CC BY
41
2015.03.002-003. ГАБСБУРГСКАЯ МОНАРХИЯ В ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ. (Сводный реферат).
2015.03.002. ДИК Дж. Великая война и забытая империя: Габсбургская монархия и Первая мировая война.
DEAK J. The Great war and the forgotten realm: the Habsburg monarchy and the First World war // J. of modern history. - Chicago, 2014. -Vol. 86, N 2. - P. 336-380.
2015.03.003. ШТИББЕ М. Иностранцы враждебных держав, депортированные, беженцы: Практика интернирования в Габсбургской империи, 1914-1918 гг.
STIBBE M. Enemy aliens, deportees, refugees: internment practices in the Habsburg empire, 1914-1918 // J. of modern European history. -Munich, 2014. - Vol. 12, N 4. - P. 479-499.
Ключевые слова: Первая мировая война; Габсбургская империя; имперская бюрократия; разрушение Габсбургской империи; интернирование; депортация.
Статья британского историка Дж. Дика написана при поддержке университета Нотр Дам и Кембриджского университета. Автор рассматривает историю Габсбургской империи последних двух-трех десятилетий накануне Первой мировой войны на более широком фоне европейской истории в целом, что даст возможность новой оценки тех изменений, которые война принесла Центральной Европе.
В центре внимания автора - количественный рост правительственной бюрократии, усиление ее роли в многочисленных провинциях империи, ее стремление повысить уровень профессиональной компетенции экспертов и технических специалистов всякого рода в области сельского хозяйства, дорожного строительства, медицинского обслуживания и др., расширение сферы их ответственности. Все это тяжелым бременем ложилось на государственный бюджет, а также служило предметом споров в самом правительстве. Провинциальное чиновничество жаловалось на недостаток кадров, в то время как сфера их компетенции все более росла и расширялась. Так, губернатор Триеста (включавшего Австрийское побережье, игравшее все более важную роль в монархии как центр сухопутных и морских вооруженных сил) жаловался на растущую сложность работы, в том числе из-за языкового разнооб-
разия (четыре официальных языка - немецкий, итальянский, словенский и сербо-хорватский). В качестве примера он приводил число дел, с которыми работала канцелярия провинции Триест: в 1900 г. - 38 044, в 1907 - 62 131, в 1913 г. - 85 913, т.е. с 1900 г. их объем увеличился на 126%. За этими цифрами стояли такие общенациональные проблемы, как программа дорожного строительства, регулирование речного плавания, социальная программа, школьная программа, регулирование эмиграции и т.д. (002, с. 369). Губернатор обвинял центральное правительство в Вене в том, что оно ведет себя «как мачеха» по отношению к провинциям и их административным нуждам (002, с. 370). Подобные жалобы и претензии звучали и у губернаторов провинций Штирия, Богемия, Австрийская Силезия, отмечавших, в частности, недостаток медицинского персонала. Однако растущая озабоченность проблемами управления отнюдь не подразумевала ожидания войны. В самый канун войны администраторы требовали больше ресурсов для дальнейшего развития спонсируемого государством процесса модернизации. Однако мысль о необходимости реформ во избежание коллапса отсутствовала в политических дискуссиях.
Автор описывает деятельность специально назначенной имперской «Комиссии по продвижению Административной реформы» за три года до начала войны. Среди ее 23 членов были выдающиеся политики, гражданские служащие и академики под председательством барона Эрвина фон Шварценау, ранее служившего губернатором в провинциях Тироль и Форарльберг и занимавшего пост вице-председателя Высшего административного суда Австрии. Комиссия тщательно изучала проблемы управления, акцентируя внимание на отношениях с местной властью. В ходе последней сессии Комиссии в декабре 1914 г. члены ее обсудили заключительный доклад. Председатель комиссии Э. фон Шварценау заявил, что война создаст новую, свойственную ей административную систему, отметив, что «великие события, потрясшие мир летом этого года, резко прервали работу Комиссии и в некоторых отношениях вытеснили ее» (002, с. 378). Более того, в своем докладе перед членами Комиссии он намекал на реформу, которую может повлечь сама война: «Глядя на вещи объективно, работа Комиссии, состоящая в ее докладах и протоколах, может послужить материальной основой для будущей реформы администрации,.. в соответ-
ствии с новыми административными целями, которые возникнут как следствие войны» (002, с. 378).
Вступление Австрии в войну положило конец бюрократическому методу управления посредством контакта и переговоров с местными нотаблями и партийными представителями. Она покончила с тенденцией расширения роли государства и более эффективного использования персонала и подорвала отношения между государством и гражданином, которые бюрократия рассчитывала укрепить, фокусируя местную политику на создании инфраструктуры, усилении роли бизнеса и обеспечении процветания. Военная необходимость потребовала, чтобы бюрократический аппарат стал местом контакта между армией и обществом. Бюрократическое вмешательство стало источником трений: во многих случаях война выявила существенную патологию в австрийской системе управления. В то же время конституционные и партийно-политические проблемы, которые бюрократия успешно сглаживала до войны, выступили на поверхность, когда император Карл I вновь созвал парламент в 1917 г.
Война поставила бюрократию в невыгодную позицию, после того как ей пришлось взаимодействовать с армией. Легитимность бюрократии и самого государства долгое время опирались на способность гибкого взаимодействия первой со сложностями участия многонационального населения в политических решениях. С началом войны это взаимодействие с местными парламентами и советами было нарушено, и бюрократия, по образному выражению автора, «осталась в танце без партнера» (002, с. 379) По мере того как материальные ресурсы истощались, ей самой пришлось заботиться о хлебе насущном. «Лишения и голод сделали больше для отдаления имперской администрации от населения, нежели угроза вторжения неприятельских армий» (там же).
В настоящее время возникают новые подходы к истории последних лет Габсбургской монархии на более широком фоне истории Первой мировой войны. В этом плане, считает автор, «масштабы проникновения государства в общественную жизнь империи после 1867 г. помогут осмыслению того, как война обрушила старую почтенную империю, невзирая на ее жизнеспособность и силу. Включение Первой мировой войны в историографию габсбургской империи также напомнит нам о пределах пересмотра: вопреки всей
своей мощи монархия не пережила войну. Такой подход даст новые основания для повышенного внимания к разрушительным способностям Первой мировой войны и ее значения в целом, как для истории, так и для формирования нынешней Европы» (002, с. 379).
В заключение автор предлагает новое прочтение роли европейских государств, возникших после распада империи. Часто цитируемая максима Чарльза Тили «Война сделала Государство, а Государство сделало Войну», возможно, справедлива для истории Европы раннего Нового времени и просвещенного абсолютизма, но не подходит к Первой мировой войне, считает автор. Великая война разрушила Габсбургское государство. Но процесс разрушения во многом затронул и новые способы функционирования этого государства вместе с теми, кто их осуществлял. Реальная трагедия Первой мировой войны и ХХ столетия заключена в истории падения Габсбургской империи: «Великая война покончила с возможностями мультинационализма в Европе. Вместо того, чтобы рассматривать войну как заколачивание гроба Габсбургской монархии и выход наций на свободу, нам следует взглянуть на процессы другого рода, прерванные войной. Какого рода многонациональное сообщество она погубила? Этот вопрос уместен сегодня, в связи с обращением к идеям мультинационализма и наднационального государства в Европе, и нам снова приходится искать ответ, обращаясь к европейскому прошлому, к Европе, подлинным центром которой была Габсбургская монархия» (002, с. 380).
Распространенная в научной литературе критика Габсбургской империи, считает автор второй статьи, преподаватель Шеффилдского университета М. Штиббе, зачастую исходит от сторонников модели национального государства, которая, как показал опыт Евросоюза, оказалась далеко не идеальной. Кроме того, подобная критика недооценивает потенциальные уроки австро-венгерского опыта, а именно, опыт устройства многонациональной и многоэтничной империи в условиях нового времени.
Сказанное прослеживается и в опыте истории интернирования иностранцев, как «враждебных граждан» в Габсбургской империи в ходе Первой мировой войны. Автор обращает внимание на, с его точки зрения, «поразительный факт» отсутствия в имеющейся литературе монографии об обращении с иностранцами из враждебных стран в Австро-Венгрии, одной из главных воюющих держав.
Оставляя в стороне трудности работы в архивах в регионе, крайне фрагментированном географически со времен холодной войны, и с документами на разных европейских языках, автор называет две основные причины. Во-первых, предполагается, что интернирование иностранцев и других групп аутсайдеров в военное время является делом национального государства и его мобилизационной стратегии. Во-вторых, в этом проявляется чувство ностальгии по Габсбургской монархии, понимание того, что ее распад в 1918 г. привел к геополитической нестабильности и этническим конфликтам в Центральной и Восточной Европе, к возвышению Гитлера и Сталина, к системе концлагерей, более жестокой и убийственной, чем что-либо подобное в Первую мировую войну. Другими словами, обращение Австро-Венгрии с иностранными, а также с внутренними политически неблагонадежными гражданами в годы войны можно было назвать в значительной мере мягким и щадящим, в особенности по сравнению с широкими арестами габсбургских подданных в Британии и Франции.
В частности, большинство интернированных в ходе войны составляли скорее депортированные из оккупированных территорий представители различных национальностей империи. За частичным исключением сербов и итальянцев, они не пользовались защитой международного Красного Креста или нейтральных посольств. И обращение с ними было «снисходительным» (003, с. 481).
Гражданское интернирование в годы Первой мировой войны как явление не может быть понято, если не принимать в расчет практику в Австро-Венгрии. Прежде всего, опыт последней демонстрирует, что модель интернирования не была единой, а, напротив, имелось несколько различных систем, которые взаимодействовали и накладывались друг на друга.
В статье рассматриваются три различные группы интернированных: «иностранцы враждебной страны», «неблагонадежные» (депортированные из зоны военных действий) и беженцы.
Подобно другим воюющим странам Австро-Венгрия с момента начала военных действий не позволяла иностранцам враждебной страны покидать свою территорию. Ограничение свободы передвижения и полицейский надзор немедленно были приведены в действие. Подозреваемые в шпионаже были взяты под стражу.
Австрийская политика интернирования была сложной в том плане, что первоначально она была направлена против иностранных и своих граждан одновременно. Уже к концу августа 1914 г. 3600 «подозреваемых», своих и чужих, были заключены в австрийской части империи по соображениям «военной безопасности». По тем же соображениям, или согласно формуле «лишить возможности нанести вред», были приостановлены конституционные права политиков, выступавших от имени национальных меньшинств (003, с. 489).
Депортации подлежали также собственные граждане, оказавшиеся в зоне военных действий: прежде всего боснийские сербы, русины и западные украинцы, подозреваемые в пророссийских симпатиях, а также итальянские ирредентисты. Такая политика противоречила заявленному военным руководством намерению мобилизовать всех подданных монархии на войну, сплотить различные национальности империи Габсбургов. В результате позиции поначалу умеренных итальянских и славянских националистов становились более критическими, и монархия начала терять поддержку среди ранее лояльных частей населения.
Беженцы из зоны военных действий были наиболее многочисленной группой (около 1 млн) и они были интернированы в особых лагерях (003, с. 494), где их отделили от местного населения.
Автор отмечает, что интернирование «иностранцев враждебной страны» неизбежно включало ксенофобско-националистичес-кую составляющую, что означало конец политики открытости предвоенной эры, которая допускала относительно открытый доступ иностранных рабочих, предпринимателей и беженцев через австрийскую границу. Интернирование внутренних политически подозрительных лиц было направлено на деполитизацию национального вопроса как части неоабсолютистского возрождения империи. В пограничных зонах нередко возникала ситуация, когда австрийские войска входили в контакт с населением, которое они считали враждебным, нелояльным или предательским. В действительности это было проявлением недоверия имперского центра к внутренним национальным движениям, особенно в пограничных регионах, и стремления поддерживать надэтническое, милитаризованное видение империи, что в конечном счете и привело к ее краху.
Во всех подобных случаях средства, использованные для обеспечения предполагаемой «военной безопасности», были драконовскими и вели к замене традиционных понятий этнического беспристрастия и правосудия как основы австрийской концепции государства и габсбургской легитимности, весьма узкими определениями патриотической лояльности и более или менее открытой дискриминации отдельных национальных групп. Импульс исходил «сверху», особенно от военных и их руководства на фронте КИЛ (Kriegsйberwachungsamt). Так армия стремилась уберечь монархию от предполагаемых внутренних и внешних угроз. Однако, подпитывая и преувеличивая национальные конфликты и этническую вражду, эта политика высвободила центробежные силы, влияние которых после 1918 г. нарастало. Такая этнизация политики особенно была заметна в ходе возросшей вражды между немецко-, итальянско- и словенскоговорящими во всех альпийских провинциях Австрии. Этот феномен существовал и раньше, но усилился после мер по эвакуации, предпринятых армией в мае 1915 г. Столь же очевидно проявились эти центробежные тенденции в народных требованиях до и после 1918 г. по изоляции и устранению польских и еврейских беженцев, хотя официально габсбургская политика была пропольской и проеврейской, поскольку обе эти группы были признаны «антирусскими».
Однако если политика Вены по отношению к иностранцам из вражеских стран и внутриполитическим неблагонадежным гражданам имела определенные отличительные черты, связанные с военной обстановкой в пограничных зонах, имелась также транснациональная динамика интернирования, достаточно жесткая, которую проводила Габсбургская империя подобно другим воюющим странам. Ускоряющаяся эмиграция и сопровождающая ее массовая миграция людей и идей в конце XIX в. способствовали подрыву четких различий между «либеральной» западной и «деспотической» восточной моделями гражданства, этнической принадлежности и политических прав. Этот процесс был ускорен усилившейся концентрацией экономической и военной власти и империалистической эксплуатацией местных национализмов, а также усилением этнических обид в ходе Первой мировой войны и их последствий как в Европе, так и на Ближнем Востоке или где-либо еще. Создание множества новых национальных государств, согласно мирному
урегулированию 1919-1920 гг., границы которых были перекроены, не став от этого более надежными или устойчивыми, отнюдь не уменьшили эту напряженность, а скорее ухудшили положение.
Тенденция связывать межэтническое или религиозно-сектантское насилие с отклонением от идеальной модели «либерального», «толерантного» или «правового» национального государства со стабильными границами и властью закона была особенно акцентирована на фоне ужасных событий в Югославии и Руанде 1990-х годов (а после этого в Чечне, Ираке, Шри Ланке, Египте, Сирии, Крыму, Украине и т.д.). Однако, подобные суждения больше отвечают западным представлениям о «нормальном», чем сложным историческим реалиям. Автор считает более важным рассмотреть взаимосвязь между империализмом и этническим национализмом. Пример Габсбургской Австрии в Первую мировую войну с ее политикой интернирования и поиска военной безопасности на границах, ее реакцией на реальные и воображаемые социальные и политические угрозы на этом пограничье, до и после 1914 г. можно назвать классическим.
Обычно считалось, что политика Австро-Венгрии по отношению к иностранцам из враждебных стран и «внутренним врагам» являлась более мягким вариантом нетерпимости воюющих держав к иностранцам, национальным аутсайдерам и другим меньшинствам. Но подобное допущение ведет к неверным выводам, и габсбургская политика в этой области, содействуя укреплению центральной власти в ущерб провинциям и проявлениям этнического национализма, своими попытками обеспечить военную безопасность в пограничных регионах во многом способствовала коллапсу монархии в 1917-1918 гг.
Т.М. Фадеева
2015.03.004. РОССИ М. ИТАЛЬЯНЦЫ НА РУССКОМ ФРОНТЕ. УДАЛЕННАЯ ИСТОРИЯ.
ROSSI M. Gli italiani al fronte russo. Una storia rimossa. - Treviso: Editrice storica, 2014. - 205 p. - (1914. Il suicidio d'Europa; Vol. 5).
Ключевые слова: Первая мировая война; австро-венгерская армия; призывники-итальянцы; русский фронт.
Книга итальянской исследовательницы, специалиста по проблемам Первой мировой войны Марины Росси посвящена призыв-
