CC BY
27
средством ремарок и эпилогов, в которых художник намечает последующие узловые точки в жизни страны; 1928, 1931, 1937, 1941, 1945 гг. - это «те этапы дальнейшей истории России, над которыми раздумывал Солженицын, но не успел в силу обстоятельств воплотить их на бумаге» (с. 286).
Анализ финальных глав важен и потому, что в них наглядно отражены принципы и приемы поэтики, характерные для всего произведения: сгущенность повествования, документальность, фактографичность, «закон экономии» художественных средств. Образ колеса присутствует и в эскизных, завершающих главах, но только в подтексте: начав вращение, колесо не останавливает своего движения и после революции.
«Красное Колесо» «спаяно» со всеми другими работами писателя сюжетными событиями, местами, где происходят действия, биографически близкими героями и различными линиями преемственности (эпическими и психологическими). Эпопея А. Солженицына вобрала в себя «исторические, философские, нравственные и этические проблемы рубежа веков» (с. 299).
А.В. Урманов (Благовещенск)
Русское зарубежье
2012.01.028. ЖИЗНЬ И ТВОРЧЕСТВО БОРИСА ЗАЙЦЕВА: Материалы Шестой Международной научно-практической конференции, посвященной жизни и творчеству Б.К. Зайцева / Ред. кол.: Черников А.П. и др. - Калуга: Калужский гос. ин-т модернизации образования, 2011. - Вып. 6. - 199 с.
В статьях сборника прослеживаются философские, духовно-нравственные искания Б.К. Зайцева, рассматривается проблематика и поэтика его прозы, а также жизненные и творческие связи писателя с современниками. Сборник включает три раздела: «Творчество Б.К. Зайцева: Проблематика, поэтика, литературный контекст», «Литературное и духовное наследие Б.К. Зайцева», «Методические аспекты изучения литературного наследия Б.К. Зайцева». Реферируется первый раздел.
А.П. Черников (Калуга) в статье «Творческие искания Б. Зайцева» обращает внимание на то, что в русской прозе черты
импрессионистического стиля наиболее отчетливо проявились именно у Б. Зайцева. Импрессионистические тенденции во многом определили стилевые особенности зайцевской прозы: «...ее аква-рельность, музыкальность, нередко ритмизованность, ослабленную фабульность, личностно-авторское начало, а в жанровом отношении - преобладание, особенно в раннем творчестве, этюдной новеллы, эскиза, где логические связи между изображаемыми явлениями и событиями подчас заменены на ассоциативные. В зайцевском импрессионистическом видении мира, несомненно, воплотилась метафизика всеединства Вл. Соловьёва, ставшая одним из ведущих философских принципов эпохи» (с. 6).
Использование писателем черт импрессионизма не означало коренной ломки художественных принципов реализма, а ставило своей задачей обогатить их достижениями нереалистической, в первую очередь символистской поэтики, пишет А.П. Черников и отмечает другую важнейшую сторону зайцевской поэтики - лиризм. «По характеру своей творческой индивидуальности ранний Б. Зайцев тяготеет к художественному изображению состояния души, а не действия, к воссозданию неисчерпаемости бытия. Он воспринимает события в метафизическом плане, как со-бытие человека с миром» (с. 9). Обращает на себя внимание и такая особенность поэтики Б. Зайцева, как притчевость и мифологизм его художественного мышления. В мифопоэтике писателя «наиболее существенны три основные архетипические универсалии - путь, дом, храм. Все они содержат обширные коннотации, ненавязчиво обрастают в произведениях обертонами, многозначной символикой» (с. 10).
Следы влияния творчества Зайцева на первый роман Паустовского «Романтики» (1916-1923, опубл. 1935) рассматривает А.В. Громова (Москва) в статье «Традиции Б.К. Зайцева в ранней прозе К.Г. Паустовского». Ключевыми для понимания концепции «Романтиков» стали роман Зайцева «Дальний край» (1913) и его повесть «Голубая звезда» (1918). Зайцевский интертекст, по мнению автора статьи, носит не только мотиво- и сюжетообразующий характер, но и определяет идейную основу произведения. С «Дальним краем» «связана расстановка персонажей и авторская концепция жизни, а также образ богемной Москвы накануне Первой мировой войны»; реминисценции из «Голубой звезды» в романе
Паустовского «Романтики» «помогают реализовать лирико-философскую концепцию любви и идею сакрализации женственности» (с. 12).
Центральный герой романа Зайцева «Дальний край» Петр Лапин - alter ego автора, которого Зайцев наделил не только фактами собственной биографии, но и своими сокровенными размышлениями о смысле жизни, призвании, искусстве. Герой-рассказчик в «Романтиках» - начинающий писатель Максимов - близок Петру Лапину. Философская основа произведения - оправдание жизни, а цель Максимова - в том, чтобы «слагаться», создавать себя, строить свою личность. У Зайцева в романе богемная беззаботность довоенной Москвы вызывает добрую иронию: он с юмором изображает бурные дебаты на литературных лекциях и дурачества молодежи, создавшей шуточное «общество козлорогов». Герой Паустовского читает «Дальний край» на фронте и искренне смеется над этими сценами. Однако сам он описывает московскую богему с меньшей теплотой. Максимов отчасти близок и другому герою Зайцева - Христофорову из «Голубой звезды».
С этой повестью в романе Паустовского связана также лири-ко-философская концепция любви. Центральный герой Паустовского разными гранями своей личности приближается к знаковым и любимым героям Зайцева - Петру Лапину и Христофорову. «Их сближает высокая одухотворенность, устремленность к прекрасному, неустанный поиск идеала и отталкивание от обыденности» (с. 15). Различие заключается в том, что Зайцев не сделал своих героев писателями, а роман Паустовского - это роман о художнике. Но отношение к творчеству и культуре у персонажей Зайцева и Паустовского похоже.
«Типология публицистических жанров в цикле Б.К. Зайцева "Дни"» - предмет статьи Т.М. Степановой (Майкоп). Авторская рубрика «Дни» просуществовала сначала в газете, затем в журнале «Возрождение» с 1939 по 1972 г. Это наиболее развернутый, обширный и по объему, и по составу цикл. Книга «Дни», составленная А. Клементьевым, включает в себя дневниковые записи 19391945 гг. и «Очерки», появившиеся на страницах парижской газеты «Русская мысль» под общим названием «Дни» в 1947-1972 гг. Общее число материалов - восемьдесят семь.
Анализируя типологию, семантику и поэтику заглавий цикла, Т. М. Степанова отмечает следующие закономерности: наиболее представительно семантическое гнездо с лексемами: книги, писатели, литература, библиотека. Второе по частоте употребления -гнездо имен собственных, обозначающих фамилии писателей, деятелей искусства и имена духовных лидеров. Третья группа -географические, пространственные понятия, названия учреждений. Четвертая группа - представляет «нумерологию» Зайцева («Семь веков», «Столетие Гамсуна» и т.д.).
В документально-публицистическом цикле «Дни» автор статьи выделяет такие жанрово-тематические группы: 1) литературный портрет - портрет писателя (в том числе двойной или групповой), портрет (параллель); 2) портрет духовного лица - житие нового времени; 3) произведение, устанавливающее связь автора со временем (в том числе посвященное разного рода памятным датам как публичного, так и индивидуального характера); 4) примыкающий к предыдущему жанр мемуаров; 5) произведение, устанавливающее связь автора с пространством (в том числе очерк путешествия); 6) рецензия; 7) размышления читателя - впечатления от прочитанного; 8) письмо; 9) журналистское расследование; 10) собственно публицистический текст, содержащий прямой, непосредственный отклик на текущие, только что произошедшие события многосложного жизненного процесса; 11) архаизированные жанры религиозно-риторической публицистики; 12) некролог-некрологи, включенные в структуру более развернутых по плану текстов и являющиеся их жанрообразующим ядром. При этом эссеизм служит объединяющим, интегрирующим фактором большинства текстов как цикла «Дни», так и многих других документально-публицистических произведений Зайцева.
Духовный опыт Б. Зайцева определяется как медленное поступательное движение от языческого неведения к христианскому прозрению, пишет Л.И. Бронская (Ставрополь) в статье «В поисках истины (истина - это Бог)». Религиозно-философская концепция писателя исподволь прорисовывается в его автобиографической тетралогии «Путешествие Глеба» - центральном произведении Зайцева периода эмиграции. В первых частях тетралогии «темы природы, Бога, семьи неразделимы, что обусловлено не только спецификой героя-ребенка, героя-подростка, но и антропологиче-
скими представлениями о вхождении личности в мир, о взаимодействии бердяевских микрокосма и макрокосма», «это, в сущности, единая тема о человеке» (с. 35-36).
В «Юности» и «Древе жизни» максимально полно отразился возврат Зайцева на свою исконную духовную родину, возврат в предреволюционную Россию, в близкую Зайцеву с юных лет «греко-латинскую» Европу и Православную церковь. Не только в автобиографической тетралогии, но и в книге путевых очерков «Афон», в его трех монографиях о Жуковском, Тургеневе и Чехове воплотился триединый образ православного русского мира. Если герой «Тишины» и «Зари» находится еще на подступах к Истине, он совершает ошибки, не тверд в нравственном выборе, нередко смущаем и прельщаем, то герой «Древа жизни» уже познал грань между добром и злом.
«Мифологема камня в романистике Б.К. Зайцева (романы "Дальний край", "Золотой узор")» находится в центре внимания В.Т. Захаровой (Нижний Новгород), анализирующей два романа писателя «Дальний край» (1913) и «Золотой узор» (1926). Их можно условно считать дилогией: они объединены темой революции, духовного становления молодых людей, типологическим родством героев. Мотив твердости, связанный с важными нравственными ценностными категориями, и прежде всего христианскими ценностями, является ведущим, концептуально значимым в творчестве Зайцева. Этот мотив, по мнению В.Т. Захаровой, выражается через мифологему камня, возникающую в текстах писателя. «В формировании мифологемы камня важную роль играет у Зайцева мотив древности христианского вероучения, который усиливает семантику крепости, твердости, надежности» (с. 39). Во многих пространственных образах текста романа «Дальний край» возникает этот мотив. Слова надежды на Господню милость, высеченные в камне, - таков у писателя образ утверждения веры в душе человека, полагает автор статьи. Мысль об удивительном феномене твердости духа, которая присуща христианской жизни, помогающей человеку выстоять перед лицом трагедийных событий, становится лейтмотивной и в романе «Золотой узор».
«Пространственно-временная организация изображенного мира в рассказе Б.К. Зайцева "Заря" и повести А.Н. Толстого "Детство Никиты"» - тема статьи Л. А. Козыро (Калуга). Повествование
и в том и в другом случаях ведется от третьего лица. Повествователь в «Детстве Никиты» остается рядом с героем в границах сюжетного времени. В рассказе «Заря» границы сюжетного времени для повествователя проницаемы как в направлении прошлого, так и более интенсивно в направлении будущего. Движение времени в обоих произведениях определяется указанием «циклических» временных координат (времени года, суток, часа или приуроченных к конкретному времени повторяющихся действий). Событийно-сюжетное время произведений дискретно. Поскольку речь идет о детстве, оба писателя рассказывают о временных интервалах, насыщенных событиями, значимыми для становления личности ребенка. Биографическое время эмоционально окрашено и описание одного и того же времени года у Зайцева и А. Толстого несет разную психологическую и эмоциональную нагрузку (для Жени весна -время активности, а для Никиты - томление, смятение духа).
Предметный мир с его координатами оба писателя воспринимают достаточно подробно. В центре того и другого произведения, в центре детского мира - Дом. Пространственные характеристики, как и временные, преломляются сквозь призму восприятия повествователя и героя. Расширение пространства мотивируется постепенным расширением опыта героя, познанием им внешнего мира. Не случайно наряду с хронотопом Дома основополагающим в произведениях является хронотоп дороги, на основе которого вычленяются сюжетообразующие мотивы - встречи, разлуки и т.д. В целом же, полагает Л. А. Козыро, оба писателя стремятся реализовать в своих произведениях идиллический хронотоп, характеризующийся единством места, ритмической цикличностью времени, прикрепленностью жизни к определенному месту - родному дому.
«Пантеистическую и христианскую картины мира в раннем творчестве Б.К. Зайцева» рассматривает О.Г. Князева (Курск). В рассказе «Полковник Розов» (1907) определяющим становится мотив света. В этом проявляется и пантеистическое преклонение перед мирозданием, и мироощущение, воспитанное христианством. Светопись писателя исключительно разнообразна: для каждого времени суток у него находится особая «подсветка», светоносна сама фамилия заглавного героя. В рассказе выявляются признаки импрессионистической светописи.
В статье «Мемуарный этюд Б. Зайцева "Другие и Марина Цветаева" (К проблеме диалога двух художественных систем)» И. Киселёва (С.-Петербург) отмечает, что Зайцев с его стремлением к уравновешенности, гармонии и внутреннему покою не мог во всем принимать Цветаеву-поэта в силу своих внутренних этико-эстетических установок. Особенно это касалось поздней Цветаевой. Необходимо учитывать и творческую эволюцию православного писателя Зайцева, сверхзадачей которого все более становилось «воцерковление искусства слова», приобщение читателя к истинам православия. Однако, не принимая усложненные формы поэзии Цветаевой, Зайцев, как в высшей степени сострадательный, глубоко чувствующий человек, не мог не ощущать неудержимого порыва Цветаевой к духовному Абсолюту, не мог не понимать трагедийной природы ее поэзии. В послереволюционной России Зайцев «покровительствовал», как он сам пишет, и стихам Цветаевой, и ей, как человеку беззащитному, нуждающемуся в такой деятельной помощи, которую она более всего ценила. В конце мемуарного этюда вновь прозвучала мысль о страшном времени, убившем Цветаеву, и мысль о том, что она неподвластна никакому суду, ибо страдала много, несла свой крест, взошла на свою Голгофу.
В статье «Мемуарные очерки Бориса Зайцева» Т.В. Гордиенко обращает внимание на то, что писатель любил возвращаться к своим героям, дополняя уже сказанное новыми фактами, хранившимися в памяти. Творческую атмосферу литературного кружка «Среда» Зайцев запечатлел в сборнике «Книга о Леониде Андрееве. Воспоминания», вышедшем в 1922 г. в Берлине, где лишь наметил портрет Андреева эскизно, а затем продолжил рассказ о нем в двух очерках «Молодость Леонида Андреева» и «Леонид Андреев в зрелые годы»1. Несколько очерков и статей Зайцев посвятил Бунину. Мемуарные очерки Зайцева - не только портреты известных писателей, но и художественный портрет времени, заключает Т.В. Гордиенко.
Творческие связи Б.К. Зайцева и К.Д. Бальмонта выявляет Т.В. Петрова (Москва). Фрагмент совместного большого исследования редакционной переписки журнала «Современные записки» с
1 Зайцев Б.К. Молодость Леонида Андреева // Возрождение. - Париж, 1929. -24 февр.; Зайцев Б.К. Леонид Андреев в зрелые годы // Возрождение. - Париж, 1929. - 13 марта.
Б. Зайцевым представили О.А. Ростова (Москва) и проф. Миланского университета Эльда Гаретто (статья «Б.К. Зайцев и "Современные записки"»).
Т.Г. Петрова
2012.01.029. ИССЛЕДОВАНИЯ ТВОРЧЕСТВА Б.К. ЗАЙЦЕВА. (Обзор).
В 2011 г. исполнилось 130 лет со дня рождения Б.К. Зайцева -одного из ярких и видных представителей Серебряного века русской литературы, продолжившего свое творчество в эмиграции (писатель умер в Париже в 1972 г.). Крупными событиями стали Международные научные Зайцевские чтения, периодически организуемые в Калуге, на родине писателя. Первые «чтения» состоялись при участии дочери писателя Н.Б. Зайцевой-Соллогуб в 1996 г., а их неутомимым организатором многие годы был Е.Н. Зайцев, внучатый племянник писателя, ученый-педагог и краевед. Конференции определили круг проблем, привлекших исследователей российских университетских научных центров (от С.-Петербурга, Москвы, Вологды, Орла, Нижнего Новгорода до Уфы и Йошкар-Олы), а также и зарубежных филологов. Например, четвертые Зай-цевские чтения (2003) были посвящены изучению философско-эстетических исканий в литературе Серебряного века и русского зарубежья, а пятые - творчеству калужских писателей на рубеже Золотого и Серебряного веков. На этой конференции М.В. Михайлова, в частности, отмечала, что «уловить специфику построения национальной модели мира, какой она возникает под пером Зайцева», представляется возможным лишь, «обращая внимание на тончайшие переходы в образной системе его произведений, соединяющих историческое, национальное и религиозное бытие»1.
Событием отечественного изучения наследия Б.К. Зайцева стало издание 11-томного собрания его сочинений 1999-2001 гг.: составление, примечания, вступит. ст. - Т.Ф. Прокопова; общая
1 См.: Калужские писатели на рубеже Золотого и Серебряного веков: Сб. ст.: Пятые Междунар. юбил. науч. чт. - Калуга, 2005. - Вып. 5. - С. 3. - Реферат см.: Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Сер. 7. Литературоведение: РЖ / РАН ИНИОН. - М., 2007. - № 1. - Автор -О.В. Михайлова.
