CC BY
38
О.А. Казнина
Д.Г. ЛОУРЕНС - ТОЛКОВАТЕЛЬ Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО
Отношение Лоуренса к Достоевскому на протяжении его жизни было крайне изменчивым и противоречивым. Восторг сменялся полным неприятием, затем интерес снова возрождался, и снова несогласие разрасталось до ненависти. Но это было искреннее и живое отношение. Психологические открытия и религиозно-философские идеи Достоевского не просто интересовали Лоуренса, они глубоко задевали его.
Подобно другим пророкам своего времени, Лоуренс был больным сыном цивилизации, взбунтовавшимся против ее удушающей власти. Он смотрел на создаваемый людьми индустриальный и коммерческий мир как на рукотворный ад и призывал людей вернуться в естественное состояние, к здоровой и нормальной жизни в гармонии с природой, в единстве с ритмами космоса. Как Ницше, внимательно им прочитанный, Лоуренс мечтал о человеке, подобном совершенному и прекрасному зверю, и притом наделенном разумом и волей. Как и многие его современники, разочаровавшиеся в христианстве, он призывал к возрождению язычества.
Изысканный и тонкий художник, наравне с поэтическим и прозаическим творчеством он всю сознательную жизнь работал над жизненной философией, которая, по его представлению, могла вывести людей из тупиков цивилизации. Он поглощал книги величайших мыслителей всех времен и народов, читал Платона и Плотина, Спинозу, Паска-
ля, Руссо, Гегеля, Карлейля, Шопенгауэра, Киркегора, Сантаяну, Све-денборга и уже упомянутого Ницше. Он внимательно следил за всеми новостями современной мысли, за открытиями науки, быстро менявшими картину мира. В учении Лоуренса можно найти отзвуки всех модных интеллектуальных увлечений эпохи: у него был глубокий интерес к восточным учениям, к древнейшим мифам, мистериям и культам, к теософии и антропософии, не говоря уже о психоанализе, который претендовал на роль ведущего мировоззрения своего времени.
Свое образование Лоуренс получил в протестантской нонконформистской среде, глубоко знал Священное Писание и мыслил евангельскими категориями. Библейская образность пронизывает все его творчество, находит отражение даже в названиях его произведений. В то же время, его увлекал научный позитивистский и рационалистический подход к библейской и евангельской истории. Особое влияние оказали на него исследования древней мифологии, авторы которых прямо или косвенно указывали на происхождение христианства из древних языческих мистерий и культов.
В мировоззренческих исканиях Лоуренсом двигало стремление соединить христианство с язычеством. Христианскую этику, которую он считал высшим духовным достижением человечества, Лоуренс пытался «обогатить» языческими и ветхозаветными представлениями о природе человека, а также открытиями психоанализа. Писатель был в этом стремлении не одинок, но, в отличие от других властителей дум, Лоуренс пытался осуществить свои идеи в жизни: он планировал создать общину, где идеалы христианской коммуны реализовались бы в естественной жизни на лоне природы. Некоторые замыслы ему удалось осуществить в своей частной жизни.
Важное место в выработке мировоззрения Лоуренса занимала русская литература и философская мысль. В годы творческого формирования и расцвета таланта Лоуренса Россия и русская культура пользовались исключительной популярностью в Европе. В атмосфере европейского духовного кризиса русская литература и православная мысль воспринималась как «свет с Востока». Лоуренс пошел дальше многих европейцев в своем увлечении Россией и русскими. Он не только читал все переводы русских авторов на английский и с интересом следил за
событиями в России, он пытался изучить русский язык и планировал поехать в Россию: там он надеялся найти новых свободных людей и мечтал издавать для них свои произведения.
У Лоуренса было много русских знакомых. В доме Эдварда и Констанс Гарнеттов он часто встречался с представителями русской политической эмиграции разных направлений, среди них были такие знаменитости, как П.А. Кропоткин, С.М. Степняк-Кравчинский, Ф.В. Волховский. В 1914 г. он познакомился с эмигрантом из России С.С. Котелянским, который стал его самым близким другом и адресатом интереснейших писем, в которых особое внимание уделено русской литературе. Благодаря Котелянскому Лоуренс познакомился с восхитившими его произведениями В.В. Розанова и Л. Шестова, отредактировал, а по существу перевел с подстрочника, рассказ И. Бунина «Господин из Сан-Франциско», участвовал в издании некоторых других русских произведений. Лоуренс оказался в ряду нескольких видных английских писателей, которых Котелянский привлек к работе над переводами русских книг: другими его соавторами были Вирджиния и Ленард Вульфы, Кэтрин Мэнсфилд и Джон Миддлтон Марри. Всего на счету Котелянского как переводчика было более 30 названий произведений русских авторов, переведенных с помощью английских писателей.
Однако интерес к русской литературе возник у Лоуренса задолго до встречи с Котелянским. «Анну Каренину» он прочел в 1905 г., а с 1907 г. русские писатели постоянно упоминаются в его переписке и рецензиях. В течение одного только 1909 г. он прочел «Преступление и наказание» Ф.М. Достоевского, «Войну и мир» Л.Н. Толстого, «Рудина» И. С. Тургенева, познакомился с произведениями А.С.Пушкина. В своих письмах Лоуренс упоминает и Н. В. Гоголя. В последующие годы он читал все издававшиеся в переводах произведения Толстого, Достоевского, Тургенева и Чехова.
Лоуренс внимательно следил и за новым поколением русских писателей. В 1910 г. он читал рассказы М. Горького, в 1912 г. - Леонида Андреева. В одном из писем этого времени он упоминает М. Арцыбашева: скорее всего, он читал роман «Санин», переведенный на английский. Особое пристрастие Лоуренс питал к М. Горькому, находя в нем много общего с самим собой: демократическое происхожде-
ние, страсть к чтению, жадное стремление к образованию. Лоуренс писал Луизе Барроуз: «Бедный Горький: во многом я его английское подобие» 1. Поселившись в Италии в 1914 г., Лоуренс бывал в доме А.В. Амфитеатрова, где нашел большую интернациональную общину писателей, музыкантов и художников. Там он познакомился с крестником Максима Горького Зиновием Пешковым и его женой. По чистой случайности он не встретился в Италии с самим М. Горьким.
В общении с русскими Лоуренс остро ощутил, насколько различны жизненные ценности, характеры и манеры поведения у представителей разных культур. У него сложилось особое понятие о «русскости», которая его и привлекала, и отталкивала: «Вы не представляете, каким англичанином, уравновешенным и надежным, начинаешь чувствовать себя в этом окружении. Сравнивая себя с ними, я сознавал, что моя голова держится на плечах столь же прочно, как земля на трех китах. Правда, за одно качество я полюбил этих людей: за полное безразличие ко всему, что не интресовало их в данную минуту. В этом они гораздо мудрее нас» 2.
Высочайшими вершинами в интеллектуальном мире Лоуренса, как и большинства европейских писателей, всегда оставались писатели-мыслители Толстой и Достоевский. Толстым он восхищался, с ним спорил, в борьбе с его моральными воззрениями формировал свои взгляды на литературу, искусство и жизнь. Лоуренс читал не только художественные произведения Толстого, он знал и его важнейшие философские и публицистические эссе. Лоуренс испытывал особый интерес к биографии писателя, к тому, как он воплощал в жизни высказанные им идеи. В конце 1914 г. он читал «Воспоминания о Толстом» Ильи Толстого и книгу Э. Гарнетта «Толстой: его жизнь и творчество», в 1922 -автобиографию С.А. Толстой (в переводе Котелянского и Л.Вулфа). Многое в устремлениях Толстого было близко Лоуренсу - в частности, его призыв к «опрощению» и возвращению к природе. Но религиозно-нравственные идеи позднего Толстого были ему чужды и непонятны.
Достоевского Лоуренс начал читать несколько позднее, чем Толстого. В своей иерархии писателей он при первом впечатлении помещает его ступенью ниже. В письме к знакомой от 6 марта 1909 г. он пишет: «Я только что закончил "Преступление и наказание" <...> - и если
сравнивать его с "Анной Карениной" или "Войной и миром" Толстого, то это скорее трактат, исследование, или памфлет...»3. Выражая восторг перед неотразимостью толстовского мастерства в «Анне Карениной», Лоуренс обрушивает критику на Достоевского за его «этический схематизм». Однако, несмотря на декларируемое неприятие Достоевского, Лоуренс навсегда был покорен им: читал все выходившие в английском переводе романы и все, что было связано с жизнью Достоевского: письма, дневники, воспоминания Анны Григорьевны, биографические исследования.
Событием в его жизни, как и других читающих англичан, был выход в 1913 г. романа «Братья Карамазовы» в переводе Констанс Гар-нетт. С этого времени идеи и герои этого произведения постоянно фигурируют в философской эссеистике, литературной критике и дружеской переписке Лоуренса. В последующие годы он читает все, что появляется в переводах Констанс Гарнетт: в 1914 г. - «Записки из мертвого дома» и «Записки из подполья», в 1915 - «Идиот», в 1916 - «Бесы» и «Страницы из "Дневника писателя"».
Читая издание писем Достоевского, Лоуренс испытывал борьбу чувств, которую он передал в письме к Котелянскому: «Я читаю письма Достоевского. Какой же это был удивительный человек - какая погруженность в себя, какая воля к разрушению, - и ни зернышка любви -только ненависть, зло в чистом виде. И все же он великий человек. Я думаю, самое большое зло заключается в том преклонении перед Христом, которое исповедует Достоевский: это произведение злой воли, замаскированной выражениями любви. Но все же он великан, и я преклоняюсь перед ним. Я даже испытываю к нему нечто вроде подпольной любви»4. Письма писателя и воспоминания о нем Лоуренс впоследствии дважды перечитывал: в 1923 и 1929 гг.
В начале 1916 г. Лоуренс прочел роман «Бесы» в переводе К.Гарнетт и вскоре писал О.Моррелл: «Я сильно невзлюбил Достоевского за его "Бесов". Это то ли триллер, то ли детектив, щекочущий нервы, развращающий душу.<...> Достоевский мешает Бога с Де Са-дом»5. Две недели спустя он продолжает делиться своими впечатлениями от «Бесов» с Котелянским: «Его чары, столько лет пленявшие меня, рассыпались: я скучал над "Бесами". Его бесы недостаточно бесноваты,
чтобы вызывать к себе интерес <... > Я мог бы примириться с Достоевским, если бы он не представлял людей падшими ангелами. Ведь мы не ангелы. К чему такое тщеславие!»6.
Попытка критического анализа главных мотивов творчества Достоевского сделана в письме Лоуренса, адресованном критику Миддлто-ну Марри и его подруге Кэтрин Мэнсфилд. «Я только что прочел "Бесов" и чувствую, что отошел от Достоевского и теперь могу писать о нем совершенно хладнокровно. "Бесы" меня не тронули: никто не был в достаточной мере бесноват, чтобы заинтересовать меня. На меня наводят тоску эти суетливые человечки, которые роятся как насекомые». Далее он предлагает свои «Тезисы о Достоевском»:
«1. Он одержим идеей-фикс, маниакальным стремлением быть абсолютом, Богом. Это стремление раздваивается на следующие:
2-а. Победить свой эгоизм, стать подлинным христианином, жить в гармонии с миром, жить ради общества, человечества, вселенной.
2-б. Быть чистым, абсолютным, всепоглощающим и всеядным
"я".
Это главное в нем. <.>
Больше всех его романов мне нравится "Идиот". Его герой - воплощение последней фазы христианского аскетизма, когда человек отказывается от своего «эго». В нем достигается христианский экстаз жертвы своим телом ради превращения в чистое сознание и слияния с
7
космическим духом» .
Героев Достоевского Лоуренс делит на несколько групп, в соответствии с тем, какое мироощущение они представляют. «Дмитрий Карамазов - последняя, высшая стадия чувственного мироощущения, лишенного самосознания. Это чувственный экстаз слияния с темной стороной космоса. Он выражает подлинное устремление самого Достоевского, вот почему и старец Зосима склоняется перед Дмитрием.
Чувственный экстаз приводит к преступлению: так как высшая точка чувственного экстаза - поглощать, пожирать другого <...>. Настоящего экстаза такого рода достигает Рогожин, убивая Настасью Филипповну. Другая крайность - христианский экстаз - приводит к идиотизму ("Идиот").
Еще одна группа - воплощения чистой воли, чистого рассудка -социальные, рациональные типы Иван Карамазов, Петр Степанович и Гавриил Ардальонович - последняя стадия нашего социального развития, на которой человек превращается в механическое существо, разрывает все подлинные связи с миром. Черт, с которым говорит Иван, - это представитель современной общественности. Механические социальные формы бытия, всеобщие стремления и идеалы это и есть черт.
Женщины у Достоевского не играют самостоятельной роли. Они - только эхо и отражение мужчин. Все они стремятся к чувственному экстазу, они также стремятся и в противоположную сторону - к христианству, чистоте, самоотвержению. Но все они связаны социальными условностями - и они оказываются сильнее их христианских устремлений» 8.
Из этого Лоуренс выводит заключение, к которому он уже и раньше приходил, что романы Достоевского - великие параболы, интеллектуально-психологические аллегории. Но как и всякое искусство, в котором доминирует идея, или схема - это ложное искусство («They are great parables, the novels, but false art»). Все его персонажи - носители этических и религиозных идей, каждый воплощает какое-то теологическое понятие (theological or religious units, terms of divinity). Лоуренс и раньше высказывал мнение, что русские романы в большинстве своем основаны на идеологической схеме, что развитие характера в них подчинено моральной схеме.
Полноценному восприятию Лоуренсом Достоевского, как и других русских авторов, мешало, конечно, несовершенство переводов, незнание языка, российских жизненных реалий и русского менталитета. Но через все эти барьеры Лоуренс все же видел в Достоевском великого писателя, поднявшего самые острые проблемы бытия. Не случайно его возмущало поверхностное отношение к его произведениям. Он писал: «Проклинаю "отпускное чтение"! В наше время на пляж берут даже Достоевского и почитывая, едят мороженое: да, жизнь превратилась в
„9
сплошной нескончаемый отпуск...» .
В этой продолжавшейся годами внутренней борьбе с Достоевским, Лоуренс ощущал, что русский писатель стал частью его духовного мира. Через психологические открытия Достоевского он пытался по-
нять и объяснить самого себя. В переписке с друзьями он постоянно пользуется образами и мотивами его романов, описывая свое внутреннее состояние. И наоборот, рассуждения о Достоевском, как правило, незаметно переходят у него в саркастическое излияние собственных мизантропических эмоций: «Я не выношу общества людей. Вот бы переломать крылья этим падшим ангелам»10. В безоглядных проклятиях в адрес Достоевского Лоуренс выплескивал злобу на тот мир, который у него на глазах создавали его современники. Это был мир, в котором не оставалось места естественному, природному человеку, мир, в котором человеческая жизнь и красота природы катастрофически теряли ценность.
Лоуренс вернулся к Достоевскому в начале 1926 г. 11 января он писал Котелянскому: «Недавно я подумал, не пришло ли время перечитать Достоевского: не как литературу, но как жизнь. Я так устал от английской привычки во всем видеть литературу. Сейчас же выпишу "Ка-рамазовых"»11. В марте 1926 г. Котелянский прислал ему свою новую работу: перевод воспоминаний и дневников жены писателя Анны Григорьевны, выполненный им совместно с Дж. Миддлтоном Марри. По воспоминаниям Фриды Лоуренс, эта книга стала для них чем-то вроде семейного чтения.
Котелянский приготовил для Лоуренса и другой сюрприз: выслал ему в Италию только что вышедшее в Лондоне издание фрагментов из книг В.В. Розанова «Апокалипсис нашего времени» и «Уединенное»12. Книга явилась для Лоуренса настоящим потрясением. Он сразу принялся за рецензию, а по существу эссе, и две недели спустя отослал статью в журнал13. «Я рад, что у меня теперь есть Розанов, герои Чехова и Достоевского мне изрядно надоели.» - писал он Котелянскому. Свою рецензию он начинает выражением скептического недоверия ко всему, на чем лежит тень русского гения: «В Розанове мы узнаем, как будто, еще одну птицу из стаи Достоевского». Половина рецензии посвящена анализу «русскости». Понятие это означает теперь для писателя противоречивость мыслей и стремлений, самокопание, экзальтированность, подчеркнутый нигилизм, жажду страдания и покаяния, доводящую до самоуничижения. Все эти «пороки» он нашел и у Розанова.
Но у него же он нашел и достоинства, благодаря которым Розанов затмил для Лоуренса всех своих русских предшественников. «Впервые русский писатель дает нам полнокровную картину мира; ни Толстой, ни Достоевский и никто другой из них не дал нам этого. Такое впечатление, что в Розанове проснулся язычник древней Руси»14. Язычество - вот что притягивало Лоуренса в Розанове, именно в язычестве искал Лоуренс спасения от рассудочной и прагматичной цивилизации. На христианство он чем дальше, тем больше возлагал ответственность за главные проблемы современного человека: его подавленность сознанием своего греха, аскетическую изможденность, страх перед жизнью, разрыв с природой, подчинение рассудочным представлениям и социальным условностям. Но даже в Розанове Лоуренс находит нечто неприемлемое: в нем все же проглядывает «достоевщина» или, что для него почти то же: «русскость». «О, как им нравится их двойственность, их внутренняя противоречивость, как они насквозь пропитаны Достоевским, эти русские!»
В конце 1929 г. Лоуренс начал работать над своим итоговым философским произведением, которое он назвал «Апокалипсис» - не исключено, что в выборе названия Лоуренс оглядывался на произведение Розанова, хотя тема Апокалипсиса, конечно, витала в воздухе15. В этом произведении писатель обличает современное государство и созданного им массового человека. Он пишет: «Природа человека далека от святости. Первичный инстинкт старого Адама - быть самим собой, окружить себя кругом собственного бытия и там быть хозяином, первенствовать, царить во всем великолепии»16. «Сердце человека неутолимо жаждет великолепия, роскоши, чувства собственного достоинства, самоуважения, славы, власти - независимо от того, царь он или простой крестья-нин»17. Все современные демократии, продолжает Лоуренс, стремятся лишить человека самых глубоких, кровных инстинктов и сделать его бессильным и убогим. «Люди смелые и талантливые составляют аристократию нации, а демократия стремится нивелировать личность и создать коллектив слабых и посредственных людей»18.
Человечество не сумело воплотить христианские заветы, заключает писатель, и чем дальше, тем меньше оно способно к ним вернуться. Человек измельчал, героем новой эпохи стало подпольное существо.
«Мы живем в нищем, мещанском, ползучем мирке, в котором потеряны даже ключи от Ада. Как мы придавлены нормами социального бытия! Все, что мы можем, с нашей братской любовью, это задушить ею своего ближнего. Мы больше всего боимся, что кто-то другой может быть великим и царственным, когда мы сами этого не можем. Все мы, нынешние людишки, - так устроены, что при нас ни один человек не должен сиять во всей своей мощи, так как из-за этого сияния не будет видно нас
19
самих» .
Последнее возвращение к Достоевскому состоялось незадолго до смерти Лоуренса. В январе 1930 г. Котелянский выслал ему новый -свой собственный перевод «Легенды о Великом инквизиторе». Лоуренс согласился просмотреть его с точки зрения стиля и написать предисловие. Меньше чем за десять дней он закончил объемную статью, в которой подписал свой окончательный приговор христианству. Он признавался, что никогда не понимал смысла этой притчи Достоевского. Теперь он окончательно пришел к выводу, что в действительности «Легенда» является обличением несостоятельности христианства, что она подводит «опустошающий итог, к которому привел человечество многовековой опыт».
Он заключает: «Сама реальность восстает против великой иллюзии: иллюзии, которой был Христос»20. Лоуренс полагал, что к такому же выводу пришел и сам Достоевский, но лишь завуалировал свое открытие системой символов. Для Лоуренса было очевидно, что человечество не смогло и никогда не сможет воплотить в жизни идеалы Нового Завета. «Самое большее, на что способен человек, - это быть верным
своей природе. И никакая вера не заставит его надолго выйти за преде-
21
лы своих возможностей», - писал он .
Лоуренс считал, что Достоевский открыл горькие, но неоспоримые истины о природе человека, но эти истины не следовало вкладывать в уста представителя испанской инквизиции - представителя дьявола на земле, ненавидевшего человека и не понимавшего его природы. Его монолог должен был, по мнению Лоуренса, произнести некий положительный персонаж - «мудрый правитель». В уста мудреца и следовало вложить гениальные прозрения о людях, которые Лоуренс здесь кратко резюмирует: в массе своей человечество неспособно отличить
подлинные жизненные ценности от ценностей условных, денежных и материальных. Массы людей вообще не могут отличить добра от зла. На это способны только избранные, мудрецы, именно им и надо поручить управление людьми и распределение благ в обществе. Мудрый правитель сможет использовать во благо человека его прекрасные устремления: его жажду чуда, тайны и авторитета. Массы мечтают о сильном и мудром правителе, они хотят преклониться перед авторитетом, но над ними надо поставить не ложный кумир, а истинный авторитет. Мудрая власть по природе своей должна быть религиозной, жреческой, она должна направлять жизнь людей в едином ритме с природой. Лоуренс был убежден, что без религиозного освящения невозможна никакая деятельность человека: «Земной хлеб и все материальные блага должны быть проникнуты религиозным смыслом, ощущением тайны в этих дарах божьих»22.
Лоуренс воссоздает поэтические картины языческих праздников, посвященных природным циклам, и в качестве печального опыта разрушения мистических связей человека и природы приводит пример советской России, уничтожившей религиозные обряды. Лоуренс утверждает (и в этом он близок к некоторым русским мыслителям, в частности к С. Булгакову), что в большевистской России отказ от религиозного освящения хозяйства приводит к распаду материальной основы бытия, к экономической катастрофе: «Большевики хотели дать людям простой земной хлеб, без хлеба небесного. Что же получилось? Не только небесный хлеб был утрачен, но и земной хлеб исчез из России, которая всегда была производителем муки. Этому можно удивляться, но это случается со всеми социалистами и мыслителями, готовыми отказаться от хлеба небесного, то есть от религии чуда, тайны и авторитета: при таком отказе пропадает и хлеб земной. Величайшее заблуждение думать, что проблемы человечества можно решить чисто материальными средствами: дать бедным жилье, еду, средства гигиены и т.п. Даже самым бедным из людей всего этого недостаточно. Земной хлеб и все материальные блага должны быть проникнуты религиозным смыслом, ощущением тайны в этих дарах божьих. Земному хлебу дает жизнь хлеб небесный. Небесный хлеб это жизнь, это связь всего со всем, это созидание. Печаль поста и радость пасхального Воскресения воплощают эту
связь. Созревание плодов, сбор урожая - раскрывают связь человека с
23
землей и солнцем, дарят ему соприкосновение с космосом» .
Евангельские понятия Лоуренс интерпретирует по-своему, и эта интерпретация показывает, что он был весьма своевольным толкователем не только Достоевского, но и Священного Писания: «Что же такое небесный хлеб? Каждое поколение вкладывает в это понятие новый смысл. Но неизменным остается то, что хлеб небесный - это сама жизнь, это бытие. Это то, что делает жизнь осмысленной и прекрасной. А хлеб земной - это лишь побочный продукт этой истинной жизни. Это глубочайшая истина христианства и истина жизни. Но человеческие массы никогда этого не поймут. Поймут лишь избранные. Пусть они и несут ответственность за устроение земных дел».
Итак, в понимании природы человека, природы власти и общественной организации Лоуренс становится на сторону Великого инквизитора. Он последовательно защищает все его позиции. Он убежден, что христианство - не для масс, что только избранные натуры способны воплотить заповеди Христа. Только герои, сильные личности могут быть истинными христианами. Тогда как большинство людей, «тьмы и тьмы людей в истории, похожи на детей или на животных, они слишком слабы, бессильны, порочны, недостойны, и - бунтари. Они не могут даже как следует поделить тот хлеб, который дается им на каждый день».
Лоуренс убежден, что Христос обращался к избранным, потому что идеализировал людей, не видел, каковы они в действительности, любил человечество таким, каким оно должно быть. «Он предоставлял своим ученикам свободу. Он озадачивал их этой свободой. Иуда не выдержал этого испытания и предал его». Великий инквизитор, по мнению Лоуренса, гораздо реалистичнее: он знает и любит человека таким, каков он есть, со всеми его слабостями. Он понимает, что «стадам» не нужны дары свободы: им нужно чудо даров земных, тайна освящения этих даров и авторитет, их справедливо распределяющий.
Признавая необходимость освящения труда, сбора плодов и важнейших событий жизни человека, Лоуренс соглашается в то же время с тем, что жизнь человечества должна основываться на поклонении человеческому авторитету. Избранные, способные вместить полноту рели-
гиозной идеи, будут поклоняться неведомому Богу, а массы - будут подчиняться посредникам, властям и религиозным авторитетам, мудрейшим из людей. Лоуренс верил, что власть над людьми может быть передана достойнейшим пастырям, которые будут добросовестно заботиться о своей пастве. В таком земном раю христианская этика, по его представлениям, должна слиться воедино с языческой мудростью, а изможденное аскезой культурное человечество вернется к былому полнокровному существованию.
Лоуренс, по всей видимости, искренне верил в реализацию своих идей, он полагал даже, что человечеству, ведущему «здоровую естественную жизнь», станут не нужны такие писатели, как Достоевский. В предположении о возможности такого рая на земле, о возвращении человечества к своему невинному состоянию, заключались узнаваемые черты социального утопизма эпохи.
Современник Лоуренса, русский мыслитель М.Тареев, в 1901 г. писал в работе «Цель и смысл жизни»: «Если поглядеть с точки зрения современности, европейский порядок, государственность и рассудочность выиграли битву: победил Великий Инквизитор». По всей видимости, учение Лоуренса явилось одним из значимых симптомов этой победы. Бунтарь, выступивший в защиту естественного человека против порабощающей его цивилизации, он невольно оказался апологетом самых основ этой цивилизации - авторитарного правления.
В «оправдание» Лоуренса необходимо напомнить, что это был один из самых одаренных художников своего времени и в своем художественном творчестве он несравнимо более полно отразил духовно-телесный мир человека, его тонкие связи с миром природы. Как художник Лоуренс вырос из христианской культуры и в своем поэтическом видении жизни опирался на выработанные ею понятия. Даже его призыв к реабилитации естественного человека, его любовь к природе в романах одухотворены не столько язычеством, сколько христианским гуманизмом. Его персонажи бессознательно стремятся жить в соответствии с христианскими заповедями, даже когда ищут личного счастья. И они несомненно стремятся к свободе. Но в своем учении Лоуренс ставит законы природы и человеческого естества выше духа и свободы. С этими законами он стремится сочетать религию мистерий, культа природы
и тайну жреческого авторитета. Его естественный человек в результате снова попадает в зависимость от человеческой власти. Вместить смысл евангельской свободы Лоуренсу мешал рационализм и неверие в духовные основы бытия. Эта же ориентация мировосприятия помешала ему по достоинству оценить социально-философские и религиозные идеи Достоевского.
1 Лоуренс Д.Г. Письмо к Луизе Барроуз (Louie Burrows) от 22 декабря 1910 г. //The Letters of D.H.Lawrence. Cambridge Univ. Press, 1979. Vol. I. P. 209.
2 Лоуренс Д.Г. Письмо к А.Маклауду (Arthur McLeod) от 14 марта 1914 г. // Ibid. 1981. Vol. 2. P. 155.
3 Лоуренс Д.Г. Письмо к Бланш Дженнингс от 6 марта 1909 г. // The Collected Letters of D.H.Lawrence. In 2 vols. L., 1962. Vol. 1. P. 53-54.
4 Лоуренс Д.Г. Письмо к С.С.Котелянскому от 8 апреля 1915 г. //The Quest for Rananim: D.H.Lawrence's Letters to S.S.Koteliansky: 1914 to 1930 Montreal; London, 1970. P. 37.
5 Лоуренс Д.Г. Письмо к О.Моррелл (O.Morrell) от 1 февраля 1916 г. //The Collected Letters. Vol. I. P. 420.
6 Лоуренс Д.Г. Письмо к С.С. Котелянскому от 15 февраля 1916 г. // The Quest for Rananim. P. 68.
7 Лоуренс Д.Г. Письмо к Дж. Миддлтону Марри (J.Middleton Murry) и К.Мэнсфилд (Katherine Mansfield) от 17 февраля 1916. // The Collected Letters. Vol. 2. P. 430-432.
8 Ibid.
9 Лоуренс Д.Г. Письмо к Стюарту Шерману (Stuart P.Sherman) от 11 июля 1925 г. // The Collected Letters. Vol. 2. P. 846.
10 The Quest for Rananim. P. 69.
11 Ibid. P. 278.
12 Rozanov V.V. The Apocalypse of Our Times, Solitaria. L., 1927.
13 Lawrence D.H. Solitaria, by V.V.Rozanov //Calendar of Modern Letters. 1927. July.
14 Lawrence D.H. Fallen Leaves, by V.V.Rozanov. Translated from the Russian by S.S.Koteliansky, with a Foreword by James Stephens. L., 1929 //Everyman. 1930. 23 January.
15 Об интересе Лоуренса к этой теме свидетельствует его работа над комментариями к книге Ф.Картера «Апокалиптические образы» (Carter Fr. Apocalyptic Images) в октябре 1929 г.
16 Lawrence D.H. Apocalypse. With an Introd. by Richard Aldington. // The Albatros Modern Continental Library. Vol 31. Hamburg, Paris, Bologna, 1932. P. 64.
17 Ibid.
18 Ibid. P. 66.
19 Ibid. P. 72.
20 Lawrence D.H. The Grand Inquisitor, by F.M.Dostoievsky //Phoenix: The posthumous Papers of D.H.Lawrence. / Ed. by E.D.McDonald. L., 1961. P. 283.
21 Ibid. P. 284.
22 Ibid. P. 288-289.
23 Ibid. P. 288-289.
