CC BY
13
к арабской. Сведя пойесис к двум универсальным категориям хвалы и хулы, Ибн Рушд «возродил дискуссию о модальностях поэтической речи, которая велась со времен поздней античности» (с. 24) и продолжилась в эпоху Ренессанса.
Ясность аверроэсовской версии «Поэтики» была достигнута во многом благодаря игнорированию некоторых важнейших понятий Аристотеля - таких, как фабула или мимесис. Можно, конечно, сказать, что толкование Ибн Рушда - это неправильное прочтение (misreading); но нельзя отрицать и того, что его комментарий был «одним из самых продуктивных неправильных прочтений в истории мировой литературы» (с. 24).
А.Е. Махов
2015.03.006. НОРМАН Л.Ф. КЛАССИЦИЗМ И ГЕРМЕНЕВТИКА: ПАРАДОКС?
NORMAN L.F. Classicisme et herméneutique: Un paradoxe? // Fabula LHT (Littérature. Histoire. Théorie). [Revue électronique]. - P., 2015. -N 14. - Mode of access: http://www.fabula.org/lht/14/norman.html
Ключевые слова: герменевтика; классицизм; интерпретация; аллегоричность.
Что парадоксального в сочетании понятий «классицизм» и «герменевтика»? Разве эпоха классицизма не была временем «одержимости герменевтикой», когда в литературном тексте пытались найти и зафиксировать единственный смысл? Профессор Чикагского университета, специалист по романским литературам XVII-XVIII вв. Ларри Норман полагает, что, осознавая герменевтическую активность эпохи классицизма, нельзя не замечать, что герменевтика в тот период встречала одновременно и серьезное сопротивление.
Ученый делит антигерменевтические тенденции классицизма на три группы: философские, прагматические и эстетические. С философской, точнее, с этимологической точки зрения, дедуктивно-геометрический рационализм XVII столетия прежде всего пытается придать исключительную ценность интеллектуальной и лингвистической ясности, сужая область интерпретации непрямого или скрытого смысла текстов. Прагматический подход, уделяя внимание удовольствию читающей публики, успеху произведения, де-
лает излишними дополнительные смыслы произведения. Эстетический аспект связан с интересом к неуловимому «je ne sais quoi», к тому, что в тексте не может быть объяснено только интеллектуально.
Таким образом, ясность, эффективность и невыразимость (простота, успех и чувственность) оказываются ценностями, приходящими порой в противоречие друг с другом, однако вместе составляющими суть того, что историки литературы называют классицизмом. Классицист стремится к тому, чтобы между формой и содержанием его произведения была абсолютная адекватность, жаждет такой очевидности смысла, каковая делала бы интерпретацию излишней, словно классицизм и герменевтическая интерпретация несовместимы.
Понятие «самодостаточности» текста, представление об отсутствии необходимости его интерпретировать существует не только в период классицизма, уточняет Л. Норман. И все же классицистическая эпоха важна, поскольку в это время протест против излишнего шума вокруг герменевтических процедур имел под собой желание заглушить глубокое беспокойство критики, подозревающей отсутствие однозначного смысла произведения - и одновременно не мог побороть стремление к критической активности, жажду истолкований, интерпретаций. Сопротивление этой активности направляет критику по другим герменевтическим путям, а не уничтожает ее.
Философская атака против интерпретативной деятельности питается силой презрения к эзотеризму. Это презрение было ясно выражено уже в скептическом гуманизме Рабле и у Монтеня, но непосредственным истоком его явилось XVII столетие, когда возросло влияние рационализма. Чтобы понять силу смятения, которое вызывали тогда герменевтические практики, необходимо вспомнить, что, согласно господствовавшему в ту пору толкованию (оно зафиксировано в Словаре А. Фюретьера, например), интерпретация непременно предполагала изначальную «темноту» текста и ее задачей было вычленить и продемонстрировать глубоко спрятанное или, во всяком случае, неочевидное значение.
Слово «obscur» (темный, смутный, неясный, сумеречный) постоянно несло пейоративный смысл. Исключением являлась только библейская экзегеза, но автор статьи анализирует в данном случае светскую литературу. И здесь логика восприятия выстраивала та-
кую цепь умозаключений: интерпретаций требуют только непонятные, «темные» тексты; такие тексты по определению плохи; стало быть, интерпретировать необходимо лишь плохие тексты, но зачем тратить на это время? Эти аргументы использовали сторонники «новых» Ш. Перро и Б. Фонтенель, когда обращались к анализу гомеровских поэм или критиковали аллегоризм неоплатоников Ренессанса.
Впрочем, в это время существовали и защитники аллегорий, однако и они старались свести к минимуму необходимость интерпретации. Так, аббат д'Обиньяк, автор аллегорических повестей и глава созданной им «Академии аллегорий», решительно разводил эзотеризм и аллегоричность, стремился сделать аллегории прозрачными. Для этого писателя всякая аллегория, достойная такого наименования, определяется «правильным» соотношением буквального смысла и переносного значения. Расшифровка такой аллегории должна быть легкой для читателя. Если же аллегория непонятна, требует объяснения, то она бесполезна. Подобное пренебрежение к интерпретации в классическую эпоху можно обнаружить практически у всех, полагает Л. Норманн. Даже Анна Дасье, знаменитый интерпретатор Гомера в аллегорическом духе, признавала, что эпоха ценит не «вуали и тени», а простоту и ясность. Эти же свойства аллегорических фигур воспевает в «Искусстве поэзии» Н. Буало, считая основной функцией аллегорий (в основном, персонификаций разного рода) украшение стиля. Аллегория оказывается у Буало одним из видов антономазии: «Минерва - Осторожность, Венера - Красота».
Таким образом, «закодированное письмо», каким можно назвать аллегорический текст, был в классицизме «секретом, известным всем», а свобода интерпретации осуждалась. Л. Норманн утверждает, что в постмодернистской эстетике, где в последние десятилетия неожиданно обострился спор об интерпретациях (понятие «сверхинтерпретации», осуждение «когнитивного атеизма» и т. п.), можно обнаружить некоторое сходство с герменевтическими дискуссиями эпохи классицизма, что усиливает необходимость их анализа.
Переходя к рассмотрению соотношений литературной практики и теории литературы XVII в., автор статьи указывает, что споры вокруг законов поэтики, различные оценки смысла и значения
каждого из трех единств (места, времени, действия) открывали возможность столкновения разных интерпретаций. Это наглядно демонстрирует знаменитый спор о «Сиде» Корнеля, когда сочинение драматурга получило резкую критику со стороны Французской академии. Но и у Расина, Мольера мы можем также найти важные нюансы трактовки тех или иных правил. И трагик Расин, и комедиограф Мольер заботились в первую очередь об удовольствии зрителя, их эстетический прагматизм выдвигал на первый план не рационально истолкованные правила, а желание «нравиться». Отсюда - внимание ко вкусу зрителя и читателя, необходимость учитывать метаинтеллектуальные факторы (чувство, воображение), что заставляло вводить в произведения «возвышенное» (а оно ускользает от аналитической дешифровки); все сильнее было осознание важности присутствия в произведении чего-то неопределенного, «je-ne-sais-quoi». Об этих категориях («sublime», «je-ne-sais-quoi») размышлял и авторитетный теоретик классицизма Н. Буало.
«Нечто, неизвестно что» - таинственный экстратекстуальный элемент произведения, он демонстрировал недостаточность герменевтики, понимаемой как однозначное разъяснение «темных» мест текста. Жажда читательского успеха, как и обращение к категории «возвышенного» не позволяли удовлетвориться подобной трактовкой и открывали широкое поле герменевтических интерпретаций.
В классицизме, по мнению Л. Нормана, можно обнаружить одновременно две тенденции - центростремительную и центробежную. Ученый понимает под первой тенденцией желание писателя-классициста видеть созданное им произведение как абсолютно автономное, завершенное, замкнутое на себе и стремящееся к идеальному центру, а под второй - неизбежное погружение в исторический контекст. В исторической перспективе происходит своего рода балансирование между прошлым, предклассическим текстом, который классик стремится превзойти, и будущими сочинениями, для которых создаваемый текст должен будет служить моделью, идеалом. По логике классицистической эпохи центростремительная и центробежная тенденции порождают и поддерживают динамическое взаимодействие классицизма и герменевтики. Уважение к произведению как к самодостаточному тексту и желание объяснить его - те силы, которые мотивировали литературную критику XVII в.
одновременно сопротивляться интерпретации и соблазняться ею, делает вывод автор статьи.
Н.Т. Пахсарьян
2015.03.007. ГЕРМЕНЕВТИКА: ИСТОРИЯ ТОЛКОВАНИЯ ТЕКСТА В ЗАПАДНОЙ КУЛЬТУРЕ ОТ АНТИЧНОСТИ ДО СОВРЕМЕННОСТИ.
Hermeneutik: Die Geschichte der abendländischen Textauslegung von der Antike bis zur Gegenwart / Hrsg. von M. Böhl, W. Reinhard und P. Walter. - Wien; Köln; Weimar: Böhlau Verlag, 2013. - 612 S.
Ключевые слова: герменевтика; понимание; смысл; аллегорическое толкование; комментирование; текстология.
Данная коллективная монография, первые главы которой были написаны в ходе осуществления проекта «Герменевтика межкультурно - внутрикультурно - транскультурно: модели перевода и толкования в семи культурах и их историческое значение» (финансировался Немецким исследовательским обществом в 1999-2000 гг.), представляет собой попытку создать универсальную историю герменевтики, охватывающую толкование не только поэтических произведений, но и религиозных, юридических и исторических текстов.
Общая концепция труда изложена во введении, написанном Вольфгангом Рейнхардом (университет Фрейбурга). Автор полагает, что едва ли не все тексты, принадлежащие европейской культурной традиции, всегда в той или иной мере осознавались как нуждающиеся в толковании. Эта необходимость отрицалась редко (так, Мартин Лютер полагал, что текст Библии ясен и общепонятен без всяких объяснений). Толкование - особая разновидность перевода: «тексты приходится "переводить" не только на чужие языки, но и на их собственный, ибо тексты весьма часто выходят за пределы нашего горизонта понимания» (с. 12). Но если стихийным гер-меневтом является, по сути, каждый человек, то особые правила толкования текстов были разработаны лишь в четырех областях гуманитарного знания - в литературоведении, теологии, юриспруденции и историографии.
Структура книги соответствует этой идее: она состоит из разделов, посвященных четырем вышеназванным наукам, с присовокуплением особого раздела о философской герменевтике.
