CC BY
12
- в деревнях холмистой зоны (там потребность бедняков в рисе со стороны доходила до 145 кг на душу в год) (с. 441)
В равнинных деревнях основной метод получения дополнительного риса - взять взаймы (особенно это распространено среди среднего класса), тогда как в остальных деревнях основной метод -покупка. Это различие отражает разницу в способах производства риса. Так, при переложном земледелии основной фактор размера фермы -наличие рабочих рук в семье, что отражается в ограниченности производства риса. При поливном рисоводстве богатые крестьяне стараются расширить посевные площади. Рисовые поля - не только инструмент производства риса, но и хорошее капиталовложение: в больших хозяйствах производится достаточно риса, чтобы давать его в долг.
Расходы на приобретение дополнительного риса и доходы от реализации «даров природы» составляют в денежном бюджете бедных семей на равнине соответственно 25 и 34%, у середняков на холмах соответственно 32 и 26%, а у бедняков соответственно 56 и 33%, у бедняков горных деревень соответственно 24 и 61% (с. 442). Все это свидетельствует о том, что местное население не может обойтись без охоты и собирательства.
Ю.В. Чайников
ВЛАСТЬ
2005.01.035-038. КИТАЙСКИЙ РЫВОК: ОЦЕНКИ НА ЗАПАДЕ.
2005.01.035. HALE D., HALE L.H. China takes off // Foreign affairs. - N.Y., 2003. - Vol. 82, N. 6. - P. 36-53.
2005.01.036. BEJA J.-Ph. La Chine à la veille du départ de Jiang Zemin: Crise sociale endémique et renforcement de la dictature // Esprit. - P., 2001. - N 280. www.esprit.presse.gr.
2005.01.037. Idem. The fly in the ointment? Chinese dissent a. US-China relations // Pacific rev. - Vancouver, 2003. - Vol. 16, N. 3. - P. 439-453.
2005.01.038. Idem. The role of intellectuals in the reform process // Chinese contemporary thought. - N.Y., 2003. - N. 8 (WWW. MESHARP. COM).
Хейл Дэвид (экономист, глава консультационной фирмы Hale advisers) и Лайрик Хью (издатель WWW.CHINAONLINE.COM) (035), характеризуя подъем китайской экономики в последнее десятилетие, делают акцент на внешнеэкономической составляющей. «Либера-лизовав
свою экономику», «создав динамичный частный сектор и поглотив до полутриллиона долларов прямых иностранных инвестиций», Китай «перешел от производства низкокачественной и простейшей экспортной продукции к сложным высокотехно-логичным товарам», превратившись в «мощнейшую экспортную машину». За 1990-2003 гг. китайский экспорт вырос в 8 раз, причем экспорт электроники достиг 30% всего объема поставок на мировой рынок этой продукции из Восточной Азии. За 2000-2003 гг. общая доля страны в мировом экспорте выросла с 3,9 до 6%. В 2002 г. Китай дал 16% мирового экономического роста (035, с.36).
Став осью дешевого трудоинтенсивного производства для всего мира и превратив остальной мир в ось своего высокостоимостного капиталоинтенсивного производства, КНР превратилась, по выра-жению канадских специалистов Г.Ходжсона и М.Уоррелла, в «новый двигатель глобального развития» (035, с. 46). Это выражается, в частности, в широкой закупке Китаем капитальных товаров и компонентов для переработки и реэкспорта, и прежде всего замечательна в этом отношении своеобразная посредническая роль Китая между странами Восточной Азии и Западом. Китай теснит Японию в роли экономического лидера этого региона. Быстро догоняя Японию по экспорту в регион, он превосходит ее по импорту, и в большей мере этот последний обусловлен потреб-ностями переработки. Если за 1995-2002 гг. стоимость китайского ввоза из региона для внутреннего потребления удвоилась, то для переработки она утроилась и составила 51% всего импорта, вместо 41% в 1995 г.
Существовавшая внешнеторговая цепь, связывающая страны региона с Западом, радикально изменилась, включив новое звено -Китай. Еще 15 лет назад товарные потоки имели одно направление. Капитальные товары и компоненты поставлялись из Японии в новые индустриальные страны, а оттуда после переработки поступали на Запад. Теперь эти товары из Тайваня и Южной Кореи завозятся в Китай, откуда после трудоинтенсивной обработки и сборки приходят на рынки развитых стран. В результате дефицит Китая в торговле с Тайванем, а также с Южной Кореей достигает 31,5 млрд1., со странами АСЕАН - 7,6, с Японией - 5, с Австралией - 1,3 млрд. В то же время стоимость китайского экспорта на Запад значительно превосходит стоимость импорта. Однако и в последнем растет доля товаров для переработки: за
1 Здесь и дальше стоимостные показатели указаны в долл. США. - Прим. реф.
1995 - 2002 гг. в торговле с США она возросла с 37 до 44%, в торговле с Западной Европой - с 40 до 47% (035, с. 47).
Особенно впечатляет электронная составляющая внешне-торговой цепочки Восточная Азия - Китай - мировой рынок. За 1997-2002 гг. доля Китая в экспорте электроники странами региона удвоилась (с 14 до 30%), лишь Южная Корея еще справляется с китайской конкуренцией (17% в 2002 г.). Тайваньская электроника превращается в придаток индустрии КНР: 56% крупных 63% средних и 73% мелких тайваньских фирм развернули производство электроники на континенте. Санкционированные тайваньскими властями инвестиции в КНР возросли с 11 млрд. в 1997 г. до 32 млрд. в 2002 г. К тому же Тайвань остается важнейшим поставщиком комплектующих. Эта «миграция тайваньской электроники в материковый Китай может иметь далеко идущие последствия для мировой экономики», поскольку сам Тайвань -крупнейший поставщик различных видов электронной продукции на мировом рынке (по данным 1997 г., 62% клавиатур, 61% материнских плат, 54% мониторов, 53% ноутбуков и 25% персональных настольных компьютеров) (035, с. 45).
С помощью тайваньских фирм КНР уже занял ведущие позиции на мировом рынке по восьми из 12 ключевых товаров бытовой электроники (более половины видеоплейеров, цифровых камер, более трети DVDROM, персональных настольных компью-теров и ноутбуков, около четверти мобильных телефонов, цветных телевизоров, цифровых приставок и магнитол. Теперь КНР стремится потеснить Индию как мирового поставщика программного обеспечения. Хотя еще недавно Китай на этом рынке уступал почти втрое (в 1999 г. индийский экспорт равнялся 5,66 млрд., а китайский 2,12) и индийцы обладают преимуществом в виде знания английского языка, у КНР есть неплохие конкурентные возможности. Во-первых, китайские вузы ежегодно готовят 325 тыс. инженеров, во-вторых, китайская электроника опирается на огромный и быстро растущий внутренний рынок (035, с. 44). Только число пользователей Интернета на персональных компьютерах достигло 69 млн. человек (8,9 млн. в 2000 г.), не считая тех, кто имеет доступ через телефонные линии. Более 200 млн. китайских семей пользуются кабельным телевидением, кроме того, Китай с 200 млн. владельцев сотовых телефонов и продажами до 2 млн. штук в месяц - крупнейший в мире покупатель этой продукции (035, с. 43).
Энергично развиваются и другие сектора китайского внутреннего рынка, в том числе те, где в социалистических странах господствовало государство. Государственную систему социального обеспечения1 в современном Китае заменяет «быстрорастущий частный рынок жилья, образования, здравоохранения и прочих услуг». За 1994-2004 гг. рынок жилья в Шанхае увеличился почти в 10 раз2, в Пекине втрое, в провинции Гуандуне вдвое, достигнув соответственно 13,4, 4,8, 16,2 млн. кв. м. проданного жилья. В крупнейших городах более двух третей жилого фонда находится в частном владении и почти 90% горожан имеют собственное жилье (035, с. 40).
Жизненный уровень в Китае вырос, и если Дэн Сяопин в начале реформ ставил задачей достичь среднедушевого дохода в 800 долл. к 2000 г., то его преемники выдвинули новую - достичь 2000 долл. к 2020 г. (035, с. 39-40). Однако существуют трудности с развитием внутреннего рынка, диспропорции между ростом производства и потребления в последние годы не только не уменьшаются, но и обнаруживают тенденцию к увеличению. Если капиталовложения за первую половину 2003 г. возросли на треть и этот рост втрое превысил прирост за весь 2000 г., то потребление за это время возрастало лишь около 10% в год. Возникает реальная опасность перепроизводства, например, существующие мощности позволяют Китаю производить 2,8 млн. автомобилей, но продается на 1 млн. меньше (035, с. 38-39).
Есть и другие проблемы, прежде всего это региональные диспропорции: 57% ВВП производится в прибрежных восточных районах, 26 в центральном регионе и только 17% на западе. Сглаживаемое в какой-то мере государством (например, 13,9% бюджета расходуется на строительство в западных районах и 8,7% в восточных), неравенство усиливается политикой иностранных инвесторов, разместивших 86,4% своих капиталов в восточных районах, 9 в центре и только 4,6% на западе (035, с. 41).
Серьезная проблема - безработица. Уровень ее в городах превышает 8%, и к этому следует добавить не менее 200 млн.
1 В КНР она была значительно менее развита, чем в соцстранах Европы и особенно в СССР, а китайская деревня фактически была лишена пенсионного обеспечения, господдержки в образовании, здравоохранении, не говоря уже о жилищной сфере. Поэтому отмечаемые в статье изменения в соцобеспечении затрагивают преимущественно горожан. - Прим. реф.
2 Правительство Шанхая противодействовало развитию частного сектора. - Прим.
реф.
безработных в сельской местности (035, с. 41). Лишь за последние пять лет с госпредприятий были уволены 45 млн. рабочих (1, с. 38). Отчасти увольняемых смог привлечь сектор услуг. Давая лишь треть ВВП, он создал в эти пять лет 85% новых рабочих мест (035, с. 41). Однако развитие сектора тормозится отставанием банковской сферы. Крупные банки избегают работать в этом секторе, представленном в основном мелким бизнесом. Особенно сложно с сельским кредитом. После кризиса 1997 г. госбанки вообще закрыли свои сельские отделения, а местные кредитные кооперативы на 60% заняты операциями вне сельского хозяйства (035, с. 42).
Еще одна проблема - старение населения. Предполагалось, что уже к 2003 г. четверть китайцев может быть старше 65 лет, как и в США; однако в стране нет пенсионных фондов. Таким образом, наиболее властным доводом в пользу капитализма в Китае стала демография: «Общество с преобладанием людей старших возрастов нуждается в высокоэффективных, если не жестких, формах экономической конкуренции, чтобы обеспечить создание фондов, необходимых для хорошей жизни пенсионеров» (035,с.43).
Во всех случаях решение проблем зависит от углубления происходящих реформ. Рост частного сектора, в котором уже сейчас занято 45% рабочей силы в городах, отчасти смягчает проблему безработицы, возникшую из-за сокращения или рационализации производства на госпредприятиях. Связанную с задачей создания новых рабочих мест проблему кредита частный сектор тоже решает более энергично и эффективно. Ежегодный рост объема кредитных операций коммерческих банков равен 27%, а государственных - лишь 8%. Сосредоточивая четверть кредита, коммерческие банки обеспечили 45% его прироста в последнее время (035, с.42). К тому же они более мобильны, что позволяет им работать с мелким бизнесом и в сельской местности.
От успеха реформ зависит и стабильность отношений с Западом. Уровень последних во внешнеэкономической сфере сейчас чрезвычайно высок. Страна получила 450 млрд. прямых иностранных инвестиций, заняв по этому показателю пятое место в мире (после США с 1,3 трлн., Англии - 497, стран Бенилюкса - 482, ФРГ - 480 млрд.) и имея перспективу уже в 2004 г. выйти на второе. Для сравнения Япония имеет только 17 млрд., Южная Корея - 12, а главное, если в Японии они обеспечивают 1,1% роста ВВП, то в Китае - 42,2% (035, с.38).
Различие с другими странами региона объясняется тем, что КНР не проводила политики протекционизма, который был присущ Японии и отчасти Южной Корее до финансового кризиса 1997-1998 гг. Отчасти широкое привлечение иностранных инвес-тиций объясняется, считают авторы, потребностью смягчить проблему городской безработицы. Инвестиции обеспечили и резкий рост китайского экспорта, в котором доля иностранного бизнеса составляет половину (в Малайзии - 45%, Сингапуре - 38, Мексике - 31, Южной Корее - 15%). Наконец, инвестиции обеспечивают 60% импорта Китая (035,с.38).
Показательно, что и для западных, прежде всего американских, компаний капиталовложения в экономику КНР оказываются исключительно привлекательными. Инвестировав более 70 млрд., крупный бизнес США получает здесь большие доходы, чем в какой-либо развивающейся стране: по данным 2000 г., это 7,2 млрд., тогда как в Мексике - 4,6, Сингапуре - 3,5, Бразилии 1,8 млрд. (035,с.38). Особенно серьезный ущерб от китайского рывка несет Мексика, которая не может конкурировать с Китаем, имея вчетверо более дорогую рабочую силу и вдвое более высокие энергозатраты. Опередил Китай Мексику и как внешнеторговый партнер США (035,с.48).
Дефицит США в торговле с КНР достиг в 2002 г. 105 млрд., и это вызывает определенное раздражение в американском бизнес-сообществе и озабоченность казначейства, которые требуют, заодно с Японией, Южной Кореей и другими конкурентами, чтобы КНР провел ревальвацию юаня (много лет в стране действует прину-дительный курс
1 долл. - 8 юаней). Однако в США эти требования исходят лишь от мелкого и среднего бизнеса. Крупный капитал решил для себя проблемы в отношениях с КНР: «Дженерал Моторс», «Моторола», «Проктер энд Гембл» и другие корпорации заняли серьезные позиции в китайской экономике, получая хорошие прибыли. Стоимость продаж американских корпораций в Китае уже превысила сумму экспортных продаж (26 против 20 млрд.) (035,с.49).
Отнюдь не страдает и американское казначейство. Китай вслед за Японией стал крупнейшим финансистом государственного долга США, приобретя на 100 млрд. американских гособлигаций (Япония - 150 млрд.). Из-за слаборазвитости своей финансовой системы Китай примкнул к блоку стран Восточной Азии, которые, стремясь стабилизировать свои валюты, активно скупают иностран-ную валюту и ценные бумаги, удерживая сейчас 70% мировых резервов (1,7 трлн.)
(035, с.50). Китай, Япония и другие азиатские страны способствуют одновременно стабилизации валюты США, а с ней и благополучию американцев. Американский дефицит от торговли с КНР компенсируется таким образом мощной китайской финансовой поддержкой США. Вместе с тем Китай не может уклониться от поддержки доллара, поскольку заинтересован в удержании масштабов своего экспорта в США. Взаимообуслов-ленность между экономическим прогрессом КНР и процветанием США - модель интеграции Китая в мировую экономику.
На основе этой модели авторы строят политические прогнозы, оспаривая аналогию, которую проводят некоторые обозреватели между стремительным превращением современного Китая в мировую экономическую державу и экспансией Германии перед Первой мировой войной. Экспансионистские амбиции в КНР компен-сируются экономическими устремлениями ее руководства, а условия их реализации в современную эпоху радикально отличаются от ситуации начала ХХ в. У мировых держав нет необходимости в приобретении колоний. Современная интеграция в мировую экономику, предполагая жесткую конкуренцию, делает, однако, излишним территориальное разрешение. Если китайскому руко-водству удастся удержать «экономический бум» последних лет, то можно не сомневаться, что «поиск взаимовыгодных экономических возможностей станет определяющей чертой отношений Китая с США и остальным миром на многие годы вперед» (035,с.53).
С экономическим прогрессом связывают американские авторы и перспективы политической либерализации. Авторитаризм КПК обеспечил форсированное проведение рыночных реформ, болезненно затронувших жизнь огромного числа людей. Теперь ход реформ ставит проблему внутриполитической либерализации, черты которой авторы видят в экспериментах с отделением партии от администрации (опыт г.Шэньчжэня), в открытой информации об эпидемии атипичной пневмонии, в росте числа иностранных студентов, приезжающих на учебу в страну (85 тыс.), и числа китайских туристов (16,5 млн.), а также выезжающих на учебу и возвращающихся в страну. Наконец, особые надежды возлагаются на приход к власти «четвертого поколения» руководителей КПК, более молодого, образованного, с конкретным опытом проведения рыночных реформ и деятельности в условиях рыночной экономики (035, с.52-53). Внутрипартийные изменения сделают КПК в ближайшие годы, как предположил Г. Кисинджер, более
похожей на Институционно-революционную партию Мексики, чем на правящие партии тоталитарных режимов (035,с.51).
Ни сотня новых законодательных актов, ни новые люди во главе КПК «не меняют фундаментально отношения между партией и государством» (036, с.2), возражает Ж.-Ф. Бежа (Национальный центр научных исследований, Париж). По его мнению, обозреватели, «особенно американские»1, преувеличивают степень демокра-тических изменений в КНР, а он предпочитает в своей статье сосредоточиться на сохранении преемственности в политической системе страны (там же).
Конечно, изменения в КПК происходят. Различие мнений не приводит к обвинениям в «уклонах», к размежеванию между различными политическими линиями. В руководстве достигнут определенный консенсус, прежде всего о курсе на развитие рыночных преобразований. Но другой пункт консенсуса - отказ от фундаментальных изменений основ политического режима, сохра-нение руководящей роли партии. Ни один из юридических актов, регулирующих рыночные преобразования, не затрагивает роли партии, более того, партия оказывается даже вне официальной «социалистической законности», за которую энергично ратует руководство, а важнейшие события партийной жизни происходят, не считаясь с уставом. Так, например, обстоит дело со сменами лидера, и выдвижение Цзян Цзэминем своим преемником на посту генерального секретаря Ху Цзиньтао не стало исключением из обычной практики.
Хотя внешняя торговля дает 40% ВВП, не заметно серьезных сдвигов к открытости на политическом уровне. Напротив, празднование 50-летия КНР происходило по тому же сценарию, что и при Мао Цзэдуне. Характерна система мероприятий по закрытию столицы, проведенных накануне 1 октября 1999 г. «Чистка» Пекина коснулась преимущественно сельских мигрантов, миньгун. Чтобы они не портили имидж праздничной столицы своим непри-тязательным видом (грязная или рваная одежда, изможденные лица и т.д.), их было решено выселить. Производились настоящие облавы с выявлением лиц, не имеющих «трех сань» (удостоверения личности, трудовой карточки и справки о временной регистрации). Власти развернули массовое движение маоистского образца: к выявлению «сань у» была привлечена общественность, соседские комитеты, пожилые женщины вновь
1 Дополнительно о различиях в оценках развития КНР между исследователями Франции и США и об особенностях подходов французских политологов см.: РЖ «Востоковедение и африканистика» 2004.01.047-052. - Прим. реф.
нацепили красные повязки и начали свою патрульную службу. По оценке вице-мэра Пекина, кампания привела к изгнанию из столицы 300 тыс. миньгун (036, с.3).
Репрессии против Фалуньгун1, развернувшиеся в том же 1999 г., показывают, что ничего не изменилось существенно в основополагающих принципах политического режима. КПК по-прежнему отстаивает свою идеологическую и организационную монополию, сурово наказывая тех, кто на нее покушается. Не допускается создание любой автономной общенациональной или даже межпровинциальной организации - политической, профес-сиональной или культурной. Характерным остается и традиционное обращение к общественности, выливающееся в политическую кампанию по разоблачению и осуждению оппозиционных проявлений.
После сидячей демонстрации 15 тыс. сторонников Фалуньгун 15 апреля 1999 г. у резиденции высших органов власти в Пекине началась широкая пропагандистская кампания в прессе. Рабочие, интеллигенты, крестьяне рассказывали о том, как они были обмануты лидером Ли Хунчжи и втянуты в секту и как теперь они осознали всю вредоносность этой организации. В различных органах СМИ ежедневно в течение нескольких месяцев публиковались обвинения, составленные по одному и тому же шаблону. В октябре 1999 г. был принят закон о «подрывных религиях», и уже в следующем месяце лидеры Фалуньгун были приговорены к большим срокам тюремного заключения, а сотни сторонников были отправлены в исправи-тельные трудовые лагеря. Тем не менее поддержка идеологии и практики движения сохраняется, и это побуждает поставить вопрос о реальных сдвигах внутри существующего режима (036, с.4).
Режим сохраняет «тоталитарные амбиции», но уже не имеет возможностей для их полного осуществления (2, с.5). Речь может идти о «посттоталитарном режиме», в том значении, в каком Вацлав Гавел применил этот термин к чехословацким порядкам после «пражской весны». Руководство КПК уже не может добиться от людей искренней преданности официальной идеологии и доби-вается «видимого конформизма» (036, с.4). Основа идеологического конформизма -«четыре основных принципа» (социализм, марксизм-ленинизм с учением Мао Цзэдуна, демократическая диктатура народа и руководящая роль
1 См.: РЖ «Востоковедение и африканистика» 2003.04.047-050. - Прим. реф.
партии), выдвинутые Дэн Сяопином в начале реформ, в 1979 г. Считается, что Китай, несмотря на рыночные реформы, сохраняет приверженность этим принципам, и эта приверженность возведена в табу. Верность им не подлежит публичной критике, и она была вновь подтверждена на сессии ВСНП весной 2001 г. Возможно, полагает Бежа, отказ от политических реформ мотивирован «страхом перед нестабильностью», угроза которой со вступлением Китая в ВТО возрастает (036, с.6).
Расширение и углубление интеграции страны в мировую экономику грозит обострить уже ставший хроническим социальный кризис, развивающийся параллельно экономическим достижениям. Большие трудности испытывает сельское хозяйство, особенно зерноводство. 2000 год зафиксировал здесь крупнейшее падение производства - 40 млн. т.1. Крестьяне отказываются производить зерновые культуры2, что объясняется падением рыночных цен (на 30% с 1997 г.) при сохранении уровня государственных закупочных, а также ростом цен на удобрения. Только из-за падения рыночных цен доходы крестьян за 1997-2000 гг. сократились на 1600 млрд. юаней (036, с.6).
Параллельно растет налоговый пресс: с 12,57 млрд. юаней в 1993 г. до 39,88 в 1998. И это только прямые официальные налоги, составляющие незначительную часть крестьянского налогового бремени. Основной объем приходится на поборы местных властей, что вызывает активное сопротивление крестьян3. В крупнейшем в 2001 г. выступлении участвовали более 20 тыс. крестьян, которые осадили резиденцию властей уезда Фэншэн (провинция Цзянсы). В той же провинции некто Ги Сяоци (Gui Xiaoqi) составил сборник «О развитии деревни» из партийных документов, включая решение о том, что налоги с крестьян не должны превышать 5% их дохода. Сборник вызвал огромный интерес: за десять дней, пока не вмешались местные власти, было продано 12 тыс. экземпляров (036, с.6). Свой запрет на распространение подобной информации местные власти объяснили опасением, что крестьяне, ссылаясь на решения центральных органов, вообще откажутся платить
1 Здесь и далее Бежа приводит статистические данные о ситуации в китайской деревне по аналитической статье Лю Сюэй в издании 2001 nian: Zhongguo shehui xingshi fenci yu yuze. Beijing, 2001. - Прим. реф.
2 Вступление в ВТО грозит еще более ухудшить положение в этой отрасли за счет снижения таможенных тарифов (см. РЖ «Востоковедение и африканистика» 2003.03.035). -Прим. реф.
3 См.подробнее: РЖ «Востоковедение и африканистика» 2003.02.036. - Прим. реф.
налоги. На самом деле суть конфликта в том, что местные власти оплачиваются за счет местных же налогов, а численность аппарата неизменно растет. Потеряв часть функций в ходе реформ, местные власти компенсировали их утрату присвоением новых. К тому же важнейшие из прежних полномочий - распоряжение землей, должностями, кредитами -они сохранили.
Исход из деревни не может серьезно улучшить положение крестьян. Сельские мигранты сталкиваются с конкуренцией городских рабочих, увольняемых со своих предприятий. Городские власти создают для миньгун исключительный режим, вынуждая их платить большие деньги за временную регистрацию или вести нелегальный образ жизни в полной зависимости от право-охранительных органов либо криминала. Периодически во многих городах проводятся кампании чистки от миньгун. Серьезный удар по благосостоянию деревни нанесло закрытие предприятий местной промышленности. Во время «азиатского» финансового кризиса число работников здесь сократилось со 135 млн. в 1996 до 125 млн. в 1998 г. (036,с.7).
Этот же кризис тяжело отразился на положении городских рабочих, обнажив полнейшую нерентабельность госсектора. Чтобы не ставить под вопрос перспективы дальнейшего экономического роста, госпредприятия перешли к массовому сокращению персонала, переведя часть его в категорию сяган, «временно незанятых», численность которых в 2000 г. составила 17-23 млн. Только в 1998 г. было уволено 10 млн. рабочих (036,с.8). С января 2001 г. миф о «временной незанятости» уступает позиции, поскольку был официально признан статус «безработных» (036, с.9).
Серьезный удар по рабочему классу наносит разрушение системы даньвэй, соединявшей работу с жильем и социальной сферой. Поставленные в тяжелые условия рыночной конкуренции заводы продают не только производственные помещения, но и территорию вместе с жилыми домами. Так теряются те относи-тельные привилегии, которыми благодаря принадлежности к даньвэй пользовались те, кого в КНР именовали «хозяевами страны». Они отвечают различными акциями, в которых работающие объеди-няются с сяган и уволенными вчистую. В старом индустриальном «поясе» Северо-Востока и провинции Сычуань такие выступления протеста стали регулярными. Обычная реакция властей добиваться субвенций от центра, выплатить задерживавшуюся несколько месяцев зарплату и тем на время разрядить
обстановку. Инициаторов и активистов приговаривают к тюремным наказаниям или отправляют без суда в исправительные лагеря. Все же нельзя сказать, что страна «находится накануне социального взрыва». Скорее это «ситуация хронического социального кризиса». Настроение рабочих «подавленное», но они «разгневаны» (036, с.9).
Между тем разрушение даньвэй означает распад социальных связей, которые образовывали каркас нового общества, созданного режимом, что вместе с упадком приверженности к его ценностям создает духовный вакуум. Его восполняют религиозные и квази-религиозные объединения, среди которых наиболее известны многочисленные группы цигун, объединяющиеся в организации типа Фалуньгун. На этой же почве прогрессируют протестантские секты (в провинциях Хэбэй, Хэнань, Шаньси на севере, Чжэцзян в центре и Гуандун, Фуцзянь на юге).
Разрушение созданных в КНР форм социальных связей оборачивается и нарастанием девиантности. Если факты коллек-тивного насилия остаются редкими, акты индивидуального террора становятся привычным явлением. Так, 16 марта 2001 г. в столице провинции Хэбэй г.Шицзячжуан были взорваны несколько зданий, в результате чего погибли 108 человек. По официальной версии, обвиняемый хотел отомстить невесте, местные власти считали теракт выражением протеста рабочих закрытых в этом районе текстильных предприятий.
На заседании политбюро ЦК КПК 30-31 марта 2001 г. у премьер-министра прямо спросили, почему, несмотря на «постоянное улучшение условий жизни», отмечается рост антипар-тийных настроений. И тот ответил, что более 75% прибылей от роста экономики достаются привилегированным категориям и преступным группировкам» (036, с.12). Власти реагируют на рост массового недовольства антикоррупционными кампаниями и суровыми наказаниями. В ходе одной из них в апреле 2001 г. было казнено более 400 человек. Однако, похоже, замечает Бежа, сращенность бюрократии с организованной преступностью породила то самое явление, которое в России называют «мафией» (036, с.12).
Бежа не согласен с наблюдателями, которые в выдвинутой Цзянь Цзэминем концепции «трех представительств» (передовые производительные силы, культура и весь народ) видят «идеоло-гический поворот на 180» и начало движения КПК в сторону социал-демократии (2, с.13). Это скорее разновидность выдвинутой в 60-е годы Хрущевым
формулы общенародной партии. Никакой поворот к социал-демократии невозможен без принятия поли-тического и идеологического плюрализма, а КПК на это не идет. В таких условиях речь идет лишь о привлечении в партию интеллигентов и бизнесменов, уже фактически тесно связанных с партийными кадрами родственными отношениями. Таким образом, «три представительства» - это курс на «сплочение правящих классов вокруг проекта авторитарной модернизации» (036, с.14).
В другой статье (037) Бежа ставит вопрос, почему, несмотря на широкие симпатии к участникам демократического движения и глубокое сочувствие к жертвам событий на площади Тяньаньмэнь в июне 1989 г. и последовавших за ними политических репрессий, диссиденты из КНР не стали таким фактором во внешней политике США, как кубинское или тайваньское лобби. Ответ требует анализа совокупности причин.
Прежде всего китайские диссиденты не могут опереться на такую базу, как политически сплоченная кубинская община, состоящая из людей, которые покинули родину из-за оппозиции режиму Кастро, или поддержка национальных властей, как тайваньское лобби. Усилия китайских диссидентов парализуются экономическими интересами США, для которых КНР является одним из важнейших внешнеэкономических партнеров, и прежде всего американского крупного капитала, получающего большие и устойчивые прибыли от связей с китайской экономикой. Немаловажной причиной была внутренняя слабость диссидентских объединений, как организационного (разобщенность, фракционный разброд, личные амбиции отдельных лидеров), так и политического характера.
Изолированность диссидентских объединений от Китая, «где они не могли рассчитывать на организованную поддержку или подпольное движение, неспособность выработать политическую программу, которая могла бы привлечь население на родине, и ухудшающийся имидж среди соотечественников в Китае и за рубежом из-за внутренних разборок и коррупции ослабили их возможность стать альтернативой, хотя бы отдаленной, власти КПК» (037, с.443).
Тем не менее на разных этапах последовавшего за 1989 г. периода китайские диссиденты были заметны в американских коридорах власти, их приглашали в качестве консультантов при обсуждении отношений США с КНР в различных комитетах Конгресса и администрации. Большое значение имел переход диссидентов от политической к
общественно-гуманитарной проблематике. Созданные во второй половине 90-х организации, сосредоточившись на защите прав человека, смогли привлечь внимание американской общественности к судьбам диссидентов, находящихся в тюрьмах КНР. Этот вопрос не стоит в повестке дня американо-китайских переговоров, а власти КНР не проявили готовность считаться с протестами международной общественности даже в связи с обменом визитами на высшем уровне. Тем не менее при обмене парламентскими делегациями американские конгрес-смены неизменно спрашивают о судьбе заключенных. Поднимаются также вопросы о принудительном труде последних, о котором конгрессмены хорошо информированы находящимися в США диссидентами.
Наиболее заметна поддержка последних американскими СМИ. Диссиденты неизменно оказываются объектом внимания СМИ, а в 1996 г. начала работать созданная правительством США под давлением общественных кругов радиостанция «Свободная Азия». От нее ожидают, что она сыграет такую же роль, как «Свободная Европа» в Восточной Европе.
Особый интерес (038) французский политолог проявляет к позиции интеллигенции КНР, специфике ее отношения к проходящим в стране реформам.
Еще Вольтер назвал Китай «страной философов» в особом присущем культуре Просвещения значении термина, сближающем его с возникшим в Европе во время дела Дрейфуса понятием «интеллектуал». Однако более адекватно китайские реалии ХХ в. отражает более раннее русское понятие «интеллигенция». Сами китайские интеллигенты ведут свою родословную от ученого сословия Поднебесной ши, и не случайна связь этого термина с современным чжишифэньцзы (038, с.2).
Рождение последнего термина как «интеллигенции» в рос-сийской истории, связано с широким вовлечением людей умственного труда в политику, которое вылилось в Движение 4 мая (1919). Участники ощущали себя носителями миссии «спасения Китая». «Спасение» воспринималось в духе распространенного тогда социал-дарвинизма: Китай прежде всего должен был стать сильным государством. По отношению к этой цели на второй план отступали идеологические разногласия, хотя различия между сторонниками парламентской демократии (Ху Ши) и марксистами (Чэнь Дусю) были заметными.
В условиях японской интервенции общественные задачи интеллигентов возымели еще большее преобладание над творческими и профессиональными. В коммунистическом лагере интеллигенты прямо называли себя «бойцами» партии и сознательно отказывались от критики формировавшихся КПК порядков. Те, кто это себе позволял, были в незначительном меньшинстве, и судьба их, подобно участи Ван Шивэя, объявленного «троцкистом»1 и расстрелянного в 1946 г., была трагической (038, с.2).
В КНР большинство оставшихся в стране интеллигентов, ободренных призывами КПК принять участие в строительстве социализма, поддержали власть, увидев в новом режиме способ создания сильного и процветающего Китая. Однако уже во второй половине 50-х годов их ждало разочарование: репрессии против «правых», которыми завершился курс «расцветания 100 цветов», покончили со свободой творческой деятельности. А в ходе «культурной революции» (1966-1972) даже обладание дипломами стало подозрительным. Получив статус «смердящей прослойки», интеллигенция перестала существовать как социальная группа, ее представители были «атомизированы» (038, с.3). «Взаимные социальные обязательства, представлявшие часть идентичности, высокомерие по отношению к другим категориям, практика эндогамии» (038, с.5) - со всем этим было покончено. Дети интеллигентов вынуждены были вступать в браки с рабочими. Вместе с социальными связями распадались семейные узы.
Тем с большим энтузиазмом интеллигенты приветствовали курс на реформы, провозглашенный Дэн Сяопином, который призвал интеллигенцию принять в них участие в том числе в разработке вопросов социальной теории и идеологии. Чтобы подорвать позиции противников реформ, Дэн должен был провозгласить лозунг «освобождения мысли» (jiefang и предоставить обществу некоторую творческую и
интеллектуальную свободу, а чтобы установить «рациональное бюрократическое управление», понадобилось «мобилизовать интеллектуальную элиту» и на этой основе обновить старые партийные кадры, многие из которых не имели ни организационных, ни профессиональ-ных способностей. Отказавшись от маоистских утопий, новое руководство вернулось к традиционной мечте китайских интел-
1 См.: Fabre G. Genèse du pouvoir et de l'opposition en Chine. P.: Harmattan, 1993; Dai Qing. Wang Shiwei and «Wild lillies»: Recitifications a. purges in the Chinese communist party, 1942-1944. Armonck, Sharpe, 1993. Приведено по реф. источнику. - (038, с.2).
лигентов о сильной процветающей стране (038, с.4). Интеллектуалы были привлечены к участию в различных закрытых центрах, разрабатывавших под руководством партийных лидеров проекты реформ. Восстановилась традиционная интеллигентская функция легитимации режима, и создавались условия для нового «социального договора» между партией и интеллигенцией.
Однако договорные возможности интеллигенции КНР были слабы. Сказывалась разрушившая в маоистский период социальную солидарность «атомизация», а в постмаоистский период выявился «разрыв между поколениями». Большинство интеллигентов, принадлежавшее к старшему и среднему поколениям, с энтузиазмом откликнулось на призывы нового руководства, которое возвратило им работу, доходы и престиж. Они критически относились к молодежи, получившей образование после «культурной революции», которая включилась в движение за демократизацию политической системы и начала создавать автономные организации и органы печати. Старшие не доверяли этим «вчерашним хунвэйбинам» и устранились от борьбы за политическую демократизацию.
Одновременно сохранялось широкое убеждение, что своей профессиональной деятельностью интеллигенция должна способствовать принятию китайским обществом идеалов и ценностей Просвещения. Под знаменем «нового Просвещения» («Синь Цимэнь» -так и назывался журнал, основанный в Шанхае в 1989 г.) в 80-х годах происходила борьба с идеологией «феодализма», который выступал «кодовым обозначением тоталитаризма и маоистского консерватизма» (038, с.7). Сфера применения просветительских идей включала массированный перевод западной литературы и культивирование новых социальных наук, в частности запрещенной в маоистском Китае социологии и политологии. Духовному освобождению способствовали профессиональные дискуссии на актуальные общественные, культурные и исторические темы.
Большое влияние на дальнейшую эволюцию и размежевание интеллигенции оказали события на площади Тяньаньмэнь 4 июня 1989 г. и распад СССР. С одной стороны, усилилась поддержка режима КПК как фактора стабильности, а с другой - наметилось стремление интеллигентов уйти от политики и сосредоточиться на профессиональной деятельности. Заметным явлением стали саморефлексия и критическая оценка своего места в обществе. Мессианские устремления начали
уступать место пониманию, что следует «оставить мечты о роли демиурга истории и предоставить обществу следовать законам исторического развития» (038, с.10).
Уходит в прошлое традиционное понимание роли интел-лигенции как «посредника между обществом и властью» (038, с.10). Китайская интеллигенция утратила политические амбиции, связан-ные с борьбой различных группировок в руководстве КПК, которые прибегали к ней за поддержкой, но зато с окончанием этой борьбы в 90-х годах прекратились политические кампании, обычной жертвой которых были интеллигенты. На свой манер интеллигенция КНР включилась в глобальный процесс перехода от роли «совести нации» к функции созидания знаний. И для интеллигентов КНР кончилось время «ангажированных интеллектуалов», которое началось их служением КПК в 30-х годах и привело к катастрофе в 70-х годах. Во Франции оно завершилось со смертью Сартра в 1980 г., но, оценивая глобальный характер этого явления, надо принимать во внимание «особенность китайской ситуации» и роль «внешних факторов» в виде существующего политического режима (038, с.14).
Уход интеллигентов от участия в политической деятельности имеет оборотной стороной известную автономизацию профессиональной сферы их деятельности. Профессиональные дискуссии по социальным наукам носят теперь закрытый и вместе с тем достаточно свободный характер. За последние десятилетия Китай достиг бесспорного прогресса в сфере образования и науки. У властей укрепилось понимание значения профессиональной деятельности интеллигентов и необходимости их профессиональной автономии, а рыночные реформы неизбежно расширяют эту сферу, способствуя вместе с экономическим культурному плюрализму. В общем сложилась ситуация «компромисса между элитами», по выражению Адама Михника о положении в Польше 80-х годов, а это означает «нормализацию положения интеллигенции в эру глобализации» (038, с.14).
А.В.Гордон
