CC BY
29
ФОЛЬКЛОР И ФОЛЬКЛОРИСТИКА
2008.03.013. РЫБИНА ЬА81ШМ = ФРИДРИХОВСКИЕ ЧТЕНИЯ: Сб. науч. материалов и ст. / Гл. ред. Спроге Л.В. - Рига: Ьа1ууаз итуегаШе = Латвийский ун-т, 2007. - 144 с.
В 2002 г. Отделение славянских языков и литератур в Латвийском университете организовало международный научный семинар, посвященный 100-летию русского фольклориста И. Д. Фридриха (1902-1975), сообщает Л.В. Спроге в открывающей сборник статье «Ю.И. Абызов и Фридриховский семинар». «Забытый фольклорист-практик» собрал обширный массив устнопоэти-ческих текстов русской общины на северо-востоке Латвии, в Лат-галии. И первым, кто составил библиографический справочник «Русское печатное слово в Латвии: 1927-1944 гг.», где содержалась роспись публикаций и краткая биография И.Д. Фридриха, был Ю.И. Абызов. Его памяти как вдохновителя научной разработки наследия фольклориста посвящено реферируемое издание, представляющее собой публикацию материалов международного семинара 2002 г.
«Фонд И.Д. Фридриха в Рукописном Отделе Пушкинского Дома» - такова тема работы Т.Г. Ивановой (Россия, С.-Петербург). В приведенной здесь «Биографической справке» о жизни и деятельности ученого отмечается, что к собиранию фольклора он пришел благодаря знакомству с писателем И.С. Лукашем, с которым они совершили поездку по русским деревням Латгалии. Первые фольклорные записи в Пурвмалской и Ругайской волостях Абренского уезда составили основу серии публикаций И.Д. Фридриха в рижской газете «Слово», в редакцию которой входил Лукаш. Во второй половине 20-х и в 30-е годы ученый развернул большую работу по собиранию русского фольклора в Латвии, привлекая к этой деятельности местных учителей. В 1936 г. в Риге вышел подготовленный им сборник «Фольклор русских крестьян Яунлатгальского уезда» (Кн. 1: Детские, хороводные, обрядовые заговоры, духовные стихи и др.). В 1959 г. И.Д. Фридрих наладил отношения с Институтом языка и литературы Академии наук Латвийской ССР и совершил фольклорную экспедицию в Латгальский район. В начале 60-х годов у него установились твор-
ческие связи с Институтом этнографии АН СССР (Московская часть), сотрудники которого (Э.В. Померанцева и Т.С. Макашина) помогли издать вторую его книгу «Русский фольклор в Латвии: Песни, обряды и детский фольклор» (Рига, 1972). Третья книга «Русский фольклор в Латвии: Сказки» (Рига, 1980) вышла после кончины И. Д. Фридриха.
В русской периодической печати Латвии, начиная с 20-х годов, большое внимание уделялось устному народному творчеству, отмечает Л.В. Спроге в статье «О русском фольклоре в Латвии 1920-1940-х годов: И. Фридрих, Л. Зуров, Н. Бережанский, В. Синайский, И. Заволоко». В ежедневных газетах «Сегодня», «Слово», «Вечернее время», «Новый голос», «Наш Даугавпилский голос», в журнале «Перезвоны», в еженедельнике «Мой двор» и других периодических изданиях печатались статьи и очерки о бытовании русского фольклора. В некоторых изданиях появились постоянные рубрики: «Латгальские частушки», «Песни и сказки Латгалии»; затем газетные рубрики конкретизировались: «Из материалов И. Д. Фридриха», «Запись И.Д. Фридриха» и т.п.
С середины 20-х и до начала 40-х годов в латвийской периодике особую популярность приобрели научно-исследовательские очерки этнографической и фольклорной проблематики, связанной в основном с культурой сельского старожильческого населения Латвии. Возросший интерес к местному фольклору, по мнению Л.В. Спроге, свидетельствовал о тенденции к самоидентификации русских в Латвии, о процессах становления своеобразной этнокультурной общности, обособленной и от «советских русских», и от западноевропейской «русской эмиграции». «Русские парижане» -А. Седых, И. Шмелёв, Г. Иванов, находясь в Латвии, ностальгически фиксировали проявление русской культуры: русскую речь на улицах Риги, русский быт и песенный лад на празднествах в деревнях. Как путешествия «в Россию-Русь» описаны поездки по Латвии и Эстонии в книге путевых очерков А. Седых и в «Свете вечном» И. Шмелёва.
Если в 20-е годы со страниц латвийской периодики постоянно раздавались призывы к молодежи «поближе узнать свой край... слушать чистую русскую речь... живой говор - чудесный, величаво-старинный» (с. 55), то в начале 30-х подход к сохранению и развитию устнопоэтического слова стал носить системно-
методический характер, обобщает Л.В. Спроге. Тогда же стал выходить общественно-педагогический журнал «Родная школа», орган русских учительских организаций, где фольклористическая проблема была представлена как потребность школьного образования. В этом издании под тематической рубрикой «К собиранию русского фольклора» было опубликовано воззвание известного с дореволюционных времен журналиста и фольклориста Н.Г. Бере-жанского (Козырева): «Собирайте "живую старину"!».
В январе 1930 г. в Риге была организована комиссия по собиранию и изданию русского фольклора в Латвии. В ее состав вошли: владыка Иоанн (Поммер), академик С.А. Виноградов, профессора И.Ф. Юпатов (председ.) и В.И. Синайский, собиратель Н.Г. Бере-жанский, писатель С.Р. Минцлов, редактор журнала «Родная старина» И.Н. Заволоко и др. (с. 55).
Стратегия сбора и сохранения в Латвии традиционной культуры, произведений устного народного творчества глубоко волновала журналиста и исследователя Н.Г. Бережанского. Рижский период его жизни (с 1918 по 1935 гг.) был временем энергичной и страстной работы по изучению и систематизации русского фольклора. В его многочисленных публикациях на страницах периодики освещались историко-этнографические темы, жанровое своеобразие фольклора. В 1930 г. он издал «Руководство для собирания произведений русской народной словесности», где представил разработанные им методы собирания и записи традиционных произведений народного творчества.
Профессор кафедры гражданского права в Латвийском университете, известный ученый, юрист по специальности, автор труда «Теория фольклора как древняя наука» В.И. Синайский читал лекционные курсы и опубликовал в русской периодике ряд работ: «Новый взгляд на колядные, святочные песни», «Что такое орнамент?», «Праздник зимы по латышским народным песням», «Народное творчество в его новом понимании, как народного знания истинного пути жизни» и т.п. В 1929 г. его исследовательские сюжеты составили книгу «К календарному смыслу древних русских обрядов».
В 1940 г. в еженедельнике «Мой двор» (Рига) И.Н. Заволоко опубликовал серию статей о традиционной культуре: «Чем крепит-
ся национальное самосознание», «Русский фольклор», «Русская народная песня», «Русские старины» и др.
В приложении к статье Л.В. Спроге опубликованы фрагменты труднодоступных материалов по фольклористике И. Фридриха, Л. Зурова, Н. Бережанского, В. Синайского, И. Заволоко, извлеченные из периодики 1920-1940-х годов.
В статье «Петр Первый в латышском фольклоре» Я. Курсите-Пакуле рассматривает мифологизацию образа российского императора в латышской устнопоэтической традиции. В жанре латышских преданий образ великого русского императора, который, как свидетельствуют исторические данные, девять раз побывал в Риге (до своей коронации и после нее), занимает значительное место. Петр Первый был единственным персонажем в латышском фольклоре (в отличие от других исторических деятелей - Наполеона, Екатерины, шведского короля Карла), который был трансформирован из исторического героя в мифологический персонаж (с. 70).
В латышских народных преданиях Петр упоминается в связи с эпизодом времен Северной войны 1709 г.: он начал осаду Риги, в которой тогда правили шведы. Около восьми месяцев Рига выдерживала натиск русской армии, но летом 1719 г. сдалась. Во время осады погибло более половины рижан. Далее в преданиях событие разворачивается в мифологической плоскости: войско никак не может преодолеть сопротивления рижан, потому что город с помощью колдовских чар защищает рижская Владычица, которая появляется перед вражескими войсками в образе птицы сороки, препятствуя их вхождению в город.
Автор статьи отмечает, что отношение к Петру Первому было двойственным - огромная физическая сила, беспощадность Петра, «бесовская хитрость», с помощью которой удалось завладеть Ригой, перехитрив женский ум, одновременно делали его привлекательным и отталкивающим. Обращение к историческим преданиям ХУ11-Х1Х вв. свидетельствует о том, что симпатии к этому персонажу все же преобладали.
По мнению Я. Курсите-Пакуле, с фольклорным героем роднят Петра его богатырская сила и непревзойденное мастерство всадника. В латышском фольклоре о Петре акцентируется его мужская сила, благодаря которой ему удается покорить все «женское» - включая колдовство; примечательно и то, что любая жен-
щина, пытающаяся противостоять мужской силе, идентифицируется с ведьмой. «Таким образом, в латышских преданиях создается противоречивая ситуация: упускается из виду то, что Петр Первый -завоеватель города, а рижская ведьма - самая смелая и главная защитница Риги. Остальные защитники города - шведские солдаты, горожане - представлены трусами, а некоторые из них даже предателями. Но, несмотря на это, симпатии в народных преданиях остаются на стороне агрессивной мужской силы, т. е. на стороне Петра Первого» (с. 71).
В статье «Фольклоризм Андрея Платонова в сказках цикла "Волшебное кольцо"» И.Д. Ивлева высказывает мысль, что своеобразие наследия писателя может быть определено с точки зрения его усилий по созданию особой народной литературы, не укладывающейся в рамки традиционных определений (в том числе и в рамки определений «утопия» или «антиутопия»). Произведения А. Платонова, по мнению исследовательницы, представляют собой нетрадиционный авторский сплав жанров народной литературы -от сказки, жития, притчи до анекдота и «житейской истории», включающих (на вторых ролях) и утопические мотивы.
Поздние платоновские «сказки», считает И.Д. Ивлева, выполняли несколько творческих «заданий». Прежде всего их переложение было для Платонова своеобразным спором с методом А.Н. Афанасьева, которого писатель определял не только как собирателя, но и как «обработчика сказок». Писатель хотел показать, что сказки можно не только «доработать», но и провести стилистическую правку, «проясняя» самую душу народа, «расплывшуюся» в вариантах. Если Афанасьев обрабатывал сказки как ученый, а не художник, то Платонов полагал, что, «не будучи художником, это дело вполне хорошо исполнить нельзя» и что «писать надо не талантом, а "человечностью" - прямым чувством жизни» (цит. по: с. 105). С точки зрения исследовательницы, работа Платонова с афанасьевскими текстами была своеобразной «критикой» деятельности собирателя (с. 106).
В своих вариантах сказок Платонов оставил то, что совпадало с его мировоззренческими и эстетическими установками, и заменял несовпадающие элементы. И. Д. Ивлева рассматривает три вида переделок, которые разбивают тексты «Волшебного кольца» на три группы по три сказки в каждой.
Сказки первой триады («Иван-чудо», «Чудесный мальчик», «Иван Бесталанный») отличаются сложными сюжетно-композиционными особенностями и построены на основе контаминации русских народных сказок. Писатель «модернизировал» фольклорные источники, заменив некоторые функции сказочных персонажей, расширив психологические мотивы их действий, что привнесло в волшебную (богатырскую) сказку элементы жития и (или) притчи.
Второй тип авторских переделок («Безручка», «Волшебное кольцо», «Финист - ясный сокол») представляет собой «обытовле-ние» волшебных сказок из сборника Афанасьева. Платонов реалистически разрабатывает в них мотивировки действий сказочных персонажей. Его пересказ сближается с народной сказкой, но «рассказанной в наше время» (слышны отголоски событий революции и Великой Отечественной войны). Этот тип сказок И.Д. Ивлева относит к аллегориям.
К третьему типу принадлежат сказки Платонова («Морока», «Умная внучка», «Солдат и царица»), в наименьшей степени подвергавшиеся авторской трансформации. Они сближаются с народными бытовыми сказками, в которых писатель доводит до логического конца заложенное в них социально-философское содержание.
В статье И.В. Кононовой «Фольклорная традиция в творчестве поэтов-бардов (В. Высоцкий, А. Галич)» прослеживается влияние устной народной поэзии на песни 60-х годов ХХ в. Ранние стихотворения А. Галича построены на анекдотической фабуле, парадоксе, гротеске. Стихотворение-песня Галича «Леночка» про «милиционершу», «останкинскую девочку» Леночку Потапову, вышедшую замуж за эфиопского принца, «царственного красавца» Али-пашу, основано на известном «городском мифе». Этот забавный песенный рассказ ознаменовал новый этап творческой судьбы Галича: в нем поэт впервые обратился к жанру городского фольклора, используя в балладном сюжете элементы разговорной речи. Песенная поэзия Галича, продолжающая традиции жанра анекдота, отличалась остротой политического содержания, гражданским сатирическим пафосом, часто переходящим в сарказм. К жанру фольклорного анекдота И.В. Кононова относит также песни-стихотворения о командировочных за границей: «О том, как Клим Петрович восстал против экономической помощи слаборазвитым
странам» и стихотворение-миниатюру «О том, как Клим Петрович выступал на митинге в защиту мира». Иронией и сарказмом проникнута стихотворная пародия Галича «Канарейка» - парафраз фольклорных лирических песен «Соловей мой, соловеюшко...» и «Канарейка, канарейка, канареечка моя.».
Исследуя фольклоризм творчества В. Высоцкого, автор отмечает, что поэт, создавая свои произведения, ориентировался на устную речь, молву, народную психологию и мифотворчество. Значительную часть творческого наследия поэта составляют стилизации народных лирических и солдатских песен. Например, песенные тексты поэта-барда «Так случилось - мужчины ушли», «Песня Марьи», насыщенные поэтически устойчивыми символами, постоянными эпитетами («Волга-матушка». «река-кормилица», «слезами горькими», «города старинные», «стены древние»), инверсиями («Молодцы былинные и числом несметные»), стилизованы под русскую народную песню «О чем ты, Машенька, плачешь.». Песня Высоцкого «Солдатская», состоящая из двух частей - «Грустная» и «Походная», стилизована под народную солдатскую историческую песню ХУШ в. Автор статьи отмечает, что один из часто цитируемых в творчестве Высоцкого жанров фольклора - частушки, которые нередко контаминированы с афористическими жанрами устной поэзии - пословицами и поговорками.
И. В. Кононова обращает внимание на широкое использование в песенном творчестве Высоцкого народной сказочной традиции. Нарративный срез песен-сказок маркирован устойчивыми фольклорными сказочными образами: «соловьи-разбойники», «всяка нечисть», «кикиморы», «лешие», «Змей трехглавый», «Змей Горыныч» («Песня-сказка о нечисти»), «Кощей Бессмертный», «Иван-дурак» («Сказка о несчастных сказочных персонажах»), «добрый молодец», «Бабка-Ведьма» («Лукоморья больше нет»). Поэтика фантастического, чудесного, волшебного и необычного в песнях-сказках Высоцкого ориентирована на вымысел и реализуется в сюжетах, основанных на явлениях действительности.
В сборнике также опубликованы статьи Ю.И. Абызова «Заметки на полях второй книги И.Д. Фридриха», Б.Ф. Инфантьева «Вклад Ивана Дмитриевича Фридриха в сопоставительную фольклористику», А.Ф. Белоусова (Россия, С.-Петербург) «Судьба свадебной обрядности у старообрядцев Резекненского района»,
С. Оленкина «Русский фольклор в Латвии на рубеже тысячелетий: По следам И.Д. Фридриха (По материалам фольклорных экспедиций ЦПФ "Традиция", 1988-2002 гг.)», Т.В. Тополевской «Магические элементы родильно-крестильной обрядности у русских и латышей», Н.И. Шром «Ирина Денежкина как постфольклорное явление», Д.Р. Невской «"Ужасный" фольклор детей эпохи мас-скульта», Н.Н. Клочко «Система образов в народной номинации астронимов».
Т.М. Миллионщикова
