CC BY
67
2010.04.002. ПЕННАНЕК Ф. ПОЭТИКА АНТИФИЛОЛОГИИ В КНИГЕ «О РАСИНЕ».
PENNANECH F. Poétique de l'anti-philologie dans «Sur Racine» // Revue LHT: (Littérature. Histoire. Théorie). - P., 2009. - N 5. - Mode of access: http://www.fabula.org/lht/5Z82-pennanech
Статья французского теоретика современной литературы Флориана Пеннанека (Ун-т Париж-IV) опубликована в специальном номере электронного журнала LHT (Литература. История. Теория), посвященном анализу поэтики филологических исследований. Автор статьи рассматривает книгу Р. Барта «О Расине» (1963) как пример «антифилологического комментария», определяя комментарий как жанр, предназначенный прежде всего для уяснения смысла текста. Задача Ф. Пеннанека состояла в корреляции теоретической позиции Р. Барта и его практики комментатора. Ученый поясняет, что антифилологический комментарий есть «дублирование и выворачивание наизнанку» тематики и форм традиционного комментирования литературных текстов. В то же время антифилологическая позиция Р. Барта эволюционировала во времени, прежде чем предстать в книге «О Расине» как комплексное исследование транстекстуальности, паратекстуальности, интертекстуальности и гипертекстуальности.
Исследование «О Расине» рассматривалось Р. Бартом в контексте собственного творчества как незначительное, поэтому он не слишком активно отстаивал его перед критиками. Наибольшее внимание филологов привлекала первая глава, написанная в духе фрейдистского предструктуралистского эссе и посвященная общим проблемам литературной критики, а вторая глава, посвященная собственно Расину, вызывала меньший интерес. Между тем Ф. Пеннанек полагает, что именно в этой главе видно противостояние герменевтического подхода Р. Барта и традиционного филологического анализа расиновской драматургии, осуществленного Р. Пикаром. Р. Пикар - типичный образец историка литературы, применяющего к современной литературе принципы, выработанные классической филологией и медиевистикой. Он искал единственного, объективного и универсального смысла, против чего и стал выступать Р. Барт. Особенно сильно различие двух подходов проявилось в поэтике комментария. Если Р. Пикар отрицал любое символическое толкование текстов, то Р. Барт полагал, что нельзя
понимать текст буквально, надо искать в нем аллюзии, и обвинял традиционную филологию в «асимволизме».
Книга Р. Барта «S/Z» (1970) уже фиксирует разрыв автора и с «новой критикой», которая в 1960-е годы противостояла филологии, а в 1970-е слилась с ней. В знаменитой статье о теории текста, написанной для Encyclopoedia Universalis (1973), Барт еще раз провозглашает анафему филологии за то, что та не только не устанавливает смысл текста, но не способна даже определить параметры того, что есть текст. Критик обнаруживает сходство между филологией и «критикой интерпретации» (т.е. «новой критикой»): филологи верят в один-единственный смысл текста, новые критики считают, что есть разные смыслы, складывающиеся в особое глобальное и скрытое значение текста. Барт в определенном роде возвращается к буквальному прочтению, пытаясь превратить неинтерпретируемость текста в критерий литературности (см. также его статью «Дух и буква», 1970).
Р. Барт, по мнению Ф. Пеннанека, не всегда предпочитал «букву» текста его «духу», и это обусловило противоречия и двойственность книги «О Расине». Здесь можно обнаружить некоторые приемы тематической критики, которой Барт пользовался и в работе «Мишле» (1954). В обоих исследованиях Барт выбирает объекты для анализа, но не подчиняет их логике, не обобщает, а только называет темы текста. Тематический анализ в книге «О Расине» не соединяет, а фрагментирует элементы структуры текста. Но Р. Барт не выдерживает последовательно методологию тематической критики, берет из нее только то, что отличает ее от филологии («риторику тотальности») и отбрасывает то, что является общим («производство содержания»). Он склоняется к практике цитаты и примечания к ней.
Когда мы имеем дело с филологическим дискурсом, замечает Ф. Пеннанек, речь идет об определенно структурированном пространстве письма: в примечаниях устанавливаются варианты текста, обнаруживаются лакуны, проясняются непонятные фрагменты рукописей. При этом комментарий помещается внизу страницы, что сразу же указывает на его вспомогательную функцию. Тем самым поэтика филологического примечания вскрывает оппозицию между выявлением единства текста, его смысла и разрывами, посредством которых осуществляется комментарий. Можно сказать,
что филологический дискурс - это создание последовательного означаемого с помощью прерывистого означающего. У примечания -двойная функция: превратить высказывания автора в «текст», а высказывания филолога в «не-текст».
В книге «О Расине» много цитат, фрагментирующих тексты драматурга. Амбивалентность бартовских примечаний проявляется в их одновременной текстуальности и паратекстуальности: они графически включены в текст, логически продолжают его. Кроме того, цитата чаще завершает комментарий критика, а не помещается, как это принято в филологическом исследовании, перед примечанием. Цитаты и примечания у Барта помещаются в одном пространстве, на горизонтальной, а не на вертикальной оси, что символизирует отказ автора от иерархии. Раздел «Расиновский человек» (входящий в книгу «О Расине») состоит из заметок о пьесах Расина, представляющих собой длинные цитаты, продолжающие рассуждения самого Р. Барта. При этом текст фрагментарен, непоследователен, лишен филологической перспективы.
Филологический комментарий направлен на прояснение текста, бартовский - на его полное затемнение. Поэтика филологии фундаментальным образом связана с метафорой света, просвещения: комментатор объясняет текст, раскрывает его смысл. Отсюда -скромность, лежащая в основе филологической этики, поскольку цель филолога - служить пониманию произведения. Р. Барт же предлагает такие рассуждения, которые понять труднее, чем сам предмет его рассуждений, - тексты Расина. Он отказывается не только от аллегорического прочтения пьес, но и от всякой герменевтики. Герменевтика - просветительская или романтическая - в любом случае стремится к прояснению, лучшему пониманию текстов. Р. Барт, напротив, подчеркивает важность темы темноты у Расина, предпочитает психоаналитическую глубину, связанную с сумеречностью. Р. Барт не ставит вопроса: «Хорошо ли вы прочитали Расина?», он заменяет его утверждением: «Вы его слишком хорошо читали». Это не значит, что критик искусственно затемняет тексты драматурга, но он программирует эффект чтения, заставляя читателя вновь почувствовать странность расиновского поэтического языка.
Ф. Пеннанек задается вопросом о том, какие герменевтические модели существовали исторически, выделяя шлейермахеров-
скую и гегельянскую. Р. Барт, как и Гадамер, ближе к Гегелю, чем к Шлейермахеру. Но Гадамер, в отличие от Барта, переформулирует герменевтическую проблему, чтобы добиться большего понимания текста. Автор книги «О Расине» намеренно добивается худшего понимания, он стремится к «позитивному не-пониманию», сходному с тем, на которое уповал Ф. Шлегель. Эта традиция обычно игнорировалась герменевтической критикой, указывает Ф. Пеннанек, а ведь романтическая теория в значительной степени заложила основы современной теории литературы. Между тем идея Ф. Шлегеля заключается в том, что, стремясь понять автора в той степени, в которой он понимает сам себя, мы приходим к непониманию текста, и эта идея близка Р. Барту. Он не приближает Расина к современности, а удаляет его от нее. Оценивая театральную постановку «Федры», осуществленную Виларом, игру актеров, Р. Барт утверждает, что Расин - мифологизированная личность, и в этом мифе видит врага, элиминирующего трагизм и классичность, делающего писателя слишком «домашним» автором. Фамильярность отношения к классику порождена, по Р. Барту, литературной памятью читателя, его культурой. Подлинно герменевтический жест для него - это жест удаления писателя от читателя и зрителя, затемнения его текста.
Классическое произведение для критика представляет собой фрагмент, точнее, ряд фрагментов, набросков. Это позволяет составлять антологии, хрестоматии, комбинировать фрагменты, публиковать и читать отдельные части произведений. Не случайно Р. Барт подчеркивает, что «Максимы» Ларошфуко можно читать двояко: либо отдельными цитатами, либо подряд.
В заключение Ф. Пеннанек еще раз проводит дифференциацию филологического и бартовского подходов к анализу текста: филология основана на целостности комментируемого текста, его пространственной организации и иерархии, на метафоре света; антифилология, представленная сочинениями Р. Барта, зиждется на фрагментировании, атомизации комментируемого текста, инверсии отношений между текстом и метатекстом, на затемнении смысла в процессе его прочтения. Филологический текст отрицает свою литературность, антифилологический, напротив, теоретически утверждает свою архилитературность. Поэтому Р. Барт избирает для
своих критических текстов в качестве жанровой модели жанр эссе, не слишком почитаемый филологами.
Возникает вопрос, чему может служить сегодня книга «О Расине». Можно выявить в ней ошибки, систематизировать их и предложить более основательное прочтение текстов драматурга, более пристальное внимание к деталям. Но это значит ответить на антифилологический текст филологически, т.е. вернуться к исходной точке полемики между Пикаром и Бартом. Автор статьи предлагает иной путь: попытаться представить, каким бы предстал бар-товский Расин, не сделай критик этих ошибок, и, используя антифилологический метод Р. Барта, заново перетолковать Расина.
Н.Т. Пахсарьян
2010.04.003. УИЛЬЯМС ДЖ. САМОСОТВОРЕНИЕ КРИТИКА: ИНТЕРВЬЮ СО СТИВЕНОМ ГРИНБЛАТТОМ. WILLIAMS J. Critical self-fashioning: An interview with Steven J. Greenblatt // Minnesota review. - Pittsburg, 2009. - N 71/72. - P. 47-51. - Mode of access: http://www.theminnesotareview.org/ journal/ns7172/interview_greenblatt.shtml
Джеффри Уильямс, критик, профессор Университета Карне-ги-Меллон (Питтсбург) и издатель литературно-критического журнала «Миннесота ревью», в начале своего разговора с ведущим литературоведом США и авторитетнейшим шекспироведом С. Грин-блаттом подчеркивает теоретическую значимость выдвинутого им в 1981 г. термина «новый историзм». Предлагая изучать «внедрен-ность культурных объектов в случайные обстоятельства истории», С. Гринблатт, с одной стороны, противопоставил свой подход формализму (как относительно «старому» формализму «новой критики», так и более свежему - деконструктивистскому), а с другой -сформулировал новое отношение к истории литературы, показав на собственном примере, как можно формировать эту историю из анекдотов, случайных происшествий и прочих маргинальных фактов (с. 47).
На вопрос Дж. Уильямса о возможности дать «сжатую дефиницию» нового историзма Гринблатт отвечает отрицательно: готового определения нет, но есть определенная «историческая траектория» развития литературоведения, на которой «новый историзм» появился и продолжает развиваться. Обращаясь к начальной точке
