CC BY
14
рою - Франсиону, который во вставной новелле выступает рассказчиком своей истории. Повествовательный вымысел строится как пропастная структура (mise en abîme), происходит разоблачение неискренности автора, разрушение авторских ожиданий - всего, на чем держится романическая иллюзия. Сорель ставит собственный рассказ под вопрос, демонстрируя его вымышленность, но одновременно он приглашает читателя отыскать смысл стоящей над текстом нарративной коммуникации, расширяет игровую потенцию романа.
Двигателем романного творчества Сореля М. Обаг считает жажду новизны, выраженную в стремлении отказаться от стилистических и жанровых условностей, играть ими, строить нарративную коммуникацию на иронии и притворстве, в конце концов соединить позиции автора и персонажа, что осуществилось в третьей версии книги. Новизна для Сореля - источник читательского удовольствия, и он не ошибся в своем желании обновить романический репертуар, поскольку книгу ожидал издательский и читательский успех: свидетельством тому - многочисленные републикации «Комической истории Франсиона» на протяжении последующих десятилетий, которые происходили не только во Франции, но и в других странах, где был переведен роман. Известно, насколько сильно было воздействие сорелевского романа на «Симплиция Симплициссимуса» (1669) немецкого писателя Гриммельсгаузена, но влияние произведения на европейскую прозу Нового времени было еще более широким.
В заключение автор статьи делает вывод: Сорель, превращая романическое в объект осмысления и вопрошания внутри самого романного текста, вошел в важную линию европейских писателей, создававших романы, построенные на жанровой саморефлексии.
Н.Т. Пахсарьян
2012.01.013. ГИНЦБУРГ К. ПАРИЖ 1647: ДИАЛОГ О ВЫМЫСЛЕ И ИСТОРИИ.
GINZBOURG C. Paris, 1647: Un dialogue sur fiction et histoire // Vox poética [Electonic resource]. - 2011. - 25 mars. - Mode of access: http://www.vox-poetica.org/t/articles/ginzbourg2011.html
Статья известного итальянского историка культуры, профессора ун-та в Пизе Карло Гинцбурга представляет собой раздел
опубликованной во Франции в 2010 г. монографии ученого под названием «Нить и следы». Объектом анализа выступает в статье диалог французского поэта и литературного критика Жана Шапле-на «О чтении старых романов», написанный в конце 1646 или в самом начале 1647 г.
Как указывает К. Гинцбург, большинство современных ученых высмеивает методологию исследователей, пытающихся отыскать в художественных текстах элементы исторического знания (например, восстановить древнейшую историю по гомеровским поэмам, что стремился сделать Мозес Финли). Однако сам К. Гинцбург занимает иную позицию и демонстрирует ее в ходе анализа текста Ж. Шаплена, показывая одновременно, что аналогичные споры об истории и вымысле существовали еще в начале Нового времени.
Диалог Ж. Шаплена «О чтении старых романов» долгое время оставался неопубликованным, появился в печати лишь через 80 лет после написания, но затем неоднократно переиздавался (1728, 1870, 1936, 1971, 1997). Произведение открывается посвящением Полю де Конди (т.е. кардиналу де Ретцу) и представляет собой разговор между Шапленом, эрудитом Жилем Менажем и поэтом Жаном Сарразеном. Менаж и Сарразен застигли Шаплена за чтением средневекового рыцарского романа о Ланселоте и отреагировали на это весьма по-разному. Сарразен считает обращение литературного законодателя, члена Французской академии к средневековому роману неудивительным, поскольку видит в «Ланселоте» один из самых благородных источников удовольствия. А Менаж, сторонник «древних» в известной полемике о «древних» и «новых», выражает недоумение, поскольку, с его точки зрения, такой человек, как Шаплен, носитель безупречного вкуса, не может интересоваться книгой, которую презирают даже «новые».
Первоначально Шаплен аргументирует свой интерес к «Ланселоту» стремлением изучить языковую эволюцию: он обнаруживает в тексте средневекового романа грубые, неловкие, устаревшие слова и выражения и может оценить, насколько усовершенствовался современный французский язык. Такой довод Менажу понятен. Однако когда Шаплен говорит об обнаруженных им достоинствах «Ланселота» как исторического свидетельства, Менаж возмущается попыткой «сделать из этого варвара некоего Гомера или Тита Ли-
вия». Шаплен тем не менее считает, что если по художественным достоинствам тексты гомеровских поэм и романа о Ланселоте различны, то и Гомер, и автор «Ланселота» равны в том, что оба рассказывают вымышленную историю, «fable».
Таким образом, полагает К. Гинцбург, достоинства, обнаруженные Шапленом в средневековом романе, не литературно-эстетические, а исторические. Даже создавая вымышленные сюжеты, вводя придуманных персонажей, сочинитель должен соблюдать верность в изображении обычаев, привычек, одеяний - иначе ему не станут верить. Тем самым автор «Ланселота» интуитивно использует аристотелевский принцип правдоподобия и создает «точную и верную историю нравов тогдашнего двора». Шаплен предлагает читать книгу не как литературный монумент, а как исторический документ, это даже более глубокая форма свидетельства об истории, чем хроника. Такая позиция нарочито парадоксальна, провокативна. Не случайно Менаж заявляет, что тем самым Шаплен произносит средневековому тексту высшую похвалу, уравнивает роман, построенный на вымысле, с текстами Саксона Грамматика, Фруассара, т.е. средневековых хронистов, рассказывающих о действительно происшедшем.
Эта точка зрения абсолютно не нова: помимо того, что еще Фукидид пытался восстановить облик античных судов по их описанию в эпической поэме Гомера, похожим путем пошел гуманист-историк Клод Фоше, когда, составив антологию французской средневековой поэзии, приводил отрывки из «Романа о Розе» и сочинений Кретьена де Труа, чтобы объяснить, что собою представляли в Средневековье должности сенешаля или мажордома. В диалоге «О чтении старых романов» сторонник Шаплена Сарразен сравнивает интерес к «Ланселоту» с деятельностью собирателей древностей, антикваров, коллекционирующих старинные ковры, картины и т.п. Сам Шаплен высказывается еще более решительно: «Как медики судят о болезненном состоянии их подопечного по его снам, так мы можем судить о нравах и действиях старины по фантазиям этих сочинений».
Делая экскурс в XVI в., К. Гинцбург обращает внимание на спор европейских гуманистов об «историческом пирронизме», т.е. о содержании и границах исторического знания. Современная философия создавалась в процессе нового обращения к античному
скептицизму, появились переводы древних философов-скептиков, вокруг которых, в частности вокруг текстов Секста Эмпирика, различавшего правдивую, ложную и правдоподобную истории, завязался названный спор, подхваченный мыслителями XVII столетия. Дух «исторического пирронизма» пронизывает трактат Ла Мота Ле Вайе «О малой достоверности, которую содержит история» (1668), в котором ученый-скептик, которому было доверено воспитание дофина, подчеркивал, что даже история, претендующая на правдивость, не может дать читателю уверенности в том, что она точна. Но еще на 20 лет раньше, как раз тогда, когда Шаплен сочинял свой диалог, Ла Мот Ле Вайе опубликовал «Суждение о древних и главных греческих и латинских историках» (1646), где усложнил и нюансировал оппозицию между «fable» и «histoire».
С точки зрения содержания, писал автор «Суждения», поэма Лукана «Фарсалия» может быть названа «историей», однако поэзия не свободна от «fable» (выдумки), тогда как для истории ложь -смертельный враг, и она держится только правды. Смешивать эти позиции абсурдно, хотя среди античных историков, полагает Ла Мот, было много тех, кто выдумки предпочитал фактам. В то же время он защищает Геродота, считая, что последний «не был обманщиком, если описывал обманы других». Законы истории, полагает Ла Мот, обязывают передавать слухи и мнения, которые бытовали в прошлом. Он полагает, что когда другой античный историк, Полибий, описывает религиозные страхи древних, то через эти описания возможно установить происхождение и политическую функцию религии античности. При этом, будучи либертеном, Ла Мот Ле Вайе под языческими религиозными выдумками подразумевает в значительной мере и современное ему христианство.
Но самые полемические страницы посвящены в «Суждении» опровержению представлений об истории у Секста Эмпирика. Секст утверждал, что подлинная история - это бесчисленные разрозненные факты разной степени важности, история как таковая не имеет метода, а значит - не является особым искусством. Ла Мот отвергает упреки Секста Эмпирика в том, что история - это не искусство, и одновременно не считает недостатком то, что в исторических трудах встречаются вымышленные, «ложные истории». Так, обращаясь к анализу сочинений Диодора Сицилийского, которого многие упрекали за мифологизм, он отстаивает ценность этих со-
чинений: «Что касается выдумок и той великолепной мифологии, которая заполняет пять первых книг Диодора, я весьма далек от их осуждения, на мой взгляд, у нас нет ничего драгоценнее в наследии античности». Французский историк рассматривал сочинение Диодора как «языческую Библию», своего рода анти-Библию и, подобно другим вольнодумцам-либертенам, свысока, а то и с презрением смотрел на народ - пленника «религиозных выдумок».
Шаплен не разделял эрудитского презрения либертенов, его чувство превосходства над «современной античностью» зиждилось на различии вкусов. В эпоху Людовика XIV господствует другой, более совершенный вкус, чем во времена «Ланселота», но этот роман любопытен читателям XVII в. как свидетельство о нравах своего времени. И в конце диалога Менаж соглашается с позицией Шаплена.
Вера в историю позволяет подняться над недоверчивостью, скептицизмом, обращаясь к ушедшему прошлому через следы, оставленные на бумаге, в материальных предметах - монетах, фрагментах статуй и т. п.
Жан Шаплен сумел показать в своем диалоге, что вера в историю способна воссоздать правду по вымышленным сочинениям, увидеть подлинную историю через истории фиктивные.
Н.Т. Пахсарьян
2012.01.014. АРДЕ М.-П. ДИАЛЕКТИКА СУБЪЕКТА И ГЕРОИЧЕСКАЯ МУЖЕСТВЕННОСТЬ: СЮЖЕТ О ГЕРКУЛЕСЕ НА РАСПУТЬЕ И ГЕНДЕРНЫЙ ВОПРОС.
HARDER M.-P. Dialectique du sujet et virilité héroïque: La fable d'Hercule à la croisée des chemins et la question du genre // Revue de littérature comparée. - P.: Klincksieck, 2010. - Vol. 84, N 2. - P. 145163.
Мари-Пьер Арде (Университет Западный Париж - Нантер-ла-Дефанс) дает историко-культурный анализ античной аллегории, созданной софистом Продиком и дошедшей до нас в пересказе Сократа (Ксенофонт, «Воспоминания», II, 1:21-34). Герой Геркулес, согласно поведанной Сократом истории, вступая в зрелый возраст, оказался на распутье двух дорог: первая, дорога труда, привела бы его на службу Добродетели; вторая, дорога наслаждений, вела к Сладострастию. История, представляющая собой иносказание о
