CC BY
23
Ху Цзиньтао неоднократно подчеркивал необходимость безотлагательно использовать происходящие в жизни Китая и в его социальной стратификации глубокие изменения, в полной мере учитывать и реализовывать интересы людей, принадлежащих к разным социальным слоям, полностью раскрывать роль каждого слоя в социально-экономическом развитии страны, работать с представителями новых социальных слоев, уважать их созидательный труд и дух предпринимательства, вовлекать их в совместную работу с другими строителями социализма с китайской спецификой.
В докладе на XVII съезде КПК Ху Цзиньтао впервые выдвинул важную задачу урегулирования отношений между социальными слоями путем осуществления «гармонии» между ними, указал идейный путь и конкретные меры для ее осуществления, сделал новый шаг в разработке теории социальной стратификации. Это -признание существования различных экономических интересов у разных социальных слоев и принятие активных мер для их согласования. Противоречия экономических интересов признаются порождением противоречий внутри народа, способность правильно осознавать их и мирно согласовывать является важной задачей правильного разрешения конфликтов среди народа и построения социалистического гармоничного общества. Особого внимания требует разрешение проблемы чрезмерного разрыва в доходах между богатыми и бедными; защита равных прав различных социальных слоев и построение между ними рациональных отношений. Необходимо направлять усилия на создание гармоничной культуры, укреплять идейную и моральную основу гармонизации отношений между социальными слоями.
И.С. Ермаченко
2009.04.034-042. ФОРМЫ СОЦИАЛЬНОГО ПРОТЕСТА В СЕЛЬСКОМ КИТАЕ.
2009.04.034.0'BRIEN K.J. Collective actions in the Chinese countryside // China j. - Canberra, 2002. - N 48. - Р. 139-154.
2009.04.035.YU JIANRONG. Social conflict in rural China // China security. - Wash., 2007. - Vol. 3, N 2. - P. 2-17.
2009.04.036. YU JIANRONG. Conflict in the countryside: The emerging political awareness of the peasants // Social research. - N.Y., 2006. -Vol. 73, N 1. - P. 141-158.
2009.04.037. LI LIANJIANG, O'BRIEN K.J. Protest leadership in rural China // China quart. - L., 2008. - N 193. - P. 1-23.
2009.04.038.CAI YONGSHUN. Local governments and suppression of popular resistance in China // Ibid. - P. 24-42.
2009.04.039.MICHELS0N E. Justice from above and below? Popular strategies for resolving grievances in rural China // Ibid. - P. 43-64.
2009.04.040.JENNINGS M.K., CHIEN KUANG-HUI. Perceptions of injustice in the Chinese countryside // J. of contemporary China. - Abingdon, 2008. - Vol. 17, N 55. - P. 319-337.
2009.04.041.CHEN XI. Between defiance and obedience: Protest opportunism in China // Grassroots political reform in contemporary China / Ed. by Perry E.J., Goldman M. - Cambridge (Mass.); L.: Harvard univ. press, 2007. - P. 253 - 281, 384-386.
2009.04.042.KELLY D. Citizen movements and China's public intellectuals in the Hu-Wen era // Pacific affairs. - Vancouver, 2006. - Vol. 79, N 12.- P. 183-204.
«Изучение народного недовольства (contention) в сельском Китае1 превратилось в подлинную индустрию роста», - констатирует профессор Калифорнийского университета (США) О'Брайен (034). Еще в середине 1980-х годов сельский протест в реформирующемся Китае представлялся анахронизмом, не укладывавшимся в картину бурного экономического роста; и первое издание монографии Элизабет Перри о сельском протесте (1985) было исключением в общем потоке западной литературы, с энтузиазмом описывавшей «мирную деколлективизацию» (034, с. 139-140).
На самом деле подъем крестьянских выступлений произошел уже в начале 80-х годов, и даже, если сделать скидку на лучшую с началом реформ информированность о происходящем внутри Китая, за два десятилетия реформирования было гораздо больше вы-
1 Bernstein T.P., Lu Xiaobo. Taxation without representation in contemporary rural China. - N.Y.: Cambridge univ. press, 2003; Bianco L. Peasants without the party: Grass-roots movements in Twenteeth-Century China. - Armonck: M.E. Sharp, 2001; Gilley B. Model rebels: The rise a. fall of China's richest village. - Berkeley: Univ. of California pres, 2001; Perry E.J. Challenging the mandate of heaven: Social protest a. state power in China. - Armonck: M.E. Sharp, 2001; Unger J. The transformation of rural China. - Armonck: M.E.Sharp, 2002. Здесь и далее описание приводится по реф. источнику. При ссылках на перечисленные монографии в тексте библиографическое описание не повторяется. - Прим. реф.
ступлений, чем за три предшествовавших. Сообщения особенно умножились в 90-х, позволяя выделить два пика выступлений: 1992-1993 и 1996-1997 гг. Фиксируются разные формы протеста: против чрезмерного налогообложения, экспроприации земли, загрязнения природной среды, несправедливого проведения местных выборов. Можно утверждать, что сельский протест «получил широкое распространение и приобрел хронический характер». При этом большинство акций далеко выходит за рамки «повседневных форм сопротивления»1, а некоторые имеют вид «открытого восстания» (034, с. 141).
Бернстайн и Лю сообщают, что в 1996/97 г. в 36 уездах девяти провинций прошли демонстрации, из которых 230 приобрели характер «возмущения или мятежа» («turmoil, riot or rebellion»). По данным Анджера, только за первую половину 1998 г. произошло 3200 акций протеста, из которых 420 включали столкновения с властями. Пострадало 7400 человек, в том числе более 1200 местных чиновников и полицейских (там же).
Для классификации сельского протеста в Китае западные синологи прибегают к модели Ч. Тилли, который разделил крестьянские требования на «конкурентные», «реактивные» и «проактив-ные»2. Первые отражают борьбу за ресурсы на локальном уровне: между семьями, кланами, деревнями. Была распространена в традиционной деревне и возродилась в 60-х годах по завершении коллективизации и организации народных коммун. Даже «культурной революции» не удалось покончить с «конкурентной» борьбой; напротив, она внесла в старые споры новые темы и озлобленность3. Все это проявилось с началом деколлективизации, которая усилила
1 Формулировка американского крестьяноведа Джеймса Скотта (Scott J. Weapons of weak. - New Haven, 1985), включающая неповиновение, саботаж, хищение и иные формы крестьянского сопротивления на местном уровне. Были распространены при Мао Цзэдуне (Zweig D. Struggling over land in China: Peasant resistance after collectivization, 1966-1986 // Everyday forms of peasant resistance / Colburn F. (ed.). - Armonk, 1989).
2 Tilly Ch. From mobilization to revolution. - Reading (Mass.): Addison-Wesley, 1978.
3 Madsen R. The politics of revenge in rural China during the Cultural revolution // Violence in China / Lipman J.N., Harrel S. (eds.). - Albany, 1990.
значение семьи и местных группировок. Наиболее заметна «конкурентная» борьба на юго-востоке1.
Роль «конкурентной» борьбы подчеркивает главным образом Перри, а также Бьянко. Большинство исследователей сосредоточиваются на «реактивных» требованиях, отражающих столкновение защищающих свои права крестьян главным образом с государством и его представителями. Это выступления «консервативного и оборонительного характера», преобладание которых подчеркивают Бьянко, Анджер, Бернстайн и Лю. «Крестьяне поднимаются на защиту существующего порядка, когда для него возникает угроза» (034, с. 143). В качестве таковой в современной китайской деревне выступают главным образом либо реквизиция земли под «зоны развития»2, характерная для преуспевающих и быстро урбанизирующихся провинций Восточного Китая, либо сверхобложение, характерное для более скромных по доходам провинций Центрального Китая3.
Различные авторы, в частности Бернстайн и Лю, отмечают рост требовательности крестьян к отчетности местных выборных властей, а также стремление принимать участие в принятии решений; но только Джили (ОШеу) делает упор на превращении «реактивных» требований в «проактивные». Это по сути новые требования, хотя новизна их нередко маскируется утверждением (и убеждением) крестьян в традиционном характере прав, признания которых они добиваются. Пафос этих требований: «Мы - граждане; предоставьте нам наши гражданские права». Крестьяне не хотят
1 Имеются в виду прежде всего провинции Гуандун и Фуцзянь, где сильны клановые объединения. - Прим. реф.
2 По преимуществу это территория, выделяемая для создания городской инфраструктуры и жилищного строительства, а также строительства промышленных предприятий. Поскольку земля числится в коллективной собственности, ею распоряжаются местные власти (чаще всего на уровне «административной деревни», что соответствует «бригаде» в системе народных коммун). Недовольство крестьян вызывает не только изъятие пахотной земли, но и недостаточная компенсация за ее потерю, которая в 10-100 раз ниже рыночной стоимости (см.: Бони Л.Д. Сычуаньский эксперимент: Комплексная реформа по интеграции города и деревни // КНР: Поиски всеобщей гармонии на путях построения общества сяокан. - М., 2008. - С. 108). - Прим. реф.
3 Речь идет о местных налогах, при помощи которых власти финансируют престижные «проекты развития». - Прим. реф.
оставаться «гражданами второго сорта» и добиваются признания за ними политического, экономического и социального равенства. В общем подобная «проактивность» более характерна для жителей богатых деревень более развитых районов Китая (034, с. 145).
Крестьянский протест принимает различные формы: коллективные петиции, демонстрации, осада правительственных зданий, поджог контор и домов местных чиновников, уничтожение машин администрации, перекрытие дорог. Как и в имперском (а также республиканском) прошлом, крестьяне КНР выражают свои требования «языком лояльных намерений», тогда как «их желания несколько выходят за пределы существующей системы». Крестьянские агитаторы «используют официальную риторику в поддержку своих требований». Критическая точка в отстаивании крестьянских прав -«разрыв между обещаниями и реальностью». Крестьяне стремятся к «договорным отношениям с властями и их представителями», а для этого они хотят точно знать условия договора (034, с. 146).
Информированность крестьян относительно законоположений и правительственных распоряжений становится их главным оружием, придает им уверенность в справедливости борьбы. Восстания 1993 г. в провинции Сычуань и 2000 г. в провинции Цзянси последовали за арестом активистов, которые распространяли среди крестьян информацию о том, что по закону налоги не должны превышать 5%. Участники движения в уезде Даолинь провинции Ху-нань называли себя «волонтеры публичности относительно политики и правил». Они разъезжали по окрестностям, передавая официальную информацию о налоговой политике. Усилия этих «борцов за смягчение налогового бремени (¡¡ап/ы ут^о^)» завершились многотысячной демонстрацией, превратившейся в схватку с правительственными силами (1000 полицейских и 500 солдат) (034, с. 147).
Руководителями выступлений обычно бывают уважаемые люди, обладающие какими-либо выдающимися качествами. Как правило, они лучше образованы. Немало среди них демобилизованных солдат, еще больше местных кадров - как бывших, так и действующих членов выборных комитетов или управляющих деревенскими предприятиями. Лучше организованными и более массовыми являются объединения сект, они могут иметь последователей в 10 и более провинциях. В 1980-1990-х помимо хорошо известной
Фалуньгун шесть самых крупных сект насчитывали от 100 тыс. до 600 тыс. членов. Выступления против сверхобложения обычно носят спонтанный и локальный характер, но нередко объединяют крестьян нескольких уездов. Уже в 2001 г. ЦК КПК отметил «очевидный рост организованности», это подтвердил и отчет орготдела комитета КПК провинции Сычуань: более 95% относительно крупных выступлений возглавлялись структурированными группами (034, с. 149).
Таким образом, на местах складывается устойчивая структура протеста. Современные крестьянские лидеры - это категория «возмущенных (frustrated), амбициозных (assertive), готовых к риску людей, чьи действия отражают возросшие (heightened) ожидания (крестьян. - Реф.) и глубокую вовлеченность в официальный "дискурс о правах"« (034, с. 151). Соответственно они обычно «платят большую цену» за эти действия, отправляясь в тюрьму, но возможно превращение «крестьянского героя» в члена выборного деревенского комитета. Итогом для крестьян становится частичное удовлетворение их требований, например, смягчение налогового бремени или смещение неугодного чиновника.
Анджер, Бернстайн и Лю полагают, что «сельский протест не может представлять непосредственной угрозы режиму» и что, как утверждает Бьянко, более серьезную угрозу представляют городские восстания или фракционность в руководстве. Однако сельский протест не остается неизменным. В ходе борьбы изменяется крестьянская идентичность: крестьяне «лучше осознают свои права» и приобретают большее самоуважение. Вместе с опытом приходит готовность отстаивать более радикальные требования (там же).
Исследователи считают, что, по крайней мере отчасти, подъем социального протеста в китайской деревне - «продукт политической либерализации (relaxation)» (034, с. 151). Репрессии носят ограниченный характер, и крестьяне стали меньше бояться последствий. В руководстве КПК возобладал примирительный стиль в отношении крестьянского протеста. В постановлении Госсовета 1998 г. утверждалось, что большинство крестьянских выступлений относится к «противоречиям внутри народа»1, а не к противоречи-
1 Восходящая к временам гражданской войны формулировка Мао Цзэдуна, требующая мирного разрешения подобных противоречий. - Прим. реф.
ям с врагом» (034, с. 152). В критических случаях протестующие нередко находят поддержку в той или иной администрации, у того или иного члена правительства. Власти уже не представляют единого целого перед лицом крестьян. Серьезную поддержку крестьянам оказывают порой журналисты.
«Взаимодействие государства и общества» - вот что формирует особенности сельского протеста. С одной стороны, крестьяне выдвигают такие требования, в которых они рассчитывают найти поддержку. С другой - власти обнаруживают готовность идти навстречу. Крестьяне все более умело пользуются этими новыми возможностями для улучшения своего положения (034, с. 154).
Директор Центра социальных проблем Института сельского развития Академии общественных наук Китая Юй Цзяньжун (035) характеризует эволюцию крестьянского движения и оценивает перспективы его влияния на политическую ситуацию в стране.
«Социальный конфликт - это табу для китайского политического дискурса», - пишет Юй. При политическом курсе на «стабильность во что бы то ни стало (an overriding need for stability)» и построение «гармоничного общества» он представляет «чрезвычайно острую тему». Это «настоящее минное поле», которого академические ученые стремятся избежать. Отсюда «нехватка углубленных (in-depth)1 и систематических исследований социальных конфликтов». Между тем отказ от изучения истоков этих конфликтов и склонность к их подавлению не только противоречит установке «искать правду в фактах», но и грозит социальным взрывом (035, с. 2).
При социальной нестабильности «внезапное ухудшение экономических, социальных, политических или экологических обстоятельств может породить крупномасштабный хаос» (035, с. 4). Пример - то, что случилось в странах Юго-Восточной Азии в условиях финансового кризиса 1997 г. «Чтобы предотвратить перерастание социальной напряженности (unrest) в революцию, следует обратиться к вопросам социальной несправедливости и создать эффективные каналы для их выражения. Таким механизмом может стать
1 Имеются в виду работы, опирающиеся на полевые исследования. -Прим. реф.
развитие конституционализма и реформирование ключевых ценностей китайского общества» (035, с. 3).
Основная причина социальной напряженности - раскол китайского общества на элиту и «маргинализованные классы». После тяньаньмэньских событий 1989 г. и изменения стратегии КПК в 1992 г. (провозглашение курса на развитие) в состав политической элиты кооптировалась интеллектуальная элита1, а решения XVI партсъезда (2002) оформили возможность кооптирования для бизнес-элиты. В результате в КНР сформировался «относительно устойчивый и широкий правящий класс». Оборотной стороной стало лишение рабочих и крестьян политического и интеллектуального представительства (035, с. 5).
«Беспрецедентное развитие экономики (Китая. - Реф.) произошло за счет социальной справедливости». Cледствием явился рост социальной напряженности: в 1993 г. было зафиксировано 8709 «массовых инцидентов (mass contingency events)», как именуются социальные конфликты в официальной статистике, в 1999 г. - свыше 32 тыс., в 2005 г. - более 87 тыс. Численность участников возросла за 1993-2003 гг. с 0,73 млн. до 3, 07 млн. человек (035, с. 5, 15)2.
За это время изменилась и качественная сторона. «До 1992 г. крестьяне защищали свои права главным образом спорадически в примитивных (trivial)3 столкновениях. После 1998 г. крестьянское сопротивление стало гораздо более организованным и затрагивает более крупные проблемы». Среди лидеров появились демобилизованные солдаты, переехавшие в деревню отставные чиновники, бывшие деревенские кадры, с отчетливыми политическими убеж-
1 «В отличие от экономической элиты, представители интеллектуальной элиты вошли в коалицию с политической элитой не в своекорыстных, а в национальных интересах. Ради демократического будущего Китая они приняли современную автократию», - так один из исследователей КНР отделяет элитарную интеллигенцию от бизнесменов (Kang Xiaoguang. An analysis of political stability in mainland China in the next 3-5 years // Strategy and management. - 2002. - N 3) (035, с. 14).
2 Blue book of China's society: Analysis and forecast on China's social development // Social Sciences Academic press, China. - 2005 (035, с. 15).
3 Ссылка на книгу «Моральная экономика крестьянина» Дж. Скотта (Scott J. Thy moral economy of the peasant. - New Haven, 1976), в концепции которого акцент сделан на борьбу традиционного крестьянства за физиологическое выживание. - Прим. реф.
дениями и пониманием, как можно защищать интересы крестьян легальными способами (035, с. 5-6).
До сих пор это была «рыхлая» прослойка, взывающая «к моральным обязательствам и справедливости». Они сосредоточивали свои усилия на смягчении налогового бремени и обеспечении избирательных прав крестьян1. Теперь главной становится борьба за права крестьян на землю против местных властей, захватывающих эту землю, и девелоперов, ее использующих. В ходе этой борьбы крестьянам приходит более ясное понимание таких абстрактных категорий, как «законные права и интересы» или «гражданские права» (035, с. 6).
По Конституции, крестьяне в КНР являются только индивидуальными землепользователями, земля находится в государственной либо коллективной собственности. Всекитайское собрание народных представителей в марте 2004 г. подтвердило право государства на реквизицию земли с лишением крестьян ее пользования в обмен на компенсацию. Поскольку власти выступают в таких ситуациях одновременно землевладельцами и распорядителями (а зачастую и девелоперами), контроля за их действиями нет, что ведет к злоупотреблениям. По оценкам исследовательского центра Госсовета, лишь 20-30% стоимости реквизированной земли получает деревня (из них 5-10% - компенсация самих крестьян). Такова же доля местной и провинциальной администрации. Половину (4050%) изымают риелтеры-девелоперы2 (035, с. 15).
При таком разделе крестьяне объединяются против властей с деревенским руководством3, другая особенность - перемещение очагов выступлений из Центрального Китая, где развертывалась борьба против сверхобложения, в более развитые провинции Восточного Китая - Чжэцзян, Цзянсу, Гуандун, Шаньдун, Хэбей, где урбанизация и индустриализация привели к росту спроса на землю. Еще одним отличием от предыдущего этапа является замена пети-
1 Речь идет о местных выборах (Manion M. Chinese democratization in perspective: Electorates and selectorates at the township level // China quart. - 2000. -N 163) (035, c. 15).
2 Mode of access: http://www.chinareform.net/Article_Show.asp. - L., ArticleID=623.
3 Глава деревни, партсекретарь и комитет «естественной деревни». - Прим.
реф.
ций как главной формы борьбы (наряду с апелляцией к общественному мнению и отказом платить налоги) демонстративными действиями - шествиями, сидячими манифестациями перед административными зданиями, частичным блокированием движения. Из 87 обследованных инцидентов, закончившихся схваткой с полицией, в 48 протестующие пытались остановить строительство на реквизированной у них земле, в 31 случае полиция препятствовала петициони-рованию, в восьми - сидячей манифестации (035, с. 15).
Местная администрация усердствует в реквизиции земли, нередко не имея конкретного плана ее использования, а в расчете на перспективу. В то же время для крестьян - это зачастую вопрос выживания. В результате земельные споры «придают конфликтам в сельской местности более взрывной и насильственный характер, чем когда-либо». В изученных 87 инцидентах пострадало несколько сот крестьян, трое были убиты, свыше 160 - задержаны. В некоторых случаях протестующие добивались успеха, обычно благодаря вмешательству третьей стороны в виде, например, неправительственных организаций, как то случилось с петицией 20 тыс. крестьян против секретаря Таншаньского горкома провинции Хэбей (035, с. 7-8).
Поскольку крестьянам не достает «подлинного представительства в официальном политическом процессе», «крестьянское сопротивление оказывается легально признанным, но политически запрещенным». Однако оно способствовало изменению позиции руководства, подвигнутого не «состраданием к несчастной судьбе крестьян», а тем, что конфронтация крестьян с местными властями «потрясла основания и принципы управления в стране» (035, с. 8).
Руководство пошло навстречу требованиям крестьян в вопросе сверхобложения. Еще в 1985 г. в инструкции ЦК и Госсовета «О запрещении сбора с крестьян незаконных платежей» оно признавалось «исключительным явлением, которое наносит вред отношениям между партией и народом, между рабочими и крестьянами». В 1990 г. последовал циркуляр Госсовета «О реальном снижении крестьянских налогов», в котором говорилось, что налоги «серьезно ослабляют энтузиазм крестьян в развитии производства и наносят вред отношениям между партией и массами, между кадрами и массами». В распоряжении ЦК и Госсовета 1993 г. констатировалось: «Снижение налогов с крестьян не только экономи-
ческий вопрос, но и политический. Он связывает развитие национальной экономики с политической стабильностью в сельской местности и даже во всей стране». В постановлении ЦК и Госсовета 1996 г. о «снижении крестьянского бремени» подчеркивалось, что последнее «стало серьезным фактором, влияющим на сельские реформы, развитие и стабильность». Решение проблемы признавалось «настоятельной политической задачей» (035, с. 16).
Последствия победы крестьян в этом вопросе многообразны. Крестьяне, кроме материальных преимуществ, обрели веру в свои силы. Местные власти в очагах выступлений перешли к тактике консультаций с представителями крестьян в поисках компромисса. Выступления оживили обсуждение вопросов политического устройства страны. Тогда когда «передовая часть интеллигенции в увлечении риторикой подняла знамя конституционализма», крестьяне на практике боролись за свои законные права. В непосредственной связи с крестьянской борьбой передовые интеллигенты поставили вопрос о формирования движения «нового Просвещения» (035, с. 9). Тем самым признается ошибочность заимствования западных понятий, которое привело к кооптированию интеллигенции в политическую элиту в ущерб рабоче-крестьянским массам.
Так, «крестьяне переделывают (are rewriting) историю». Они не только просвещают интеллигенцию и влияют на власть, но и «преобразуют самих себя». Благодаря лучшей организованности их выступления становятся «более рациональными и менее насильственными». Крестьяне «начинают активно использовать закон, чтобы защитить не только свои гарантированные (statutory) права, но и права других». Их политический горизонт расширяется, и «можно предвидеть, что политическое участие в разработке и принятии законов будет следующей целью» (035, с. 10).
Давление крестьян на власть не может не вызвать ответной реакции. «Умеренные» в руководстве, склонные поддержать их требования, могут «либо стать на сторону приверженцев твердой линии, либо полностью порвать с ними. В обоих случаях стране угрожает революция в политической сфере». Нынешняя ситуация напоминает ту, в которой оказалось руководство в 70-х, когда страна столкнулась со «стихийным выступлением крестьян против социалистической системы». Предотвращая социальный взрыв, Дэн Сяопин и здравомыслящие деятели пошли навстречу крестья-
нам и использовали их борьбу для проведения реформаторского курса (035, с. 12).
Нынешнее руководство тоже склонно пойти навстречу крестьянским требованиям. Этот курс уже назвали «новым популизмом». Но встает вопрос, «будет ли политика «благожелательности (жэньчжэн)», проводимая правительством Ху-Вэня, поддержана привилегированной правящей группой»? Другой вопрос, как совместить крестьянские требования с интересами местных властей и других слоев. В условиях экономического роста притязания на крестьянскую землю будут неизбежно усиливаться. Принятый в 2007 г. закон, защищающий права частной собственности, «может обострить борьбу крестьян с... местными властями и девелоперами» (035, с. 12-13).
«Чтобы избежать эскалации социального конфликта, - заключает Юй, - потребуется как минимум лучшая защита фундаментальных прав и интересов всех граждан, особенно рабочих и крестьян. А это включает прежде всего более справедливое и более равное распределение выгод от движения Китая к преуспеянию» (035, с. 14).
Юй Цзяньжун (036) анализирует политическое сознание активистов крестьянского движения на основе бесед с ними в уезде Хэнъян провинции Хунань в 2003 г. Уезд - типичная глубинка, которая с 80-х годов энергично боролась против сверхобложения, приобретя всекитайскую известность.
Характерная черта - чувство коллективизма руководителей движения. Они упорно повторяли, что борются не за свои интересы, а за крестьянские права, причем трактовали последние в общекитайском масштабе, как необходимость добиться от центральной власти проведения такой политики, которая привела бы к улучшению положения всего сельского населения страны. Они отмечали, что со стороны местного руководства предпринимались попытки пойти навстречу их личным пожеланиям, удовлетворить их частные интересы, предоставить ту или иную помощь в виде денежной субсидии и т.п. Однако крестьянские вожаки все это отвергали.
Как правило, это были люди, которые имели определенный опыт борьбы. Все они начинали с обращений к местным властям, отправки петиций в высшие органы, затем переходили к манифестациям. Им угрожали полицейские, избивали наемники, кто-то
даже посидел в тюрьме. Но все это не остановило их. Секрет своей стойкости они объясняли именно тем, что защищают общественные интересы. Хотя в движении за облегчение финансового бремени крестьяне сталкиваются, как правило, с местными властями, выбор методов действия, по объяснению крестьянских руководителей, всецело зависит от веры крестьян в справедливость центральных властей.
Когда крестьяне, говорил автору Сяо Танбяо, - «полностью доверяют высшим партийным и правительственным органам, они всегда выбирают "дискуссию"«. Когда доверие к ним «не полностью потеряно», крестьяне могут взяться за «принудительные (демонстративные. - Реф.) акции». «Если они полностью утратили доверие ко всем уровням партийного и государственного аппарата, они могут начать "антагонистические" выступления» (036, с. 152-153).
Крестьяне еще нередко противопоставляют местным властям линию центрального руководства, осуждают многообразные местные поборы, ссылаясь на партийные установки, четко разграничивают «разумные» государственные налоги и «неразумные» сборы, взыскиваемые на местах. Одной из форм крестьянского протеста на его ранних стадиях было распространение «документов», т.е. распоряжений и деклараций центральной власти, воспрещающих произвольные поборы на местах. И сейчас крестьянские руководители вспоминают о «линии масс», провозглашенной Мао Цзэдуном, ссылаются на «партийную линию» как легальную опору для своих действий.
Тем не менее слышны и рассуждения, что «правительство снова хочет нас съесть» (036, с. 144). Активисты оценивают с точки зрения «разумности» правительственные распоряжения и не задумываются осудить их, если они неблагоприятны для крестьян. Подобная «рациональность» сделалась основой крестьянских представлений о законности и порядке. Законно то, считают крестьяне, что облегчает финансовое бремя, улучшает их положение, короче -отвечает их интересам. Как заявил один из активистов Лин Чуньвэй, «закон, безусловно, стоит на стороне простых людей» (036, с. 150).
Соответственно, все противоречащее интересам «простых людей» оказываются в глазах крестьян заведомо «противозаконным». А это уже становится оправданием для таких действий, правовую незаконность которых сами крестьяне понимают. Так, в на-
чале 2003 г. борец за крестьянские права Пэн Жунъюнь возмутился резким повышением местного сбора на образование. Школьный учитель объяснил ему, что это деньги на закупку учебников. Пэн подсчитал, что денег собрали слишком много и потребовал вернуть избыток. Когда школьные власти отказались уступить, он увел к себе во двор мотоцикл учителя.
Поскольку «закон всегда на стороне простых людей», законным оказывается все, что они делают в защиту своих интересов. Как объяснил такую линию поведения Лю Сюэвэнь, «есть угнетение, есть и сопротивление; чем больше меня угнетают, тем сильнее я буду сопротивляться. Такая политика не мое изобретение, а следует от центрального партийного руководства. Могу обратиться к Конституции... Я добьюсь восстановления политических прав и никому не позволю лишить меня их» (036, с. 153).
Не случайно китайские ученые все чаще используют для характеристики крестьянских выступлений понятие «законное сопротивление». Начался новый этап. Крестьяне перешли от спонтанных действий к «политически осознанному сопротивлению во имя защиты своих прав» (036, с. 157), заключает Юй Цзяньжун.
Ли Ляньцзян (Баптистский университет Гонконга) и Кевин О'Брайен (Калифорнийский университет, г.Санта-Барбара) (037) отмечают, что в обширной литературе о сельском протесте тема руководства остается слабоисследованной. Они стремятся восполнить этот пробел, опираясь на проведенное в 2005 г. интервьюирование жителей 100 деревень в провинциях Фуцзянь, Хэбей, Цзи-линь, Цзяньсу, Сычуань, на опросы Юй Цзяньжуна и Ли Ляньцзяна в уезде Хэнъян, а также на прессу и информационные издания КНР за 1997-2005 гг.
Правительственные источники КНР допускают, что десятикратный рост (с 8706 до 87 тыс., 40% в деревне) числа «коллективных инцидентов» за 1993-2005 гг. произошел благодаря «небольшому числу индивидов, которые подстрекают массы, организуют и руководят ими». В 58 из 96 обследованных авторами деревень выявились «протестные лидеры». Это люди, которые, во-первых, «преобразуют индивидуальные жалобы в коллективные требования», во-вторых, «рекрутируют активистов и мобилизуют массы», в-третьих - «планируют и дирижируют коллективными действиями» (037, с. 3-7).
В отличие от простых крестьян, они знают законы и распоряжения центральных властей, поэтому знают, как формулировать крестьянские требования, чтобы те были убедительными и не расходились с установленным порядком. Теми же соображениями проникнута их организационная деятельность. Поскольку существует распоряжение Госсовета (от 1995, дополненного в 2005 г.) о том, что группа петиционеров не может превышать пять человек, организаторы предпринимают искусные усилия продемонстрировать массовость, не нарушая распоряжения (формирование различных групп, частичное изменение петиций, сопровождение пети-ционеров под видом обеспечения питанием и т.д.). Это требует высокой координации действий протестующих и хорошо налаженной связи между отдельными группами, а соответственно - разделения функций в руководстве.
Сами лидеры, по понятным соображениям, склонны приуменьшать свою роль, доказывая, что просто отражают «мнения масс», а отнюдь не формируют эти мнения, что они не обостряют ситуацию, а стремятся предупредить своими действиями власти об остроте положения, наконец, что они не имеют собственных претензий к властям, а лишь «являются представителями» (037, с. 1617). Действительно, некоторые выдвигаются как бы случайно, например, вступившись за соседа, которого избивают наемники властей за недоимки, или, столкнувшись с ДТП, от которого по вине чиновника пострадали простые жители.
Однако в целом «протестные лидеры» - это совершенно определенная категория уважаемых в деревне людей, к чьему мнению прислушиваются. «Бывшие кадры деревенской власти, ушедшие на пенсию чиновники, старейшины, учителя, религиозные лидеры» -вот кто прежде всего оказывается в их числе (037, с. 10). Попадаются среди них довольно редкостные персонажи, например, бывшие хунвэйбины или, наоборот, жертвы идеологических кампаний против «правых элементов», а также репрессированные активисты студенческого движения 80-х годов. Встречаются действующие начальники низового звена, которые становятся «протестными лидерами» либо из солидарности с односельчанами, либо потому, что действия вышестоящего начальства (обычно это «административ-
ная деревня», или администрация «поселка»1), например реквизиция земли, лишает их части доходов. К этим людям приходят за помощью, советом, и они втягиваются в конфронтацию с властями.
Типичный случай для «протестного лидера» - превращение личной обиды в коллективное требование. Столкнувшись с проявлением несправедливости со стороны местной власти, крестьянин после безуспешной попытки отстоять свою правоту, обращается за поддержкой к сельчанам и находит ее, поскольку несправедливость обычно задевает всех. Поэтому власти нередко пытаются договориться с потенциально опасным для них человеком, допуская индивидуальные послабления и прямой подкуп.
Более распространенный случай репрессии против активиста. Ему угрожают, его оскорбляют. Нанятые властями люмпены избивают его и его близких, устраивают погром в доме. Полиция подвергает такого человека предварительному заключению и всевозможным издевательствам. В конце концов его судят и по нередко сфабрикованному обвинению отправляют в заключение на три-пять-семь лет.
Однако репрессии могут иметь двойственный эффект. «Про-тестный лидер» может пойти на сделку с властями, приняв некую компенсацию за понесенные убытки, а то и увечья, но может и продолжить борьбу, находя, что ему больше нечего терять. Нередко он просто не может сойти с пути борьбы, чтобы не потерять уважение сельчан. И на коллективном уровне эффект двойственный: репрессии против лидера могут спровоцировать крестьян на радикальные действия. В провинциях Хунань, Сычуань, Цзянси, Аньхой, Хэбей крестьяне нередко вступали в схватку с властями и полицией, чтобы защитить или освободить своих лидеров. Очень часто крестьяне укрывали и кормили их, предоставляли телохранителей.
Любопытное явление - торжественное чествование репрессированного лидера как героя. Когда в уезде У1Ып провинции Сы-чуань освободился после трехлетнего заключения 73-летний «про-тестный лидер», около 20 тыс. крестьян собрались, чтобы приветствовать его. Они собрали 8000 юаней для организации празднества с фейерверком. Аналогичный случай отмечен в уезде
1 Township governmen, по-китайски этот уровень местной власти называется xiang zhengfu, или zhen zhengfu.
Чанша провинции Хунань. Крестьяне наняли семь автомобилей, чтобы сопровождать «протестного лидера» из тюрьмы до дома, а когда кавалькада подъехала, их встретил фейерверк (037, с. 19).
Цай Юншунь (038) ставит вопросы, «как китайские власти поддерживают социальную стабильность среди многочисленных социальных конфликтов» и почему репрессии не могут сдержать социальный протест (038, с. 25). На основе преимущественно местной китайской прессы (28 изданий и 16 вебсайтов КНР) анализируется 66 актов протеста в 20 провинциях за 1995-2006 гг.
Из этих актов 21 случай - петиция в вышестоящие органы власти, 16 - демонстрации протеста, 15 - столкновение с полицией, 14 - атака административных зданий. Почти в половине актов (29 из 66) были затронуты материальные интересы крестьян: либо сверхобложение местными налогами и поборами, либо недоком-пенсация за отчуждение деревенской земли. Сюда же примыкают 8 случаев, когда власти препятствовали торговле, лишали лицензий и т.п., 12 случаев - коррупция (038, с. 26).
Поскольку в КНР массы, как правило, не участвуют в выработке местной политики, обычной реакцией являются акции протеста, а репрессии - ответом местных властей. Обязанность последних - предупреждение и наведение порядка, когда нет угрозы существующему режиму. Центральные власти вмешиваются при отягчающих последствиях или когда событие приобретает известность, поэтому задача местных чиновников не допустить больших жертв и огласки.
Есть тем не менее ограничители другого порядка. Нередко возможность идти на уступки ограничена недостатком финансовых ресурсов либо необходимостью для местных властей продолжать непопулярную политику. Очевидно также нежелание наказать не справившегося со своими обязанностями чиновника, действия или поведение которого вызвало возмущение крестьян.
Центральные власти стремятся ограничить масштаб репрессий. В 1998 г. Госсовет издал директиву относительно «выбора способов реагирования на массовые выступления». В ней характер действий властей обусловливался поведением и требованиями восставших. Лишь «политические» требования признавались недопустимыми, правда к этой категории относились не только угроза власти КПК или территориальной целостности страны, но и атака
административных зданий, ущерб для важных средств инфраструктуры, а также «организованное насилие»1. Директива министерства общественной безопасности 2002 г. требовала «осмотрительности в использовании вооруженной силы, применении оружия и принудительных мер» (038, с. 28).
Все-таки местные власти не пренебрегают такими мерами. В уезде Юйцзян провинции Цзяньси в марте 2001 г. более 600 полицейских вторглись в деревню, жители которой сопротивлялись сбору налогов, и открыли огонь по безоружным крестьянам, в результате чего двое из них были убиты и по меньшей мере 18 - ранены. При атаке 6 декабря 2005 г. деревни Дунчжоу (район Шань-вэй провинции Гуандун), жители которой протестовали против реквизиции земли, по официальным данным, было застрелено трое крестьян и ранено восемь (там же).
Однако чаще власти прибегают к наказанию или изоляции активистов и лидеров крестьянского протеста. Хотя грубым насилием и вандализмом отличаются, как правило, спонтанные, лишенные руководства выступления, власти считают наиболее опасными именно организованные действия и потому безжалостно обрушивают репрессии на организаторов. Нередко используются наемники, но более широко применяются легальные механизмы, включая суд, который неизменно оказывается на стороне властей. Правовые нормы КНР, включая уголовный кодекс, предельно жестко регламентируют проявления массового протеста. Петиции, основное средство протеста, разрешены, но число петиционеров ограничено; демонстрации допускаются, но лишь с официального разрешения властей, которое невозможно получить. В этих условиях сама логика протеста, эмоции протестующих раскручивают механизм насильственных действий (петиция - демонстрация - осада зданий -столкновение с полицией), что дает возможность властям и суду расширительно толковать протест как уголовное преступление.
По оценке автора, анализируемые им случаи вовлекли 165170 тысяч протестующих, а наказанию подверглись около 600 человек. 308 были задержаны, 25 арестованы, 265 подверглись тюремному заключению на различные сроки вплоть до 15 лет, а один
1 Ни угрозы власти, ни территориальной целостности в крестьянских выступлениях не было, зато категорию «организованного насилия» местные власти широко используют как предлог для репрессий. - Прим. реф.
приговорен к смертной казни. В 53 (из 66) случаев активисты были обвинены в нарушении уголовного права (обычно в атаке административных зданий или «нарушении общественного порядка») (038, с. 30). Фактически же в большинстве анализируемых случаев (более 70%) не было ни насилия со стороны восставших, ни материального ущерба от их действий (038, с. 32).
В январе 2005 г. в Гуансийском автономном районе группа крестьян протестовала против решения суда относительно собственности на участок земли. Власти арестовали 27 активистов, тогда две сотни крестьян собрались возле уездной резиденции, требуя освободить задержанных. Демонстранты были обвинены в нападении на административное здание: 17 приговорены к тюремному заключению на срок до 8 лет, 10 отправлены в трудовые лагеря, 82 задержанных оштрафованы (на 2-8 тыс. юаней). Власти отрапортовали об успехе в строительстве «гармоничного общества» (038, с. 32).
Зачастую репрессии вообще не связаны с массовыми выступлениями. При сборе с крестьян местных налогов и штрафов сборщиков нередко встречал физический отпор, но гораздо чаще подвергались физическому насилию недоимщики. В 1994-1996 гг. по меньшей мере 47 крестьян были убиты при сборе налогов. В конце концов центральным органам удалось урегулировать проблему сбора местных налогов, и сейчас «главным провоцирующим моментом» стала реквизиция земли под несельскохозяйственные цели1 (038, с. 33-34).
Из 130 массовых столкновений между крестьянами и полицией в 2004 г. 87 были вызваны реквизицией земли. При этом сотни крестьян были ранены, трое застрелены и более 160 задержаны. В провинции Шаньси в 2003 г. попытка администрации распорядиться участком земли вызвала стойкое сопротивление, сотни полицейских трижды вторгались в деревню, в конце концов 27 крестьян были арестованы и осуждены на сроки до 15 лет. В уезде Ханьюань провинции Сычуань около 100 тыс. крестьян протестовали в октябре 2004 г. против недокомпенсации за отчуждение их земли под строительство плотины и вступили в схватку с 1500 по-
1 Проблема сформулирована в ранней статье Цай Юншуня «Коллективная собственность, или собственность кадров» (China quart. - L.,2003. - N 175). -Прим. реф.
лицейскими. Последовали жертвы с обеих сторон, 28 крестьян были осуждены, один на смертную казнь (038, с. 34-35).
В 2006 г. Национальное бюро жалоб ^ио]ш sinfangju) с удовлетворением отмечало снижение поступивших жалоб с 13,7 млн. в 2004 г. до 12,6 млн. в 2005 г., объясняя это эффективностью работы администрации. Последовали 126 комментариев на двух вебсайтах, общий смысл которых - снижение объясняется тем, что «народ утратил доверие к петиционной системе» (038, с. 35-36). Местные власти предпринимают энергичные усилия, чтобы жалобы не достигли вышестоящих органов: петиционеров перехватывают по дороге и жестоко наказывают. В последнее время местным властям активно помогают центральные органы. Полиция блокирует доступ групп петиционеров к центральным учреждениям, арест и судебное разбирательство ждут тех, кто прорывается на площадь Тяньань-мэнь или к правительственному комплексу Чжуннаньхай.
Центральные власти не меньше местных озабочены своим имиджом. Однако такой поворот в отношении центра к местным злоупотреблениям чреват серьезными последствиями. Во-первых, это поощряет коррупцию местного аппарата; во-вторых, раскручивает спираль протеста: осознав бесполезность петицирования, крестьяне переходят к более радикальным формам борьбы. И все это вместе взятое чревато ослаблением легитимности режима в глазах сельского населения.
Этан Мичелсон (039) доказывает, что вопреки господствующему мнению крестьяне предпочитают решать свои проблемы на местном уровне, с деревенским руководством. Свою работу он называет поэтому дополнением к обобщающему исследованию О'Брайена и Ли Ляньцзяна1, коррекцией к приводимой ими «народной мудрости» о различных уровнях власти: «Центр - наш благодетель, провинция - наш родственник, уезд - добрый человек, поселок - злодей и деревня - наш враг», а также к их выводу: «Многие крестьяне думают, что чем выше они дойдут (со своими жалобами. - Реф.), тем вероятнее получат удовлетворительный ответ» (039, с. 45).
1 O'Brien K.J., Li Lianjiang. Rightful resistance: Contentions politics in rural China. - N.Y.: Cambridge univ. press, 2006 (038, c. 44).
Мичелсон использует материалы проведенного в январе -феврале 2002 г. обследования около 3 тыс. (2902) дворов в провинциях Шаньси, Хэнань, Цзянсу, Хунань и Шаньдун и округе Чунци-на (город центрального подчинения). Обследование проводилось сельскими учителями под руководством социологов Народного университета Китая и по разработанному ими вопроснику. Он включал, не считая «другие споры (dispute)», 16 проблем: домовладение, потребление воды, получение долгов, семейное планирование, потребительские товары, развод, соседи, получение зарплаты, арендуемая по договору земля (zeren tian) или сельские предприятия, сельхозналоги и платежи (nongye fudan), внутрисемейные отношения, отношения с органами власти, личное оскорбление или ущерб собственности (с разделением на положение истца и ответчика), обучение детей. Респондентам предложили указать от 0 до 17 статей, в которых их интересы были затронуты (039, с. 46).
55% опрошенных ограничились минимумом (одна статья); 19% сообщили о четырех и более тем недовольства. При этом максимум недовольных засвидетельствовали бедные континентальные провинции Хэнань и Хунань (представляя 34% подборки, они дали 64% всех жалоб), тогда как более богатые приморские провинции Цзяньсу и Шаньдун, представляя 31% обследованных дворов, дали лишь 7%. 47% жалоб касалась отношений с соседями, водопотреб-ления, сельхозналогов и семейных отношений (039, с. 48).
Респондентов опрашивали и о способах решения проблем, на которые они указывали. В 33% случаев крестьяне избегали какого-либо решения, сохраняя существующее положение; в 47 - договаривались на двусторонней основе; в 20% - обращались к третьей стороне. Характерно, что две развитые провинции дали 6% таких обращений, тогда как Хэнань и Хунань - 70%. Структура обращений к третьей стороне тоже показательна: 36% - неформальные отношения, 31 - решения деревенского руководства, 9 - суд, 5 -полиция, 18% - административные органы (там же).
В некоторых случаях обращение к последним все же значительно. Так, если по поводу налогов зафиксировано лишь 4% обращений к административным органам, то относительно территории домовладений - 14% (039, с. 50). В целом же обращение к властям, а также в судебные органы заметно снижается. Об этом говорит сокращение петиций за 2004-2005 гг. (см. выше). Харак-
терны также результаты выборочных обследований: до половины жалоб относится не к центральным властям, а к администрации «поселков». Назначаемые местными властями судьи отказывают крестьянам в их ходатайствах: по выборочным обследованиям число таких отказов доходит до половины. Адвокаты тоже не хотят браться за дела «малоимущих бузотеров». В КНР открыто говорят о кризисе системы петиций и необходимости реформы судебной системы (039, с. 57-58).
Профессор Калифорнийского университета (г. Санта-Барбара) Кент Дженнингс и преподаватель Национального университета Чун Чэна (Тайвань) Чиэнь Куан-Хуэй (040) выясняют представление о социальной справедливости в крестьянской среде. Используются материалы обследования 1996 г. 1414 жителей четырех уездов провинций Аньхой, Хэбей, Хунань и округи города центрального подчинения Тяньцзинь. Задавались прямые вопросы: «Считаете ли Вы, что есть люди, которые получают больше, чем им полагается?» и «Считаете ли Вы, что есть люди, которые получают меньше, чем им полагается?» 79% респондентов ответили положительно на первый вопрос и 68% положительно на второй вопрос, почти две трети указали на несправедливость обоего рода (040, с. 322).
Среди групп привилегированных («получающих больше, чем следует») 56% составляют представители власти: в том числе 18% государственные деятели высокого ранга. За ними идут категория «влиятельных людей со связями» - 21%, отдельных профессий (10% - предприниматели) - 15, «бесчестных, аморальных людей» -9%. Преобладают в слое тех, «кто получает меньше положенного», крестьяне - 31% и представители «других1 профессий» - 26, затем «простые люди» - 15, «честные, нравственные люди» - 13, «люди без связей» - 9%. В итоге 6% «обиженных» представляют «кадры» (но не высокого ранга) (040, с. 324).
Относительно небольшая (в межнациональных сравнениях подобных опросов) доля чиновников объясняется наложением моральных оценок: «честные кадры», «прилежные работники (hardworking officials)». Кроме этических категорий, китайскую ситуа-
1 Очевидно «трудовых» профессий. - Прим. реф.
цию отличает наложение на отношения власти и народа традиционных связей и иерархии (040, с. 325).
Чэнь Си (041) на основе интервьюирования чиновников и участников протеста в г. И провинции Хунань 2002 г. и правительственных отчетов за 1992-2002 гг. уточняет концепцию «справедливого сопротивления» (см. выше) Кевина О'Брайена и Ли Лянь-цзяна, суть которой: 1) протест совершается на грани разрешенных способов; 2) используется официальная риторика и подчеркивается преданность властям; 3) упор на разногласия среди властей. Авторы концепции подчеркивают, что использованию насилия протестующие предпочитают покровительство какой-либо части элиты, к которой и обращаются за поддержкой.
«Однако начиная с середины 1990-х годов Китай демонстрирует подъем коллективных конфронтационных действий. Означает ли это, что китайские петиционеры стали отказываться от "справедливого сопротивления"»? Чэнь доказывает, что «даже когда протестующие прибегают к конфронтационной тактике, они не становятся менее послушными. Скорее, они действуют как "оппортунистические возмутители спокойствия (troublemakers)"» (041, c. 255).
Из трех распространенных форм протеста «беспорядки (disruption)» признаются наиболее эффективными, но не менее популярно обращение к посредникам (там же). Это либо представители элиты, либо общественное мнение. Переход к «оппортунистической тактике» объясняется изменением в структуре отношений между государством и обществом в реформируемом Китае и переходом властей от карательных к предупредительным действиям в отношении протестующих. В результате обычное состояние протеста - «балансирование между подчинением и вызовом» (041, с. 257).
Протестующие неизменно заявляют о своей лояльности («Всегда чтить Коммунистическую партию», - клялись активисты, попытавшиеся создать крестьянскую ассоциацию в провинции Хунань, - 041, с. 276). В поддержку своих требований они ссылаются на законы и распоряжения властей, нередко на неофициальную информацию, ищут прецеденты, используя с этой целью даже со-
временную литературу и произведения искусства1, охотно идут на компромиссы с властью.
Тем не менее отказаться от «беспорядков» протестующие не могут. «Без организации беспорядков на их требования почти наверняка не обратили бы внимание». Не случайно в Китае говорят: «Большие беспорядки ведут к большим решениям, маленькие - к маленьким, нет беспорядков - нет решения». Протестующие не исключают возможности наказания за свои действия. Как формулировала Дороти Солинджер2, в их настроениях очевидна «смесь дерзости и страха». Протестующих вдохновляет «сочетание правосознания, понимания стратегии правительственных чиновников и вера в справедливость своего дела» (041, с. 273-274).
С 1990-х годов протестующие начали широко прибегать к петициям и жалобам. Но эффективность их невелика. По признанию руководителя Государственного бюро писем и посещений, около 80% всех писем в высшие органы власти или их посещений «по делу (valid)». Однако удовлетворяются просьбы жалобщиков очень редко. Поэтому протестующие и прибегают к демонстрациям и другим акциям, чтобы обратить внимание властей (041, с. 278).
Дэвид Келли (Национальный университет Сингапура) (042) отмечает, что среди либеральной интеллигенции3 крестьянский протест следует рассматривать как часть общенационального движения за гражданские права. Это особенно очевидно в отношении сельских мигрантов, для которых получение гражданских прав означает обретение статуса горожанина. Хотя изобретение времен Мао Цзэдуна - регистрация по месту жительства (хукоу), прикреплявшая крестьян к деревне, упразднена, крестьянин, поселившийся в городе, остается лишенным тех прав, прежде всего в отношении социального обеспечения, которыми наделен городской житель.
1 Чэнь описывает случай использования в поддержку коллективной петиции прецедента из современной оперы «Черное лицо» (Хэйлянь), которую крестьяне увидели по телевидению (041, с. 263).
2 Solinger D. The new crowd of dispossessed: The shift of the urban proletariat from master to mendicant // State and society in 21st-century China. - N.Y., 2004.
Келли приводит оценки, согласно которым 80% современной китайской интеллигенции в лице тех, кто занимает активную общественную позицию (public intellectuals), следует отнести к «либералам» (042, с. 197).
Крестьянин, живущий в деревне, тоже остается лишенным этих прав. Хотя с началом реформ и, в первую очередь, с восстановлением семейного хозяйствования положение крестьян улучшилось, с середины 80-х годов начали сказываться недостатки системы дворового контракта («household responsibility system»): «возрастающая чересполосица, упадок доходов от сельского хозяйства по сравнению с несельскохозяйственными доходами, рост имущественного расслоения». Начавшееся на рубеже 1970/1980-х годов «частичное возвращение гражданских прав (re-citizeni-zation)» приостановилось, и крестьянство, по словам О'Брайена, остается «в промежуточном положении между подданными и гражданами» (042, с. 188).
Один из аспектов этого промежуточного положения воспринят современной либеральной мыслью КНР как проблема «деревенского гражданства». Под ним понимаются не только полноправное членство в сельской общине и локальная идентичность, но и закрепление прав на участие в принятии решений («formal democratic participation»)1 (041, с. 188). По оценке одного из лидеров либералов Цинь Хуэя, «все аспекты крестьянского вопроса в Китае сводятся к проблеме превращения крестьянина в гражданина». А это означает, в частности, «превращение общинника в самостоятельную личность»2 (042, с. 197-198).
На самом деле, проблема шире. Даже городской безработный имеет преимущества перед крестьянами. У крестьян нет своих организаций ни на местном, ни на более высоком уровне, тогда как у городских рабочих есть профсоюзы, есть партийно-государственная политика «гарантии прожиточного минимума». Таким образом, в рамках провозглашенного правительством Ху Цзиньтао - Вэнь Цзябао курса на «построение гармоничного общества» крестьянский вопрос имеет решающее значение (042, с. 198).
А.В. Гордон
1 He Baogang. Village citizenship in China: A case study of Zhejiang // Citizenship studies. - 2005. - Vol. 9, N 2 (042, c. 188).
2
Работы Цинь Хуэя цитируются по интернет-сайтам.
