CC BY
61
ЭКОНОМИКА
2015.03.023-034. ЭКОНОМИЧЕСКИЙ РОСТ И ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ЦИКЛЫ В КИТАЕ. (Сводный реферат). Чжунго цзинцзи цзэнчжан юй цзинцзи чжоуци / Лю Шучэн, Чжан Ляньчэн, Чжан Пин чжубянь. - Бэйцзин: Чжунго цзинцзи чубань-шэ, 2012. - 376 с. - Кит. яз.
Из содержания:
2015.03.023. Секретариат симпозиума. Структурные реформы и макроэкономическая стабильность. - С. 3-19.
2015.03.024. ЛЮ ШУЧЭН. Нельзя игнорировать ВВП. Анализ нынешних тенденций в экономике Китая. - С. 63-77.
2015.03.025. ЧЖАН ЛЯНЬЧЭН, ЛАН ЛИХУА. Особенности колебаний конъюнктуры в ходе нынешнего экономического цикла; шо-ки, вызванные влиянием экономической политики, и выбор ее направления. - С. 78-92.
2015.03.026. ЧЖАН СЯОЦЗИН. Замедление роста не означает, что «волка уже дождались»: Прогноз будущей траектории экономического роста в Китае. - С. 93-108.
2015.03.027. ШИ СЯОМИНЬ. Особенности и ограничения экономического роста в Китае. - С. 109-118.
2015.03.028. ХУ НАЙ'У. Анализ имеющихся возможностей для поддержания устойчиво высоких темпов экономического роста в Китае. - С. 119-122.
2015.03.029. ЧЖАН ПИН. Макроэкономическая политика и выбор пути институциональных изменений в условиях «структурного замедления» китайской экономики. - С. 155-172.
2015.03.030. ЯН ЖУЙЛУН, ЮЙ ЧУНЬХАЙ, ЯН ЦЗИДУН. Структурная основа для устойчивого расширения внутреннего спроса и выбор экономической политики. - С. 173-190.
2015.03.031. ВАН ШАОГО. Динамические изменения модели роста, основанной на экспансии спроса, и коррекция механизма экономического роста в Китае. - С. 202-216.
2015.03.032. ЛИ ВЭНЬБО, ВАН ЯНЬ'У, ЧЖЭН ЦЗЯНЬЦИН. Исследование трансмиссионного эффекта повышения зарплат в обрабатывающей промышленности. - С. 243-273.
2015.03.033. ПАНЬ ЦЗЯНЬВЭЙ, ЧЖАО ГУЙФАНЬ. Эмпирическое исследование воздействия фискального перераспределения на доходы сельских домохозяйств. - С. 273-286.
2015.03.034. ЮАНЬ ФУХУА. Сравнительное исследование процессов индустриализации и проблема «недостаточной индустриализо-ванности» китайских трудовых ресурсов. - С. 341-368.
Ключевые слова: КНР; экономика; реформы; циклы; «структурное замедление».
В книге представлены материалы симпозиума по проблематике экономических циклов в Китае, который проводился в 2012 г. в шестой раз. Учредителями симпозиума, прошедшего в июне 2012 г. в Пекине, выступили Институт экономики АОН Китая, Университет экономики и торговли «Шоуду» (Пекин), редакции журналов «Цзинцзи яньцзю», «Цзинцзисюэ дунтай» и газеты «Сянган цзинц-зи даобао», а также Китайский институт прикладной экономики.
Как отмечается секретариатом симпозиума (023), начавшееся на рубеже 2011-2012 гг. замедление экономического роста в Китае оказалось более существенным, чем ожидалось1. Причины замедления множественны: в их числе стремление властей к изменению модели экономического развития, недостаток внутреннего спроса, «узкие места» в структуре совокупного предложения, недостаточная микроэкономическая эффективность китайских предприятий, ухудшение конъюнктуры на внешних рынках.
Участники симпозиума пришли к консенсусу в том, что слишком быстрый экономический рост не нужен, так как он формирует предпосылки для последующего резкого замедления. Но и слишком низкие показатели прироста ВВП вызывают негативные последствия: из-за них будут медленно расти доходы домохозяйств и, соответственно, потребительский спрос; сложнее будет мобилизовать фискальные ресурсы, необходимые для решения структурных и социальных проблем; предприятиям будет труднее сбывать свою продукцию, обострится ситуация на рынке труда.
Некоторыми участниками высказывалось мнение, что из-за снижения потенциала экономического роста в КНР его темпы не
1 Если в 2011 г. прирост ВВП Китая составил 9,2%, то в 2012 г. - 7,8%. Тенденция к замедлению экономического роста сохранялась в 2013 г. (7,7%) и в 2014 г. (7,4%). - Прим. реф.
могут быть столь же высокими, как в первые 30 лет реформ. Другие специалисты полагают, что потенциальные темпы прироста ВВП не опустятся ниже 8% при сохранении нынешней экономической модели, а замедление роста следует использовать для проведения назревших структурных преобразований.
Суть преобразований большинство понимает как переход от модели, основанной на инвестициях и экспорте, к модели, сочетающей развитие внутреннего потребительского спроса и поставок на экспорт. При этом на смену опережающему развитию промышленности должно прийти сбалансированное развитие всех секторов экономики, а вместо опоры на расходование материальных ресурсов экономический рост должен базироваться на инновациях и повышении качества человеческого капитала. Такие структурные сдвиги должны поспособствовать сглаживанию неравенства в распределении доходов в китайском обществе.
Лю Шучэн (Институт экономики АОН Китая) (024) полагает, что значение происходящего замедления экономического роста не стоит преувеличивать (в духе концепций «краха китайской экономики», погружения ее в стагфляцию или угрозы «жесткой посадки»), но не стоит и преуменьшать. Нужен адекватный выбор методов экономической политики, с тем чтобы предотвратить резкие колебания хозяйственной динамики.
В научной литературе КНР причинами замедления обычно называют ужесточение макроэкономического регулирования в 2010-2011 гг.; ослабление спроса на внешних рынках из-за последствий мирового финансового кризиса; обострение ресурсных ограничений; рост издержек предприятий и трудности в получении ими кредитов; инерцию торможения. Лю Шучэн обращает внимание также на то, что многие местные правительства, успокоенные призывами центральных властей не фетишизировать прирост ВВП, просто ослабили хозяйственную работу.
Снижение потенциала экономического роста может быть как резким (как, например, было в Японии), так и постепенным (как в Южной Корее). А в определенных ситуациях под воздействием научно-технического прогресса (НТП) темпы могут снова возрасти, как было в 1990-е годы в США под влиянием «информационной революции». В любом случае потенциальные темпы прироста ВВП трудно вычислить теоретически, они определяются, скорее, эмпи-
рическим путем - через анализ многолетних колебаний хозяйственной динамики. Политика государства должна сделать уменьшение темпов как можно более плавным, и в Китае это достижимо благодаря масштабам страны, неравномерности развития ее регионов, процессам индустриализации и урбанизации.
Согласно работам Лю Шучэна, в 1978-2009 гг. потенциальные темпы прироста ВВП в Китае находились в диапазоне 8-12%. Сейчас верхняя граница сместилась к 10% под влиянием обострившихся структурных ограничений. А нижнюю границу сдвигать пока не стоит, считает Лю Шучэн, хотя в последние годы правительством и задается ориентир экономического роста в 7,5%: если экономический рост в Китае составляет менее 8%, то резко обостряется проблема занятости и происходит абсолютное сокращение налоговых поступлений в бюджетную систему.
Кроме того, снижение потенциальных темпов экономического роста отнюдь не означает, что реальные его темпы должны последовательно замедляться из года в год, они могут колебаться в обе стороны. Прирост ВВП в Китае резко замедлился на рубеже 2008-2009 гг., но с середины 2009 г. он был реанимирован государственной антикризисной политикой. В 2010 г. ускорение экономического роста до 10,4% сопровождалось скачком потребительской инфляции до 5,1% (по данным за ноябрь 2010 г.). В ответ на новый перегрев экономики власти ужесточили денежную политику. Инфляция достигла пика в 6,5% в июле 2011 г., затем она стала снижаться, но и экономический рост в 2011 г. замедлился до 9,2%. В 2012 г. оба показателя продолжили движение вниз, и на повестку дня снова встали задачи поддержки экономического роста, в том числе за счет снижения процентных ставок и нормы обязательного резервирования, а также выборочного ослабления налоговой нагрузки (024, с. 70-71).
Вопрос о перенесении центра тяжести в структуре источников экономического роста на внутреннее потребление ставится совершенно верно, считает Лю Шучэн, но нужно уточнить, что вклад инвестиций в прирост ВВП был больше вклада потребления только в 2002-2011 гг., а не в течение всего периода реформ. Тем более никогда не был определяющим вклад в прирост ВВП со стороны чистого экспорта, т.е. внешнего спроса.
Активизация роли инвестиционного спроса в 2000-е годы была напрямую связана с ускорением урбанизации в Китае. Она будет продолжаться и в обозримой перспективе и потребует новых инвестиций в больших объемах. Поэтому при всей важности внутреннего потребительского спроса и в будущем все равно надо будет сохранять высокий уровень инвестиционной активности. Капиталовложения нужны будут и для осуществления технологической модернизации предприятий, развития новых стратегических отраслей, реализации программ энергосбережения и природоохранных мероприятий, развития социальной инфраструктуры и жилищного строительства.
Чжан Ляньчэн и Лан Лихуа (экономический факультет Университета экономики и торговли «Шоуду», Пекин) (025) пишут, что во время реформ продолжительность экономических циклов в Китае составляла в среднем 9-10 лет. Однако нынешний цикл имеет очевидную специфику. Как выяснилось, нижняя точка замедления экономического роста не была пройдена в 2009 г., во время мирового кризиса. Если отталкиваться от поквартальных данных, то минимальные темпы прироста ВВП в годовом исчислении были зафиксированы в первом квартале 2009 г. (6,6%), но по итогам всего 2009 г. экономический рост составил 9,2%, а в 2010 г. - 10,4%. Потом началось новое замедление, и в третьем квартале 2012 г. темпы экономического роста в годовом исчислении составляли только 7,4%.
Иначе говоря, в 2012 г. темп прироста ВВП был ниже, чем в 2009 г., а это означает, что цикл уже растянулся на несколько лет по сравнению с прежним стандартным сроком. Если считать, что цикл начался в 2000 г., то в 2012 г. его продолжительность достигала уже 13 лет. Кроме того, в ходе этого цикла фазы замедления происходили дважды. По идее ситуация должна была бы развиваться по-другому: максимальные темпы экономического роста в данном цикле были отмечены в 2007 г. (14,2%), через два-три года замедление должно было смениться новой фазой экспансии (025, с. 80).
Почему же столь растянутым оказался нынешний цикл? Обычно это объясняют негативным воздействием внешних факторов: медленными темпами оживления экономики США, кризисом суверенной задолженности в Евросоюзе и т.д. Но, по мнению Чжан
Ляньчэна и Лан Лихуа, главные причины связаны с влиянием экономической политики.
Ускорение китайской экономики с середины 2009 г. было достигнуто благодаря антикризисному стимулирующему «пакету в 4 трлн юаней» и связанной с ним крупномасштабной кредитной эмиссии государственных банков. Следствием такой финансовой «накачки» стало то, что экономика не прошла необходимую реструктуризацию и накопившиеся за годы быстрого подъема дисбалансы не были урегулированы. Поэтому вполне логично то, что с 2011 г. китайская экономика снова затормозила после исчерпания непосредственного эффекта стимулирующих мер.
Иными словами, если бы «пакета в 4 трлн юаней» вообще не было или его осуществление было растянуто на много лет, то нижняя точка цикла действительно могла быть пройдена в 2009 г., а так она была передвинута на несколько лет позже (025, с. 82). Непосредственной причиной нового замедления стало то, что с 2010 г. Народный банк Китая (НБК) прибег к резкому ужесточению монетарной политики в целях подавления инфляции, резко подскочившей вследствие вызванного «пакетом в 4 трлн юаней» перегрева экономики. С февраля 2010 г. по декабрь 2011 г. НБК 11 раз поднимал норму обязательного резервирования (025, с. 83). Монетарное ужесточение было чрезмерным, и оно не только подавило инфляцию, но и спровоцировало обострение накопившихся в экономике дисбалансов и усугубило тем самым новое замедление экономического роста.
Итак, главной причиной затянутости последнего экономического цикла являются шоки, порожденные изменениями экономической политики властей. Но то, что антикризисная политика 20082009 гг. отсрочила прохождение нижней точки цикла и породила новое замедление экономического роста начиная с 2011 г., само по себе не означает, что эта политика была неправильной. Без нее китайская экономика столкнулась бы с массовыми банкротствами предприятий и небывалым ростом безработицы.
Но поскольку реструктуризации экономики не произошло, то не сработала и позитивная функция циклического замедления хозяйственной динамики. Дело в том, что прогрессивные структурные сдвиги обычно происходят в периоды экономических трудностей, когда неэффективные предприятия банкротятся и их вытесняют
вновь нарождающиеся отраслевые лидеры. О том, что в китайской экономике кризис не выполнил эту оздоравливающую функцию, свидетельствует сохранение значительного избытка производственных мощностей. Оно же заложило основу для повторного замедления экономического роста.
Ху Най'у (экономический факультет Народного университета Китая, Пекин) (028) на первое место среди причин замедления поставил относительную вялость внешнего спроса на китайские товары. Эта тенденция усугубляется реализуемыми в западных странах программами реиндустриализации экономик и оживлением торгового протекционизма. В странах с «формирующимися рынками» экономический рост начиная с 2011 г. стал замедляться из-за роста мировых цен на сырьевые товары и соответствующего усиления инфляционного давления.
Внутри же китайской экономики инвестиционный и потребительский спрос не могут компенсировать снижение вклада чистого экспорта. Государственные капиталовложения уменьшились по сравнению с периодом осуществления антикризисной политики, а прирост частных инвестиций остается сравнительно медленным. Расширение потребительского спроса сдерживается вялым ростом доходов домохозяйств при совершении ими значительных сбережений из-за того, что реформы пенсионного обеспечения и здравоохранения пока не дали существенных результатов.
База сельскохозяйственного производства остается слабой, а сфера услуг развивается сравнительно медленно. Велико неравенство в распределении доходов; доля домохозяйств в совокупном национальном доходе низка, а доля государства слишком велика, что препятствует увеличению потребительского спроса. Дисбалансы существуют и в структуре совокупного предложения. В таких отраслях, как производства стали, цемента, цветных металлов, имеются значительные избыточные мощности. Колебания конъюнктуры на рынке недвижимости оказывают негативное воздействие на динамику развития промышленности и сферы услуг.
Но, по мнению Ху Най' у, из всего этого не следует обязательного снижения темпов экономического роста ниже 7%. Как минимум до 2030 г. в КНР будут продолжаться процессы индустриализации и урбанизации, а они создают значительные возможности для нового расширения инвестиционного и потребительского
спроса. В 2011 г. в городах и поселках жили 690 млн человек, 51,3% населения страны, в ближайшие 20 лет этот показатель может превысить 70% (028, с. 120).
Избыток рабочей силы в китайской деревне все еще достигает 150 млн человек, вместе с членами семей это около 400 млн, их миграция в город приведет к росту потребительских расходов, а также инвестиций в городскую инфраструктуру и жилищное строительство. Так что у экономики есть потенциал продолжения быстрого роста на основе использования возможностей внутреннего рынка.
В ближайшие 20 лет поддержание прежних темпов экономического роста в 10% годовых и не нужно, и маловероятно; но прирост ВВП на уровне 8% представляется вполне реальным и желательным. Для достижения такого результата необходимо:
- превращение сферы услуг в новый локомотив развития национальной экономики, тем более что в этом секторе возможно создание большого числа новых рабочих мест;
- выправление диспропорций в распределении доходов, в том числе путем снижения прямых налогов - это позволит нарастить зарплаты работников и рентабельность предприятий;
- развитие определенных правительством «новых стратегических отраслей»: это производства на энергосберегающих технологиях, информационных технологиях нового поколения, биотехнологиях; разработка новых материалов, высокоточное машиностроение; автомобилестроение, использующее новые виды энергоресурсов (028, с. 122).
Чжан Пин (Институт экономики АОН Китая) (029) тоже задается вопросом, является ли замедление экономического роста сугубо циклическим, т.е. обусловленным воздействием экономической политики или внешними шоками, или же оно носит структурный характер, т. е. речь идет о снижении потенциала экономического роста. В последнем случае можно ожидать, что китайская экономика будет замедляться и дальше, и проблему не удастся решить стандартными методами макроэкономической политики. В дополнение к мерам стабилизации экономики нужны будут структурные реформы.
Уже то, что посткризисное ускорение экономического роста в 2010 г. сопровождалось скачком инфляции до уровня выше 5%,
свидетельствует об исчерпании имеющихся производственных возможностей, считает Чжан Пин (029, с. 158). Да и резкое замедление экономики на рубеже 2008-2009 гг. не было обусловлено только внешним шоком, оно имело глубокие внутренние причины. Иначе говоря, происходит снижение потенциала экономического роста. К такому выводу пришли уже многие китайские и зарубежные специалисты.
По оценке Всемирного банка, потенциальные темпы прироста ВВП в Китае составят в 2016-2020 гг. в среднем 7% в год, а в 2021-2025 гг. - 5,9% в год. Лю Шицзинь и Чжан Цзюнькуан считают, что в середине 2010-х годов потенциал экономического роста будет составлять 6,5-7,3% в год. Цай Фан прогнозирует на 20162020 гг. среднегодовые темпы прироста ВВП в 6,08%. Специалисты Проблемной группы по экономическому росту Института экономики АОН Китая полагают, что темпы увеличения ВВП будут находиться в 2016-2020 гг. в диапазоне 5,7-6,6%. По оценке самого Чжан Пина, среднегодовые темпы экономического роста в двенадцатой пятилетке (2011-2015) составят 8%, а в тринадцатой (20162020) - 6%, тогда как в 2001-2010 гг. они достигали 10,5% (029, с. 157-158).
Задачей экономической политики теперь является сглаживание возможных негативных последствий такого замедления. Для сравнения: в Японии в 1980-е годы не хотели считаться с объективной природой снижения потенциала экономического роста, пытались стимулировать его любой ценой и в результате получили «мыльные пузыри» на рынках капитальных активов, а когда те полопались, то экономика погрузилась в долговременную депрессию.
Китайской экономике нужно избавиться от излишка производственных мощностей и от накопленной кредитной задолженности хозяйствующих субъектов, но велика вероятность, что связанное с такой реструктуризацией замедление экономического роста будет сопровождаться дефляцией. Она возникала в ходе предыдущих эпизодов резкого снижения темпов прироста ВВП в 1998-2002 гг. и 2009 г. Собственно говоря, констатирует Чжан Пин, китайская экономика уже вступила в новую полосу дефляции начиная с марта
2012 г., когда прирост индекса цен производителей (producer price index, PPI) стал отрицательным1.
Классическое объяснение дефляционного процесса предложил еще в 1930-е годы американский экономист И. Фишер. Он описал циклическое взаимовлияние накопленной корпоративной задолженности и дефляции по цепочке: избыточная задолженность -рост расходов на ее обслуживание - замедление скорости обращения денег - снижение цен - обесценение активов, снижение рентабельности и банкротство предприятий - сокращение выпуска в реальном секторе - дальнейшее замедление оборота денег под влиянием негативных ожиданий хозяйствующих субъектов и т.д.
Следуя этой аналитической традиции, Чжан Пин описывает, каким образом в китайской экономике замедление роста в производственном секторе генерирует негативные сигналы, передающиеся на рынки кредита и других активов, и как, в свою очередь, ухудшение дел в финансовой сфере влияет на производственную деятельность. О том, что реальный сектор уже погрузился в состояние дефляции, свидетельствует снижение отпускных цен промышленных предприятий, их издержек (оно показывает, что падают и цены поставщиков сырья) и рентабельности.
Предприятия снижают цены, распродавая товарные запасы. Прирост денежной массы ощутимо замедлился, и это во многом является отражением сокращающегося спроса предприятий на кредит. К тому же снижение РР1 означает не что иное, как рост реальных процентных ставок, следствием чего являются усложнение доступа предприятий к заемным ресурсам и трудности в обслуживании накопленной задолженности. Сочетание высокого уровня корпоративного долга с замедлением прироста выпуска ведет к возникновению в промышленности цепочек взаимных неплатежей между предприятиями.
Дефляционные риски не могут не сказаться и на ценах капитальных активов, которые отражают ожидания инвесторов по поводу будущей динамики доходности. Если состояние дел в производственном секторе генерирует негативные информационные
1 Устойчивое снижение PPI продолжалось в течение всего периода 20122014 гг., но инфляция, измеряемая индексом потребительских цен (consumer price index, CPI), оставалась в это время в области положительных значений. - Прим. реф.
сигналы, то владельцы капитала требуют больших цен за предоставление своих средств взаймы, и это тоже находит отражение в росте реальных процентных ставок, а он, в свою очередь, провоцирует снижение котировок акций предприятий. По мере замедления роста актуальной будет становиться и угроза дефолтов по корпоративным облигациям, т.е. риски будут распространяться с фондового рынка на рынок облигаций.
В целом ситуация с долговой нагрузкой в экономике складывается следующим образом:
- задолженность домохозяйств невелика, этот сектор генерирует чистые сбережения. Доля ипотечной задолженности в ВВП составляет только около 12%, но риски в сфере ипотечного кредитования могут возрасти, если резко упадут цены на недвижимость;
- задолженность сектора нефинансовых предприятий в 2012 г. достигла 105% ВВП, это один из самых высоких показателей в мире. Ее обслуживание неизбежно станет острой проблемой, если усилится дефляция, рентабельность предприятий будет и дальше снижаться, а реальные процентные ставки - расти;
- задолженность местных правительств достигла таких размеров, что она угрожает стабильности всей экономики. Контролируемые местными властями компании («инвестиционные платформы», ИП) во время реализации антикризисной программы набрали много кредитов для вложений в инфраструктуру, сферу недвижимости, создание новых мощностей в обрабатывающей промышленности. Эти инвестиции осуществлялись в условиях, когда происходило ускорение темпов инфляции, поэтому процентые выплаты по набранным кредитам высокие, а сроки реализации и окупаемости проектов при этом длительные. В условиях дефляции подобные проекты тем более не будут генерировать доходы, а залоги по кредитам будут обесцениваться. В то же время замедление прироста налоговых поступлений, вызванное снижением темпов экономического роста, затруднит поддержку ИП со стороны местных бюджетов;
- в финансовом секторе рентабельность высока, но существует угроза быстрого накопления «плохих долгов» в банковской системе из-за обострения проблем с погашением корпоративной и муниципальной задолженности.
Итак, дефляционные ожидания у субъектов экономики уже вполне сложились. Если нарастание проблем с обслуживанием за-
долженности приведет к корпоративным дефолтам, то это вызовет резкие колебания на рынке ценных бумаг, а обострение проблемы «плохих долгов» в банковской системе может погрузить экономику в «ликвидную ловушку»1 и вызвать к жизни описанную Фишером «долговую и дефляционную спираль».
Бороться с дефляцией традиционными методами денежной политики в нынешних условиях заведомо недостаточно, считает Чжан Пин. Простое увеличение предложения денег может или столкнуть хозяйство в «ликвидную ловушку» ввиду уже накопленной задолженности государства и предприятий, или спровоцировать новое нерациональное увеличение инвестиций, которое, может быть, и не вызовет высокой инфляции, но заведомо спровоцирует девальвационные ожидания и утечку капитала из страны. Китаю нужно теперь задействовать более сложные инструменты монетарной политики по типу практикуемого в развитых странах «количественного смягчения», т.е. покупки Центральным банком активов за счет эмитируемых им безналичных резервов.
Объектом покупок со стороны китайских денежных властей могут стать долговые обязательства местных властей и ИП. Урегулировать проблему их задолженности простым снижением процентных ставок заведомо не получится. А скупка их обязательств государством вполне соответствует уже сложившейся в Китае практике, в рамках которой Центр и регионы «ведут игру кошки с мышкой»: на местах в результате крупномасштабных инвестиций накапливается задолженность, а затем центральное правительство ее урегулирует. Нечто подобное имело место еще в 1990-е годы, когда Пекину пришлось осуществлять санацию местных инвестиционно-трастовых компаний (030, с. 167).
Опыт специализированных операций по выпуску и покупке ценных бумаг у Китая тоже уже есть: это и размещение в 1998 г. гособлигаций на 270 млрд юаней с целью рекапитализации банков, и выпуск в 2007 г. «специальных государственных облигаций» на 1,55 трлн юаней, и выкуп за счет средств от их размещения части валютных резервов с последующим зачислением их в уставный капитал суверенного фонда - Китайской инвестиционной корпора-
1 «Ликвидная ловушка» - это состояние экономики, при котором потребительский и инвестиционный спрос перестает реагировать на изменения монетарной политики властей. - Прим. реф.
ции (029, с. 168). А сейчас, предлагает Чжан Пин, правительство может осуществить крупномасштабный облигационный займ ради выкупа части созданных на местах инфраструктурных мощностей, а также приобретения части долговых обязательств ИП, с тем чтобы заместить их краткосрочные заимствования на более долговременные, требующие меньших расходов на выплату процентов. Попутно тем самым центральные власти усилят контроль за состоянием местных финансов, и это будет способствовать более эффективному использованию средств.
Такие покупки активов не будут разгонять инфляцию, но зато они помогут разрядить ситуацию с «плохими долгами» и будут способствовать общему сокращению «кредитного плеча». Для уменьшения же корпоративной задолженности, помимо снижения процентных ставок, важны снижения налоговой нагрузки и бремени издержек, которые предприятия вынуждены нести из-за избыточного административного регулирования их деятельности. Нужны также демонополизация и упрощение процедур входа на рынки, что позволит увеличить рентабельность частных инвестиций (029, с. 168).
Чжан Сяоцзин (Институт экономики АОН Китая) (026) отмечает, что нынешнее замедление экономического роста часто трактуют как то, что «волк уже пришел», т.е. потенциальная угроза материализовалась. О перспективах замедления стали говорить еще в конце 1990-х годов, но сейчас его неизбежность связывают с новыми причинами - исчерпанием «дивидендов», обусловленных проведением реформ и существовавшей структурой населения, в котором преобладали люди молодых и средних возрастов, а также исчерпанием позитивных эффектов глобализации. Мнение о том, что замедление неминуемо, стало уже почти общепринятым. Дискуссии ведутся в основном по поводу того, в какие сроки оно произойдет и насколько существенным оно будет.
Точка зрения Чжан Сяоцзина заключается в том, что замедление действительно должно случиться по логике долгосрочных экономических циклов, и на двузначные темпы экономического роста ориентироваться больше не нужно. Но это не означает, что возможностей для поступательного экономического развития и сохранения значительного потенциала роста больше нет: такие возможности реализуются, если Китай будет последовательно идти по
пути реформ, инноваций, накопления человеческого капитала и «открытости» (026, с. 94).
То, что по мере экономического развития темпы прироста ВВП замедляются, связано с исчерпанием запаса незанятых трудовых ресурсов в деревне; сдвигом от преимущественного развития обрабатывающей промышленности к развитию сферы услуг, где производительность труда растет гораздо медленнее; с падением предельной производительности капитала; с необходимостью для страны перейти от заимствования технологий к их самостоятельному генерированию.
Опыт почти всех развивающихся стран, которым удавалось в течение не менее 25 лет поддерживать темпы экономического роста на уровне 7% и выше, свидетельствует, что рано или поздно такие страны переживают крупномасштабный кризис. Примерами являются долговой кризис в Бразилии в начале 1980-х годов, прорыв финансового «пузыря» в Японии в конце 1980-х годов и финансовый кризис в странах Восточной Азии в конце 1990-х годов (026, с. 95). В КНР такого пока не случилось, но все еще не решен вопрос, сможет ли Китай избежать «ловушки среднего уровня доходов»1.
В группе стран, экономики которых долгое время росли высокими темпами, можно выделить подгруппу тех, которые после такого кризиса вернулись к сравнительно высоким темпам роста и там подъем продолжался около 40 лет (Сингапур, Гонконг, Тайвань, Южная Корея, Япония), и подгруппу таких стран, где после кризиса прирост ВВП существенно замедлился (Малайзия, Таиланд, Индонезия, Бразилия). Вторая подгруппа - это, очевидно, как раз те, кто попал в «ловушку среднего уровня доходов». Но и в странах первой подгруппы на четвертом десятилетии подъема экономический рост замедлялся: где-то резко (как в Японии), где-то плавно (как в Южной Корее). В Китае же высокие темпы экономического роста более устойчивы, чем где бы то ни было.
1 Под «ловушкой среднего уровня доходов (middle-income trap)» обычно понимают ситуацию, когда развивающаяся страна уже утратила источники конкурентоспособности, связанные с дешевизной трудовых ресурсов, но не смогла создать новые конкурентные преимущества, основанные на эффективных механизмах накопления капитала и научно-технических инноваций, и это привело к резкому замедлению темпов развития национальной экономики. - Прим. реф.
Американский специалист по теории экономического развития Б. Эйхенгрин и его коллеги смогли определить точку, после которой происходит замедление экономического роста в ранее успешных экономиках1. Она соответствует уровню подушевого дохода в 17 тыс. долл. в год (в ценах 2005 г.), доле обрабатывающей промышленности в структуре занятости в 23%, соотношению уровня доходов в стране догоняющего развития и в наиболее развитых странах, превышающему 57% (026, с. 97).
Но прогностические способности экономической науки заведомо ограничены, констатирует Чжан Сяоцзин. Оставаясь в пределах накопленных знаний, в свое время невозможно было предсказать ни промышленную революцию в Англии, ни «экономическое чудо» Японии и НИС, ни быстрый экономический рост в Китае. Всемирный банк в своем прогнозе 1997 г. предсказывал снижение китайского экономического роста до 7%, в 2001-2010 гг., в реальности среднегодовые темпы в этот период достигали 10,5% (026, с. 99). Большинство китайских экономистов в начале 2000-х годов, отталкиваясь от опыта, полученного в годы дефляционного замедления экономического роста в КНР на грани веков, тоже не смогли спрогнозировать ускорение с 2003 г. Они ссылались на отсутствие в мировой практике прецедентов быстрого экономического роста на протяжении 40 лет (026, с. 100-101). Так что замедление экономического роста в процессе развития неизбежно, но предсказать, когда именно оно начнется, весьма сложно.
Объективную обусловленность замедления экономического роста в КНР обычно связывают с рядом факторов. Меняется структура экономических ресурсов, которыми наделена китайская экономика. Столь же быстрый, как раньше рост инвестиций станет невозможным из-за снижения нормы сбережения по мере активизации потребительского спроса и «старения» населения. Темпы прироста населения уже резко снизились, а доля населения трудоспособного возраста начала снижаться. Внедрение новых технологий замедляется по мере структурного сдвига от промышленности к сфере услуг. Китаю придется переориентироваться с заимствования технологий на собственные инновации, что снизит темпы тех-
1 См.: Eichengreen B., Park Donghyun, Shin Kwando. When fast growing economies slow down: international evidence and implications for China // NBER working paper. - 2011. - N 16919.
нологического обновления. Все эти проблемы будут усугублены нарастающими экологическими ограничениями.
Позитивные эффекты уже проведенных реформ в основном исчерпаны, а дальнейшие реформы вызовут сопротивление заинтересованных социальных групп. Опираться на внешний спрос больше не получится, так как мировой финансовый кризис резко усилил протекционистские настроения среди торговых партнеров Китая.
Но все эти аргументы не выглядят равно убедительными, считает Чжан Сяоцзин (026, с. 102).
1. Урбанизация и сервисизация экономики отнюдь не предполагают катастрофического падения ее производительности. Некоторые западные экономисты с постиндустриализацией связывали опережающий рост зарплат по сравнению с производительностью труда, возникновение на Западе в 1970-е годы стагфляции, замедление НТП и кризис городов1. Но есть и другая точка зрения. Н. Олтон в связи с ускоренным ростом экономики США в 1990-е годы благодаря внедрению информационных технологий пришел к выводу о стимулирующем влиянии развития сектора услуг производственного назначения на общую производительность экономики. Он стал трактовать производственные услуги как самостоятельный фактор увеличения выпуска в обрабатывающей промышленности, который с высокой степенью эластичности может выступать в качестве субститута рабочей силы как экономического ресурса. В конечном счете, как утверждал Олтон, показатели производительности в обрабатывающей промышленности и секторе услуг выравниваются2. Другими исследователями было показано, что НИОКР, осуществляемые в сфере услуг, вызывают позитивные внешние эффекты, способствующие накоплению человеческого капитала в промышленности.
Отсюда напрашивается вывод о том, что нынешняя низкая производительность труда в китайской сфере услуг - это не проявление специфики этого сектора как такового, а свидетельство необходимости его реформирования именно в Китае (либерализации
1 Baumol W.J. Macroeconomics of unbalanced growth: the anatomy of urban
crisis // American economic review. - 1967. - N 57(3). - P. 415-426.
2
Oulton N. Must the growth rate decline? Baumol's unbalanced growth revisited // Oxford economic papers. - 2011. - N 53(4). - P. 605-627.
цен, демонополизации и т.д.). Такие структурные изменения могут повлечь за собой существенный рост производительности.
2. Демографический «дивиденд» обычно связывают с высоким удельным весом трудоспособного населения и низким значением «коэффициента поддержки» (т.е. числа трудоспособных, приходящихся на одного пенсионера). Исходя из значений «коэффициента поддержки» Китай, по оценкам многих экспертов, действительно исчерпает этот «дивиденд» в середине 2010-х годов. Но есть и альтернативная методика, когда демографический «дивиденд» подсчитывается на основе данных о реально участвующем в экономической деятельности населении, включая несовершеннолетних и людей преклонного возраста. С этой точки зрения «дивиденд» может быть увеличен за счет повышения возраста выхода на пенсию и других методов вовлечения дополнительных когорт населения в хозяйственную деятельность. В таком случае действие демографического «дивиденда» в Китае может быть продлено, по оценкам, до 2030 г. (026, с. 104). В то же время может быть генерирован новый «дивиденд» за счет развития системы образования и, как следствие, ускоренного накопления человеческого капитала.
3. Новые источники экономического роста могут быть найдены и во внешнеэкономической сфере. Преимущества трудоемкой экспортной специализации Китай в значительной степени исчерпал. Но он может извлечь для себя выгоды из предпринимаемого на межгосударственном уровне реформирования стандартов банковского и валютного регулирования. КНР может усилить свои позиции в международных организациях благодаря общему изменению в соотношении сил между развитыми и развивающимися странами, она может ускорить процесс интернационализации юаня и тем самым уменьшить потери, обусловленные избыточным накоплением валютных резервов, а все это усилит конкурентоспособность страны на мировых финансовых рынках.
4. Главные «дивиденды» для китайской экономики связаны с осуществлением реформ, и они могут быть максимизированы за счет осуществления либерализации процентных ставок, развития рыночного оборота земли, упразднения системы прописки, разрушения отраслевых монополий, упрощения процедур регистрации предприятий, создания новых институтов социальной поддержки населения и т. д. Новые реформы создадут и новые возможности
для экономического роста, который может, таким образом, быть быстрым и на четвертом десятилетии системной трансформации (026, с. 107).
Ши Сяоминь (Общество изучения реформ экономической системы Китая) (027) напоминает, что Вэнь Цзябао, являвшийся премьером Госсовета КНР в 2003-2013 гг., назвал существующую в стране модель экономического развития «нескоординированной, несбалансированной и неустойчивой» (027, с. 109). У этой модели, отмечает Ши Сяоминь, две основные особенности.
Во-первых, она предполагает сочетание направляющей роли государства и рыночного саморегулирования. Во-вторых, она базируется на взаимовлиянии импульсов, которые проистекают с внутреннего рынка, и импульсов, порождаемых сбытом значительной части продукции обрабатывающей промышленности на внешних рынках. Между этими двумя категориями импульсов существует циклическое взаимодействие. Оно заключается, с одной стороны, в крупномасштабном притоке в китайскую экономику средств ТНК и других иностранных инвесторов, а с другой - в осуществлении НБК монетарной политики, фактически сориентированной на абсорбцию притекающей в Китай долларовой ликвидности.
При всей важности рыночных механизмов выбор стратегии развития остается прерогативой правительства. Оно может реали-зовывать свои установки с помощью принятия среднесрочных пятилетних планов, программ развития отдельных регионов, городов, свободных экономических зон, транспортных систем и т.д. Важно и осуществление таких мер экономической политики, как институциональные реформы, функционирование государственных предприятий (ГП) и фактическая монополизация ими определенных отраслей (банковский сектор, электроэнергетика, нефтяная промышленность, телекоммуникации, железнодорожный транспорт), регулирование цен и тарифов в этих отраслях, в том числе банковских процентных ставок.
Инструментами госрегулирования являются также: выполнение государственными инстанциями определенных специализированных функций (в частности, правительства разных уровней выступают посредующим звеном в процессе изъятия земель сельскохозяйственного назначения на нужды промышленного и инфраструктурного строительства); установление процедур допус-
ка инвесторов к работе на рынке (часто такие процедуры играют роль «стеклянной стены», через которую вроде бы все видно, но пройти через нее нельзя); назначение кадров на чиновничьи и менеджерские позиции; осуществление текущего надзора за деятельностью хозяйствующих субъектов (027, с. 110).
Хотя в экономической сфере за 30 лет реформ произошли разительные изменения, но в политической системе преобразования фактически остановились после 1989 г., а это не может не сказываться и на экономике: реформы в ней носят половинчатый характер, и институциональная структура соединяет в себе черты конкурентного и монопольного механизмов. Присущий китайскому обществу дуализм касается не только отношений «город - село», «внутри- и внешнеориентированный сектора экономики». Можно сказать, что существует разрыв не только между бедностью и богатством, но и между экономической и политической сферами (027, с. 111).
Политика экспортной ориентации и массированного привлечения прямых иностранных инвестиций (ПИИ) стала проводиться в Китае еще с середины 1990-х годов, а особенно сильный импульс она получила после присоединения к ВТО в 2001 г. В настоящее время на предприятия с иностранными инвестициями приходится более трети промышленного производства, 30% налоговых и таможенных поступлений, около 60% совокупного экспорта, хотя более 70% товаров таких предприятий реализуется на внутреннем рынке КНР (027, с. 113). В целом их значение намного превосходит фиксируемый статистикой вклад чистого экспорта в экономический рост.
Рост экспорта и приток иностранного капитала способствовали поддержанию «двойного положительного сальдо» в платежном балансе (и по счету текущих операций, и по счету движения капитала), а его следствием, в свою очередь, стало ускоренное накопление валютных резервов страны. С 2006 г. их объем превосходит величину денежной базы, и НБК вынужден убирать излишек ликвидности с рынка, для этого он продает коммерческим банкам свои долговые обязательства (векселя), периодически повышает норму обязательных резервов и снижает тем самым величину денежного мультипликатора (027, с. 111-113).
Существующей экономической модели свойственны также: (1) низкая норма потребления. Доля потребительских расходов до-мохозяйств в ВВП снизилась с 51,1% в 1988 г. до 35,6% в 2009 г. Во многом это связано с тем, что в результате массовых увольнений с государственных и коллективных предприятий в 1990-2000-е годы уровень оплаты труда в целом снизился до уровня зарплат сельских мигрантов; (2) завышенная норма накопления. Доля совокупных капиталовложений в основные фонды в ВВП увеличилась с 36,2% в 2002 г. до 45,6% в 2010 г. Отчасти она обеспечивается значительными ПИИ, а их привлечению способствовали дешевизна рабочей силы и земли, занижение издержек на охрану среды; (3) высокая ресурсоемкость. Китай уже обошел США по выбросу вредных веществ в атмосферу; (4) углубляющееся неравенство доходов. В китайских банках депозиты на суммы более 500 тыс. юаней составляют 1,4% всех счетов, но на них приходится 67% всей суммы банковских сбережений (027, с. 114).
Самостоятельным источником экономического роста является урбанизация. Доля городского населения увеличилась с 36,2% в 2000 г. до 47,5% в 2010 г. (027, с. 114). Но остается неясным, сможет ли развитие сектора недвижимости, связанное с урбанизацией, сменить экспортную ориентацию обрабатывающей промышленности в качестве главного драйвера экономического роста.
В 2009-2010 гг. до 70% совокупных капиталовложений в городах и поселках были связаны с жилищным или инфраструктурным строительством (027, с. 115). Однако общая площадь городских промзон в Китае как минимум вдвое превосходит площади, занятые под жилую застройку, тогда как в Европе и США, наоборот, жилая застройка обычно превышает промышленную в 4-6 раз. Различны и принципы ценообразования на земельные участки, используемые на разные цели. Участки под промышленное строительство оцениваются по нормативам себестоимости, а цены на участки под жилищное строительство определяются на аукционах, и они могут быть в десятки раз выше, чем в случаях с землями, используемыми промышленностью. При этом позволить себе жилье по коммерческим ценам не могут 85% городского населения. Поэтому скачок инвестиций в жилищную сферу может привести к быстрому насыщению рынка и исчерпанию возможностей экономического роста на такой основе.
В целом если изменений в структуре факторов экономического роста не произойдет, то в ближайшие 5-10 лет Китай вступит в фазу развития, когда темпы экономического роста на уровне ниже 8% будут сочетаться с годовой инфляцией более 5%, прогнозирует Ши Сяоминь. Но в предыдущие 30 лет Китай сумел успешно задействовать благоприятные внутренние и внешние факторы, и он вполне может снова достигнуть успеха, если будет последовательно идти по пути реформ (027, с. 117-118).
Ван Шаого (экономический факультет Университета экономики и торговли «Шоуду», Пекин) (031) тоже отмечает, что норма накопления в КНР намного превосходит показатели как развитых, так и развивающихся стран. В Японии и Южной Корее, переживших «экономическое чудо», ее максимальные значения были близки к 35% ВВП, т.е. более чем на 10 п. п. ниже, чем в современном Китае (031, с. 206-207). В то же время норма потребления в КНР аномально низка по сравнению практически со всеми группами стран, представленными в мировом хозяйстве. Доля частного потребления в ВВП близка к 35%, тогда как среднемировой показатель превышает 60%. Достигнутые в 2000-е годы показатели соотношения торгового профицита и ВВП (максимальное значение -8,8% в 2007 г.) тоже выглядят беспрецедентно: у большинства стран мира сальдо баланса внешней торговли находится в пределах 5% ВВП (031, с. 208).
Повышение в ходе индустриализации нормы накопления и противоположная динамика нормы потребления - это общая закономерность процесса развития. Объясняется она тем, что в ходе индустриализации происходит структурный сдвиг в пользу капиталоемких отраслей, в том числе производств потребительских товаров длительного пользования и товаров инвестиционного назначения. Норма накопления начинает снижаться только с развитием отраслей, основанных на информационных технологиях, и сферы услуг - там требуются затраты не столько физического, сколько человеческого капитала.
Китай в последние два десятилетия находился на стадии ускоренного развития тяжелой промышленности, повышение нормы накопления с конца 1990-х годов было объективно обусловлено. Ее росту способствовала и урбанизация, стимулирующая развитие сектора недвижимости и сопряженных с ним промышленных от-
раслей. Значительные инвестиции нужны были и для рассасывания излишка трудовых ресурсов, масштабы этой проблемы в Китае были намного больше, чем в других странах сопоставимого уровня развития.
И все же норма накопления в Китае - чрезмерная, а норма потребления - слишком низкая, утверждает Ван Шаого (031, с. 209). Причины такой ситуации:
- контроль государства над ценами на финансовые ресурсы. Административное воздействие на процентные ставки способствует тому, что ГП получают дешевые кредиты и используют их для наращивания инвестиций, а издержки связанного с этим накопления «плохих долгов» в банковском секторе через инфляцию перекладываются на население, что негативно сказывается на реальных доходах и на потребительских расходах;
- существующая система оценки деятельности местных руководителей вышестоящими инстанциями. Она строится на отслеживании показателей экономического роста на соответствующей территории, и это побуждает чиновников всемерно наращивать инвестиции. Такие же последствия порождает и действующая бюджетно-налоговая система, в рамках которой ответственность за осуществление расходов сдвинута на нижние ступени административной иерархии, а основной поток доходов идет в Центр, так что местным правительствам приходится стимулировать инвестиции, с тем чтобы ускорить экономический рост на подведомственной территории и расширить тем самым базу своих налоговых доходов;
- многочисленные преференции для иностранных инвесторов. Они изначально устанавливались Пекином, а затем стали инструментом конкуренции местных правительств за инвестиции. Притоку ПИИ способствовали и слабые стандарты защиты прав китайских рабочих, и несоблюдение экологического законодательства;
- широкая распространенность дублирующего строительства и реновации фактически не используемых объектов.
Без коррекции модели экономического роста в сторону увеличения вклада потребительского спроса дальнейшее развитие Китая будет заведомо неустойчивым, констатирует Ван Шаого (031, с. 212). Большинство китайских экспертов считают нормальным поддержание доли инвестиций в ВВП на уровне 30-35%, а доли
потребления - на уровне 60-65%. Для осуществления этого сдвига необходимо:
1) сокращение непосредственного участия государства (в том числе местных правительств) в инвестиционном процессе, сосредоточение усилий государства на создании благоприятной макроэкономической и институциональной среды для инвестиций предприятий различных форм собственности; минимизация участия ГП в развитии тех отраслей, где могут существовать конкурентные механизмы;
2) рационализация структуры инвестиций через стимулирование их в аграрном секторе, сфере услуг, инновационных отраслях и ограничение - в отраслях, где наблюдаются перепроизводство и высокая ресурсоемкость;
3) преодоление перманентного занижения цен на природные ресурсы, труд и капитал;
4) перестройка бюджетно-налоговой системы, в том числе балансировка расходных обязательств и доходных поступлений местных правительств; перенос центра тяжести обложения с косвенных налогов на прямые; упорядочение отношений, связанных с уступкой «прав пользования» на землю, с тем чтобы ограничить практику продажи их местными властями инвесторам по заниженным ценам;
5) стимулирование роста доходов домохозяйств, сокращение разрывов в их распределении, в том числе через выделение субсидий крестьянам при выращивании ими определенных сельхозкультур, создание системы коллективных договоров для установления зарплат, прогрессивное налогообложение; развитие систем социального обеспечения, с тем чтобы освободить домохозяйства от бремени расходов на образование и медицинские услуги (031, с. 213-215).
Ян Жуйлун, Юй Чуньхай и Ян Цзидун (экономический факультет Народного университета Китая, Пекин) (030) напоминают о том, что инвестиции, потребление домохозяйств и экспорт имеют разную микроэкономическую мотивацию, а соответственно, и разные закономерности динамики. Потребительский спрос обычно более стабилен, чем инвестиционный и, тем более, экспортный. Поэтому по мере уменьшения в последние десятилетия удельного веса потребления в структуре совокупного спроса в Китае усилива-
лась волатильность экономического роста. В свою очередь, взаимосвязь инвестиций и экспорта со временем нарастала, а это сделало инвестиционный процесс и экономический рост очень уязвимыми к внешним шокам, что и показала ситуация мирового кризиса 2008-2009 гг. (030, с. 174-175).
На колебания хозяйственной динамики, вызываемые внешними шоками, власти вынуждены отвечать мерами стабилизационной политики, но при этом проявляются негативные эффекты усиления государственного воздействия на экономику. Действенность макроэкономического регулирования снижается, издержки его растут. Так, антикризисный «пакет» фискального и монетарного стимулирования экономики в 2008-2010 гг., беспрецедентный по масштабам, не предотвратил нового замедления роста с 2011 г.
Можно сказать, что при существующей модели диспропорции в структуре совокупного спроса неизбежны. Для поддержания быстрого прироста ВВП нужна высокая норма накопления, так как механизмы НТП и роста производительности труда пока относительно слабы. А поддержанию высоких показателей сбережения и накопления способствуют деформации на рынках факторов производства. Доходность инвестиций остается высокой благодаря преференциям, предоставляемым государством, и это стимулирует замещение труда капиталом и ограничивает возможности увеличения заработных плат. Пропорции распределения доходов складываются в пользу предприятий и государства, доходы домохозяйств растут медленно. В результате сбережения государственного и корпоративного секторов напрямую выступают источниками капиталообразования.
Но разбухание объема инвестиций ведет к избытку производственных мощностей и товарного предложения. Медленно растущий потребительский спрос не в состоянии поглотить этот излишек предложения. В таких условиях экспортная ориентация экономики является необходимым условием продолжения быстрого подъема. Но тогда и основной поток инвестиций ориентируется на отрасли, где производятся товары торгуемые, т.е. способные продаваться на внешних рынках, а это в основном продукция обрабатывающей промышленности.
Росту экспортного сектора китайской экономики в 19902000-е годы способствовало углубление международного разделе-
ния труда, которое затронуло не только специализацию на конечной продукции, но и осуществление в разных странах отдельных операций в рамках единого производственного цикла. КНР стала местом сосредоточения трудоемких стадий обработки сырья и сборки изделий, туда были перенесены соответствующие стадии производственного процесса из развитых и новых индустриальных стран. В конечном счете Китай стал главным поставщиком готовой продукции на рынки США и Евросоюза, заменив в этом качестве Японию и другие страны Восточной Азии.
Однако наращивание экспорта не может быть вечным. В последние годы его сдерживают рост издержек китайских предприятий на оплату труда и покупку других производственных ресурсов, ревальвация юаня, исчерпание возможностей стимулирования товарного вывоза путем возмещения предприятиям-экспортерам налога на добавленную стоимость; концентрация экспортных потоков на американском и европейском рынках, где прирост спроса замедлился по сравнению с докризисными временами. А переориентация экспорта на внутренний рынок затруднена, ибо экспорт состоит преимущественно из торгуемых товаров обрабатывающей промышленности, а домохозяйства предъявляют спрос прежде всего на неторгуемые услуги.
В сложившейся структуре инвестиционных расходов вложения в производство неторгуемых услуг сосредоточены в основном в строительстве, транспорте, логистике, секторе информационных услуг, оптовой и розничной торговле, сфере недвижимости, НИ-ОКР. Домохозяйства же предъявляют спрос по большей части на публичные и социальные услуги, общепит, туризм, а также на услуги естественных монополий (тепло-, водо-, газо-, энергоснабжение), на эти сферы в Китае приходится около 71% всех покупок неторгуемых услуг (030, с. 182-183).
Китайские домохозяйства озабочены прежде всего малой доступностью и дороговизной таких неторгуемых на международных рынках услуг, как образовательные и медицинские, и для их приобретения люди совершают сбережения. Иначе говоря, недостаток предложения неторгуемых услуг приводит к образованию «вынужденных сбережений», что само по себе сдерживает расширение потребительского спроса. В результате норма сбережения
домохозяйств в Китае очень высока, несмотря на их низкую долю при распределении национального дохода.
Сдвиг в структуре совокупного спроса в пользу потребления станет возможным, только если произойдет перераспределение инвестиций от обрабатывающей промышленности и сектора производственных услуг к сектору социальных и публичных услуг. От простого же ограничения инвестиций в экономику потребление не вырастет, зато прирост ВВП резко затормозится, резюмируют Ян Жуйлун, Юй Чуньхай и Ян Цзидун (030, с. 180, 184).
Юань Фухуа (Институт экономики АОН Китая) (034) обращает внимание на то, что в экономической истории западных стран имела место длительная (до 100 лет) концентрация значительной части национальных трудовых ресурсов (30-50% совокупной рабочей силы) в промышленности (034, с. 341). Этот «пик индустриализации» обычно и был периодом наиболее высоких темпов экономического роста.
На таком фоне уровень индустриализации в современных развивающихся странах выглядит недостаточным, доля сферы услуг в их экономиках выше, чем она была в западных странах на сопоставимой стадии развития. Этот вывод можно сделать не на основании анализа секторальной структуры добавленной стоимости (доля ее, приходящаяся на промышленность, велика и в развивающихся странах), а исходя из более низкой доли промышленности в совокупной занятости. Даже в новых индустриальных странах доля занятых в промышленности не превысила 30% (034, с. 431-342, 351-352).
Теоретической базой исследования Юань Фухуа являются концепции С. Кузнеца о последовательности структурной перестройки экономики и У. Ростоу - о «стадиях экономического роста». Движение от доминирования сельского хозяйства в экономике к индустриальному, а затем и постиндустриальному обществу, описанное Кузнецом, соответствует описанной Ростоу последовательности перехода от традиционного общества к современному через стадии «взлета», «движения к зрелости» и «эры массового потребления». Причем Ростоу обращал внимание на то, что в ходе «взлета» и «движения к зрелости» происходит вовлечение значительных дополнительных контингентов рабочей силы в воспроизводственные процессы, повышаются квалификация и уровень оплаты труда
наемных работников. Тем самым создаются условия для расширения потребительского спроса, ибо диверсификация структуры промышленности способствует росту занятости.
В развитых странах максимальная концентрация трудовых ресурсов в промышленности наблюдалась на стадии «движения к зрелости», когда складывалась тяжелая индустрия. Этот «пик индустриализации» наступает вслед за резким сокращением занятости в аграрном секторе, в то же время подъем промышленности готовит условия для увеличения производства и занятости в сфере услуг. Современные же развивающиеся экономики характеризует пониженная доля занятости в промышленности именно потому, что усложнения отраслевой структуры промышленности, т.е. «движения к зрелости», там не происходит.
Последовательное движение западных стран по стадиям структурного усложнения хозяйства сделало экономический рост в этих странах устойчивым. А во многих развивающихся странах нарушение такой естественной последовательности, переход к ускоренному развитию сферы услуг при сохранении недиверсифици-рованной промышленной базы привели к нестабильности экономического роста. В западных странах показатели производительности труда в промышленности и сфере услуг близки или даже выше ее уровень в сервисном секторе. Поэтому постиндустриализация развитых экономик не сопровождается падением их эффективности. В развивающихся же странах производительность труда в «третичном» секторе обычно ниже, чем в обрабатывающей промышленности. Из-за этого сдвиг в пользу сферы услуг в Третьем мире только внешне схож с постиндустриализацией на Западе, он не обеспечен ростом производительности и сопровождается снижением эффективности использования ресурсов. Продолжение этой тенденции сулит развивающимся странам углубление разрыва с западными экономиками, это и есть погружение в «ловушку среднего уровня доходов» (034, с. 345).
Использование методологии Ростоу позволяет избежать упрощенных трактовок процесса развития на основе прямолинейных выводов из классической и неоклассической теорий международной торговли (концепций сравнительного преимущества и наде-ленности стран факторами производства). Сторонники таких взглядов обычно считают, что в ходе процесса развития абсорбция
излишков рабочей силы происходит главным образом в легкой промышленности. Но эта точка зрения заведомо статична.
По Ростоу, на разных стадиях индустриализации концентрация трудовых ресурсов наблюдается в различных отраслях: сначала они переходят из сельского хозяйства в легкую промышленность, а на «пике индустриализации» - в тяжелую индустрию. В целом же динамические изменения в структуре занятости происходят в соответствии с внутренней логикой развития межотраслевых связей в промышленности, а не в соответствии с логикой сравнительного преимущества (034, с. 350-351).
Высокая концентрация рабочей силы в индустриальном секторе развитых стран нашла отражение в высокой трудоемкости их экспорта, что было зафиксировано «парадоксом Леонтьева»1. Это явление наблюдалось не только в США, но и в других развитых странах, поэтому его логичнее называть «феноменом Леонтьева», считает Юань Фухуа (034, с. 353). Международные сопоставления показывают, что уровень трудоемкости производства в промышленности развитых странах выше, чем в развивающихся. Объяснением «феномена Леонтьева» является повышающаяся отдача от масштаба использования рабочей силы в промышленности, которая наблюдается на «пике индустриализации» в течение длительного времени (034, с. 355).
В развивающихся странах возможности для экономического роста и повышения эффективности на такой основе недоиспользуются, это относится и к КНР. Отказавшись в конце 1970-х годов от курса на развитие импортзамещающей тяжелой промышленности, Китай выбрал другую крайность - экспорториентированную индустриализацию на основе дешевых трудовых ресурсов. Оба эти варианта не способствуют формированию диверсифицированной промышленной структуры.
1 «Парадокс Леонтьева» - впервые установленное в середине 1950-х годов В.В. Леонтьевым отклонение товарной структуры внешней торговли США от предсказаний неоклассической теории международной торговли (теории Хекшера -Олина). Несмотря на наличие значительных запасов капитала и высокий уровень оплаты труда в американской экономике, экспорт из этой страны был по преимуществу трудоемким, а импорт в США в значительной мере состоял из капиталоемкой продукции. - Прим. реф.
Экспортные отрасли легкой промышленности культивировались в Китае главным образом ради создания большого числа новых рабочих мест. Но когда по внутренней логике межотраслевых связей дело все-таки дошло до структурного сдвига в сторону тяжелой промышленности, то он сопровождался общим сокращением занятости в индустриальном секторе и повышением доли занятых в секторе услуг. В конечном счете именно перекос в сторону трудоемких отраслей, заключает Юань Фухуа, не позволяет Китаю реализовать преимущества от масштаба рабочей силы, занятой в промышленности, ослабляет стимулы к инновациям и негативно сказывается на качестве экономического роста (034, с. 356).
Возможности активизации потребительского спроса в китайской экономике во многом ограничиваются сложившимися пропорциями распределения доходов. Ли Вэньбо, Ван Янь'у и Чжэн Цзяньцин (экономический факультет Сямэньского университета) (032) отмечают, что уровень оплаты труда в китайской обрабатывающей промышленности остается низким по сравнению с развитыми странами. Хотя зарплаты растут, но прибыли предпринимателей растут еще быстрее (032, с. 243-244).
Безусловно, в конкурентном секторе китайской экономики, в том числе в обрабатывающей промышленности, необходимо повышать зарплаты и дальше. Но остается неясным, вызовет ли такой рост заработков в промышленности волну повышения зарплат в остальных секторах экономики и может ли на такой основе закрутиться новая инфляционная спираль. Авторы исследуют такой трансмиссионный механизм с позиций концепции «дуальной экономики». Внутри городского сектора они выделяют конкурентный (представленный обрабатывающей промышленностью) и монопольный сегменты, а в деревне - собственно сельское хозяйство и неаграрные отрасли.
Согласно теории общего равновесия, при условии свободной миграции рабочей силы и конкурентного характера рынков между различными отраслями должно происходить выравнивание уровней зарплат. Но в реальности в 1994-2010 гг. разрывы в оплате труда между отдельными отраслями китайской экономики резко увеличились, причем эти изменения в конкурентном и монопольном секторах происходили по-разному.
В конкурентном городском секторе после 2001 г. межотраслевая дифференциация зарплат стала постепенно сглаживаться, и это позволяет предположить, что механизм трансмиссии роста зарплат в этой части экономики реально действовал и происходило это благодаря рыночным силам. В монопольном же секторе (представленном энергетикой, финансами, образованием, здравоохранением и т.д.) дифференциация оплаты труда в целом была меньше, чем в конкурентном, но с 2003 г. она стала быстро нарастать и к 2010 г. увеличилась вдвое по сравнению с уровнем 2002 г. (032, с. 247-248). Различия в оплате труда между конкурентным и монопольным секторами нарастали на протяжении всего периода 19842010 гг., но с 2004 г. этот процесс замедлился.
При учете деревенского сектора выявляется, что межотраслевые различия в оплате труда еще сильнее: доходы и в конкурентном, и в монопольном городских секторах намного выше, чем на селе, и разрывы эти увеличивались с конца 1990-х годов. Наиболее сильно различие в уровне доходов между сельскими жителями и теми, кто занят в городском монопольном секторе. Последний, следовательно, вносит наибольший вклад в углубление неравенства доходов в Китае (032, с. 249).
В экономической теории механизм трансмиссии роста зарплат описывает обоснованная в 1960-е годы теорема Балаши - Са-муэльсона, согласно которой импульсы повышения оплаты труда передаются из сектора торгуемых товаров и услуг, где высоки производительность труда и, соответственно, его оплата, в сектор, производящий неторгуемые блага, и в результате в национальной экономике в целом происходит выравнивание уровней вознаграждения за труд. А разработанная в 1970-е годы «скандинавская модель» утверждает, что импульсы повышения зарплат транслируются из сектора экономики, вовлеченного в международную конкуренцию (в том числе из обрабатывающей промышленности), в сектор, защищенный от конкуренции протекционистскими мерами государства.
В более поздних исследованиях было показано, что такие импульсы могут исходить и из сектора, производящего неторгуе-мые блага, и из сектора, где на неконкурентной основе производятся публичные блага. Причем в этих случаях прирост зарплат может опережать рост производительности труда: срабатывает «эффект
зависти», побуждающий работников требовать повышения оплаты труда до уровня, достигнутого в других секторах, и это может иметь инфляционные последствия. В частности, вызванное экзогенным фактором - государственной политикой - повышение зарплат госслужащим может привести к притоку работников в сектор, производящий публичные блага, что в конце концов приведет к повышению заработных плат и частными предпринимателями в промышленности, производящей торгуемые товары. В ряде исследований показано также, что между всеми этими тремя секторами передача импульсов повышения зарплат может быть взаимной
Но все эти концепции исходят из предпосылки о действии конкурентных механизмов и наличии тенденции выравнивания оплаты труда, и они, очевидно, не могут объяснить того, что в Китае в 1990-2000-е годы разрывы в уровнях вознаграждения за труд между отраслями и между городом и деревней нарастали. Тем не менее, следуя концептуальной традиции, заложенной работами западных экономистов, Ли Вэньбо, Ван Янь'у и Чжэн Цзяньцин также выделяют в китайской экономике сектор торгуемых товаров, представленный обрабатывающей промышленностью; сектор, где на нерыночной основе производятся неторгуемые блага (монопольный сектор); сектор неторгуемых товаров, представленный сельским хозяйством.
В 2010 г. средняя зарплата в монопольном секторе составляла 47 182,5 юаня в год, а в обрабатывающей промышленности -30 916 юаней, 65,5% от уровня монопольного сектора (032, с. 253). Если исходить из предсказаний теории о том, что повышение зарплат распространяется из сектора с более высоким уровнем оплаты труда в сектор, где заработки ниже, то можно повышать зарплаты в промышленности, не опасаясь того, что этот процесс перекинется в монопольный сектор, и в конечном счете разрывы в доходах между этими двумя секторами можно таким образом постепенно сгладить.
Но в реальности с середины 1990-х годов такие разрывы постоянно углублялись. По-видимому, причина в том, что трансмиссия роста зарплат происходила иначе, чем в условиях конкурентного рынка. Монопольный сектор сохранял и расширял свои позиции в экономике, в его пользу перераспределялась все большая часть доходов. Монопольный сектор оказывал влияние и на ситуацию в отраслях, образующих его ближайшую периферию, там тоже зар-
платы устанавливались не на конкурентной основе. И если в конкурентных отраслях промышленности рост зарплат и ускорялся, то монопольный сектор, используя свои позиции на рынках и возможности политического лоббирования, добивался для своих работников еще большего повышения оплаты труда.
В сельском хозяйстве доходы намного ниже, чем в промышленности: годовой доход крестьянского хозяйства от предпринимательской деятельности составлял в 2010 г. 6063,3 юаня, а от работы по найму - 8559,6 юаня (032, с. 254). Но благодаря миграции крестьян в города и поселки между этими двумя секторами, по-видимому, существует асимметричная трансмиссия повышения доходов. Рост доходов в обрабатывающей промышленности приводит к росту доходов крестьян, но увеличение доходов на селе относительно мало влияет на уровень оплаты труда в промышленности. В целом же различия здесь не так выражены, как между монопольным сектором и остальной экономикой.
Эти предположения проверяются авторами с помощью эко-нометрической модели, использованы данные об оплате труда в 25 административных единицах провинциального уровня в 19942009 гг. (032, с. 254). Гипотеза о том, что высокий уровень зарплат в монопольном секторе вызывает демонстрационный эффект, приводящий к их росту в обрабатывающей промышленности, а тот, в свою очередь, приводит к еще большему увеличению зарплат в монопольном секторе, подтверждается. Но выявлено и то, что повышение заработков в монопольном секторе стимулирует увеличение их в обрабатывающей промышленности только с определенным временным лагом, и влияние это достаточно слабое.
А зависимость между ростом доходов в промышленности и их повышением в сельском хозяйстве сложнее: позитивной корреляции не было выявлено. По-видимому, это объясняется тем, что перемещение рабочей силы из деревни в город и сейчас ограничено. Сельские жители молодых и средних возрастов уже в значительной части своей переместились в городской сектор. Сельскохозяйственным трудом сейчас занимаются в основном женщины, пожилые и люди с низким образовательным уровнем, которые мигрировать не могут. А мигранты не хотят возвращаться в деревню. Сформировались новые механизмы сегментации рынка труда,
и они препятствуют трансмиссии повышения доходов из города в деревню (032, с. 261-262).
Более детальный анализ показывает, что трансмиссионный механизм действует между заработками в промышленности и заработками, которые получают крестьяне при найме на несельскохозяйственные работы в деревне, причем он действует в обе стороны, но все же влияние со стороны роста зарплат в промышленности гораздо сильнее. А на доходы крестьян от реализации агропродук-ции рост зарплат в обрабатывающей промышленности влияния не оказывает (032, с. 265).
Главная причина нерационального соотношения уровней оплаты труда между секторами, резюмируют авторы, - это сохраняющиеся монопольные позиции ГП на многих рынках, из-за которых в их пользу перераспределяется часть добавленной стоимости из других секторов. А внутри конкурентного промышленного сектора диктат предпринимателей приводит к занижению заработков рабочих.
Для выправления ситуации недостаточно простого повышения абсолютного уровня вознаграждения за труд в промышленности, нужно изменение пропорций распределения доходов между секторами. Нужно менять сам механизм трансмиссии роста зарплат, а для этого - осуществлять демонополизацию рынков и менять институциональные механизмы установления оплаты труда (032, с. 269).
Пань Цзяньвэй (экономический факультет Пекинского института материально-технического снабжения) и Чжао Гуйфань (экономический факультет Ляонинского университета) (033) отмечают, что в китайской деревне неравенство доходов еще сильнее, чем в городах и поселках. Фискальные инструменты, с помощью которых государство пытается сглаживать неравенство на селе, специфичны.
Дело в том, что у большинства крестьян доходы не достигают величины необлагаемого минимума по личному подоходному налогу. Кроме того, в 2006 г. был отменен сельскохозяйственный налог, уплачивавшийся крестьянами при реализации ими своей продукции. Поэтому сейчас налоговые инструменты в политике доходов на селе практически не используются, главную роль играют бюджетные трансферты и субсидии. Они тем более важны, что
сельские домохозяйства не могут воспользоваться ценовыми субсидиями и различными видами социального страхования, которыми пользуются горожане. Субсидии на селе обычно нацелены на непосредственное увеличение доходов крестьян. Авторы выясняют, насколько эффективна такая политика. Для этого они сопоставляют показатели неравенства доходов на селе до и после получения крестьянами фискальных субсидий с помощью индексов Джини, Кузнеца и индекса среднего дохода.
Расчеты индекса Джини показывают, что в 2002-2005 гг. фискальные трансферты не только не способствовали сглаживанию неравенства, но, наоборот, после их выделения значение индекса увеличивалось. С 2006 г. ситуация изменилась, субсидии стали способствовать выравниванию доходов, а в 2007-2009 гг. эта тенденция последовательно усиливалась. Но в целом за 2002-2009 гг. неравенство доходов на селе все равно усугубилось (033, с. 276).
Расчеты индекса среднего дохода выявили колебательные движения: в 2002-2003 гг. значения индекса росли до и после выделения трансфертов, в 2003-2004 гг. они быстро снижались, в целом за 2003-2007 гг. какой-либо выраженной тенденции изменения не было, но после 2007 г. неравенство стало нарастать. До 2007 г. неравенство доходов после выделения трансфертов было сильнее, чем до их выделения, т.е. воздействие фискального перераспределения на неравенство было негативным. Но с 2007 г. оно стало позитивным, так что хотя эффективность политики перераспределения еще низка, но у нее есть резерв для усиления (033, с. 278). Калькуляция индекса Кузнеца дала в целом ту же картину (033, с. 279).
Обобщая результаты расчетов по трем индексам, Пань Цзяньвэй и Чжао Гуйфань выделяют следующие общие тенденции: до 2005 г. колебания показателей неравенства были значительными, а влияние на него со стороны государственной политики перераспределения доходов было негативным; в 2005-2007 гг. амплитуда колебаний уменьшилась, хотя эффект государственной политики был по-прежнему отрицательным; после 2007 г. разрывы в уровнях доходов продолжали углубляться, но сглаживание их государственной политикой действительно стало происходить, и это, очевидно, является отражением того, что с 2006 г. стали предприниматься усилия по развитию в деревне систем пенсионного
обеспечения, страховой медицины и бесплатного школьного образования (033, с. 280).
Авторы сравнивают влияние государственной политики бюджетных трансфертов на положение крестьянских домохозяйств с низкими и высокими доходами. Рассчитывается индекс Алували, показывающий долю 40% наименее обеспеченных в совокупных доходах. Выявлено, что в 2002-2005 гг. положение наименее обеспеченных даже ухудшилось. С 2005 г. ситуация изменилась, значения индекса после получения крестьянами трансфертов стали больше, чем до их получения, и эта тенденция из года в год усиливается, что свидетельствует о результативности государственной политики поддержки деревни (033, с. 281-282).
Но при этом доля наименее обеспеченных 40% крестьянских хозяйств в совокупных доходах деревни устойчиво держится ниже отметки 20%, она даже снизилась с 18,02% в 2002 г. до 16,31% в 2009 г., а с учетом перераспределения доходов через трансферты -с 17,82% в 2002 г. до 16,67% в 2009 г. (033, с. 282). Поэтому можно заключить, что масштабы оказываемой поддержки далеко не достаточны.
Для оценки динамических тенденций неравенства авторы используют индекс, сопоставляющий доходы 20% наиболее обеспеченных и 20% наименее обеспеченных сельских домохозяйств. Расчеты показывают, что до 2004 г. государственные трансферты не оказывали какого-либо сглаживающего воздействия на дифференциацию доходов в деревне. А с 2005 г. значения индекса, рассчитанного с учетом выделения трансфертов, стали снижаться, но ощутимого выравнивания распределения доходов между «верхними» и «нижними» 20% не произошло. Фактически главными бенефициарами государственной политики являются высокодоходные, а не бедные крестьянские хозяйства (033, с. 285).
По мнению Пань Цзяньвэя и Чжао Гуйфаня, необходима активизация политики перераспределения за счет прямого субсидирования сельскохозяйственного производства, как это делается во многих странах, где считают, что агропродукция имеет свойства общественного блага. При этом нужно изменение структуры трансфертов в пользу наименее обеспеченных крестьянских хозяйств (033, с. 284-285).
П.М. Мозиас
