CC BY
17
место текучему, живому опыту - прием у Клариссы и ужин у миссис Рамзи. В обоих эпизодах гостиные будто затапливаются водой и необыкновенно оживляются, когда гости начинают взаимодействовать друг с другом, активно обмениваться энергиями.
Ни Гуссерль, ни Вулф никоим образом не стремились обесценить или изъять из общей модели мира реальность трансцендентных объектов: для обоих величайшей и интереснейшей загадкой мироздания являлось то, как в потоке имманентности объекты продолжают существовать в отдельности друг от друга и сохраняются идентифицирующие признаки. Только исходя из видения и принятия обоих уровней - трансцендентного и имманентного -можно обладать полнотой знания о реальности: именно это демонстрируют своим поведением и отношением к жизни героини романов Вирджинии Вулф.
Д. О. Дьяченко
2015.02.031. ДЭВИСОН К. ПЕРЕВОД КАК СОТРУДНИЧЕСТВО: ВИРДЖИНИЯ ВУЛФ, КЭТРИН МЭНСФИЛД И С.С. КОТЕЛЯН-СКИЙ.
DAVISON C. Translation as collaboration: Virginia Woolf, Katherine Mansfield and S.S. Koteliansky. - Edinburgh: Edinburgh univ. press, 2014. - IX, 194 p.
Ключевые слова: поэтика литературного перевода; модернизм; русская и английская литература; русская эмиграция.
Британская исследовательница Клэр Дэвисон анализирует переводы на английский произведений русских писателей, сделанные эмигрантом из России Самуилом Котелянским (28.2.1880 -21.1.1955) в сотрудничестве с Вирджинией Вулф и Кэтрин Мэнс-филд, и проясняет роль, которую «Кот» (так его называли английские друзья) сыграл как посредник между двумя культурами, русской и английской, в истории английского модернизма.
Самуил Соломонович Котелянский родился в городке Ост-рополь на Украине в Волынской губернии Российской империи в еврейской семье, где его первым языком был идиш. Получил юридическое образование в России. В 1911 г. переехал в Лондон, где, зная английский язык, работал в основном как переводчик в юри-
дической конторе Р. С. Слатковского, обслуживавшей главным образом эмигрантов из России1.
В 1914 г. он подружился с Д.Г. Лоуренсом, к тому времени уже известным писателем, и через него познакомился со многими английскими писателями-модернистами, в том числе с Кэтрин Мэнсфилд, Вирджинией и Леонардом Вулф.
По сути, он разработал оригинальный, основанный на творческом сотрудничестве метод перевода: он переводил на английский русских писателей, делая своеобразный черновой набросок, и привлекал как соавторов английских писателей, которые превращали его «оригинальный английский» в «королевский английский».
С Кэтрин Мэнсфилд, в которую он был романтически и безответно влюблен (сохранилась их переписка), он работал, в частности, над переводом «Дневника революции» М. Горького (не был опубликован), над воспоминаниями М. Горького о Леониде Андрееве (вышли в журнале «Dial» в июне-августе 1924 г.).
Увлеченные русской литературой Вирджиния и Леонард Вулфы, намеревавшиеся издавать в своем издательстве «Хогарт Пресс» (1917-1946) произведения русских авторов и искавшие человека, знавшего русский, английский и русскую литературу, нашли в Котелянском идеального помощника. Он давал им уроки русского языка, о чем Вирджиния не раз упоминает в своем дневнике. 5 мая 1920 г. В. Вулф впервые пишет в дневнике о своей работе над рукописью перевода Котелянского. В частности, они совместно перевели черновые варианты Достоевского к «Братьям Карамазовым»: исповедь Ставрогина и план «Жития великого грешника» - книга вышла в 1922 г.
Исследование К. Дэвисон построено в основном на «внимательном прочтении» переводов (close reading) и анализе культурного контекста, выявляющего влияние, которое перевод с русского оказал на писателей-переводчиков, воздействие на модернистскую литературу. К. Дэвисон показывает, что сопереводы, воспринимаемые по достоинству как произведения искусства, проливают свет на эстетику писательниц-переводчиц и обогащают восприятие и
1 О Котелянском см.: Казнина О. Русские в Англии: Русская эмиграция в контексте русско-английских литературных связей в первой половине ХХ века. -М.: Наследие, 1997. - С. 94-99.
понимание писательницами русской классики, дают импульс их инновационным диалогам с нею.
К. Дэвисон убедительно показывает, что и для Вулф, и для Мэнсфилд переводы с русского оказались важными для их творчества, они во многом дали стимул их собственному литературно-лингвистическому эксперименту. Внимательное изучение русских оригиналов с помощью черновых переводов Котелянского позволило писательницам узнать новый тип мышления и новые способы его выражения в слове; перевод, «казалось, собрал в себя саму современность» (с. 5).
К. Дэвисон сопоставляет русские оригиналы как с английскими переводами, сделанными Котелянским и его соавторами, так и с французскими переводами русских романов. Она выявляет грамматическое сходство между русским и французским языками, с тем чтобы показать, какие чудеса литературной виртуозности совершили Мэнсфилд и Вулф, чтобы передать стилистическое своеобразие русской речи. Обе писательницы живо прочувствовали нюансы русской прозы, которые в своих переводах передавал Ко-телянский. К. Дэвисон на конкретных примерах показывает, как осуществленный Котелянским перевод некоторых сложных эпизодов (впоследствии по-иному интерпретированных другими переводчиками) раскрывает семантическую и синтаксическую специфику русской прозы, а затем исследовательница анализирует «механизм» редактуры Мэнсфилд и Вулф.
Среди тех, с кем сотрудничал Котелянский, были и Леонард Вулф, и Д.Г. Лоуренс, и Джон Миддлтон Марри, и Гилберт Кэннан, романист и драматург.
Однако, как отмечает К. Дэвисон, литературоведы обычно недооценивали его роль в истории британского модернизма, отчасти из-за его «неловкого английского» (с. 115). Такое отношение основывалось на различных отзывах о качестве его переводов. Д. Г. Лоуренс назвал перевод воспоминаний М. Горького, сделанный Котелянским и Мэнсфилд, «несколько грубоватым, сырым». Л. Вулф с юмором отзывался о некоторых образах из чернового перевода Котелянским рассказа Бунина «Господин из Сан-Франциско».
Анализ К. Дэвисон рукописей Котелянского доказывает, что на самом деле его английский отличался «поразительной экспрес-
сивной легкостью, грамматической точностью и лексической тонкостью» и выявлял новые неожиданные для его соавторов по переводу возможности английского (с. 8).
Так же недооценивалась и роль Мэнсфилд и Вулф как переводчиц - из-за их несовершенного, ограниченного знания русского языка. Действительно, они не владели русским настолько, чтобы переводить непосредственно с оригинала, но в работе с Котелян-ским они «компенсировали» этот недостаток своим мастерским владением английским. Именно их модернистское чувство ритма, дар повествования помогли Котелянскому создать выразительную английскую прозу, адекватную текстам великих русских писателей. «Ни один из них не мог совершить этот прыжок один, но вместе они смогли достичь того, что Бахтин называл "творческим пониманием"» (с. 9).
Детальный анализ, осуществленный К. Дэвисон, позволяет обнаружить в одном из эпизодов исповеди Ставрогина в «Бесах» Достоевского, переведенной Котелянским и В. Вулф, ранний образец техники «потока сознания». Они сумели передать в своем переводе инверсированный синтаксис Достоевского, характерное для него повторение слов. На основе сопоставительного стилистического анализа К. Дэвисон показывает, что Вулф и Котелянский были созвучнее Достоевскому, чем «профессиональные» переводчики, не способные передать лингвистические эксперименты русского писателя. «Сплетение ходов мысли» в переводе исповеди Ставро-гина Котелянским и Вулф позволяет провести линию от Достоевского к Джеймсу Джойсу и другим авторам, использовавшим технику «потока сознания», среди них и сама Вулф. Прежде связи Достоевского с модернизмом прослеживались только на уровне психологической ткани его романов.
К. Дэвисон анализирует также статью о Ставрогине (1922) русского историка литературы Николая Бродского, которую Вулф и Котелянский включили в книгу, вышедшую в издательстве Вул-фов - «Хогарт-пресс». Н. Бродский стал известен незадолго до 1917 г. главным образом благодаря своим работам о Тургеневе. Параллели, которые К. Дэвисон находит между статьей Н. Бродского и эссе В. Вулф «Русская точка зрения» (1925), указывают на «проницаемость "стенок" между критическими работами Вулф и ее переводами» (с. 39). К. Дэвисон отмечает, что образ «человеческой
души», который доминирует в «Русской точке зрения», близок описанию «души» Н. Бродским (с. 40).
Анализ, осуществленный К. Дэвисон, убеждает в том, что первоисточником подлинного понимания Вирджинией Вулф Достоевского были не ее эссе, а ее переводы, сделанные в сотрудничестве с Котелянским.
Более того, по мнению К. Дэвисон, «диалогически прочувствованные» переводы из Достоевского, осуществленные Котелян-ским в сотрудничестве с Мэнсфилд и Вулф, опережают восприятие Достоевского критиками, которое «в англоязычных странах изменилось только после появления первых переводов работ Бахтина» (с. 78).
В своих переводах В. Вулф и К. Мэнсфилд были смелыми и отказывались от «правильного английского», чтобы передать стиль зачастую хаотических русских повествований. Их собственные литературные эксперименты позволили им понять, что русские романисты стремились передать в своей, казалось бы, неотшлифованной прозе хаотическую природу человеческого сознания.
К. Дэвисон замечает, что далеко не всем модернистам была свойственна лингвистическая смелость: некоторые из них предпочитали «нормализованную» версию русской литературы. Исследовательница сопоставляет три английских перевода «Воспоминаний о Леониде Андрееве» Максима Горького: первоначальный набросок Котелянского, отредактированную версию Мэнсфилд и редакцию окончательного текста Д.Г. Лоуренса для публикации в журнале «Дайел» («Dial»). Лоуренс отредактировал перевод согласно своим представлениям о нормативном английском стиле, что привело к «разрушительному результату - исчезновению хора голосов», которые пытались сохранить Котелянский и Мэнсфилд (с. 115). К счастью, сохранились черновики перевода Котелянско-го: они позволяют понять, как работа над переводами приводила Мэнсфилд и Вулф к широкому, свободному взгляду на возможности английского языка.
В книге К. Дэвисон рассмотрено взаимодействие литературного творчества, издательского дела и литературного перевода в период после Первой мировой войны, когда политические, идеологические и эстетические интересы переводчиков были переплетены. Существенная особенность книги К. Дэвисон, впервые иссле-
дующей поэтику перевода, сделанного несколькими авторами в сотрудничестве - в контексте британского модернизма, состоит в восприятии перевода как метафоры модернизма: перевод означает встречу культур, обмен идеями, лингвистический эксперимент.
Т.Н. Красавченко
2015.02.032. ТОМПСОН М. СВИДЕТЕЛЬСТВО О РОЖДЕНИИ. ИСТОРИЯ ДАНИЛО КИША.
THOMPSON M. Birth certificate: The story of Danilo Kis. - Ithaca: Cornell univ. press, 2013. - 372 p.
Ключевые слова: Югославия; великий писатель; литературный эксперимент; авангардизм; антитоталитаризм; Холокост.
Английский историк и литературовед Марк Томпсон включает югославского прозаика, поэта, драматурга Данило Киша (1935-1989) в круг величайших писателей ХХ в.
Родившийся в самом северном городе Сербии - Субботице, близ границы с Венгрией и Румынией, в семье венгерского еврея -Эдварда Киша и сербки из Черногории - Милицы Драгичевич, он стал свидетелем важнейших исторических событий ХХ в.: нацистская оккупация, Холокост, партизанская война, коммунистический эксперимент, первые ростки сербского национализма. Особенность творчества Киша, по мнению М. Томпсона, - это прежде всего сопротивление убийственным проявлениям истории, что нашло яркое выражение в двух шедеврах писателя: «Водяные часы» (или «Клепсидра», 1972) и «Могила для Бориса Давидовича» (1976).
М. Томпсон вписывает Данило Киша в то поколение писателей, к которому принадлежали Милан Кундера и Томас Бернхард, Филипп Рот, Дон Делило, Томас Пинчон, Габриэль Гарсиа Маркес и Марио Варгас Льоса. Но в отличие от этих писателей, Киш, который умер в Париже в 1989 г. в возрасте 54 лет за месяц до падения Берлинской стены, не стал всемирно известным. Можно попытаться проанализировать возможные «прагматические причины» этого: его яростно негативное отношение к любой идеологии, угрожающей как «правым», так и «левым», его «политическое невезение» -он умер незадолго до начала войн в Югославии, которые привлекли внимание мира к земле, где он родился. Но все эти причины са-
