CC BY
23
186
дующей поэтику перевода, сделанного несколькими авторами в сотрудничестве - в контексте британского модернизма, состоит в восприятии перевода как метафоры модернизма: перевод означает встречу культур, обмен идеями, лингвистический эксперимент.
Т.Н. Красавченко
2015.02.032. ТОМПСОН М. СВИДЕТЕЛЬСТВО О РОЖДЕНИИ. ИСТОРИЯ ДАНИЛО КИША.
THOMPSON M. Birth certificate: The story of Danilo Kis. - Ithaca: Cornell univ. press, 2013. - 372 p.
Ключевые слова: Югославия; великий писатель; литературный эксперимент; авангардизм; антитоталитаризм; Холокост.
Английский историк и литературовед Марк Томпсон включает югославского прозаика, поэта, драматурга Данило Киша (1935-1989) в круг величайших писателей ХХ в.
Родившийся в самом северном городе Сербии - Субботице, близ границы с Венгрией и Румынией, в семье венгерского еврея -Эдварда Киша и сербки из Черногории - Милицы Драгичевич, он стал свидетелем важнейших исторических событий ХХ в.: нацистская оккупация, Холокост, партизанская война, коммунистический эксперимент, первые ростки сербского национализма. Особенность творчества Киша, по мнению М. Томпсона, - это прежде всего сопротивление убийственным проявлениям истории, что нашло яркое выражение в двух шедеврах писателя: «Водяные часы» (или «Клепсидра», 1972) и «Могила для Бориса Давидовича» (1976).
М. Томпсон вписывает Данило Киша в то поколение писателей, к которому принадлежали Милан Кундера и Томас Бернхард, Филипп Рот, Дон Делило, Томас Пинчон, Габриэль Гарсиа Маркес и Марио Варгас Льоса. Но в отличие от этих писателей, Киш, который умер в Париже в 1989 г. в возрасте 54 лет за месяц до падения Берлинской стены, не стал всемирно известным. Можно попытаться проанализировать возможные «прагматические причины» этого: его яростно негативное отношение к любой идеологии, угрожающей как «правым», так и «левым», его «политическое невезение» -он умер незадолго до начала войн в Югославии, которые привлекли внимание мира к земле, где он родился. Но все эти причины са-
ми по себе недостаточны. Восстановить справедливость по отношению к Данило Кишу - такова цель книги М. Томпсона.
Отдавая дань поразительной способности писателя к изобретательности в области формы, М. Томпсон построил книгу о нем не традиционно - хронологически, а как ряд комментариев к его короткому эссе-рассказу «Свидетельство о рождении» - миниатюрной автобиографии, в основе которой - прием нарочитой небрежности (sprezzatura) - свободное движение от факта к выдумке, игре воображения. М. Томпсон следует логике этого текста, что придает его исследованию зигзагообразность, некоторую вольность, но в конце концов этот эссеистический метод, в известной мере адекватный творчеству Д. Киша, производит глубокое впечатление.
М. Томпсон проделал огромную работу: он встретился и побеседовал со многими из тех, кто знал Киша, в том числе в Сербии и Черногории.
В «Свидетельстве о рождении» Киша явно перевешивает период детства, ставший для него едва ли не основным источником впечатлений для творчества. Некоторые периоды, сыгравшие важную роль в его жизни, либо опущены, либо даются пунктиром, намеком. О его жизни после того как он покинул университет, почти не упоминается, т.е. практически ничего не сказано о бурной литературной ситуации в Белграде в 1970-1980-е годы, по сути определившие его литературную судьбу. Известно, что в 1962 г. в белградском издательстве «Космос» вышла его первая книга «Мансарда». Затем он опубликовал несколько книг, сделавших его известным. Так, за роман «Водяные часы» в 1973 г. он получил престижную югославскую премию журнала НИН.
«Свидетельство о рождении» написано в Париже, где Киш жил с 1979 г. Это добровольное изгнание было для него своеобразной травмой. М. Томпсон использует метод «внимательного прочтения», комментируя текст Киша предложение за предложением и таким образом тонко проясняя различные сделанные писателем «пропуски» в сюжете его жизни - постепенные подходы к катастрофе.
Кишу было четыре года, когда началась Вторая мировая война. Родители крестили его в православной церкви в городе Новый Сад - это оказалось спасительным для него. В 1942 г. в оккупированном нацистами Новом Саде произошла кровавая резня - были
188
убиты пятьсот евреев. Однако его семье удалось бежать в Керкабарабас, деревню на юго-западе Венгрии, где вырос его отец и жили его родственники. Но и в хортистской Венгрии, где антисемитизм все более усугублялся, пути к спасению были отрезаны: отца Киша арестовали и отправили в Освенцим, где он погиб. Да-нило, его мать и сестру спасли документы о крещении. В 1947 г. все трое переехали в Черногорию, на родину матери, к ее брату, известному историку. Здесь Киш окончил гимназию. В 1954-1958 гг. он учился на отделении сравнительной литературы философского факультета Белградского университета, потом написал там диссертацию «О некоторых отличиях русского и французского символизма» (1960).
В этот период Д. Киш начал писать прозу. Его мучили воспоминания о преследованиях, эмиграции, ставшие его «мифом». В раннем романе «Сад, пепел» (1965) и сборнике рассказов «Ранние печали» (1969) Киш впервые представил этот миф - в повествовании о мальчике - Энди Сэме и Эдуарде, его отце. Это была автобиографическая проза, содержавшая детали еврейского побоища. Тут звучал уже его собственный голос, но ощущалось влияние польского писателя Бруно Шульца.
Следующая книга «Водяные часы» завершила трилогию, которая теперь издается под общим названием «Семейный круг». В ней Киш был уже совершенно самостоятелен и обрел свою форму, хотя, как считает М. Томпсон, в названии романа звучит эхо названия книги Бруно Шульца - «Санаторий под знаком Клепсидры». Позднее Киш признался, что попытался заменить здесь монотонность повествовательного стиля полифонией. Отсюда - использование разнообразных литературных средств - лирических, иронических, трагических, философских мотивов и пародии. Единый лирический голос ранних книг сменило многообразие: заметки в записных книжках, клинически объективные описания, полицейские протоколы и, наконец, письмо Эдуарда Сэма своим родственникам в Керкабарабасе, содержащее жалобы на то, как они обращались с ним. Это письмо было подлинным - Данило нашел его в шкатулке с бумагами отца. Оно появляется в конце романа под ироническим названием: «Содержание». Элементы коллажа, предшествовавшие ему, - это своего рода попытки прояснения главной
темы, формы комментария, подводящие к главному сюжету - ужасу Холокоста.
По мнению М. Томпсона, это великий роман и, как все великие романы, он расширяет возможности формы. В нем представлены рецепты паэльи, комментарии к Талмуду, философские экскурсы... Сам Киш любил называть его энциклопедией. В одном из интервью он заявил, что его идеал -произведение, которое после первого прочтения может читаться как энциклопедия. Эстетические поиски Киша вели его к стилистической контаминации: его проза представляла собой своеобразный документ: вымышленные мемуары, заметки в записных книжках, архивные источники. Этот документальный метод возник у него частично благодаря его открытию для себя аргентинского прозаика и поэта Хорхе Луиса Борхеса, а для Борхеса характерно комментирование скорее воображаемого, чем реального.
Но у Киша М. Томпсон находит то, чего нет у Борхеса, автора известной книги «Всеобщая история бесчестия» (1935) - живописной истории гангстеров и бандитов. Для Киша «всеобщая история бесчестья» - это история ХХ в. с его лагерями, и более всего лагерями советскими. «Бесчестье» для него - это гибель целых поколений ради идеи лучшего мира, построение «ради нее» скрываемых от мира концлагерей, уничтожение самой сокровенной мечты человека о лучшем мире.
Такова в сущности тема книги Киша - «Могила для Бориса Давидовича» (1976), состоящей из семи рассказов, описывающих жизнь и смерть людей, уничтоженных идеологическими режимами. Шесть из них - о советской системе. А предпоследняя - история «Собаки и евреи» - переработанный документ из архивов инквизиции, хранящийся в библиотеке Ватикана. В нем изложена история насильственного обращения в христианство в Тулузе еврейского ученого Баруха Давида Ньюмена, который в конце концов умер под пытками в 1337 г. Это история о жизни человека, подвергшегося жесточайшему давлению, Киш включил ее в свою книгу из-за поразительного сходства с историей Бориса Давидовича Новского, когда-то пылкого российского большевика, но имени его ныне нет среди 246 биографий и автобиографий великих людей и участников революции. Это история человека, которого силой заставили сделать ложное признание и отправили в ГУЛАГ, где он умер, а
190
имя его стерли, устранили из официальной истории. В этой книге использован борхесовский метод, но сюжеты ее мрачнее, чем все написанное Борхесом. История же об инквизиции - это своего рода дыра, проделанная в ряду советских миниатюр. Масштаб Киша существенно расширяется и включает в себя ужасы не только коммунистической идеологии, но всех утопических искушений.
Киш считал, что литература должна корректировать Историю; Литература исправляет, корректирует безразличие, бесстрастность исторических данных, заменяя отсутствие специфичности, конкретности Истории особым, индивидуальным началом Литературы.
«Могила для Бориса Давидовича» принесла Кишу международную известность. Перевод на английский был напечатан в издававшейся американским писателем Филипом Ротом серии «Писатели из другой Европы» (Writers from the Other Europe). В Нью-Йорке роман высоко оценили Иосиф Бродский и Сьюзан Зонтаг. А в Белграде Киша возненавидели. Это была еще Югославия Тито, а в книге Киша безоглядно препарировалась коммунистическая идеология. Возможно, такая реакция была вызвана и поразительной, тонкой, элегантной литературной техникой романа. Югославские критики не привыкли к игре с фактом и вымыслом, использованию документов; один из них даже обвинил Киша в плагиате. Дело дошло до суда, и Киш выиграл судебный процесс.
В ответ он написал новую книгу «Урок анатомии» (1978), где анатомировались литературное призвание и литературная жизнь, провозглашались высочайшие литературные принципы и содержалась острая личная критика литературных врагов. На него был подан судебный иск за клевету. И он снова выиграл. Но этот цикл скандалов, фуроров убедил его в том, что он не может больше жить в Белграде. Поэтому в 1979 г. он и переехал в Париж.
Последнее десятилетие его жизни - добровольное изгнание -печально, и не только из-за преждевременного конца - он умер от рака легких, и ему было всего 54 года. Но еще и потому, что везде в Париже ли, или в Нью-Йорке... Киш чувствовал себя одиноким. Быть югославским писателем, говорил он, значит быть одиноким, ибо никто не понимает ту странную территорию, которая является его родиной. Но одиночество было также и результатом его собственной уникальности. При этом он был «великим космополитом».
Его переводы с французского и венгерского стали событиями в сербско-хорватской литературе, куда он «импортировал» удивительные эксперименты Раймона Кено и графа Лотреамона. Его переводы были естественным следствием его убеждений: он отказывался от любых попыток ограничить литературу каким-либо меньшинством - религиозным, политическим или расовым. И был предан идеалу универсальности, всеобщности. В эпоху национализма его преданность этому идеалу М. Томпсон считает героической. В «Уроке анатомии» Киш писал о том, что национализм основывается на релятивизме и не признает всеобщих ценностей -эстетических, этических и т.д.; а поскольку ценности национализма относительны, это реакционная идеология. Но он не представлял себе, какой реакционной может стать такая идеология.
Последний незавершенный проект Киша - роман о поэте времен Ренессанса - Диого Пиресе, который жил в Дубровнике -городе, служившем мостом между Оттоманской империей, славянским Востоком и итальянским Западом. Пирес был португальским евреем, который бежал от инквизиции, принял христианство и из Саламанки перебрался в Антверпен, оттуда в Анкону в Италии и, наконец, вслед за новой волной преследований пересек Адриатику и поселился в Дубровнике, где вернулся в иудаизм и писал на латыни, прославляя свою утраченную родину и обретенный дом. Это тема, идеальная для Киша, - совпадающая по основным поворотам с его собственной жизнью.
М. Томпсон создал портрет художника в интерьере его творчества. Он представляет Киша великим мастером «метафизического творчества», «авангардистом», не приемлющим банальное реалистическое письмо, воспроизводящее внешний мир и
устраняющее автора; Киш верил в то, что создание художественного произведения - это магический процесс, способный убедить читателя в немыслимой истине.
Т.Н. Красавченко
