CC BY
43
Зарубежная литература
2019.02.031. Т.Н. КРАСАВЧЕНКО. Т.С. ЭЛИОТ О РОССИИ. (Статья).
Ключевые слова: британский модернизм; поэзия; критика; русская литература; русский балет; советское общество.
В 1910-1920-е годы Т.С. Элиот (1888-1965), поэт, критик, философ культуры, чья поэзия изменила направленность англоязычной поэзии, а критика существенно повлияла на англоязычное литературоведение, казалось, менее эмоционально и активно реагировал на русскую культуру, чем британские модернисты -В. Вулф, Д.Г. Лоуренс, Д.М. Марри, возможно, потому, что в центре его внимания как американца, перебравшегося в Великобританию, находилась европейская традиция - античные авторы, Данте, Шекспир и его современники. К этому он был подготовлен и семейным воспитанием (его мать писала стихи в духе английской метафизической поэзии XVII в.), и системой гуманитарного образования в Гарвардском университете. Россия была для него совершенно внове, ее присутствие в его жизни и творчестве кажется неброским, но именно «кажется», ибо из «деталей» - в его письмах, стихах, эссе, содержавших беглые упоминания, аллюзии, складывается картина, многое проясняющая в его творчестве и взглядах.
«Русские сюжеты» образуют у него три основные группы (но не исчерпываются ими): в 1910-1920-е годы - русская классическая литература, балет Дягилева, с 1920-х - политико-культурологическая тема: Советская Россия и тоталитаризм.
В 1910-1911 гг., когда он изучал в Сорбонне французскую литературу, Достоевский был в центре внимания французских литераторов и, по словам Элиота: «...меня с ним познакомил мой друг и куратор Ален-Фурнье. Вдохновленный им я в течение той зимы прочел "Преступление и наказание", "Идиота" и "Братьев Карамазовых" во французском переводе. Эти три романа произвели глубокое впечатление на меня, я прочел их до того, как завершил Пруфрока»1 (первое значительное стихотворение Элиота
1 Um\ m: Pope J. Prufrock and Raskolnikov again: A letter from Eliot // American literature. - Durham, 1947. - Vol. 18, N 4. - P. 319.
«Любовная песнь Дж. Альфреда Пруфрока» было написано во Франции в 1911 г.). В 1910 г. на Элиота произвела впечатление инсценировка «Братьев Карамазовых» одним из основоположников современной французской режиссуры - Жаком Копо в его театре «Вьё-Коломбье»1. Романы Достоевского играли важную роль в размышлениях Элиота о природе творчества. В письме из Марбурга от 19 июля 1914 г. американскому поэту Конраду Айкену, с которым он подружился в Гарварде, Элиот пожаловался на отсутствие вдохновения, интеллектуальный «запор» (constipated intellectually) и заметил, что одни говорят, для творчества необходимы боль, страдание, другие - счастье: «Думаю, и те и другие ошибаются: необходимо <...> спокойствие некоего рода (здесь и далее курсив Т.С. Элиота) и иногда его дает боль. Такое спокойствие должно быть знал Достоевский <...>, когда, спасаясь от голода, невероятно быстро создавал свои шедевры»2. Но, словно полемизируя со столь русской идеей о благотворности страдания, Элиот пишет: импульс вдохновению дает счастье. «Когда человек не озабочен мелочами, когда он счастлив, то скорее способен оценить трагиче-
3
ское и оно существует только для счастливых» .
Британские литературоведы4 считают «Преступление и наказание» Достоевского источником центральной идеи стихотворения «Любовная песнь Дж. Альфреда Пруфрока» - о расколотой душе героя и неспособности Пруфрока вписаться в современное городское общество, признавая, что хотя место действия у Элиота - Париж, Бостон или Лондон, а не Петербург, но параллели с Достоевским трудно игнорировать. Пруфроковская гамлетовская нерешительность, колебания близки тревожному состоянию ума Раскольнико-ва. Но степень их способности «сметь» исследователи считают разной. Пруфрок спрашивает: «Разве я посмею потревожить миро-
1 The letters of T.S. Eliot / Ed. by Eliot V. - L., 1988. - Vol. 1: 1898-1922. -
P. 25.
2 To Conrad Aiken, 19 July 1914 // The letters of T.S. Eliot. - Vol. 1: 18981922. - P. 42-43.
3 Ibid. - P. 43.
4 Soboleva O., Wrenn A. «Not a story of detection, of Crime and Punishment, but of Sin and Expiation»: T.S. Eliot's debt to Russia, Dostoevsky and Turgenev // Soboleva O. From orientalism to cultural capital. The myth of Russia in British literature of the 1920 s. - Oxford; Bern, 2017. - P. 272-275.
зданье?» и лишь говорит о «времени убивать и творить», а Раскольников реально убивает. В обоих произведениях присутствует библейский мотив Лазаря как образца духовного возрождения, но у Достоевского оно достигается - с помощью Сони Мармеладовой. Пруфрок же даже не осмеливается грешить, и ему, в отличие от Раскольникова, отказано в искуплении и возрождении. По контрасту с русским романом женские образы в стихотворении Элиота представлены фрагментарно («И руки знаю я давно, давно их знаю, / В браслетах руки, белые и голые впотьмах....» (Пер. А. Сергеева) или же это русалки, лишенные ног, т.е. полной женской идентичности.
О присутствии Достоевского в сознании Элиота свидетельствует его довольно неожиданный рассказ в начале эссе «Размышления о верлибре» (1917) - о полуироническом разговоре с некой дамой, пожаловавшейся ему на то, что после русских ничего читать невозможно: «Вот закончила Достоевского и понятия не имею, как мне быть дальше». Элиот говорит ей: «этот великий русский был почитателем Диккенса - как знать, возможно, Диккенс придется по вкусу и ей. "Но Диккенс до того сентиментален, а вот Достоевский -он реалист"». И тут Элиоту вспоминаются сцены Сони с Расколь-никовым, но он решает не углубляться в эту тему 1.
А 23 июля 1917 г. Элиот из Лондона пишет своей американской кузине Элеанор Хинкли: «Жизнь здесь проходит так стремительно, что не услышишь дважды об одном и том же человеке, находящемся в одном и том же месте или делающем одно и то же. Речь идет об убитых и раненых, о заболевших лихорадкой, попавших в тюрьму или вышедших из нее, о находящихся под следствием или представших перед каким-нибудь трибуналом. Я живу в одном из романов Достоевского, <...> а не Джейн Остин. Я не был на поле битвы, но видел много странного, подписывал чек на двести тысяч фунтов <Элиот работал тогда в банке Ллойда. - Т. К. >, когда вокруг падали бомбы. Ужинал с княгиней и человеком, который был приговорен к двум годам тяжелых работ; все это кажется мне сном. И наиболее реальными были танцы, на которые мы по-
1 Элиот Т. Избранное: Религия, культура, литература / Пер. с англ. под ред. А.Н. Дорошевича; составление, послесл. и коммент. Т.Н. Красавченко. - М.: РОССПЭН, 2004. - С. 433.
шли несколько дней назад»1. То есть ощущение повседневной жизни как чего-то необычного, экстраординарного, «на острие ножа», как экстрима, сна, который, как всякий сон, должен закончиться, -это для Элиота жизнь по Достоевскому, нормой для него остается нечто приятное, радостное - английское - танцы. Остин для него квинтэссенция английской литературы, противоположной русскому Достоевскому.
После публикации романа английского модерниста, основателя вортицизма Уиндема Льюиса «Тарр» (с апреля 1916 по ноябрь 1917 г.) в лондонском модернистском журнале «Эгоист», Т.С. Элиот, высоко оценив его книгу, заметил, что «стало уже общим местом сравнивать Льюиса с Достоевским»2, т.е. он ссылается на Достоевского как общепризнанный авторитет. 21 июля 1922 г. он пишет немецкому филологу Эрнсту Роберту Курциусу (1886-1956), что намерен опубликовать в «Крайтирионе» «План романа» - «Житие великого грешника» Достоевского (в переводе С. Котелянского и В. Вулф), что вписывается в программу журнала: «поднять уровень мысли и творчества в этой стране международными и истори-
3
ческими сравнениями» .
Свидетельство того, насколько Достоевский ассоциировался у Элиота с Россией и как Элиот воспринимал Россию, можно найти в его поэме «Бесплодная земля» (1922) в пятой части - «Что сказал гром» (строки 368-370 и далее):
Что за орды лица закутав роятся
По бескрайним степям спотыкаясь о трещины почвы
В окружении разве что плоского горизонта.
(Пер. А. Сергеева).
Тут ключевые слова: «бескрайние степи» как образ России (вспомним «Степь» Чехова) и «орды» (аллюзия на Азию). В комментариях к этим строкам Элиот приводит на немецком языке цитату из эссе Германа Гессе «Братья Карамазовы, или падение Евро-
1 To Eleanor Hinkley, 23 July 1917 // The letters of T.S. Eliot. - Vol. 1. -
P. 189.
2 The Egoist. - L., 1918. - Vol. 5, N 8. - P. 105-106.
3 To E.R. Curtius, 21 July 1922 // The letters of T.S. Eliot. - Vol. 1. - P. 550551.
пы» (сборник «Blick ins Chaos»1 - «Заглядывая в хаос», 1920): «Уже половина Европы, во всяком случае, половина Восточной Европы, находится на пути к Хаосу. В состоянии опьянения и священного безумия она несется в бездну и распевает опьяненно и экстатично, как Дмитрий Карамазов»2. По мнению Гессе, идея «русского человека» возникла не у Достоевского, но именно он наиболее полно представил ее: «"Русский человек" - это Карамазов, Федор Павлович, Дмитрий, Иван, Алеша. Они неразрывно взаимосвязаны. Вместе <...> они - это "русский человек" и представляют собой "приближающегося человека европейского кризиса"»3. Гессе формулирует распространенное в 1910-1920-е годы представление о русской душе, охватывающей крайности, чуждые европейскому отмеченному ограниченным воображением, «рациональному и моральному» взгляду на мир»: «русский человек» не истерик, не пьяница, не насильник, не поэт и святой, ему присущи все эти качества одновременно. «Карамазов - убийца и судья, негодяй и нежнейшая душа, полнейший эгоист и самопожертвенный герой. Мы не можем постичь его с европейской, жесткой и моральной, этической, догматической точки зрения. В этом человеке объединяются внешнее и внутреннее, Добро и Зло, Бог и Сатана»4. О. Соболева и Э. Ренн интерпретируют цитату Элиота из Гессе как признание возвращения усталого европейского духа к азиатской матери, а образ России как своего рода первобытной фигуры Земли-матери, от которой мудрая Европа дистанцировалась, но теперь в период своего вырождения возвращается5. Заметим, что в связи со строкой 426 почти в самом конце поэмы - «Лондонский мост рушится рушится» - это обретает апокалипсический смысл, хотя в последней строке поэмы -«Шанти, шанти, шанти» из «Упанишад» - «мир, который выходит
1 Элиот приобрел сборник Гессе в 1921 г. в Берне. В 1923 г. он встречался с
Гессе.
2 Hesse H. In sight of chaos / Trans. by Schiff S. - Zurich; Seldwyla; London, 1923. - P. 13. На английский язык сборник Гессе перевел друг Элиота - Сидни Шифф.
3 Ibid. - P. 17-18.
4 Ibid. - P. 18-19.
5 Soboleva O., Wrenn A. «Not a story of detection, of Crime and Punishment, but of Sin and Expiation»: T.S. Eliot's debt to Russia, Dostoevsky and Turgenev. -P. 291.
за рамки рационального понимания», - признается непостижимость мира. О. Соболева и Э. Ренн полагают, что Достоевский с его идеей греха и искупления через религию был близок Элиоту и в 1930-1940-х годах, когда тот начал создавать христианскую поэзию («Четыре квартета») и драму; в духовных переживаниях центральных героев всех его пьес они находят параллель Достоевско-му1. Но вполне возможно, что тут Элиоту были важны и другие источники, например французские писатели-католики - П. Кло-дель, Ф. Мориак.
С декабря 1917 г. в поле зрения Элиота - Тургенев2: «Читал Тургенева с восторгом - он один из самых великих»3. «Восхищаюсь им как романистом, но особенно "Записками охотника". Его метод кажется простым и небрежным, но он мастерски владеет им. "Дворянское гнездо" хорошо. Я все более прихожу к выводу, что романы должны быть хорошо написаны и все яснее вижу достоинства и недостатки викторианцев»4. То есть чтение именно Тургенева (возможно, не без влияния Г. Джеймса) навело Элиота на мысль, развитую в его более поздних эссе: о близости поэзии и прозы. В 1917 г. в журнале «Эгоист» Элиот опубликовал рецензию на книгу Эдварда Гарнетта «Тургенев», где очевидно, что он ценит европеизм Тургенева, сочетавшего «постижение универсального тождества мужчины и женщины с пониманием важности поверхностных различий. Это понимание единообразия человеческой природы и интерес к ее вариациям делают Тургенева космополитом.»5. В середине 1920-х годов, когда «бум» Достоевского пошел на убыль, Элиот вновь обратился к Тургеневу, который во многих отношениях ближе ему как европоцентристу, приверженцу идеала
1 Soboleva O., Wrenn A. «Not a story of detection, of Crime and Punishment, but of Sin and Expiation»: T.S. Eliot's debt to Russia, Dostoevsky and Turgenev. -P. 305-307.
2 См. об этом также: Ушакова О. Дым, Пруфрок и La femme fatale (И.С. Тургенев и Т.С. Элиот на рандеву) // Литература двух Америк. - М., 2018. -№ 5. - С. 353.
3 To Eleanor Hinkley, 31 December 1917 // The letters of T.S. Eliot. - Vol. 1. -
P. 217.
4 To Eleanor Hinkley, 1 April 1918 // Ibid. - P. 227.
5 Eliot T.S. Turgenev by Edward Garnett // The Egoist. - L., 1917. - Vol 4, N 11. - P. 167.
европейской культуры1. В 1925 г. Элиот опубликовал в «Крайти-рионе» прозаический текст «Накануне: Диалог»2, в котором «балансировал» между Тургеневым и Достоевским3. Тогда же С. Котелянский опубликовал в «Крайтирионе» перевод четырех писем 1880-х годов Л. Толстого и Н.Н. Страхова, где в одном из писем Толстой заметил, что значение Достоевского преувеличено, он подпорчен фатальными «причудами, странностями» по сравнению с более надежным Тургеневым, который переживет его не из-за художественного мастерства, а потому что был «без причуд»4.
Что касается Толстого, то еще в 1920 г. в переписке Элиота упоминается книга «Толстой о Шекспире»5; вероятно, Элиот, интересовавшийся Шекспиром как главной фигурой «великой английской традиции», ознакомился с его суждениями о Шекспире (в переводе В. Черткова в 1906 г.), но не прокомментировал их. В редакционном «Комментарии» к «Крайтириону» в октябре 1923 г. он (спорно в связи с русской литературой и бесспорно в связи с Толстым) заметил: «Три или четыре великих романиста не создают литературу, но "Война и мир" действительно великий роман»6.
В марте 1920 г. он сообщил меценату, романисту, переводчику Сидни Шиффу о намерении написать ему «отдельное письмо о
1 Eliot T.S. Light from the East // The Criterion. - L., 1925. - Vol. 3, N 10. -
P. 163.
2 Eliot T.S. On the eve: A dialogue // Criterion. - L., 1925. - Vol. 3, N 10. -P. 278-281. Существует мнение, что его написала жена Т.С. Элиота - Вивьен, а он лишь отредактировал и опубликовал его под своим именем (Behr C. T.S. Eliot: A Chronology of his life and works. - L., 1983. - P. 102).
3 См.: Soboleva, Wrenn A. «Not a story of detection, of Crime and Punishment, but of Sin and Expiation»: T.S. Eliot's debt to Russia, Dostoevsky and Turgenev. - Р. 307.
4 Koteliansky S.S. A few extracts from letters exchanged between Leo Nico-layevich Tolstoy and N.N. Strakhov // The Criterion. - L., 1925. - Vol. 3, N 10. -P. 169.
5 From his mother (circa August 1920) // The letters of T.S. Eliot. - Vol. 1. -
P. 398.
6 Eliot T.S. Notes // The Criterion. - L., 1923. - Vol. 2, N 5. - P. 104. См. подробнее: Ushakova O. Russia and Russian culture in the Criterion, 1922-1939 // A people passing rude / Ed. by Cross A. - Cambridge, 2012. - P. 231-240.
Чехове»1, о письме более ничего неизвестно, но ясно, что Чехов в круге внимания Элиота. В эссе «Возможна ли поэтическая драма» (в сборнике «Священный лес») он заметил, что особый мир драмы -правдивое изображение жизни на сцене, представляющее точку зрения автора, - требует от автора максимального упрощения, а «мир Ибсена, как и мир Чехова, недостаточно упрощен, т.е. недостаточно универсален»2. Его, как и многих англичан, интересовал прежде всего Чехов-драматург. В письме жене издателя - Энид Фейбер 24 февраля 1938 г. Т.С. Элиот, характеризуя свою пьесу «Семейное воссоединение» как трагедию, написанную для тех, кто продолжает жить и тех, кто умирает, назвал Чехова «своим учителем (Master)» и посоветовал ей посмотреть «великолепную постановку» «Трех сестер» Майкла Сент-Дени, режиссера «Лондонской театральной студии» (London Theatre Studio), идущую в вест-эндском «Театре Королевы»3.
* * *
В 1910-е годы на пике увлечения британцев «Русскими сезонами» понятия «русское» и «балет» были практически идентичны. «Знакомство Элиота с балетом, которое началось в Париже в 1911 г., оказало на его поэзию, драму и идеи гораздо большее влияние, чем до сих пор признавалось»4. Он отнесся к русскому балету двойственно, что, вероятно, отражало его двойственное отношение к русской культуре и России.
Во второй части стихотворения «Шепотки бессмертия» (1918) возникает некий русский персонаж в Лондоне начала ХХ в. -Гришкина5. В первой части речь идет о Джоне Донне и его современнике драматурге Джоне Уэбстере, т.е. о цельном духовно-
1 To Sydney Schiff, March 24 1920 // The letters of T.S. Eliot. - Vol. 1. -
P. 376.
2 Eliot T.S. The possibility of a poetic drama // Eliot T.S. The sacred wood: Essays on poetry and criticism. - N.Y., 1921. - P. 62.
3 См.: The poems of T.S. Eliot: In 2 vol. / Ed. by Ricks Ch., McCue J. - L., 2015. - Vol. 1. - P. 647.
4 T.S. Eliot and the dance // Journal of modern literature. - Bloomington, 1997. -Vol. 21, N 1. - Р. 62.
5 См. подробнее: Половинкина О. Некто Гришкина из стихотворения Т.С. Элиота. Поэтическое впечатление о «Русских сезонах» // Вопр. лит. - М., 2009. - № 4. - С. 434-448.
чувственном, метафизическом мировосприятии поэтов конца XVI -начала XVII в., отличающемся от узкого, лишенного цельности взгляда на мир человека ХХ в., который отделяет духовное от материального, мысль от чувства и слышит лишь «шепотки бессмертия». В образе Гришкиной это чувственное, плотское начало доведено до предела. Ее «подведенный глаз», ассоциирующийся с гримом, театром и вульгарным соблазнением, Элиот определяет как «русский»: «Grishkin is nice: her Russian eye / Is underlined for emphasis».
Гришкина - собирательный, обобщенный образ «по мотивам» русского балета и литературы. Сравнение с ягуаром усиливает впечатление ее «животного магнетизма», она заманивает жертвы в свой «домишко»:
В лесу залегший ягуар
Манит бегущую мартышку
При помощи кошачьих чар;
У Гришкиной же свой домишко...
(Перевод А. Сергеева)
Стихотворение могло быть навеяно соблазнительно-роковой Идой Рубинштейн - Элиот мог видеть ее в балете «Шехерезада» в Париже; в ее парижском доме, оформленном Леоном Бакстом (он же оформлял и «Шехерезаду»), жили обезьянки и ягуар, а ее фото с ягуаром публиковалось в театрально-светской хронике1. Непосредственным прототипом Гришкиной, со слов Эзры Паунда в его мемуарах, признана прима-балерина дягилевского балета - Серафима Астафьева, в 1909-1911 гг. она танцевала главные партии в балетах «Клеопатра», «Шехеразада», «Голубой бог», а в 1914 г. открыла балетную школу в Лондоне. В 1918 г. Паунд, друживший с Астафьевой, представил ей Элиота, надеясь, что встреча вдохновит его как поэта, она и вдохновила - он создал образ Гришкиной, сфокусировав внимание на ее животном магнетизме и сексуальной притягательности. О. Соболева и Э. Ренн объясняют довольно неожиданное в контексте стихотворения замечание: «Grishkin is nice» («Гришкина мила») связью с первой частью стихотворения об Уэб-
1 См. подробнее: Половинкина О. Некто Гришкина из стихотворения Т.С. Элиота. Поэтическое впечатление о «Русских сезонах» // Вопр. лит. - М., 2009. - № 4. - С. 441.
стере и Донне: в английском языке начала XVII в. у слова nice была коннотация «распутный» (wanton)1 (в переводе Андрея Сергеева -небрежно-уменьшительное «милашка Гришкина»). У исследователей не раз возникала и ассоциация «Гришкиной» с «Грушкой» (так называл ее Паунд в маргиналиях к «Бесплодной земле» и позднее в ссылках на Астафьеву в «Пизанских песнях»2), т.е. с Грушенькой из «Братьев Карамазовых», где, возможно, Элиот и нашел впервые литературный «прототип» Гришкиной. У Гришкиной, как и у Гру-шеньки, по наблюдению О. Половинкиной, пышная фигура с высоким бюстом; Гришкина сравнивается с ягуаром, Дмитрий Карамазов называет Грушеньку «тигром», Иван Карамазов - «зверем»3.
Возможно, Элиот был заведомо негативно настроен к встрече с Астафьевой. Дягилевские балеты культивировали чуждый ему эротизм. После первого же показа «Шехерезады» в Лондоне в 1911 г. изображение восточной красавицы с «привольной грудью» сошло с эскизов оформителя балета Л. Бакста и мелькало в светских гости-
4
ных, в рекламе .
Паунд, воспринимавшей Астафьеву как утонченную балери-ну5, жалел, что представил ей 30-летнего «праведника» Элиота, не знавшего или проигнорировавшего и ее аристократическое происхождение, и то, что она была внучатой племянницей Льва Толстого, и то, что ее ученики, известные английские танцоры Антон Долин и Алисия Маркова с восхищением отзывались о ней6. Но дело было не в Астафьевой, а в Элиоте, остро ощущавшем вокруг и в себе «распад цельности мировосприятия», проявившийся, в част-
1 См.: Soboleva, Wrenn A. Soboleva O., Wrenn A. «Not a story of detection, of Crime and Punishment, but of Sin and Expiation»: T.S. Eliot's debt to Russia, Dosto-evsky and Turgenev. - Р. 281
2 Ibid. - P. 287.
3 Половинкина О. Некто Гришкина из стихотворения Т.С. Элиота. -С. 434-448.
4 Garafola L. Diagilev's Ballets Russes. - N.Y.; Oxford, 1989. - P. 302.
5 Southam B.C. A guide to the selected poems of T.S. Eliot. - San Diego, 1994. -
P. 110.
6 На доме в Лондоне, где балерина жила и находилась ее школа (152, Кингс-роуд, Челси) с 1968 г. по решению Лондонского Совета установлена мемориальная доска: «Princess Seraphine Astafieva (1876-1934), ballet dancer, lived and taught here (1916-1934)».
ности, и в «избыточной интеллектуальности» его собственной поэзии, и в практическом отсутствии в ней эротического начала. Русский балет (особенно его балерины) шокировал его своей чувственностью, эротизмом, что, возможно, было вызвано и пуританским началом в мироощущении поэта, и страхом перед чуждой «первобытной» стихией и хаосом, источником которого была Россия.
Первобытно-природное начало с особой силой воплотилось в танце Вацлава Нижинского (Раб Клеопатры в балете «Клеопатра», Золотой раб в «Шехерезаде», в «Послеполуденном танце фавна» и хореографии «Весны священной»), которого тем не менее Элиот считал центральной фигурой дягилевского балета1 и отнесся к нему и Леониду Мясину с восторгом. В раннем варианте «Бесплодной земли» присутствовала глава «Смерть святого Нарцисса» (вычеркнутая по настоянию Паунда), вдохновленная балетом «Нарцисс» (1911), поставленным Нижинским, он же танцевал партию Нарцисса, персонажа греческой мифологии, равнодушного к женскому обаянию. Элиот, видевший этот балет в Париже, описывал Нарцисса как «танцора от Бога», отказавшегося от соблазнов плоти и посвятившего себя Богу. Но особенно Элиот ценил Мясина - за достигнутую им в танце «имперсональность», абстрактную символику жеста. Он увидел в Мясине - танцора-медиума (подобного поэту в своей теории поэзии), т.е. посредника для выражения имперсо-нального высшего начала, не зависящего от субъективных чувств, и с ним связывал «будущее сцены»2. Публикации Элиота в американском журнале «Dial» в начале 1920-х годов свидетельствуют о том, что балет послевоенных лондонских «Русских сезонов» дал особый импульс его замыслу обновления драмы. В частности, он писал о новых балетах Мясина: «Мы приветствовали "Женщин в хорошем настроении", "Boutique fantastique" ("Волшебную лавку"), "Треуголку" как рассвет театрального искусства. <...> балет, возможно, станет одним из источников новой драмы»3. Но, посмотрев в 1921 г. «Весну священную» Стравинского в постановке Мясина, с
1 Schuhard R. Eliot's dark angel: Intersections of life and art. - Oxford, 2001. -
P. 112.
2 Eliot T.S. Dramatis personae // Criterion. - L., 1923. - Vol. 1, N 3. - P. 305306.
3 Eliot T.S. London letter // Dial. - N.Y., 1921. - № 71. - P. 214.
оформлением Н. Рериха, Элиот ощутил расхождение между музыкой, передающей драму современности, и архаикой балета. В «Лондонском письме» в журнал «Dial» он отметил, что Стравинский имел самый большой успех после Пикассо, назвал его «Люцифером сезона» и писал, что его музыка «трансформирует ритмы степи и автомобильные гудки, скрежет станков, железа, рокот подземки и прочие варварские звуки современной жизни...»1. В неоклассицисте Стравинском он нашел единомышленника.
Представление Элиота о русской культуре в 1910-1920-е годы шире литературы и балета. 2 февраля 1915 г. в письме из Оксфорда Эзре Паунду он среди прочего спрашивает, кто такой Кандинский, т.е. в поле его зрения - русский авангард2. В эссе «Бен Джонсон» в сборнике «Священный лес» (1920) мир драмы Джонсона он сравнил с миром Лобачевского: «миры, создаваемые художниками типа Джонсона, напоминают системы не-Евклидовой
3
геометрии» , возможно, в связи с тем, что, на его взгляд, персонажам Джонсона, в отличие от персонажей Шекспира, не хватает третьего измерения, он - мастер «плоскостного рисунка», искусства карикатуры. Упоминание без комментариев русского математика Н.И. Лобачевского, с 1837 г. известного в Европе (выдающийся английский математик Уильям Клиффорд назвал его «Коперником геометрии»4), предполагает понимание роли Лобачевского в мировой науке, а значит и культуре, обретенное Элиотом то ли еще в США, в школе или Гарварде, то ли уже в Англии. В том же эссе Элиот довольно неожиданно вместо общепринятого англоязычного «интеллектуалы» использует русское понятие «intelligentsia»: «Без преувеличения, если бы у нас был современный Шекспир и совре-
1 Eliot T.S. London letter // Dial. - N.Y., 1921. - № 71. - P. 452-455.
2 The letters of T.S. Eliot. - Vol. 1. - P. 86.
3 Элиот Т.С. Священный лес / Пер. Т.Н. Красавченко // Элиот Т.С. Бесплодная земля / Издание подг. Толмачев В.М., Зиновьева А.Ю. - М.: Ладомир: Наука, 2014. - С. 236.
4 Using history to teach mathematics. An International perspective / Ed. by Katz V. - Washigton, 2000. - P. 207.
менный Джонсон, то именно Джонсон вызвал бы энтузиазм интеллигенции!»1
В процессе работы над поэмой «Бесплодная земля» Элиот, которого привлекало «невыразимое», мистическое, бывал в 1921 г. на сеансах, которые проводил в Лондоне русский писатель, оккультист, философ, таролог Петр Д. Успенский (1878-1947)2.
В полной версии поэмы «Бесплодная земля» (до сокращения ее Эзрой Паундом) Элиот в третьей части - «Огненная проповедь» пишет об одном из своих персонажей - Фреске (Fresca):
The Scandinavians bemused her wits,
The Russians thrilled her to hysteric fits3.
Буквально: «Скандинавы ее ошеломляли,
Русские приводили к истерическим состояниям».
Речь идет о британской литературной моде в 1890-1900-е годы на скандинавскую литературу (прежде всего Х. Ибсена) и о «русской лихорадке», «русском культурном буме» в 1900-е - начале 1920-х годов. К сожалению, в русском переводе это сглажено:
Ее пленяли вечно скандинавы
И забавляли этих русских нравы
(Перевод Т. Стамовой)4.
Введение переводчицей местоимения «этих» вносит коннотацию отчужденного отношения Элиота к русским как к чему-то чужеродному, отсутствующую в оригинале, но, возможно, такой
перевод передает его отношение к русским.
* * *
Программной для Элиота и его журнала «Крайтирион» была идея европейской культуры, общей европейской традиции5, позд-
1 T.S. Eliot The sacred wood. Essays on poetry and criticism. - N.Y., 1921. -P. 111. Элиот Т.С. Священный лес / Перевод Т. Красавченко // Элиот Т.С. Бесплодная земля. - С. 238.
2 Ackroyd P. T.S. Eliot. - L., 1986. - P. 113.
3 Eliot T.S. The Waste land: A facsimile and manuscript / Ed. by Eliot V. - L., 1971. - P. 41.
4 Элиот Т.С. Бесплодная земля. - С. 67. - Строки 294-295.
5 The Criterion, 1922-1939. - L., 1967. - Vol. 1, N 1. - P. 13 и др.
нее четко оформившаяся в эссе «Единство европейской культуры»1 по итогам Второй мировой войны. Воспринимал ли Элиот Россию как часть Европы? При изучении генетических и этнических корней поздней европейской культуры Элиот включал в нее русскую культуру. В редакционном «Комментарии» в «Крайтирионе» в октябре 1923 г. он писал, что расовые (racial) истоки европейцев - в Скифии, а у греческой и латинской традиций - общее со славянами происхождение2. В 1925 г. он описывал народ в России в соответствии с традиционными британскими стереотипами как «живописный, неистовый и романтичный», хотя и отсталый, погруженный
3
во тьму .
Из диалога типично британских в восприятии американца Элиота персонажей в упоминавшемся прозаическом тексте «Накануне: Диалог» (1925) следует, что существует угроза для европейской цивилизации со стороны странной, дикой России, судьба которой осложнена большевизмом, т.е. Россия воспринимается как нечто внешнее по отношению к Европе. Название, ассоциирующееся с русским литературным источником, содержит аллюзию на беспокойное политическое состояние в Британии, вызванное обреченностью прежнего правящего класса и «расцветом» лейборизма4.
В том же номере «Крайтириона» Элиот раскритиковал большевистский проект, представленный Троцким в переведенных к тому времени на английский язык работах: «Революция такого огромного масштаба среди живописного, склонного к насилию и романтического народа, сопровождающаяся беспорядком, грабежом, убийствами, голодом и бедствиями, должна что-то предложить как компенсацию: новую культуру, ужасную в худших проявлениях, но в любом случае привлекательную. Такой катаклизм оправдан, если появится нечто реально новое: Un [sic] oasis d'horreur dans un desert
1 В основе эссе - три выступления Элиота в программе радиовещания на Германию и впервые опубликованные на немецком языке в Берлине в 1946 г., а затем (на английском) включенные автором в книгу «Заметки к определению понятия "культура"».
2 См.: Soboleva O., Wrenn A. Op. cit. - P. 296.
3 Eliot. Light from the East // The Criterion. - L., 1925. - Vol. 1, N 3. - P. 163.
4 Eliot T.S. On the eve: A dialogue. - P. 278-281. См. подробнее: Soboleva O. Wrenn A. Op. cit. - P. 298-304.
d'ennui»1, - тут Элиот цитирует на французском строку из стихотворения Бодлера «Путешествие» - «Оазис ужаса в песчаности тоски» (в переводе М. Цветаевой), хотя, возможно, перевод Элли-са: «В пустынях злых страданий / Оазис ужаса нам дан как благодать» - ближе к тому, что имел в виду Элиот, далее заявляющий, что несмотря на заявления Троцкого, «новая культура», рожденная революцией, не возникла: «Восточный пророк говорит о новом веке в самодовольнейших буржуазных тонах: "Кино развлекает, просвещает, поражает воображение образами и освобождает вас от необходимости ходить в церковь"»2. То есть Элиот уже в 1925 г. замечает, что большевики на практике равноценны «самодовольной буржуазии».
Выход на политическую авансцену тоталитарных режимов в 1920-1930-е годы, размежевание интеллектуалов, ощущение в европейском воздухе надвигающейся войны заставило Элиота задуматься о судьбах христианской цивилизации. Он видит угрозу ей в тоталитаризме, который идентичен язычеству и, на его взгляд, «доводит до логического завершения, радикализирует тенденции, характерные для либерального общества»3, отсюда необходимость понять, что происходит в тоталитарных обществах. И Россия как страна тоталитарная попадает в круг его внимания. По словам Элиота, уже стало «банальностью говорить: коммунизм в России -религия»4, т.е. квазирелигия. В «Идее христианского общества», лекциях, прочитанных в Кембриджском университете в марте 1939 г., он прямо заметил: «Если вы не будете с Богом <...>, вам придется воздавать почести Гитлеру и Сталину»5. Элиоту, мыслителю право-
1 Eliot T.S. Light from the East. - P. 163.
2 Ibid.
3 См.: Аствацатуров А.А. Образ России в эссеистике Т.С. Элиота // К истории идей на Западе: Русская идея: Сб. статей / Под ред. Багно В.Е., Малико-вой М.Э. - СПб., 2010. - C. 482.
4 Элиот Т. Современное образование и классическая филология // Элиот Т. Избранное: Религия, культура, литература. - C. 202.
5 Eliot T.S. The idea of a Christian society. - N.Y., 1940. - P. 64; Элиот Т. Избранное: Религия, культура, литература. - С. 49.
го, консервативного толка, ближе идея «ограниченной демократии», воплощающейся в конституционной монархии1.
Представление Элиота о России, строящей свой новый уклад на радикализме, т. е. разрыве с истоками, традицией и навязывающей культуре новые цели, вписывается в его общую теорию культуры, сформулированную, прежде всего, в «Заметках к определению понятия "культура"», где он, в сущности, на языке культуры определил трагедию русского народа. Для Элиота культура это образ жизни народа, его коллективное миропонимание; она проявляется во всем: в привычках людей, в кодексе их поведения, в национальной кухне; ее разные формы и уровни взаимодействуют, влияют друг на друга; культура имеет органическую природу, она -органическое целое, развивающееся естественно, растущее, подобно дереву, ее нельзя искусственно планировать. Рациональное, искусственное вмешательство в органичную общественную структуру, которое осуществляют большевики, рациональную попытку переустроить общество Элиот считал травматичным, губительным для народа и его культуры; «. русские оказались первым народом
нашего времени, ставшим сознательно направлять культуру поли-
2
тически...» .
* * *
Очевидно, что отношение Элиота к России было амбивалентным. Известно, что где-то в 1945 г. он заметил: «Россия дала Западу нечто особенное - т.е. особенное для России - духовную точку зрения, ощутимую у великих русских романистов»3. Он ценил русскую культуру, вместе с тем Россия пугала его, и тем не менее она дала ему как «магистральному» поэту и философу культуры XX в. мощный творческий, интеллектуальный, идеологический импульс.
1 Eliot T.S. The literature of fascism // The Criterion. - L., 1928. - Vol. 8, N 31. -
P. 287.
2 Элиот Т.С. Заметки к определению понятия «культура» // Элиот Т. Избранное: Религия, культура, литература. - C. 144.
3 Цит. по:. The poems of T.S. Eliot: In 2 vol. / Ed. by Ricks Ch., McCue J. - L., 2015. - Vol. 1. - P. 647.
