CC BY
23
2005.04.028. ПАК Н.И. ДРЕВНЕРУСКАЯ КУЛЬТУРА В
ХУДОЖЕСТВЕННОМ МИРЕ Б.К. ЗАЙЦЕВА: Монография. - М.; Калуга: МПГУ, КГПУ, 2003. - 180 с.
В монографии Н.И. Пак, доктора филол. наук, доцента Калужского гос. пед. ун-та им. К.Э. Циолковского, рассматриваются этапы творчества Б.К. Зайцева (1881-1972). Это позволяет проследить постепенное углубление писателя в обозначенную в заглавии тему, провести анализ не только мировоззренческой основы древней русской культуры, но и приемов освоения ее отдельных жанров.
В первой главе - «Христианство все же совершеннейшее мирообъ-яснение» (некоторые аспекты самосознания русской культуры начала ХХ в.)» -рассматриваются подходы к древнерусской культуре, сформировавшиеся в конце Х1Х -начале XX в. Н.И. Пак показывает, как в творчестве Б. Зайцева взаимодействовали характерный для того времени интерес к «религиозным вопросам» и обращение к «национальным истокам» - фольклорным и древнерусским (с. 21). Не менее закономерно соединение данной проблематики с «образами Италии». В итоге выявляется путь, который прошел писатель «от эстетического пленения к постижению глубокого внутреннего содержания основ русской культуры» (с. 23).
Во второй главе «Понять самое важное - о Боге, смысле всего, смерти, вообще о пути» автор анализирует дореволюционный период творчества писателя. Примерно с 1910 г. реалии и тексты христианского универсума начинают занимать в произведениях Б. Зайцева основное место. Отметив, что христианство переживается писателем поэтически, Н. И. Пак отмечает как главную особенность «световое восприятие мира». Христианская тема, символически намеченная в начале произведения, имеет «свою цветовую установку (белая береза, нежно-зеленое успокоение, озеро бледно-зеленой майолики, успокоено-белеющий хор)» и получает развитие «в ее световом оформлении» (с. 35). Повествователь в ранних рассказах воспринимает элементы христианского универсума прежде всего эстетически.
Первые попытки отобразить путь к вере видны в рассказе «Изгнание» (1910). В романе «Дальний край» (1912) образы монастыря, храма, храмового убранства, колокольного звона, сакральное слово «не только организуют художественное пространство произведения», но и входят «в пространство сознания персонажей» (с. 49). Они мотивируют их жизненную позицию, определяют нравственные ориентиры. Тема покаяния,
впервые прозвучавшая в романе, становится важнейшей в творчестве писателя. С этого времени «герои рассказов, повестей, романа вполне соответствуют именно христианской, а не пантеистической антропологии» (с. 50). Анализ повести «Голубая звезда» (1918), завершающей дореволюционное творчество Зайцева, подтверждает, что основным средством характеристики в этот период становятся концепты света (и слова с их световыми семами); ими определяются «семантическое поле времени и пространства, а также индивидуальные характеристики персонажей» (с. 58).
Автор также рассматривает переводы писателя и в частности его работу над «Искушением святого Антония» Г. Флобера, которая стала «своеобразным введением в православное богословие... которое способствовало тому, чтобы “Свете Тихий” (эстетический образ в “Аграфене”) через Свет преображения стал для него и Светом Истины» (с. 60).
Другой ключевой образ - храм. Н.И. Пак намечает его эволюцию: в раннем творчестве главным было переживание тайны и красоты храма; вместе с тем он был архитектурным объектом, в котором происходили события сюжета. Постепенно эстетическое восхищение уступало место сакральному чувству. Церковь как Дом Господень - «это уже символ, выражающий идеологическое сознание персонажа» (с. 62).
Функции образов света, храма и других элементов христианского универсума прослеживается автором в их устойчивости, в пространственно-временных построениях, в их значимости для сюжетных линий и для композиции произведений, для маркировки языка персонажа - как выражения изменившегося сознания, нового мировосприятия и нового пути жизни. И все они - «вокативны, т.е. вовлекают читателя в свое семантическое поле, наиболее важное для идейно-художественного уровня текста». По мнению Н.Н. Пак, «эти образы и понятия занимают одно из ведущих мест в формировании стиля Б.К. Зайцева. Это константы, позволяющие соотнести новый текст с традиционным смыслом христианского мировидения» (с. 62).
Освоение писателем этого универсума шло в русле древнерусской традиции, формирование которой началось, по свидетельству летописи, с эстетического восприятия христианства. Вместе с тем на Руси очень быстро была постигнута и вся глубина православной веры, о чем свидетельствуют слова и поучения самого раннего периода древнерусской литературы. Творчество Б. Зайцева, подчеркивает автор монографии, тоже шло «по пути постижения сущностных основ веры, что определило развитие образов света от эпитета и метафоры, а храма от объекта
эстетических переживаний - к символам с религиозно-мистическим содержанием» (с. 62).
В третьей главе «В грозные полосы жизни святыня ярче» рассматривается тема революции и Гражданской войны. Осмысление этих событий проходит через все произведения писателя, созданные в эмиграции. Продолжая линию, намеченную в первой главе, Н. И. Пак сосредотачивает внимание на роли световой и цветовой составляющей в их изображении. Приемы, которыми пользуется писатель, коренятся в древнерусской традиции: это и «сакральное слово», и разнообразные аллюзии и многочисленные знамения, в которых соприкасаются «историческое и вечное» (с. 75).
В произведениях, созданных во время революции и Гражданской войны, события показаны в их трагизме, когда «гибнут лучшие и невинные, когда “человеческое сердце пронзается”. Вместе с тем происходящее осмыслено в них религиозным сознанием. Скорби и радости земной жизни ставятся в контекст иного мира, где нет места временному. Пространство иного мира и Вечность становятся для писателя не отвлеченными понятиями, но именно “высшей реальностью”, в свете которой переживается, осмысляется и изображается настоящее» (с. 90). По сравнению с ранним творчеством, отмечает Н. И. Пак, изменяется функция сакрального текста: теперь он не только символизирует мир иных ценностных ориентиров, но служит формой обобщения вечных проблем человечества (таков, например, призыв «Приидите ко Мне...» в повестях «Душа» и «Улица Св. Николая»). «Сакральное слово» используется в его исконной функции - «языка общения с Богом в предстоянии и уповании героев и повествователя» (там же). Храм и свет храма стали «центральными символическими образами», выражающими мировоззрение автора (с. 92).
В четвертой главе «Жизнь с древней Святой Русью» дан анализ жанрового своеобразия творчества Б. Зайцева в период эмиграции. Н. И. Пак выявляет две группы произведений, в которых реализованы главные подходы писателя к теме: во-первых, «переводы-переложения» известных произведений древнерусской литературы; во-вторых, «творческое освоение поэтики агиографического и паломнического жанров» (с. 93). Второй подход наиболее ярко реализовался в «Преподобном Сергии Радонежском» (Париж, 1925), открывшим агиографическую серию, созданную писателями-эмигрантами. Используя древнерусский материал, Б. Зайцев «подчинил его заданной жанровой форме», не нару-
шая, а продолжая традицию, «используя не только основной источник (Житие Епифания), но учитывая опыт древнерусской агиографической традиции в целом (в частности - Житие Феодосия Печерского)» (с. 112). Писатель и составители житий как бы «пребывают в одной системе ценностей», благодаря чему, подчеркивает Н.И. Пак, жанровый опыт Зайцева - создателя агиобиографий - остается единственным.
В последующем творчестве этот материал осваивался писателем иначе: «Алексий божий человек» (1926) и «Сердце Авраамия» (1927) - бел-летризованные рассказы, существенно отступающие от источников. Однако и там житийная основа «определяет состав образа» (с. 114), хотя по-иному - с изобразительной, а не содержательной точки зрения. Поэтому в рассказах так часто дано описание икон.
Еще одна группа произведений, способствовавших углублению в традиции древнерусской культуры, связана с поездками на Афон. Н.И. Пак сопоставляет произведения Б. Зайцева с Хождением игумена Даниила. Однако одна и та же задача - «приобщение читателя к миру святости» (с. 117) - решается писателем совершенно по-другому, чем в древнерусском тексте. Он создает два повествовательных плана (обстоятельства и условия путешествия, с одной стороны, и особый мир святых мест - с другой): первый составляет фабулу, внешнюю канву путешествия, второй -смысловую сторону этого путешествия; пользуясь разными планами изображения, он максимально укрупняет отдельные детали. И еще одна новация - введение образа путешественника, который совмещает функции паломника и проводника: завершая первое знакомство, паломник вдруг сам как будто становится проводником и обращается к читателям, словно к паломникам: «Мы находимся в стране, конечно, не совсем обыкновенной» (с. 138). Его устами вводится информативный материал (исторический и географический), объясняющий, в чем эта необыкновенность. Такая субъектно-речевая организация, в которой чередуются непосредственные впечатления с обобщающим рассказом-информацией или с размышлениями над впечатлением, присуща не только началу, но и всему произведению. Все это «усиливает эффект со-участия читателя в паломничестве» (там же).
Созданию особого мира помогает язык очерков: названия монастырей, необычные имена монахов, фрагменты сакрального текста. Кроме того, своеобразие стиля определяется церковной терминологией («утреня», «литургия», «хорос», «ладан», «лампады», «кадильница» и т.д.), лексикой монашеского обихода («скит», «келья», «схима», «трапеза», «зелье»), введе-
нием греческих слов, которые тут же поясняются («метохи» - монастырские имения, «астином» - офицер; «кала, кала» - отлично, да; «сиромаха» -бедняк или странник). Все это свойственно и древнерусским хождениям.
В творческом наследии Б. Зайцева паломнические очерки, агио-биографии, рассказы о чудотворных иконах «занимают особое место как образцы обновления древних жанров» (с. 139). Этим определяется их место в русской литературе: они показывают, что средневековый канон не сковывает творческой свободы мастера. Кроме того канон может по-разному интерпретироваться в художественном опыте писателя, что и проявилось в дальнейшем творчестве Б. Зайцева.
По мнению автора, «преломление агиографической традиции» можно видеть прежде всего в жизнеописаниях: «Жизнь Тургенева» (1932), «Жуковский» (1951), «Чехов» (1954); все это - одна из ярких страниц творчества Б.К. Зайцева, продолжающая созидание «русского мира в чужом городе» (слова писателя о русских церквях в Париже). Между книгой о Тургеневе и двумя другими - значительный временной разрыв, что указывает на неслучайное обращение писателя к биографическому жанру, на настоятельную потребность в этой форме. Созданию каждой биографии предшествовал ряд очерков об этих писателях, поэтому в творческом сознании писателя эта работа осуществлялась постепенно. Причем всякий раз он учитывал сделанное, формировал единое пространство биографического повествования.
«Соотношение создаваемых биографий с агиографической традицией... предопределяет особенности системы образов, основных элементов композиции, пространственно-временной организации» (с. 142). Во всех трех произведениях вступительная и завершающая части совпадают не только в своей естественной функции начала и конца земного пути героя, но каждая биография начинается и описанием места рождения. В «Жизни Тургенева» - это просторы Орловской губернии «без конца». «Жуковский» начинается образами рек, прежде всего Оки, пронизывающей «извивами зеркальными Русь через Рязань до Волги -светлая душа страны». И далее обозначены те же просторы, с которых начинается книга о Тургеневе: «В необъятной России как бы область известной гармонии - те места Подмосковья, орловско-тульско-калужские, откуда чуть не вся русская литература и вышла» (цит. по: с. 142).
Начиная повествование от истоков, писатель завершает его столь же эпически торжественно, подводя героя к миру иной, неведомой реально-
сти - «последней его судьбы, последней глубины бытия...» На границе этого нового бытия Тургенев преображается («Отошедши, весь преобразился»); о Жуковском сказано: «. началось торжественное, во всем высшем духе жизни его умирание - переход-успение»; о проводах Чехова узнаем: «. упокоение его в том Новодевичьем, куда он уходил из клиник, выздоравливая, стоял скромно у стенки в храме, слушая службу и пение новодевичьих монашенок» (с. 143).
Все три книги построены на «постоянном взаимодействии пространства высшей реальности с пространством земной жизни» (с. 151). Даже характеристики персонажей писатель дает через пространственные образы. В жизнеописаниях показаны три типа соотношения земной и духовной сферы в жизни художника. Тургенев, обладая «христианскими. качествами души», все-таки оставался во власти земного. Для Жуковского главным было величие нравственное; путь его жизни - это путь духовного роста. В Чехове-человеке превалирует пристрастие к материальному, характерное для врача, но в Чехове-художнике «произрастал» христианский мир (с. 157).
В автобиографической тетралогии «Путешествие Глеба» (19351952) Зайцев использовал часто встречающийся в древнерусской литературе прием характеристики персонажа - «обращение к книгам Священного писания в минуту затруднения. Жизнь героев как бы освещена светом веры, соединяющий мир земной и небесный. Традиция такого соотнесения восходит к таким жанрам как житие, слово и поучение. Ценностная система очерков нравственно-эстетическая. Поэтому дневниковые записи и очерки изобилуют аллюзиями, реминисценциями, цитатами из Священного писания и молитвословий, необходимыми для высвечивания какой-либо важной стороны образа и для уточнения, углубления мысли» (с. 171).
Итак, в эмиграции Б. Зайцев окончательно осознал, что основой русской национальной жизни является православие. Возникала потребность в создании образа «Святой Руси», что и предопределило непосредственное обращение писателя к памятникам древнерусской литературы, обобщает в своем «Заключении» Н.И. Пак. «Преподобный Сергий Радонежский», «Афон» и «Валаам» явились образцами обновления древних жанров, подтверждая, что средневековый канон - категория, порождающая и для писателя XX в.
Ф.С. Капица
