CC BY
166
Список литературы
1. Мельник В.И. И. А. Гончаров в контексте мировой литературы. - М.: ГАСК, 2012. - 335 с.
2. Мельник В.И. Гончаров. - М.: Вече, 2012. - 432 с.
3. Беляева И. А. И. А. Гончаров-романист: Дантовские параллели: Монография. -М.: МГПУ, 2016. - 216 с.
К.А. Жулькова
2018.01.021. ВЛИЯНИЕ ТВОРЧЕСТВА А.П. ЧЕХОВА НА РУССКУЮ ЛИТЕРАТУРУ ХХ-ХХ1 вв. (Обзор).
Ключевые слова: А.П. Чехов; драматургия; претекст; постмодернизм; рецепция; ремейк.
Художественное наследие А.П. Чехова является одной из наиболее востребованных эстетических систем как в ХХ, так и в начале ХХ1 в.
У современников Чехова его произведения вызывали не только восхищение художественными открытиями, но и острое ощущение новизны и непохожести. Е.А. Петрунина (Саратов) в статье «"Новая драма" А.П. Чехова и ее влияние на складывание театрально-педагогической "системы" К.С. Станиславского» (1) акцентирует внимание на том, что Чехов стал провозвестником «новой драмы» в России. Вслед за Ибсеном он стоял у истоков направления, раскрывавшего внутренний мир человека. Преодолевая старый канон, схематизм в отображении быта, Чехов выстроил новаторские формы, которые существенным образом повлияли на театр.
Коренным образом пересматривали сложившийся в старом театре метод работы выдающиеся режиссеры К.С. Станиславский и В.И. Немирович-Данченко. Знаковой для театрально-педагогической «системы» Станиславского стала постановка в 1901 г. пьесы Чехова «Три сестры», написанная специально для Художественного театра.
Е.А. Петрунина отмечает, что Станиславский приложил все силы, чтобы показать «в "Трех сестрах" - с их звенящим ощущением кануна бури, близости перемен в стране - духовную стойкость человека, который проявляет героизм не в исключительных обстоятельствах, а в повседневной жизни» (1, с. 168). Именно работа над постановками чеховской «новой драмы» помогла сформиро-
ваться системе, одним из основных методов которой стал метод действенного анализа.
Интертекстуальный диалог с чеховским претекстом вели и представители Серебряного века. Н.В. Барковская (Екатеринбург) в статье «"Черный монах" А. Чехова и А. Блока (К проблеме лирического сюжета)» сопоставляет образный строй стихотворения Блока «Здесь ночь мертва. Слова мои дики...» (1903) с рассказом Чехова «Черный монах» (1893, опубл. 1894), в котором прослеживается характерная для «прозы настроений» писателя музыкальная (сонатная) композиция. Эту сонатную структуру, вероятно, почувствовал Блок, «с присущим ему внутренним настроем на Дух музыки» (2, с. 31). Анализируя оба произведения, исследовательница показывает, что своеобразный «ремейк» чеховской темы, предпринятый Блоком, не противоречил чеховскому замыслу рассказа. Поэт, выбрав самый финал рассказа, резюмировал весь смысл, сжав тем самым сюжет до его завершающей точки. У Чехова умирающий Коврин, в последний раз увидевший черного монаха, «.звал Таню, звал большой сад с роскошными цветами, обрызганными росой, звал парк, сосны с мохнатыми корнями, ржаное поле, свою чудесную науку, свою молодость, смелость, радость, звал жизнь, которая была так прекрасна.»1 Блок увидел в этом фрагменте почти полный перечень тех лирических мотивов, которые наполняли его «усадебную» лирику и с которыми он прощался, выходя из гармонического мира Прекрасной Дамы в большой «страшный мир». В чеховском финале есть еще характерное заключение, подобное коде в музыке: когда эмоциональный тон резко меняется, возвращаясь к интонации экспозиции. «Казалось бы, в стихотворении Блока мы имеем дело с такой же сонатной структурой (финал контрастно повторяет начало), - размышляет исследовательница. -Но вот заключения ("коды") тут нет и быть не может, так как нет сознания и голоса, внеположенного лирическому герою и могущего завершить его до "целостности"» (2, с. 35). Стихотворение выражает состояние лирической концентрации, миг, всплеск эмоций, переполняющих душу, этот миг не может длиться долго, лирический сюжет принципиально фрагментарен.
1 Чехов А.П. Полн. собр. соч. и писем: В 30 т. - М.: Наука, 1977. - Т. 8. -
С. 257.
Таким образом, «событийный сюжет в рассказе Чехова завершен, а сюжет блоковского стихотворения (нарастание отчаяния и рвущийся из груди крик) реализуется не в событийной канве, а в самом интонационном строе текста» (2, с. 28).
В литературном процессе второй половины ХХ в., начавшемся с постепенного освобождения от мифологических картин соцреализма, чеховское творчество - один из сущетвенных факторов, во многом определивший прозрение русских писателей этой поры. По мысли В.А. Суханова (Томск) (3), об этом свидетельствуют как художественное творчество (В. Гроссман, Ю. Казаков, В. Шукшин, Ф. Горенштейн, Ю. Трифонов), так и публицистика: Л. Леонов, «Речь о Чехове», С. Залыгин, «Мой поэт. Эссе о творчестве А.П. Чехова» (1969), Ф. Горенштейн, «Мой Чехов осени и зимы 1968 года», Ю. Трифонов, «Заметки о жанре» (1959), «Правда и красота» (1959), «О не-терпимости» (1966), «Возвращение к рггеш» (1969), «Нескончаемое начало» (1973), «Нет, не о быте - о жизни» (1976), «Импульс первой книги» (1981).
Поясняя тему своего исследования: «А.П. Чехов в творческом сознании Ф. Горенштейна: писатель как читатель в эссе "Мой Чехов осени и зимы 1968 года"», В.А. Суханов пишет: «Для понимания стратегии интерпретации Ф. Горенштейном прозы Чехова существенным оказывается социально-исторический контекст 1968 г. ("данный момент"), поскольку именно он определяет ту предметную и смысловую зону, которая будет "вычленена" из творчества Чехова, описана и подвергнута истолкованию, привлекаемые при этом чеховские рассказы "Новая дача", "В овраге", "Письмо" станут авторитетной аргументацией авторской интерпретации реальности, позволят объяснить то, что происходит "на планете"» (3, с. 166-167).
Интерпретируя представленные в рассказах типы сознания, Ф. Горенштейн обращается к контексту русской литературы XIX в., в которой своеобразие мировосприятия Чехова объясняется отсутствием идеализации жизни, того, что философ называет «патологической условностью», т.е. зависимостью от идей, и обращением к реальности как она есть.
Таким образом, проза Чехова становится для Ф. Горенштейна проблемным полем, которое позволяет развернуть собственные размышления над генезисом человека и его биосоциальной двойст-
венностью, связывая эволюцию и проблему самосохранения человечества как вида с формированием ненасильственного идеала, утверждаемого христианством.
Представители постмодернизма считают Чехова своим «вдохновителем и чуть ли не предтечей постмодернизма»1, поэтому пьеса «Вишневый сад» становится литературным фундаментом для таких произведений, как «Вишневый ад Станиславского» О. Богаева, «Мой вишневый садик» А. Слаповского, «Вишневый сад продан?» Н. Искренко. В статье «Интерпретация пьесы А.П. Чехова "Вишневый сад" в романе А. Геласимова "Год обмана"» А. С. Веретнов (Иркутск) (4) показывает, как писатель-постмодернист «играет» с классическим текстом. Цитаты из пьесы «Вишневый сад» «осовремениваются», однако смысл, заключенный в них, не меняется, меняются только «приметы времени». Геласимов соотносит «времена и нравы» начала XIX и конца XX в. и выявляет экзистенциальную общность судеб своих и чеховских героев.
Специфику индивидуально-авторских рецепций чеховского интертекста в современной драматургии рассматривает Н.В. Лесных (Воронеж) в статье «Рецепция произведений А.П. Чехова в русской драматургии 1990-2000-х годов (Н. Коляда, Ю. Кувалдин, Б. Акунин, К. Костенко)» (5). Исходя из практики современных писателей, по мнению исследователя, можно говорить о том, что формируется прецедентный текст, или своеобразный конструкт, «прецедентный феномен» - «чеховская драматургия». Наиболее репрезентативными текстами, демонстрирующими индивидуально-авторскую рецепцию чеховского интертекста, Н.В. Лесных считает интерпретации чеховской «Чайки» в пьесах «Курица» Н. Коляды (1989), «Ворона» Ю. Кувалдина (1995), «Чайка» Б. Акунина (2000), «"Чайка" А.П. Чехова (remix)» К. Костенко (2002).
Исследователь акцентирует проблему ремейка как жанра, в котором происходит разрушение текста вследствие всевозможных трансформаций, классическое произведение, аккумулирующее культурную память, перестает выполнять свою функцию. При этом ремейкеры создают некое сообщение («message»), адресованное современному обществу. По мнению Н.В. Лесных, наиболее пока-
1 Скокова Т. А. Проза Людмилы Улицкой в контексте русского постмодернизма: Дис. ... канд. филол. наук. - М., 2010. - С. 73.
зательным для отражения специфики рецепций чеховского текста в современной драматургии является анализ верхнего (паратексту-ального) уровня интертекстуального пласта обозначенных выше пьес.
В качестве наиболее значимого полифункционального компонента художественного произведения, формирующего читательское восприятие, выступает заголовок. Особую роль заглавия играют в драме по причине отсутствия в основном тексте повествователя.
В заголовках анализируемых произведений «чайка - семантически плотный орнитоморфный символ, сохраняющий память о претексте и являющийся своеобразной мифологемой: структурной, формирующей, моделирующей для героев окружающий мир и их мировоззрение» (5, с. 61).
Рассматривая пьесу Н. Коляды «Курица», исследователь отмечает, что драма не является ремейком в чистом виде, однако содержит множество аллюзивных отсылок к претексту, а ее название, на первый взгляд выглядящее наиболее агрессивным по отношению к образу чеховской чайки (слово «курица» употреблено в маргинальном значении, специфичном для тюремного жаргона), оказывается адекватным изображенному обытовленному миру и внутреннему маргинальному состоянию, мироощущению действующих лиц.
В пьесе Ю. Кувалдина «Ворона», представляющей собой постмодернистский гипертекст, Н.В. Лесных выделяет ряд кодировок, предполагающих несколько уровней прочтения. Наряду с современным сюжетом о финансовых пирамидах, новых русских, растерянной интеллигенции наблюдается соотнесенность с классическими текстами, с сюжетами, отрывками, отдельными фразами из чеховских пьес «Чайка» и «Вишневый сад», а также дискурс классических русских споров о судьбе России, о Вечности, о Боге, современные дискуссии об искусстве, о постмодернизме, отсылающие к соответствующему массиву теоретических исследований (например, к концепции «смерти автора» Р. Барта). По определению исследователя, «Ворона» Кувалдина - постмодернистский пастиш, где иерархическая вертикаль нивелируется, а все письменные источники уравниваются в правах. Ироническое название пьесы указывает на пародию, объектом которой становится не только литературный факт, но и его внелитературная коннотация.
Жанровой основой пьесы Б. Акунина «Чайка» Н.В. Лесных считает ремейк, а точнее, такую его разновидность, как ремейк-сиквел, т.е. продолжение сюжетной основы претекста.
Если чеховская пьеса заканчивается словами Дорна: «Дело в том, что Константин Гаврилович застрелился. (Занавес)», то текст Б. Акунина начинается словами того же Дорна: «Константин Гаврилович мертв. Только он не застрелился. Его убили.»1. Несмотря на то что фарсовая концовка акунинской пьесы и намеренное снижение пафоса претекста задают пародийное восприятие, Н.В. Лесных полагает, что Акунин, пытаясь преодолеть «автоматизированное» восприятие «Чайки», открывает возможность нового прочтения классического текста.
Наиболее агрессивно, по мнению исследователя, прием деконструкции реализуется в пьесе К. Костенко «"Чайка" А.П. Чехова (remix)», где травестированию повергаются как исходный текст «Чайки» Чехова, так и предшествующие вариации, среди которых «Чайка» Акунина и «Записная книжка Тригорина» американского драматурга Т. Уильямса. К. Костенко пародирует принцип монтажного мышления, характерного для драматургии Чехова, неоднократно подчеркиваемую критикой «музыкальность» его слога; а также сам постмодернистский принцип интертекстуальности (ци-татности), ставший штампом в произведениях современных авторов.
Н. В. Лесных резюмирует: «В целом интертекстуальный диалог современных авторов с чеховским претекстом можно охарактеризовать как сложную диалектику притяжения / отталкивания. Через многослойность интертекста (паратекстуальность, ономастические цитаты, ссылки на биографию и творчество Чехова, различные формы атрибутированных и неатрибутированных цитат, структурные цитации и т. д.) осуществляется полемика со стереотипными рецепциями классики и происходит приращение смыслов за счет индивидуального социального и эстетического опыта современных писателей» (5, с. 63).
1 Акунин Б. Чайка // Новый мир. - М., 2000. - № 4. - С. 42.
Список литературы
1. Петрунина Е.А. «Новая драма» А.П. Чехова и ее влияние на складывание театрально-педагогической «системы» К.С. Станиславского // Филологические этюды. - Саратов, 2017. - № 20. - С. 166-169.
2. Барковская Н.В. «Черный монах» А. Чехова и А. Блока (К проблеме лирического сюжета) // Уральский филологический вестник. - Екатеринбург, 2016. -№ 3. - С. 28-37.
3. Суханов В.А. А.П. Чехов в творческом сознании Ф. Горенштейна: писатель как читатель в эссе «Мой Чехов осени и зимы 1968 года» // Вестник томского государственного университета: Филология. - Томск, 2016. - № 46. - С. 176-187.
4. Веретнов А.С. Интерпретация пьесы А.П. Чехова «Вишневый сад» в романе А. Геласимова «Год обмана» // Сибирский филологический журнал. - Иркутск, 2017. - № 1. - С. 112-118.
5. Лесных Н.В. Рецепция произведений А.П. Чехова в русской драматургии 1990-х - 2000-х годов (Н. Коляда, Ю. Кувалдин, Б. Акунин, К. Костенко) // Вестник ВГУ. Серия: Филология. Журналистика. - Воронеж, 2016. - № 3. -С. 60-63.
К.А. Жулькова
Зарубежная литература
2018.01.022. МУГ П.-Э. ПОЛЕЗНЫЙ ЗАПРЕТ НА ПРИМЕРЕ ДВУХ СКАЗОК: «ЗОЛУШКА» ШАРЛЯ ПЕРРО И «ШЕСТЬ ЛЕБЕДЕЙ» БРАТЬЕВ ГРИММ.
MOOG P.-E. L'interdit salutaire à travers deux cas merveilleux: «Cen-drillon» (Perrault) et «Les six cygnes» (Grimm) // Féeries [En ligne]. -Grenoble, 2017. - N 14. - P. 87-115. - Mode of access: http://feeries. revues.org/998
Ключевые слова: французская литература; сказка; функции запрета; трансгрессия; сравнение; анализ.
Пьер-Эммануэль Муг пишет, что неотъемлемой частью сказочного повествования зачастую становится запрет. Как правило, он служит для создания необходимого напряжения, благодаря которому сюжет может развиваться даже в таком маленьком повествовании. По мнению В.Я. Проппа1, запрет и трансгрессия являются ядром динамического развития рассказа, создают определенные рамки, в которых должен действовать герой. Однако П.-Э. Муг
1 Пропп В.Я. Морфология сказки. - Л., 1928.
