CC BY
61
Таким образом, «Дневник путешествия в Россию» раскрывает «секрет» того, как в одном человеке сочетались Чарльз Доджсон и Льюис Кэрролл.
2019.01.013. Т.Н. КРАСАВЧЕНКО. Д.Г. ЛОУРЕНС И РОССИЯ. (Статья).
Ключевые слова: британский модернизм; миф о расколе цельности мироощущения; русская классика; Розанов; Шестов; русская революция.
Д.Г. Лоуренса (1885-1930), одну из ключевых фигур британского модернизма, радикального критика цивилизации, иррацио-налиста, обращавшегося к «чувству крови», к подсознанию, инстинкту, интуиции и, в отличие от других модернистов, несмотря на новаторство и эксперименты, имевшему успех у широкого чи-тателя1, можно назвать русоманом: его проза, письма, дневники, эссеистика, стихи свидетельствуют о сохранявшемся на протяжении всей его жизни интересе к русской литературе и «великому эксперименту» русской революции. Его «русский миф», его взгляды на Россию менялись, но неизменной была его исходная позиция, в разных формах характерная для британских модернистов (Т.С. Элиота, У.Б. Йейтса и др.), - идея «раскола цельности мировосприятия» человека.
Лоуренс, как справедливо замечают британские литературоведы (Лондонская школа экономики) О. Соболева и Э. Ренн, принадлежал поколению, ставшему свидетелем «крушения рационализма и западных логоцентричных способов мышления», «на авансцену выдвинулось ницшеанское понимание сути человека как диалектического единства рацио и таинственного мира инстинктов - подлинной жизненной силы. Для Лоуренса этот тип поляризации, естественного стремления к физическому освобождению, борьбе с бесплодной интеллектуализацией нашел "объективный коррелят" в понятии русского как модели человеческого "я"»2. Лоуренсу, радикальному критику западной цивилизации за
1 Bingham J. Popular culture, 1920-1939. - L., 2013. - P. 36, 56.
2 Soboleva O., Wrenn A.D.H. Lawrence: «Russia will certainly inherit the future» // Soboleva O., Wrenn A. From orientalism to cultural capital: The myth of Russia in British literature of the 1920s. - Frankfurt am Main, 2017. - P. 189.
ее несбалансированную склонность к господству разума, что привело к отчуждению общества от мира природы, Россия некоторое время казалась источником энергии, способным возродить вырождающуюся европейскую культуру именно в силу своей лиминаль-ности, пограничности и культурной гибридности.
В формировании «русских вкусов» Лоуренса важную роль сыграл украинский эмигрант Самуил Котелянский, или «Кот», как его с симпатией называли в группе «Блумсбери»; в 1911 г. бежавший в Англию от антисемитизма, он работал сначала переводчиком для Русского юридического бюро, а затем для издательства «Хогарт пресс» Леонарда и Вирджинии Вулф. Лоуренс часто бывал редактором переводов Котелянского1.
Лоуренс увлекся русской литературой еще студентом Университетского колледжа в Ноттингеме, который закончил в 1908 г. Джесси Чемберс, с которой он дружил с начала 1900-х, вспоминала, что он любил Тургенева, «Отцов и детей» и «Рудина», а однажды принес «Анну Каренину», сказав, что это «величайший роман в мире»2. Поначалу он особенно ценил Толстого за «чувство жиз-
3
ни», за «чудесное чувственное миропонимание» .
Критическое отношение к русским классикам формируется у Лоуренса к 1914 г., когда он находит у Тургенева, Толстого и Достоевского, несмотря на нестандартность их персонажей, сходные моралистические замыслы, «скучные, старые, мертвые»4. В декабре 1916 г. в одном из писем он писал: «Не думаю, что принижаю русских. Они очень многое значат для меня; Тургенев, Толстой, Достоевский <...> величайшие писатели всех времен. Но теперь с некоторым изумлением я обнаруживаю в них некую незрелость, грубость и густую, нецивилизованную, бесчувственную глупость и
1 См.: Zytaruk G. Lawrence's response to Russian literature. - The Hague, 1971. - P. 13-36.
2 Chambers J.D.H. Lawrence: A personal record. - L., 1935. - P. 114.
3 См. подробнее: Красавченко Т. Траектория восприятия Л.Н. Толстого в Англии // Лев Толстой и мировая литература: Материалы VII Международной научной конференции. - Тула, 2012. - C. 293-307.
4 Lawrence D.H. Letter to Edward Garnett, 5 June 1914 // The letters of D.H. Lawrence: In 8 vol. / Ed. by Boulton J.T. et al. - Cambridge, 1979-2000. - Vol. 2. -Cambridge, 1981. - Р. 182-183.
сознаю, насколько тоньше и чище» наша литература1. В романах Лоуренса «Радуга» (1915) и «Любовник леди Чаттерли» (1928) литературоведы находят полемический отклик на «Анну Каренину»2. По мнению канадца Джорджа Д. Зитарука, Лоуренс лично воспринял историю Анны и Вронского, усмотрев параллели между ними и историей своих взаимоотношений со своей женой - Фридой. Анна и Вронский, на взгляд Лоуренса, враждовали не с Богом, а с обществом, их любовь разрушил «суд людей», противостоящий «суду наших душ или Бога»3. Лоуренс жаждал триумфа Анны и Вронского: победа индивидуальности всегда означала для него согласие с «великой моралью». Создав в романе «Радуга» образ Урсулы, чей любовник Скребенский (офицер, аристократ) похож на Вронского (даже их фамилии перекликаются), Лоуренс поправил «ошибку» Толстого: женщина типа Анны Карениной, воплощающая в себе жизненную силу и чувственную энергию, не должна погибнуть. Ситуация Конни Чаттерли аналогична ситуации Анны, правда, ее любовник ниже нее на социальной лестнице, но и действие происходит в другие времена - после Первой мировой войны. Героини Лоуренса, в отличие от Анны, выбирают жизнь. Ло-уренс обвинил Толстого в том, что он был на стороне общества, убившего Анну, раскритиковал его социальную проповедь и назвал «Воскресение» «шагом в могилу»4. По его мнению, Нехлюдов осознанно, встав на путь нравственного самонаказания, уничтожил в себе чувственное начало. В Достоевском Лоуренс увидел писателя, который разрывался между «лишенной эгоизма христианской любовью» и «утверждением чувственности», но вместо создания их плодотворного единства довел обе линии до разрушительных крайностей в образах князя Мышкина, с одной стороны, Дмитрия Карамазова и Рогожина - с другой, т.е. происходит раскол цель-
1 Lawrence D.H. Letter to Catherine Carswell, 2 December 1916 // The letters of D.H. Lawrence: In 8 vol. - Vol. 3. - Cambridge, 1984. - P. 45.
2 Williams R. Tolstoy, Lawrence and tragedy // Kenyon review. - Gambier, 1963. - Vol. 25. - P. 636; Zytaruk G.J.D.H. Lawrence's The Rainbow and Leo Tolstoy's Anna Karenina: An instance of literary «clinamen» // Tolstoi and Britain. - Oxford; Washington, 1995. - P. 225-238.
3 Zytaruk G. Lawrence's response to Russian literature. - P. 83.
4 Lawrence D.H. 'Resurrection' // Lawrence D.H. Phoenix / Ed. McDonald E.D. - L., 1936. - P. 737.
ности личности1, которую Лоуренс считал болезнью русских авторов XIX в., проявляющейся в виде любви к своей расколотой личности2.
«Изъяны» русской классики, как и «беды» России», Лоуренс объяснял тем, что «когда Петр Великий принял Европу», Россия по-своему, «без особого желания фантастически воспроизвела европейские истины»3, погрузилась в интеллектуальную рефлексию, «чуждую естественной сенсуальности русской души»4. Во взгляде Лоуренса на Россию сказалось представление Льва Шестова об ее лиминальности и признание им ее «другого качества» в европейском контексте; к сборнику переводов эссе Шестова, вышедшему в 1920 г., Лоуренс, по просьбе переводчика - Котелянского, написал предисловие.
Лоуренса интересовали дух и специфика чужой культуры, которые он в эссе, открывшем его книгу «Классическая американская литература» (1923), назвал «духом места». В литературном переводе (в сотрудничестве с Котелянским) Лоуренс видел уникальный путь межкультурной коммуникации и постижения «духа другого места». Крайне важной для Лоуренса оказалась работа по редактированию - «англизированию» перевода рассказа Бунина «Господин из Сан-Франциско» в 1922 г., опубликованного в американском журнале «Dial», а затем в книге рассказов Бунина в издательстве Вирджинии и Леонарда Вулф «Хогарт пресс»5. Переводы бунинских рассказов Л. Вулфом в той же книге были слабее, что заметил и сам Лоуренс6, и рецензент газеты «Таймс»: «Другие три рассказа в книге сравнительно слабее», а вот «Господина из
1 Lawrence D.H. The crown // Lawrence D.H. Reflections on the Death of a Porcupine and other essays / Ed. Herbert M. - Cambridge, 1988. - P. 282.
2 Ibid. - P. 247-248.
3 Lawrence D.H. Foreword to Lev Shestov. All Things are possible / Transl. by Koteliansky S.S. - L., 1920. - P. 7-8.
4 Lawrence D.H. Novel (1925) // Lawrence D.H. Selected critical writings / Ed. by Herbert M. - Oxford, 1998. - P. 179-190.
5 Bunin I. The gentleman from San Francisco and other stories / Transl. by Koteliansky S.S., Woolf L. - Richmond, 1922.
6 Lawrence D.H. Letter to S. Koteliansky, 9 July 1921 // The letters of D.H. Lawrence: In 8 vol. - Vol. 4. - Cambridge, 1987. - P. 275.
Сан-Франциско» лучше «перевести едва ли возможно»1. Благодаря Бунину Лоуренс нашел то, что годами пытался найти: обостренное понимание ненадежности, зыбкости существования, что, однако, ведет не к отчаянию, а усиливает признание ценности чувственного опыта и мира.
Этот тип мироощущения через несколько лет Лоуренс оценит в комментариях (1927) к «Уединенному» Розанова, который, по его словам, был «первым русским, [...] что-то сказавшим именно мне. Его мировидение полно страсти, оно живое и реальное. Он первый понял, что бессмертие кроется в живой жизни, а не утрате жизни. Бабочка для него и для нас откровение. Когда Розанов полностью пробуждается и становится <...> живым и воскресшим язычником, тогда он - великий человек и великий провидец.. » У Розанова Лоуренс нашел дух языческой русскости, воплощенной в изначальной силе естественной природы, физического начала, которых не хватало ему в произведениях русских классиков. Розанов привлекал Лоуренса как автор, который «более или менее восстановил подлинно языческое, фаллическое мировосприятие и с изумлением или ужасом смотрел на кутерьму христианства»3. Именно у Розанова, как справедливо заметила О.А. Казнина (ИМЛИ РАН)4, Лоуренс обнаружил понимание гамлетизма современного человека, раскола между чувством и разумом и, на его взгляд, Розанов был «единственным, кто понял и решил хоть в какой-то мере вернуть человеку его былую цельность»5.
Ответ на вопрос, почему русские, позже других пошедшие путем западной цивилизации, оказались особенно поражены болезнью раскола между умом и чувствами, Лоуренс находит в том, что Россия, страна «здоровых варваров» допетровской эпохи, слишком быстро подверглась влиянию западных идей, идеалов и
1 Ivan Bunin // The Times. - L., 1922.-17.05. - P. 16.
2 Lawrence D.H. Solitaria by V.V. Rozanov // Lawrence D.H. Selected oiticism / Ed. by Beal A. - N.Y., 1956. - P. 248.
3 Ibid.
4 Казнина О.А. Розанов в английской критике // Наследие В.В. Розанова и современность: Материалы Международной научной конференции. Москва, 2931 мая 2006 г. - М., 2009. - С. 259-266.
5 Lawrence D.H. Solitaria by V.V. Rozanov. - P. 370.
изобретений: «Слишком внезапный бросок в цивилизацию, как правило, убивает»1.
Представление об особом «духе» русских (и - шире - славян) нередко передается в прозе Лоуренса в особых формах самовыражения персонажей, которые, подобно популярным в 19101920-е годы артистам балета Дягилева, отходят от европейского логоцентризма и выражают невыразимое языком жеста-танца, родственного иррациональному миру языческих предков. Героини Лоуренса в романах «Радуга» и «Влюбленные женщины» нередко ищут самовыражения в «языческом» танце. Над «Радугой» Ло-уренс начал работать в 1913 г., в котором сначала в Париже 29 мая состоялась скандальная премьера балета Стравинского «Весна свя-щенная»2, а затем в июле балет был показан и двойственно принят в Лондоне. В «Радуге» Урсула напоминает танцовщицу из «Русских балетов», реагируя «неистовым танцем» на яркие краски и запахи природы, а описание осени (пурпурно-красный и ярко-желтый) ассоциируются с визуальной эстетикой Бакста и «Русских балетов»3. Конфликтные взаимоотношения между «преобладанием разума» у семьи Бренгуэнов и природной чувственностью Ленских в романе «Радуга» дают ключ к пониманию взглядов Лоуренса на взамодействие западной цивилизации с «иной природой» (otherness) славян. Своей приятельнице Дороти Бретт Лоуренс объяснял, что радуга возникает в результате «встречи» двух первоэлементов: «солнца и воды в нужном месте и в нужный момент. <...> И так во всем, и это вечно»4. Множество красок в радуге в заключительной сцене романа - символ идеального союза, основанного на нераздельности и явном различии элементов, что, согласно Р.С. Шарме, можно истолковать как идею Лоуренса о спа-
1 Lawrence D.H. Phoenix. - L., 1936. - P. 390.
2 О связях между творчеством Лоуренса и балетом Дягилева см.: Jones S. Literature, modernism, and dance. - Oxford, 2013. - Р. 109-127.
3 Lawrence D.H. The Rainbow. - N.Y., 1915. - P. 289; Stevens H. From genesis to the ring: Richard Wagner and D.H. Lawrence's «Rainbow» // Textual practice. -Abingdon-on-Thames, 2014. - 28.04. - Р. 621.
4 Page N.D.H. Lawrence: Interviews and recollections. - L., 1981. - Vol. 2. -
P. 241.
сении Запада путем плодотворной встречи с «другой» - славянской культурой1.
В феврале (марте) 1917 г. Лоуренс приветствовал падение царизма в России и, возлагая на нее свои «надежды на будущее»2, стал планировать поездку туда, даже начал учить русский3; Россия казалась ему «позитивным полюсом мировой духовной энергии, а Америка - негативным»4.
Учитывая его рабочее происхождение, преобладающе левое окружение, проблемы с цензурой (запрет его романов за безнравственность), его этическая и политическая оппозиция буржуазной системе была не удивительна. Большевистский переворот ассоциировался у него с выходом на поверхность естественной, прежде подавляемой энергии, всегда бурлившей в народе5. В большевизме он увидел нутряную, народную силу, которая уведет Россию от разлагающейся европейской цивилизации к первобытной естественности язычников славян. В одном из писем 1918 г. он заметил: «Хаос, как ни ужасен, естествен для России. С ней все будет в порядке - в большем порядке, чем у старых, негибких старческих народов Запада. Не думаю, что хаос полезен Англии. Она слишком стара»6. В предисловии к сборнику эссе Шестова он писал о России: «Как будто бы она, наконец, усвоила и преодолела вирус старой Европы. Скоро ее молодое, здоровое тело начнет действовать в собственной реальности, более не подражая [...]. А пока она проходит последние этапы неприятия нас, вырываясь из старого чрева Европы»7. Он придерживался просоциалистической позиции, критиковал эксплуататорский класс капиталистов, одобрял
1 Sharma R.S. «The Rainbow»: A study of symbolic mode in D.H. Lawrence's primitivism. - Hyderabad, 1981. - P. 107.
2 Lawrence D.H. Letter to S. Koteliansky, 1 May 1917 // The letters of D.H. Lawrence: In 8 vol. - Vol. 3. - Cambridge, 1984. - Р. 121.
3 Ibid.
4 Lawrence D.H. Letter to S. Koteliansky, 3 Jul. 1917 // The letters of D.H. Lawrence: In 8 vol. - Vol. 3. - Cambridge, 1984. - Р. 136.
5 Lawrence D.H. Kangaroo. - L., 1923. - P. 337-338.
6 Lawrence D.H. Letter to S. Koteliansky, 16 September 1918 // The letters of D.H. Lawrence: In 8 vol. - Vol. 3. - Cambridge, 1984. - Р. 284.
7 Lawrence D.H. Foreword to Lev Shestov. - P. 8.
идеи плановой экономики и отмены денег, хотя был против «шампанского социализма фабианцев»1.
Но в начале 1920-х его взгляды изменились. В книге «Движения в европейской истории» (написанной в 1918 и 1919 и опубл. в 1921) он писал, что политика и поступки большевиков противоречат понятию социализма как системы, которая основывается на стремлении к благосостоянию народов и ненависти ко всем господам и власти: большевизм из пути вперед превратился в «простой культ Силы»2, догматическое, рационалистическое учение. Желание поехать в Россию у него пропало. В романе «Любовник леди Чаттерли» (1928) Советская Россия представлена как страна, в которой «человек - это часть машины, а движущая сила машины -ненависть. ненависть к буржуазии. Вот что такое большевизм»3.
По справедливому наблюдению О. Соболевой и Э. Ренна, для понимания отношения Лоуренса к России важны его стихи4. В них очевидно его раздвоение: идея социализма как альтернативы буржуазному обществу привлекала его, в то же время он сознает суть ленинской власти. В стихотворении «Когда Ты будешь проповедовать людям?» он пишет: Ленин говорит: <.> Вы больше не люди, это буржуазно; вы винтики в советском государстве, и каждый винтик получит свой паек, но винтики эти советское государство считает маловажными5.
В своей последней книге, написанной между 1929 и 1930 гг. -«Апокалипсис и сочинения об Откровении», Лоуренс создает свой «миф Ленина»: простые люди России боготворили его, он обещал
1 Lawrence D.H. Letter to Cynthia Asquith, 11 December 1916 // The letters of D.H. Lawrence: In 8 vol. - Vol. 3. - Cambridge, 1984. - P. 49.
2 Lawrence D.H. Movements in European history / Ed. by Crumpton P. - Cambridge, 2002. - P. 263.
3 Lawrence D.H. Lady Chatterley's lover. - L., 2005. - P. 61.
4 Soboleva O., Wrenn A.D.H. Lawrence: «Russia will certainly inherit the future». - P. 225-226.
5 Lawrence D.H. When wilt thou teach the people // Lawrence D.H. The complete poems: In 2 vol. / Ed. by Sola Pinto V. de, Roberts W. - N.Y., 1971. - Vol. 1. -P. 442.
им «повседневный хлеб», но не смог дать даже этого. И то, что было в теории любовью, на практике стало ненавистью. Избавляя людей от капиталистической системы, Ленин перевел их в другую дегуманизированную систему - советское государство. Его власть не была подлинной властью, гуманистической, уходящей корнями в апостольское служение, любовь, преданность, родственную «божественному хлебу». Ленину импонировало безвластие людей, он стремился к тому, чтобы на земле не было власти. Себя он считал последней властью, которая уничтожит власть. Лоуренс назвал это «Церковью Христа в практической политике», для него это аномально и ужасно, «потому что неестественно»1. С его точки зрения, Ленин не смог преодолеть поляризацию тела и духа и при нем люди потеряли не только небесный, но и земной хлеб - «он исчез из России, известной производством пшеницы»2.
В сборнике стихов «Анютины глазки» (1929) мысли о России сопровождаются чувством разочарования и боли, как от незаживающей раны. Россия предстает раздираемой противоположными векторами: органичной славянской гуманности и большевистским утилитаризмом. Одно из центральных стихотворений сборника «Теперь это случилось» относится к Октябрьскому перевороту, воспринимаемому как «кризис», в результате которого лучшие качества страстного и живого народа уничтожены. Общество заморочено марксизмом - механистичным и прагматичным учением, которое делает людей «холодными и дьявольски жесткими, как машины»3. В этом Лоуренс винит большевиков и русскую интеллигенцию, широко толкуя это понятие (он распространяет его и на русских литераторов) как влиятельный слой, формировавший общественное мнение: интеллектуалы не воспрепятствовали приходу марксистов к власти и позволили марксистским теориям «проникнуть» в коллективный менталитет народа. В список обвиняемых он включает и создателей галереи «лишних людей», «разрушивших ткань нации». Толстой, на его взгляд, был
1 Lawrence D.H. Apocalypse and the writings on Revelation / Ed. by Kalnins M. - Cambridge, 2002. - P. 165.
2 Lawrence D.H. Introduction to The Grand Inquisitor // Lawrence D.H. Introductions and reviews / Ed. by Reeve N.H., Worthen J. - Cambridge, 2005. - P. 131.
3 Lawrence D.H. Now it's happened // Lawrence D.H. The complete poems: In 2 vol. - Vol. 1. - Cambridge, 1979. - P. 537.
популистом, предателем России, которая так нуждалась в нем; Достоевский, «Иуда», представил фальшивую гиперрефлексивную версию христианства1. Лоуренс винит их в погружении в ненужное философствование вместо того чтобы предложить конкретную модель.
Мотив отношения к русской интеллигенции как устаревшей, принадлежащей прошлому, постоянен в поэзии и прозе Лоуренса того времени. В 1923 г. он заявлял, что «в русской революции подлинным врагом были образованные классы»2. Та же мысль - в стихотворении «Судьба и молодое поколение», содержащем канонический список образов русской классики как ничтожеств, «смытых» со страниц истории народа: Анны, Вронские, Пьеры, Алеши, Мышкины, Ставрогины, персонажи Чехова: «Исчезли! Умерли или бродят в изгнании с общипанными перьями»3.
Зачеркивал ли таким образом Лоуренс русскую культуру, умаляя ее художественную ценность и вклад в европейскую литературу? О. Соболева и А. Ренн считают, что нет, поскольку идея исчезновения относится не к произведениям, а к персонажам, которые не вписались в реальность новой современности и сами напрашивались на уничтожение. Толстовские герои предлагали: «"Съешь меня, дорогой крестьянин" - вот крестьянин и съел его», герои Достоевского «погрязли в мысли: "Позволь мне грешить на пути к Иисусу!"- и так нагрешили, что их унесло с лица земли. А чеховские персонажи: "Я слишком слабый и хороший, чтобы жить!"»4. Русская интеллигенция, на взгляд Лоуренса, превратилась в автопародию - часть собственного сознания, совершенно незначительную и далекую от плоти и крови народа. На этом этапе Лоуренс «разоблачает» распространенное на Западе увлечение Россией, вызванное модой на русскую литературу, изображавшую слабых, бессильных обреченных интеллектуалов, и считает любую попытку подражать им фатальной для европейцев.
1 Lawrence D.H. Now it's happened // Lawrence D.H. The complete poems: In
2 vol. - Vol. 1. - Cambridge, 1979. - P. 536-537.
2
Lawrence D.H. Kangaroo. - P. 338.
3 Lawrence D.H. Fate and the younger generation // Lawrence D.H. The complete poems: In 2 vol. - Vol. 1. - Cambridge, 1979. - P. 533.
4 Ibid. - P. 534.
Русских вождей революции Лоуренс воспринимал как особую ветвь интеллигенции. С начала 1920-х он развивал теорию лидерства, родственную Раскольникову и ницшеанской идее сверхчеловека1. И изложил ее в предисловии к «Легенде о Великом инквизиторе», вышедшей отдельным изданием в переводе Ко-телянского в 1930 г. По мнению британского исследователя П. Кая, Лоуренс защищал аргументы Великого инквизитора как «критику Христа, на которую ответить невозможно»2. Лоуренс разделял позицию Инквизитора и признавал, что у масс нет достаточно силы, чтобы жить «свободно и без ограничений». Им нужнее не свобода, а хлеб, тайна, чудо, авторитет, героический культ, власть. Лоуренсу видится всеобщее государство, руководимое избранными. Христианство, как ему казалось, переоценивает возможности человека, оно предлагает недостижимый идеал, а Инквизитор принимает людей такими, какие они есть, а не такими, какими должны быть3.
Схема этого анализа, как отмечают О. Соболева и Э. Ренн, была позаимствована Лоуренсом из «Великого инквизитора» -разделение на «земной» и «божественный» хлеб и искушение вла-стью4, что свидетельствует о глубоком воздействии Достоевского на Лоуренса, несмотря на его полемику с русским писателем. Казалось, Достоевский совершенно чужд Лоуренсу, неустанно критиковавшему его в эссе, письмах, прозе, и тем не менее он явно испытывал к нему «подпольную любовь» и «сильное восхищение»5 - любовь-ненависть, начиная с прочтения в 1909 г. во французском переводе «Преступления и наказания».
Очевидно, что Россия и ее культура значили для Лоуренса очень многое, но не сами по себе, а как проекция его собственных идейно-творческих поисков; его миф о России, его мнения о ней
1 Soboleva O., Wrenn A. D.H. Lawrence: «Russia will certainly inherit the future». - P. 230.
2 Kaye P. Dostoevsky and English modernism, 1900-1930. - Cambridge, 1999. -P. 54-55.
3 Lawrence D.H. Introduction to The Grand Inquisitor. - P. 127-129.
4 Soboleva O., Wrenn A. D.H. Lawrence: «Russia will certainly inherit the future». - P. 233.
5 Lawrence D.H. Letter to S. Koteliansky, 8 April 1915 // The letters of D.H. Lawrence: In 8 vol. - Vol. 2. - Cambridge, 1981. - P. 314.
менялись со временем - его высказывания о ней, порой отрицавшие более ранние, были всякий раз искренними - недаром Розанов был ему столь близок, поэтому едва ли можно абсолютизировать какое-либо из них, например, суждение (1920) о том, что «России принадлежит будущее» в предисловии к эссе Л. Шестова (как это делают О. Соболева и Э. Ренн). Большие надежды, связанные у Лоуренса с Россией, породили горькие разочарования.
2019.01.014. К.А. ЖУЛЬКОВА. АМЕРИКА ГЛАЗАМИ СОВЕТСКИХ ПИСАТЕЛЕЙ НАЧАЛА ХХ в. (Обзор).
Ключевые слова: Америка; американский текст; С. Есенин;
B. Маяковский; И. Ильф; Е. Петров; Америка.
Путешествия в Америку известных русских прозаиков и поэтов, позднее описавших свои поездки, по мнению канд. филол. наук, ассоциированного профессора Джорджтаунского университета (Вашингтон, США) Л.Г. Фёдоровой (3), - важный литературно-исторический феномен конца XIX и, в особенности, начала XX в. Именно в это время формируется жанр американского травелога, представляющего собой автобиографическое повествование, которое сочетает черты художественной и документальной литературы и объединяет ряд сквозных мотивов, передающихся от одного писателя другому. «После Октябрьской революции такой нарратив становится самой влиятельной разновидностью "американского текста"», - отмечает исследовательница (3, с. 309)
Короленко ездил в США в 1893 г., М. Горький в 1905,
C. Есенин в 1923, В. Маяковский в 1925, Б. Пильняк в 1931, И. Ильф и Е. Петров в 1935 г. Л.Г. Фёдорова отмечает, что миссия писателей состояла обычно из двух частей: само путешествие, которое они считали идеологически важным, и создание текстов о США.
Л.Г. Фёдорова считает симптоматичным то, что до и после революции именно Америка, а не Старый Свет, стала важным центром притяжения для путешественников, которые сыграли ключевую роль в конструировании идентичности нового Советского государства.
С одной стороны, у США и советской России было много сходного: относительно недавнее быстрое развитие, огромные
