация китайского экономиста Цай Хунбиня, он тоже выделил три стадии развития: 1) на основе задействования ресурсов; 2) на основе повышения эффективности; 3) на основе инноваций. В течение первой стадии страна может относительно легко достичь среднего уровня доходов, но экономический рост при этом обычно сопровождается социальной поляризацией, которая приводит к формированию социальных структур, сдерживающих вертикальную мобильность населения, а это имеет следствием неэффективное использование и потерю человеческого капитала и в конечном счете стагнацию экономического роста (020, с. 58).

Сами авторы книги полагают, что в ЛСУД страну заводят следующие системные изъяны:

- институты, делающие распределение ресурсов в экономике неэффективным. Все страны из группы экономик с высоким уровнем доходов - это рыночные экономики, не существует прецедентов достижения этого уровня страной с нерыночным хозяйством. Командные экономики в СССР, странах Центральной и Восточной Европы (ЦВЕ) и Китае могли в течение определенного периода обеспечить индустриальный рост даже более высокими темпами,

чем в рыночных экономиках, но ни одна из стран с плановой экономикой так и не перешла в категорию развитых;

- длительное проведение внутриориентированной или даже автаркической политики. Использование возможностей внешних экономических связей является необходимым условием успешного «догоняющего» развития, оно позволяет развивающимся странам выйти на дополнительные рынки сбыта, получить выгоды от международной специализации и конкуренции, обрести доступ к современным технологиям и управленческому опыту. Эти позитивные эффекты достигались в рамках стратегии экспортной ориентации, которой придерживались страны Восточной Азии, тогда как страны Латинской Америки не скорректировали вовремя политику импор-тозамещения, обеспечившую им экономический рост на определенном этапе, но затем столкнувшуюся с ограниченностью внутренних рынков и с недостатком конкурентоспособности на рынках внешних;

- медленное изменение набора располагаемых факторов производства. Нобелевский лауреат Р. Солоу еще в 1950-е годы показал, что, при всей важности вкладов труда и капитала в прирост выпуска, в долгосрочном плане темпы экономического роста в стране определяются скоростью научно-технического прогресса. Появившиеся в 1980-е годы эндогенные теории экономического роста утверждают, что распространение знаний порождает позитивные внешние эффекты и вызванный ими прирост производительности может компенсировать снижение предельной отдачи от инвестиций физического капитала. С этих позиций страны со средним уровнем доходов могут удержать высокие темпы экономического роста, только создав эффективные механизмы инноваций. Советский опыт - пример того, как сделать это не удалось, и предельная отдача от инвестиций в экономике СССР снизилась в середине 1970-х годов почти до нуля. Неудачи в развитии могут быть связаны и с тем, что страна слишком долго полагалась на преимущества дешевой рабочей силы и не создала новых источников конкурентоспособности на перспективу, когда запас свободных трудовых ресурсов в аграрном секторе будет исчерпан и зарплаты начнут расти;

- неспособность сократить неравенство в распределении доходов. Казавшаяся раньше аксиомой идея С. Кузнеца о том, что

экономический рост рано или поздно приводит к сглаживанию неравенства, сейчас уже не выглядит бесспорной. Напротив, стало очевидным то, что неравенство доходов само оказывает на экономический рост негативное влияние. Оно воспроизводит неравенство возможностей, подавляющее стимулы к производительной деятельности у непривилегированных слоев населения, угнетаются и инвестиции в человеческий капитал. Неравенство сдерживает расширение внутреннего спроса в стране, провоцирует политическую нестабильность и популистские тенденции в экономической политике, затрудняет проведение непопулярных, но необходимых реформ. Все эти процессы как раз неблагоприятны для страны со средним уровнем доходов, которой для развития нужно совершенствование инновационных, конкурентных механизмов;

- неадекватность институциональных структур вызовам новой фазы развития. Решить задачу ускорения экономического роста в бедной стране можно и при низком качестве институтов. Но войти в группу стран с высоким уровнем доходов без улучшения институтов (обеспечения приоритета права, повышения эффективности госструктур, расширения возможностей участия граждан в управлении, развития систем социального обеспечения) невозможно. В мире есть только одна страна с плохими институтами и высоким уровнем доходов - это Саудовская Аравия.

Авторами книги предпринята попытка определить, при каких структурных параметрах экономика склонна к попаданию в ЛСУД. Выявлено, что в странах Латинской Америки длительная стагнация экономического роста начиналась, когда показатели ВВП на душу населения составляли 4000-6000 МДЕ, а в СССР и странах Центральной и Восточной Европы стагнация наступила, когда эти показатели находились в диапазоне 5000-7000 МДЕ (020, с. VIII, 83).

Степень индустриализации (доля промышленности в ВВП) по мере экономического развития должна по идее сначала расти, а потом идти на спад. Опыт развитых стран Запада в целом подтверждает такое предположение. Степень индустриализации достигла там пика (на уровне около 45%) в начале 1960-х годов, а последующее ее снижение происходило на фоне продолжавшегося роста подушевого ВВП. К началу 1970-х годов в западных странах сфера услуг уже обошла промышленность по удельному весу в структуре ВВП. Особенность бывших социалистических стран Европы -

очень высокая степень индустриализации: на пике она достигала не менее 60%, а последующее ее уменьшение происходило одновременно с сокращением подушевого ВВП. Иначе говоря, деиндустриализация в этих странах протекала в условиях общего экономического спада. В Латинской Америке пик индустриализации был пройден в начале 1980-х годов, когда доля промышленности в ВВП этих стран находилась в среднем на уровне меньше 50%. Затем степень индустриализации там снизилась, но в 1990-е годы она снова начала расти, хотя подушевой ВВП при этом переживал стагнацию. Все это говорит о том, что процесс индустриализации в Латинской Америке не был завершен в 1980-е годы, скорее он наткнулся на некие системные ограничения и стал неустойчивым. В целом, таким образом, страны, попавшие в ЛСУД, могут страдать как от сверхиндустриализации, так и от недостаточного развития промышленности (020, с. 89-93).

Уровень урбанизации (доля городского населения в общей его численности) поначалу растет благодаря концентрации промышленности в городах, а затем увеличивается под влиянием развития сферы услуг. Опыт западных стран показывает, что скорость урбанизации сначала очень высока, она замедляется только после того, как подушевой ВВП в стране достигает отметки в 5000 МДЕ. Но и при высоком уровне развития экономики уровень урбанизации может быть очень разным: от 90% в Великобритании до 59% в Португалии (020, с. 95-96).

В СССР и странах ЦВЕ уровень урбанизации быстро увеличивался в ходе индустриализации, но с начала 1980-х годов доля горожан в численности населения стабилизировалась (в России -на уровне 73%) и осталась на более низких, чем в западных странах, показателях. Можно сказать, что и проблемы слабой хозяйственной динамики в этих странах отчасти были порождены тем, что избыточная индустриализованность сдерживала развитие сферы услуг, а значит, и достижение рационального уровня урбанизации. В Латинской Америке урбанизация зашла очень далеко, ее уровень превышает 80%, он выше, чем в западных странах, и это дисгармонирует с гораздо более скромными показателями подушевого ВВП и индустриализации. Главная причина - это утрата контроля над урбанизацией, что привело к избыточному и слишком раннему пе-

ремещению крестьянских масс в города, где они не нашли ни работы, ни социальной защиты (020, с. 96-101).

Норма сбережения, норма накопления и норма потребления в ходе процесса развития меняются относительно медленно, у них нет однозначных тенденций динамики. В развитых странах в последние 40-50 лет нормы сбережения и накопления снижались, а норма потребления росла, но между странами присутствует значительная вариация этих показателей. В бывших европейских плановых экономиках норма накопления остается высокой: она резко снизилась в 1990-е годы, но затем опять стала расти, а норма потребления, соответственно, снова снизилась, и она по-прежнему ниже, чем в западных странах. В Латинской Америке норма сбережения традиционно низкая (меньше 20% ВВП), а норма потребления даже выше, чем в развитых странах. Таким образом, негативное влияние на экономический рост может оказать любой дисбаланс между сбережениями, инвестициями и потребительскими расходами (как избыток потребления, так и его нехватка), но в принципе для вывода развивающейся экономики на траекторию роста нужна достаточно высокая норма накопления (020, с. 102-104).

В распределении доходов в западных странах в течение всего ХХ в. доминировала тенденция к сглаживанию неравенства, ситуация снова стала ухудшаться только в 1990-е годы. В Восточной Азии коэффициент Джини устойчиво держится на более низких значениях, чем в Латинской Америке, причем в ходе быстрого экономического роста неравенство в Восточной Азии сокращалось, а в Латинской Америке - усугублялось. В целом в странах, успешно перешедших в категорию развитых, неравенство по мере экономического развития сглаживалось, а в странах, попавших в ЛСУД, оно усиливалось (020, с. 106-108).

В развитых странах на ранних стадиях модернизации обычно отмечалось положительное сальдо по счету текущих операций платежного баланса (классические примеры - США, Англия и Япония), это и было подтверждением конкурентоспособности их промышленности. Напротив, в странах Латинской Америки и в периоды быстрого роста их экономик торговые балансы были, как правило, дефицитными из-за того, что импортозамещение не способствовало повышению конкурентоспособности отечественной

продукции, а зависимость от импорта товаров инвестиционного назначения оставалась высокой (020, с. 108-109).

Подводя итог этим межстрановым сопоставлениям, можно сказать, что «старые» капиталистические страны (Англия, США и др.) шли путем сбалансированного роста: они провели комплексную индустриализацию и урбанизацию, потребление всегда было главным драйвером их роста, неравенство доходов по мере развития сокращалось, длительное время поддерживались торговые профициты. Япония и азиатские НИС - это случай успешного «догоняющего» развития, которое было обеспечено благодаря высоким нормам сбережения и накопления, торговым профицитам, сбалансированной индустриализации, улучшениям в распределении доходов.

СССР и странам ЦВЕ были свойственны избыточная степень индустриализации, завышенная норма накопления, с одной стороны, и недостаточный уровень урбанизации и заниженная норма потребления - с другой. Странам Латинской Америки присущи недостаточная степень индустриализации и избыточная урбанизация, заниженная норма сбережения и завышенная доля потребления в ВВП, долгосрочные торговые дефициты, глубокое социальное неравенство. Таким образом, проблемы Латинской Америки - это зеркальная противоположность проблем стран советского блока. Но и то и другое - это варианты несбалансированного роста, приводящего в ЛСУД (020, с. 110-112).

На таком фоне развитие Китая выглядит специфичным в следующих отношениях:

- подобно СССР и странам ЦВЕ Китай поддерживает высокую норму накопления, степень индустриализации в КНР уже очень высока, а норма потребления и уровень урбанизации - низкие;

- подобно Японии и азиатским НИС Китай проводит политику экспортной ориентации и поддерживает торговые профициты;

- как и в Латинской Америке, в ходе быстрого экономического роста неравенство доходов в Китае не сокращается, а усиливается.

Воплощением всех этих трех особенностей является феноменально высокая норма сбережения в Китае, в 2008 г. она достигала 54% ВВП (020, с. 112). Валовые сбережения как раз и представляют собой, по определению, сумму валовых инвестиций и сальдо по счету текущих операций, а эти показатели в Китае тоже очень велики. Усугубление неравенства тоже прямо влияет на сбережения,

усиливая «предохранительную мотивацию» к их совершению у низкодоходных социальных групп. В свете зарубежного опыта ясно, что завышенная норма накопления и избыточная индустриализация не смогут сделать экономический рост в Китае устойчивым. А для того чтобы расти за счет опоры на экспорт, китайская экономика слишком велика: остальной мир не сможет поглотить такого количества китайских товаров. Поэтому Китаю нужно провести реформы, нацеленные на снижение нормы сбережения (в сферах распределения доходов, межбюджетных отношений, рыночного оборота земли, управления валютным курсом).

Но особенно примечательно то, что межстрановые сопоставления позволили выявить еще один сценарий замедления экономического роста. Оно обычно имело место, когда ВВП на душу населения в стране приближался к 11 000 МДЕ, и происходило оно во всех ныне развитых экономиках, в том числе и в странах успешного «догоняющего» развития. Так, в ФРГ в 1950-1969 гг. среднегодовые темпы экономического роста составляли 6,7%. В 1969 г. подушевой ВВП достиг 10 440 МДЕ, после этого экономический рост стал замедляться, его среднегодовые темпы в 1970-1979 гг. составляли 3,1% (020, с. 7, 160).

Экономика Японии в 1946-1973 гг. росла среднегодовым темпом 9,4%. Но в 1973-1983 гг. прирост ВВП составил в среднем только 3,2%. «Водораздел» пришелся на 1973 г., когда подушевой ВВП достиг 11 434 МДЕ (020, с. 157). В Южной Корее в 1953-1995 гг. среднегодовые темпы экономического роста составляли 7,9%. Подушевой ВВП в 1995 г. равнялся 11 850 МДЕ. В 1996-2008 гг., отчасти под влиянием азиатского финансового кризиса, экономический рост замедлился до в среднем 4,6%. На Тайване в 1960-1989 гг. экономический рост составлял в среднем 9,1% в год, но после того как в 1989 г. подушевой ВВП достиг 9538 МДЕ, произошло замедление экономического роста до 6,4% в среднем за 1990-2000 гг. (020, с. 158-160).

По мнению авторов книги, все это подтверждает предложенную А. Фатасом и И. Миховым гипотезу о «стене высокого уровня доходов» (СВУД), при преодолении которой, т.е. при вхождении в группу развитых стран, темпы экономического роста замедляются

даже у стран, ранее переживших «экономическое чудо»1. Происходит так потому, что индустриализация и урбанизация подходят к концу, «преимущества отсталости» исчерпываются, насыщаются внутренние рынки капиталоемких товаров как инвестиционного, так и потребительского назначения. Раньше экономика могла расти высокими темпами благодаря заимствованиям и имитации зарубежных технологий, задействованию в промышленных отраслях большого объема ресурсов. Теперь же должен произойти сдвиг в пользу развития отраслей сферы услуг и активизации инновационных процессов. Для того чтобы справиться с возникающими вызовами, нужны изменения экономической политики и экономических институтов.

Очевидно, что существуют определенные аналогии в динамике экономического роста в странах, попавших в ЛСУД, и странах, столкнувшихся со СВУД. И те и другие испытали замедление роста. Но ЛСУД возникала, когда страны находились на уровне подушевого ВВП в 4000-7000 МДЕ, а СВУД - при подушевом ВВП около 11 000 МДЕ. В странах, попавших в ЛСУД, системные дефекты институтов импортозамещающей индустриализации или планового хозяйства проявлялись еще на ранних стадиях развития, когда темпы экономического роста были высокими, а затем накопление соответствующих проблем делало экономический рост неустойчивым. В странах же, подошедших к СВУД, высокие темпы экономического роста были достигнуты как раз благодаря эффективности институтов, которые позволили по максимуму задействовать имевшиеся ресурсы.

ЛСУД - это ситуация, которая возникает в середине индустриализации, когда «преимущества отсталости» еще не исчерпаны и сохраняется потенциал для быстрого роста на основе их использования. Поэтому речь идет об аномальном замедлении, причины его связаны с дефектами самих механизмов развития. СВУД возникает, когда «преимущества отсталости» и возможности для быстрого роста на основе индустриализации уже отсутствуют, такое замедление нормально.

1 См.: Fatas A., Mihov I. The 4 I's of economic growth // INSEAD working paper, 2009.

ЛСУД можно избежать при проведении правильной политики. А вот замедление при прохождении через СВУД - это объективная закономерность. Помимо исчерпания возможностей для технологических заимствований оно связано и с невозможностью дальнейшего роста за счет использования фактора низких издержек, с завершением крупномасштабного капитального строительства, сопровождавшего индустриализацию и урбанизацию; с достижением экономикой таких крупных размеров, что увеличивать их дальше столь же высокими темпами уже невозможно (020, с. VIII-IX, 8-12).

Как же выглядят на таком фоне перспективы Китая? По мнению авторов книги, попадание Китая в ЛСУД «латиноамериканского» образца маловероятно просто потому, что ВВП на душу населения в КНР в 2010 г. составлял 7864 МДЕ, т.е. Китай уже достиг более высокого уровня развития, чем тот, на котором находились страны Латинской Америки к началу стагнации (020, с. 21). В более конкретном плане избеганию ЛСУД будут способствовать следующие благоприятные обстоятельства:

- в отличие от стран Латинской Америки Китай еще на стадии развития, когда уровень подушевых доходов был весьма низким, отказался от стратегии импортозамещения в пользу экспортной ориентации. Это дало китайским предприятиям дополнительное рыночное пространство, доступ к зарубежным технологиям и управленческому опыту, погрузило их в международную конкурентную среду;

- в отличие от СССР и стран ЦВЕ Китай начал рыночные реформы еще на относительно ранней стадии индустриализации, что позволило ему сочетать системные преобразования с поддержанием высоких темпов экономического роста, улучшениями в распределении ресурсов, ускоренным накоплением физического и человеческого капитала;

- потенциал внутреннего рынка Китая огромен благодаря масштабам населения, а неравномерность развития регионов создает дополнительные возможности для ускоренного развития на основе интеграции провинциальных рынков. Ничего подобного не было в странах, попадавших в ЛСУД;

- Китай обладает огромными трудовыми ресурсами, качество которых будет улучшаться по мере совершенствования систем об-

разования и здравоохранения. Традиционно экономное поведение населения способствует поддержанию высокой нормы сбережения, что на длительную перспективу обеспечивает ресурсы для накопления капитала;

- политическая система КНР гарантирует общенациональный консенсус по поводу целей развития, тогда как во многих странах, попавших в ЛСУД, царил социально-политический хаос (020, с. 2223, 145-150).

Но при продолжении сравнительно быстрого экономического роста в середине 2010-х годов Китай достигнет другого «порогового» уровня подушевого ВВП - 11 000 МДЕ, и можно сказать определенно, что он столкнется с гораздо более серьезными вызовами при преодолении СВУД, чем другие страны успешного «догоняющего» развития. В этом специфика Китая, отличающая траекторию его развития не только от латиноамериканской и советской, но и от германской, японской и южнокорейской (020, с. 21).

Вопрос об изменении модели экономического роста в пользу опоры на инновации и повышение качества человеческого капитала ставился в КНР еще с начала 2000-х годов - как экспертами, так и высшим политическим руководством. Выдвинутые за последние 15 лет идеологические установки, такие как следование «научной концепции развития», курс на «всестороннее строительство общества умеренной зажиточности» и «построение социалистического гармоничного общества» как раз отражают проблематику общества со средним уровнем доходов, каковым Китай стал в 2000-е годы (020, с. 49-51).

Какие изменения нужны Китаю, в целом ясно. Предприятиям нужно научиться поддерживать рентабельность за счет роста эффективности, а не за счет экстенсивного наращивания выпуска продукции. Должен возникнуть круг по-настоящему инновационных предприятий, в том числе малого бизнеса. Необходимо либерализовать вход новых «игроков» в монополизированные отрасли, в том числе в сфере услуг. Предстоит ускорить миграцию крестьян в города и их социализацию там, а в связи с этим - сделать более рациональной систему перераспределения «прав пользования» на сельские подрядные участки земли. Нужно привести систему вузов и НИИ в соответствие с требованиями инновационной экономики. Потребуется создание более эффективной финансовой системы.

Стимулирование занятости должно ускорить формирование среднего класса (020, с. XVI).

Но для того чтобы произошли такие перемены, нужны дальнейшие реформы, а проводить их становится все труднее из-за сопротивления групп интересов, связанных со сложившейся моделью роста. Развитию конкурентных и инновационных механизмов в китайской экономике мешают, в частности, следующие обстоятельства:

- межрегиональная конкуренция, которая проистекает из самой сути проведенной фискальной децентрализации и существующей системы оценки работы местных чиновников. Местные правительства заинтересованы в наращивании темпов экономического роста на своих территориях любой ценой. У них есть значительные возможности контроля над ресурсами, в частности земельными, а также возможности стимулировать приток инвестиций на подконтрольные территории, в том числе за счет ослабления экологических требований к инвестиционным проектам. Такого рода конку -ренция между местными правительствами препятствует попыткам изменить экстенсивный характер экономического роста и поставить пределы накоплению рисков в финансовой системе;

- сохраняющийся контроль государства за многими сферами экономики (энергетика, инфраструктура, финансовый сектор), который создает угрозы неэффективного использования ресурсов. Причем в последние годы имеет место новая экспансия госпредприятий в тех отраслях, где уже высок удельный вес частного сектора. Рентабельность госпредприятий повысилась, но она обеспечивается прежде всего их монопольными преимуществами. Их способность выступать в качестве субъектов инновационной экономики вызывает сомнения;

- ограничения конкуренции, в том числе вводимые в результате лоббистского давления отдельных групп предприятий на власти; завышенные транзакционные издержки из-за низкого уровня доверия участников рынков друг к другу;

- медленное развитие правовой базы функционирования рыночной экономики, административные препятствия для исполнения законодательных актов;

- накопление рисков в финансовой системе (из-за надувания «пузырей» на рынках активов и роста задолженности местных властей и контролируемых ими инфраструктурных компаний);

- половинчатый характер урбанизации, обусловленный сохраняющимися ограничениями на миграцию крестьян в города, неразвитостью рынка «прав пользования» землей и систем социального обеспечения. Эти факторы препятствуют адаптации сельских мигрантов в городах, а значит, расширению потребительского спроса и накоплению человеческого капитала;

- препятствия для вертикальной мобильности, которые способствуют воспроизводству «полюсов» бедности и богатства и отчасти нивелируют позитивное влияние таких процессов, как внутренняя миграция, развитие предпринимательства и увеличение набора в вузы. Возможности трудовой занятости и открытия собственного дела все еще во многом определяются происхождением человека, его принадлежностью к определенной семье или социальному слою (020, с. 24-26).

Оценки китайской модели развития вообще противоречивы, отмечают авторы. За рубежом обращают внимание прежде всего на поддержание китайской экономикой высокой динамики даже в период мирового кризиса. Внутри же страны имеющаяся модель роста подвергается серьезной критике. Но парадоксальным выглядит то, что одновременно говорят и об «экономическом чуде», и о «неадекватности, отсталости модели развития». Очевидно, до сих пор эта модель так и не изменилась, несмотря на многолетние призывы, потому, что система все-таки была работоспособной. Но тем важнее провести необходимые реформы своевременно - пока их неизбежная непопулярность может быть компенсирована все еще относительно высокими темпами экономического роста (020, с. XVII, 27).

Если же реформы не состоятся или не удадутся, то в действие может вступить целый комплекс факторов, способных резко негативно сказаться на развитии китайской экономики, в их числе:

1) ослабление драйверов экономического роста. Со стороны предложения речь идет об исчерпании традиционных сравнительных преимуществ: издержки на оплату труда будут расти и из-за «старения» населения, и из-за роста правосознания работающих по найму, а значит, будет ухудшаться ценовая конкурентоспособность китайской продукции. Экономический рост будет все больше сдерживаться и ограниченностью запасов сырьевых ресурсов в Китае, а наращивание их импорта сделает экономику еще более уязвимой к колебаниям цен на мировых рынках. В то же время новые сравни-

тельные преимущества будут формироваться медленно вследствие относительной слабости национального научно-технологического потенциала. Со стороны спроса из-за ограниченной емкости зарубежных рынков и активизации протекционизма (в том числе вследствие реиндустриализации в развитых странах) будет замедляться прирост экспорта, а увеличение емкости внутрикитайского рынка будет сдерживаться структурными и институциональными ограничениями, в том числе неравенством в распределении доходов, высокой нормой сбережения, медленным развитием социальной сферы;

2) угроза фискального или финансового кризиса. Состояние финансов местных правительств, сотрудничающих с ними девело-перов и банков во многом зависит от конъюнктуры рынков «прав пользования» землей и недвижимости. Падение цен на этих рынках может вызвать дефолты местных администраций и накопление «плохих долгов» в банковской системе. Эти риски еще более возросли в результате антикризисной кредитной «накачки» экономики 2008-2010 гг.: она усугубила многолетнюю ситуацию избыточной ликвидности. Накопленные диспропорции могут обостриться в связи с замедлением экономического роста;

3) угроза крупномасштабной социальной нестабильности. Предпосылками для реализации такого сценария в КНР являются межсекторальные и межрегиональные диспропорции, неравенство доходов, неразвитость институтов социального обеспечения, реквизиции земли у крестьян на нужды промышленного строительства; трудности с трудоустройством, особенно выпускников вузов; нарушения прав работающих по найму; коррупция. До сих пор по мере экономического развития острота этих проблем только возрастала;

4) экологические ограничения. Пока защита окружающей среды во многом приносилась в жертву ради ускорения экономического роста. Но угроза экологического неблагополучия будет нарастать в связи с освоением сырьевых месторождений в центральных и западных провинциях Китая. В то же время население по мере роста доходов будет становиться более чувствительным к ухудшению среды обитания, это может провоцировать массовые протесты в случае новых экологических катастроф;

5) ухудшение международной обстановки. Подъем Китая происходит на фоне усиления неравенства между странами по линии «Север - Юг». Во многих странах, реагируя на обострение

внутренних проблем, правящие круги берут на вооружение националистическую риторику. Ситуация в мире становится все более неопределенной, вероятно усиление внешнего давления на Китай. Спровоцированный этим рост военных расходов способен негативно сказаться на экономическом развитии страны (020, с. 150-153).

В любом случае замедление китайского экономического роста неизбежно, считают авторы, если не из-за попадания в ЛСУД, то в связи с необходимостью преодоления СВУД (020, с. XI, 156). Авторами была предпринята попытка спрогнозировать возможные сроки и масштабы замедления. При этом были задействованы три взаимодополняющие методики. Во-первых, прогнозировалось, когда экономика Китая достигнет такого уровня подушевого ВВП, при котором начиналось замедление экономического роста в Германии, Японии и других странах успешного «догоняющего» развития. Во-вторых, отдельные провинции КНР рассматривались как отдельные экономики разных уровней развития, и потенциал их роста оценивался исходя из тенденций, свойственных экономикам стран сопоставимого уровня; затем на основе провинциальных калькулировались общенациональные показатели потенциального экономического роста. В-третьих, потенциал экономического роста оценивался исходя из прогнозных оценок потребления и производства определенных товаров и их корреляции с подушевым ВВП (020, с. 163).

В рамках первой методики был сделан прогноз о том, что ВВП на душу населения в Китае увеличится с 7359 МДЕ в 2009 г. до 11 608 МДЕ в 2016 г. Если до достижения этого уровня подушевого ВВП среднегодовые темпы экономического роста будут на уровне 8,1%, то к 2020 г. они замедлятся до 5,1% (020, с. 163-164).

По второй методике административные единицы провинциального уровня были поделены на шесть групп. Первая группа (Пекин, Шанхай, Тяньцзинь) сопоставлялась с экономиками Гонконга и Сингапура. В Гонконге замедление экономического роста началось после 1988 г., когда подушевой ВВП достиг 16 716 МДЕ: если в 1951-1988 гг. среднегодовые темпы экономического роста составляли 8,2%, то в 1989-2008 гг. - 4,4% (020, с. 166). В Сингапуре замедление наступило после 1997 г., когда подушевой ВВП достиг 20 588 МДЕ. В 1951-1997 гг. экономика Сингапура росла в среднем на 7,9% в год, а в 1998-2008 гг. - на 4,8% (020, с. 166-167). Опыт

Гонконга и Сингапура говорит о том, что городские экономики могут расти высокими темпами в течение 40 и более лет, а замедление наступает при более высоком уровне подушевого ВВП, чем в многоотраслевых, диверсифицированных экономиках. В 2008 г. подушевой ВВП в Шанхае достиг 20 742 МДЕ, Пекине - 17 878 МДЕ, Тяньцзине - 15 735 МДЕ (020, с. 168). В Пекине и Шанхае замедление должно было начаться еще в 2004 г., а в Тяньцзине - в 2010 г.

Еще 22 провинции сравниваются с Японией, Южной Кореей и Тайванем по показателям подушевого ВВП, доле промышленности в валовом региональном продукте (ВРП), степени урбанизации, уровню специализации (доле сектора производственных услуг в ВРП), обеспеченности сырьевыми ресурсами, доле внешней торговли в ВРП (020, с. 164).

Вторая группа (Цзянсу, Чжэцзян, Гуандун, Шаньдун, Фуц-зянь, Ляонин, Хэбэй) - это экспортно ориентированные, промыш-ленно развитые провинции. Первые три провинции достигли уровня подушевого ВВП в 11 000 МДЕ еще в 2006 г., следующие три - в 2010-2011 гг., а Хэбэй достигнет этого уровня в 2015 г.

Третья группа (Внутренняя Монголия, Шаньси, Шэньси, Синьцзян-Уйгурский автономный район) - это провинции с сырьевой специализацией. Внутренняя Монголия должна была приблизиться к «порогу» подушевого ВВП в 11 000 МДЕ в 2013 г. Остальные провинции должны в 2017-2019 гг. достичь уровня в 10 000 МДЕ, после чего там тоже начнется замедление, т.е. у этих провинций впереди еще несколько лет быстрого роста.

Четвертая группа (Хэнань, Нинся-Хуэйский автономный район, Хэйлунцзян, Сычуань, Чунцин, Хубэй, Цзянси, Аньхуэй, Цзи-линь, Хунань, Гуанси-Чжуанский автономный район) состоит из провинций, чьи экономики развиваются благодаря межрегиональным кооперационным связям и миграции населения. Там замедление предположительно начнется во второй половине 2010-х годов после достижения уровня в 10 000 МДЕ подушевого ВВП.

Отсталые провинции пятой группы (Цинхай, Ганьсу, Юньнань, Гуйчжоу, Тибет) сопоставлялись со странами Латинской Америки. Природные условия в этих провинциях неблагоприятны для комплексной индустриализации. Развитие там возможно за счет точного выбора отдельных отраслей специализации и оттока населения в более развитые провинции. Замедление здесь начнется в

середине 2010-х годов при подушевом ВВП в 6000 МДЕ, т.е. потенциала для долгосрочного роста высокими темпами у этих провинций нет.

Шестая группа состоит только из одной провинции Хайнань, чья экономика базируется на сферах недвижимости и туризма. В 2008 г. подушевой ВВП составлял там всего 4872 МДЕ. К уровню в 11 000 МДЕ Хайнань приблизится только к 2020 г., и у него есть возможность расти темпами выше средних по стране. В этом смысле он похож на Флориду, где ВРП растет быстрее, чем ВВП США (020, с. 165-172).

В целом расчеты по второй методике дали прогнозную оценку среднегодовых темпов экономического роста в XIII пятилетке (2016-2020) в 7,3% (020, с. 172).

В соответствии с третьей методикой в качестве репрезентативных показателей были выбраны: объем потребления электроэнергии в расчете на душу населения, обеспеченность автомобилями на 1 тыс. населения, выпуск стали на душу населения, подушевой выпуск автомобилей. Выяснялось, при каких значениях этих показателей начиналось замедление роста в странах успешного «догоняющего» развития; прогнозировалось, когда соответствующего уровня достигнет КНР, и на основе корреляции прироста подушевого потребления этих товаров и прироста подушевого ВВП строился прогноз темпов экономического роста после того, как замедление начнется (020, с. 172).

По опыту Японии и Южной Кореи известно, что замедление экономического роста начинается, когда подушевое потребление электроэнергии достигает 4000 кВт в год. В Китае в 2009 г. этот показатель составлял 2741 кВт, предполагалось, что в 2013 г. он достигнет 4142 кВт и темпы роста начнут снижаться (020, с. 174).

В 2009 г. на 1 тыс. жителей в Китае приходилось 10,3 произведенных автомобиля. Прирост выпуска автомобилей, по опыту других стран, начинает замедляться, когда этот показатель достигает 50-90 автомашин на 1 тыс. жителей. По прогнозу, в КНР показатель в 51 произведенный автомобиль на тысячу жителей будет достигнут в 2016 г. В пользовании на 1 тыс. жителей в Китае в 2009 г. приходилось 48,7 авто, это уровень США 1917 г., Японии 1962 г., Южной Кореи 1988 г. Опыт Японии и Южной Кореи говорит о том, что замедление экономического роста начинается, когда обеспечен-

ность автомобилями достигает 210 на 1 тыс. жителей. В КНР этот показатель в 2017 г. может составить 192 на 1 тыс. жителей, после чего можно ожидать замедления роста (020, с. 175).

Производство стали в Китае в 2009 г. составляло 520 кг на душу населения. В Японии и Южной Корее замедление прироста производства в черной металлургии начиналось при подушевом производстве в 0,9-1,1 т. Прогноз авторов исходил из того, что в Китае уровень в 1,16 т на душу населения будет достигнут в 2014 г. (020, с. 176). В целом использование третьей методики дало прогнозную цифру в 7,1% экономического роста в 2016-2020 гг. А суммируя результаты расчетов по всем трем методикам, авторы отнесли временное «окно» существенного замедления экономического роста в Китае к 2013-2017 гг. (020, с. XI, 20-21, 179).

Общий же вывод авторов книги состоит в том, что до завершения фазы индустриализации попадание китайской экономики в ЛСУД маловероятно. Вызов для Китая заключается в том, сможет ли он после исчерпания возможностей ускоренного индустриального роста урегулировать многочисленные структурные диспропорции и снизить финансовые риски, накопленные в ходе предшествующего развития, перейти от модели роста, основанной на использовании дешевых ресурсов, к генерированию инноваций, а с этой целью - провести необходимые реформы (020, с. 1-2).

Б. Эйхенгрин (экономический факультет Калифорнийского университета, Беркли), Д. Пак (исследовательский департамент Азиатского банка развития) и К. Шин (экономический факультет Корейского университета, Сеул) (021) отмечают, что экономический подъем и модернизация в Китае и других странах Восточной Азии на рубеже ХХ-ХХ! вв. - это одно из важнейших явлений в мировой экономической истории, сравнимое по значению с эпохой Возрождения и промышленной революцией. Условия, благодаря которым страны поздней индустриализации могут достигать более высоких темпов экономического роста, чем развитые страны, были описаны еще А. Гершенкроном1. Вместо разработки принципиально новых технологий такие страны могут импортировать технологии и задействовать их в экспортно ориентированных отраслях обрабатываю-

1 Gerschenkron A. Economic backwardness in historical perspective. - Cambridge: Harvard univ. press, 1964.

щей промышленности, куда перемещается свободная рабочая сила из аграрного сектора. Свойственная таким странам структура населения с преобладанием молодых возрастов создает условия для поддержания высокой нормы сбережения, а это обеспечивает и высокие темпы прироста инвестиций.

Но быстрый рост на такой основе не может продолжаться бесконечно. Запас избыточных трудовых ресурсов в сельском хозяйстве со временем истощается. Когда занятость в обрабатывающей промышленности достигает пика, то дальнейшее поддержание прироста ВВП становится зависимым от повышения производительности в сфере услуг, а там его достичь гораздо труднее, чем в промышленности. Накопление значительных ресурсов физического капитала означает, что все больше становятся и масштабы его амортизации, а это требует все больших объемов сбережений. А по мере того как развивающаяся экономика приближается к передовому технологическому уровню развитых стран, ей приходится ради поддержания конкурентоспособности переходить от заимствования технологий к их генерированию (021, с. 3-4).

Но когда именно и при каких условиях наступает замедление экономического роста в странах успешного «догоняющего» развития? Авторы уточняют, что они имеют в виду замедления в странах, где подушевой ВВП превышает 10 000 долл. в неизменных ценах 2005 г., калькулированных на основе паритета покупательной способности, и где темпы прироста подушевого ВВП уменьшились не менее чем на 2 п.п., после того как в течение семи предшествующих лет они составляли 3,5% и больше (021, с. 5-6). Изучение массива данных о статистике экономического роста в 41 стране, где подушевой ВВП составляет 10 000 долл. и выше, позволило установить, что среднестатистическое значение подушевого ВВП в случаях таких замедлений составляет 16 740 долл. Для сравнения, в 2007 г. подушевой ВВП в Китае составлял 8511 долл., в Индии -3826 долл., в Бразилии - 9645 долл. (021, с. 6).

Под категорию подобных замедлений подпадают такие разные ситуации, как снижение темпов экономического роста в ряде европейских стран в 1970-е годы с наступлением эры стагфляции, а также замедления экономического роста в Аргентине (1998) и Южной Корее (1997) под влиянием трудностей в финансовых системах этих стран. В большинстве случаев можно провести четкую вре-

менную границу, с которой начиналось резкое замедление. Но есть и случаи постепенного, растянутого во времени замедления, например в Японии: там в начале 1970-х годов замедление по сравнению с семью предыдущими годами составляло 6,6 п.п., а затем начиная с 1992 г. оно составило еще 3,5 п.п. по сравнению с предшествующей семилеткой. Впрочем, это исключительный пример страны, где за «экономическим чудом» последовало столь же впечатляющее падение темпов экономической динамики. Менее драматичны растянутые во времени замедления в Австрии (после 1961 г., а затем после 1974 г.) и Испании (после 1974 и 1990 гг.) (021, с. 7).

Замедления бывали неоднократными и в странах, где после длительного периода вялого роста проводились реформы, а после них рост ускорялся, но затем снова замедлялся, - это Аргентина, Гонконг, Ирландия, Израиль, Норвегия, Португалия, Сингапур. Страны - экспортеры нефти специфичны в том отношении, что они могут поддерживать высокие темпы экономического роста до более высоких уровней подушевого дохода, чем это обычно удается странам, не имеющим нефтяных ресурсов. Но это вполне согласуется с представлениями о «ресурсном проклятии»: нефтедобывающим экономикам как раз очень свойственны резкие замедления динамики, на каких бы уровнях подушевого ВВП они ни происходили.

Чем в большей степени объясняются замедления экономического роста: факторами, связанными с затратами труда, физического и человеческого капитала, или технологическими изменениями? Авторы установили, что главная причина - это резкое замедление прироста совокупной факторной производительности и драматическое уменьшение ее вклада в экономический рост, эти обстоятельства на 85% объясняют итоговое замедление прироста выпуска. Ничего удивительного тут нет, считают авторы: выявленные замедления экономического роста происходили тогда, когда уже невозможно было и дальше повышать производительность за счет перемещения работников из сельского хозяйства в промышленность, а отдача от использования импортных технологий начинала снижаться (021, с. 8).

Дополнительное исследование позволило выявить, что вероятность замедления роста в развивающейся экономике наиболее высока тогда, когда ее подушевой ВВП достигает уровня в 58% от показателей наиболее развитых стран, а доля обрабатывающей

промышленности в совокупной занятости в этой экономике близка к 23% (021, с. 9). При этом на вероятность замедления не влияют ни характер политического режима в стране (демократический он или авторитарный); ни уровень финансовой либерализации и, соответственно, уязвимости к колебаниям притока и оттока капитала; ни шоковые изменения условий торговли (соотношения цен на экспортные и импортные товары). Но вероятность замедления выше в тех странах, где происходит «старение» населения: оно сопровождается снижением нормы сбережения и уменьшением доли населения, вовлеченного в хозяйственную деятельность. В то же время выявлено, что к замедлениям роста менее склонны страны со значительной долей внешней торговли в ВВП, т.е. экономики, более «открытые» для международных торговых потоков. Из трех компонентов внутреннего совокупного спроса (потребление, инвестиции, госзакупки) статистически значимое влияние на вероятность замедления экономического роста оказывает только доля потребительских расходов в ВВП: вероятность замедления наименьшая, если этот показатель находится на уровне 62-64% (021, с. 11).

Для оценки влияния экономической политики на вероятность замедления авторами учитываются среднегодовые темпы инфляции в стране и ее волатильность, а также величина отклонения реального валютного курса от паритета покупательной способности. Вопреки ожиданиям выявилось, что к замедлениям экономического роста более склонны страны с существенно заниженными курсами национальных валют. Возможно, это объясняется тем, что страны, прибегающие к девальвациям ради стимулирования экономического роста, в конечном счете оказываются уязвимыми к внешним шо-кам. Занижение реального валютного курса срабатывает как ускоритель роста на ранних стадиях развития, когда рост базируется на перетоке трудовых ресурсов из сельского хозяйства в экспортные отрасли промышленности. Но этот инструмент перестает быть эффективным, если экономический рост становится более зависимым от инновационного потенциала страны. Если власти не осознают это вовремя, то продолжающееся занижение валютного курса может привести к избытку производственных мощностей в экспортных отраслях (как это случилось в Южной Корее в 1990-е годы), а это и создает условия для резкого замедления экономического роста. Кроме того, авторы выяснили, что высокие и нестабильные тем-

пы инфляции, свидетельствующие о неэффективности экономической политики, тоже увеличивают вероятность замедления: в странах с высокой инфляцией оно наступает при меньших показателях подушевого ВВП, чем в странах с низкой инфляцией (021, с. 11-12).

Отталкиваясь от этих выкладок, авторы прогнозируют, когда и как именно может произойти резкое замедление экономического роста в Китае. Степень «открытости» и норма накопления в экономике КНР так велики, что если судить по этим показателям, то замедление вообще маловероятно. Но другие индикаторы свидетельствуют о том, что замедление произойдет скорее раньше, чем позже.

В 2007 г. подушевой ВВП в Китае составлял 8511 долл., или 19,8% от уровня США. Если темпы экономического роста в КНР в 2010-е годы не опустятся ниже отметки в 7%, то наиболее распространенный при замедлениях уровень подушевого ВВП (16 740 долл. в ценах 2005 г.) будет достигнут к 2017 г. Но при этом китайский подушевой ВВП в 2015 г. все равно составит только 35-37% американского, «порогового» для замедления уровня (58%) он достигнет лишь в начале 2020-х годов.

Последние имевшиеся у авторов данные о доле обрабатывающей промышленности в совокупной занятости в КНР относились к 2002 г.: тогда в этом секторе работали 11,3% всех занятых в экономике. Если предположить, что этот показатель с тех пор ежегодно увеличивался на 1 п. п., то он заведомо уже близок к «пороговому» уровню в 23%, при котором вероятно резкое замедление (021, с. 14). Вероятность резкого замедления увеличивает и то, что экономический рост в Китае в течение долгого времени стимулировался заниженным валютным курсом юаня. Другие неблагоприятные факторы - это то, что доля потребления в китайском ВВП аномально низкая (меньше 50% в начале 2010-х годов), и в стране быстрыми темпами происходит «старение» населения.

Принимая во внимание весь этот набор показателей, авторы оценивают вероятность резкого замедления как высокую - на уровне 71% (021, с. 14). Но они полагают, что нужно учитывать и огромные масштабы и внутреннее многообразие Китая, которые предостерегают от простого экстраполирования на него выводов из опыта других стран. В центральных и западных провинциях КНР показатели подушевого ВВП еще долго будут намного ниже тех «пороговых» значений, при которых обычно начинается замедле-

ние. Устойчивый рост в этих внутренних провинциях способен поддерживать высокие темпы увеличения ВВП в течение многих лет. В то же время угроза замедления может материализоваться из-за специфических рисков, связанных с неравенством доходов, достигшим в Китае очень высокой степени.

Итак, выявленные авторами взаимосвязи между низкой нормой потребления и недооценкой национальной валюты, с одной стороны, и высокой вероятностью резкого замедления экономического роста - с другой, имеют прямое отношение к Китаю. Они являются дополнительным доводом в пользу ребалансировки китайской экономики: отхода ее от модели роста, основанной преимущественно на вкладах инвестиций и чистого экспорта. Такая модель в любом случае уязвима к внезапным негативным изменениям предельной доходности инвестиций и к шоковым изменениям спроса на внешних рынках.

Но для того чтобы довести долю потребления в ВВП до нормального уровня, свойственного странам со средним уровнем подушевых доходов, недостаточно одной ревальвации юаня, нужны создание институтов социального обеспечения, развитие финансовых рынков и другие реформы, направленные на снижение нормы сбережения. Необходимо и исправление других дисбалансов, в частности искажений цен производственных ресурсов, которые стимулируют производство торгуемых (т.е. конкурирующих с импортом) товаров в ущерб производствам неторгуемых услуг (прежде всего социальных), что тоже угнетает рост потребительского спроса. Скрытой субсидией для инвестиций и тормозом для роста потребления является также слабое корпоративное управление в государственных компаниях, позволяющее им уклоняться от выплаты дивидендов акционерам (021, с. 17).

В более поздней работе (022) те же авторы уточняют свою позицию с учетом накопленной новой информации. Они констатируют, что экономический рост в КНР замедлился с более 10% в 2010 г. до менее 8% в 2012 г., что подпадает под установленные ими формальные признаки замедления быстрорастущих экономик (снижение темпа прироста подушевого ВВП не менее чем на 2 п.п. после быстрого его роста в течение семи и более предшествующих лет). Кроме того, располагая теперь данными по другим странам вплоть до 2010 г., авторы выявили целый ряд замедлений экономи-

ческого роста, которые случились уже в ХХI в.: в Эстонии в 20022003 гг., в Греции - в 2003 г., в Венгрии - в 2003 г., в Испании - в 2001 г., в Великобритании - в 2002-2003 гг. (022, с. 6).

Новые данные позволили уточнить, что существует не один, а два «пороговых» уровня подушевого ВВП, при достижении кото -рых наиболее вероятны замедления роста: это 11 000 и 15 000 долл. (022, с. 7). Более распространен второй вариант, примеры - это замедления в Новой Зеландии в 1960 г., в Греции в 1972 г., в Португалии в 1990 г., в Габоне в 1974 г., в Омане в 1986 г. В ряде стран замедления происходили при прохождении обоих «порогов» (в Австрии - в 1960 и 1974 гг., в Венгрии - в 1977 и 2003 гг., в Японии -в начале 1970-х и начале 1990-х годов, в Норвегии - в 1976 и 19971998 гг., в Сингапуре - после 1978 и после 1993 гг.). Наиболее же распространенное значение подушевого ВВП, при котором происходит замедление, теперь скорректировано до 17 900 долл., а «пороговое» соотношение подушевого ВВП в рассматриваемой стране и наиболее развитых странах - до 75% (022, с. 8).

Регрессионный анализ выявил дополнительные факторы, влияющие на вероятность замедлений:

- накопление человеческого капитала. Выяснилось, что чем больше в стране охват населения высшим образованием, тем меньше вероятность замедления экономического роста. Это вполне логично: страна со средним уровнем доходов для продолжения устойчивого роста нуждается в структурном сдвиге в пользу более технологически насыщенных производств. Распространение начального и среднего образования весьма способствует росту на начальных стадиях индустриализации, когда массы населения вовлекаются в сборочные и другие производства товаров с низкой добавленной стоимостью. Но если страна, уже продвинувшаяся по пути индустриализации и сталкивающаяся с конкуренцией со стороны стран с более дешевой рабочей силой, не предпримет усилий по развитию системы высшего образования, то это может столкнуть ее в ЛСУД;

- изменения политического режима. Выявлено, что переход от авторитаризма к демократии повышает вероятность замедления экономического роста. Это может быть связано с тем, что в условиях демократизации ускоряется рост номинальных зарплат и он подрывает конкурентоспособность национальной экономики, которая

ранее поддерживалась в том числе и за счет подавления авторитарным режимом организованных выступлений трудящихся;

- внешнеэкономические условия. Анализ зависимости между «открытостью» экономики и ее уязвимостью к шоковым изменениям условий торговли позволил установить, что вероятность замедления экономического роста минимизируется, если внешнеторговая квота (доля экспорта и импорта в ВВП) близка к 130% (022, с. 10);

- технологическая структура экспорта. Чем выше доля высокотехнологичных товаров в экспорте страны со средним уровнем доходов, тем меньше вероятность резкого замедления экономического роста: уйдя от специализации на простых сборочных производствах, такие страны становятся менее уязвимыми к колебаниям спроса на международных рынках;

- финансовая нестабильность. Оказалось, что из всех известных видов финансовых кризисов наиболее часто с замедлениями экономического роста совпадают крахи фондовых рынков: падения курсов акций и предупреждают о грядущих замедлениях экономики, и являются их следствиями. Валютные, банковские, долговые кризисы сопровождали замедления экономического роста сравнительно редко. В целом негативное воздействие финансовых кризисов на общую хозяйственную динамику заключается прежде всего в угнетении инвестиционных процессов и длительном снижении нормы накопления в национальной экономике (022, с. 9-12).

Выявление двух «пороговых» значений подушевого ВВП, при достижении которых случаются замедления экономического роста, позволяет предположить, что замедления в странах со средним уровнем доходов происходят постепенно. А отсюда следует, что в «зоне риска» находится больше стран, чем считалось ранее, в ЛСУД они могут попасть и при относительно низком уровне подушевого ВВП.

Что же касается Китая, то в свете проведенного исследования видно, что у него есть некоторые дополнительные преимущества, позволяющие избежать ЛСУД. Средняя продолжительность обучения у граждан КНР старше 15 лет составляет 3,17 лет при среднем показателе в 2,72 года для других стран, переживавших замедления экономического роста. Доля высокотехнологичных товаров в китайском экспорте достигает 27,5%, это тоже больше, чем в среднестатистической стране, испытавшей замедление (022, с. 12-13). Но

опыт и Китая, и других азиатских стран свидетельствует о том, что распространение профессионального образования пока не привело к исчезновению структурных дефицитов квалифицированной рабочей силы, прежде всего - в отраслях сферы услуг с высокой добавленной стоимостью, где нужны работники со специфическими компетенциями. Нехватка таких специалистов во многом как раз и заблокировала прогрессивные структурные сдвиги в экономиках Малайзии и Таиланда и завела их в ЛСУД. Поэтому Китаю, для того чтобы избежать подобной участи, нужно не просто расширять охват населения образованием, а выпускать именно таких специалистов, какие нужны работодателям. Это необходимо и с точки зрения перспектив дальнейшего повышения удельного веса технологичных товаров в китайском экспорте (022, с. 13).

«В некоторых кругах преобладает убежденность, что быстрый экономический рост Китая будет продолжаться и дальше, что Китай сможет избежать "ловушки среднего уровня доходов" и обрести статус развитой страны. Но стоит напомнить, что во второй половине ХХ в. только небольшая группа стран успешно завершила такой переход. Гораздо больше стран, в частности - латиноамериканских, которые все еще не могут выбраться из "ловушки среднего уровня доходов". Если учесть огромные масштабы Китая и обескураживающее множество стоящих перед ним структурных вызовов, то успех Китая в совершении подобного перехода не выглядит гарантированным» (021, с. 17).

П.М. Мозиас

ВЛАСТЬ

2016.02.023-024. ГРУППЫ ИНТЕРЕСОВ В ЯПОНСКОЙ ПОЛИТИКЕ НА СОВРЕМЕННОМ ЭТАПЕ. (Сводный реферат).

2016.02.023. When do interest groups contact bureaucrats rather than politicians? Evidence on fire alarms and smoke detectors from Japan / Scheiner E.; Pekkanen R.; Muramatsu M.; Krauss E. // Japanese j. of political science. - Cambridge, 2013. - Vol. 14, N 3. - P. 283-304.

2016.02.024. MACLACHLAN P.L. The electoral power of Japanese interest groups: an organizational perspective // J. of East Asian studies. -Boulder, 2014. - Vol. 14, N 3. - P. 429-458.