CC BY
53
2000.02.008. ПРОБЛЕМЫ ПОЛИТИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ В УСЛОВИЯХ «НЕКОНСОЛИДИРОВАННОЙ ДЕМОКРАТИИ»: МАТЕРИАЛЫ НАУЧ. КОНФЕРЕНЦИИ /Ин-т стратегич. оценок; Ред. Комаров Э.Н., Лунев С.И. - М.: Academia, 1999. - 112 с. - Библиогр. в конце ст.
Реферируемые материалы - опубликованная Институтом стратегических оценок (при финансовой поддержке Ин-та «Открытое общество») концептуальная часть докладов, прочитанных в Москве на конференции и вошедших в данный сборник с одноименным названием. Авторы сборника, стремясь сочетать ознакомление читателя с зачастую недостаточно известным эмпирическим материалом и постановку проблем методологии исследования и методики преподавания, фокусируют внимание читателя на трех группах проблем: 1) общего истолкования политического развития нынешней России; 2) далеко не однозначного влияния демократического устройства, уже существующего в развитых странах, на формирование внешней политики и на процесс демократизации в России (в частности, роль «гражданско-военных отношений»); 3) вопросах «демократизации внешней политики» (главным образом во внутриполитическом аспекте этого процесса) в России, Беларуси, Молдове и на Украине. Учитывая значительное уплотнение связей между сферами внутренней и внешней политики в ходе нынешнего мирового развития, авторы обосновывают необходимость преодоления существующего разрыва в изучении и преподавании проблематики внутриполитического развития и международных отношений в курсах социально-политических дисциплин. В свою очередь, в силу комплексности проблематики и необходимости междисциплинарного подхода к современным историческим исследованиям обсуждавшиеся на конференции концепции и парадигмы представляют интерес и для историков в качестве теоретико-методологического и категориально-понятийного
«инструментария» анализа социально-политических процессов новейшей истории (в частности, России).
В статье «Основные характеристики и проблемы политического развития современной России» в.н.с. ИВ РАН Э.Н.Комаров, на основе социологического подхода (преобладающего в современной «транзитологии» независимо от общемировоззренческих позиций тех или иных исследователей), а также отталкиваясь от использованной финским политологом Т.Ванханеном методики статистического исследования
корреляционной связи между «индексом рассредоточения политически значимых ресурсов» - т.е. уровнем социально-экономического и «человеческого» развития и «индексом демократизации», т.е. демократическим политическим устройством, анализирует диалектическое взаимодействие социально-экономичес-кого и политического развития России «под воздействием историчес-ки сложившихся в предшествующие времена условий и институтов, специфически присущих нашей стране, а также под воздействием условий современной эпохи мирового развития» (с.6; 10).
Верифицируя вывод Ванханена о «пороговом уровне» социально-экономического развития, необходимом для возникновения процесса демократизации, автор рассматривает противоречивые последствия «советской модернизации», осуществлявшейся в условиях «государственного социализма», и показывает, что предшествующий строй обеспечил достижение определенного уровня развития экономики, тогда как административно-командная экономическая система, которая скрепляла режим, становилась несовместимой с этим уровнем, с дальнейшим научно-техническим прогрессом (с.13). Анализ же таких статистических показателей, как 1) рост доли городского и снижение доли сельского населения (74% и 11-12% на 1986 г. соответственно); 2) рост жизненного уровня и улучшение условий проживания горожан (в 1989 г. 13% семей имели квартиру из трех, а иногда и более, комнат с некоторым набором бытовой техники; 11% — автомобиль), а главное - 3) распространение образования, что выражено показателем численности научных работников (включая научно-педагогические кадры вузов), достигшим в 1985 г. 1,5 млн. человек (превысив число лиц с высшим образованием в 1939 г.), позволяет автору экстраполировать вывод Ванханена и внести уточнения в определение критериев демократизации, присущих рассматриваемому типу общественной организации. С одной стороны, именно несоответствие политических условий уровню социально-экономического развития и, особенно, уровню развития интеллектуального компонента производительных сил, превратило «государственный социализм» в препятствие для дальнейшего развития страны и, обусловив его падение, предопределило выбор политической демократии в качестве политического механизма дальнейшего развития индустриального общества (с.7-13). С другой стороны, подчеркивает автор, проводившаяся в течение 73 лет государственная политика, приведшая к милитаризации и гигантомании в экономике, к дисбалансу
основных секторов народного хозяйства за счет производства средств потребления, а также тоталитарный политический режим, не допускавший разработки альтернативных путей развития и формирования альтернативных управленческих и политических кадров, блокировали процесс становления гражданского общества, что повлияло на процесс приватизации и формирования нового класса предпринимателей и экономической элиты, способствовало сохранению определенной социально-культурной общности и корпоративных связей внутри партийно-государственной номен-клатуры, предопределив вхождение в новую управленческую и политическую элиту носителей советского бюрократического мента-литета, представителей номенклатурных верхов (инициаторов «перестройки») и «новых людей», не имевших сколько-нибудь разра-ботанной программы социально-экономических и политических реформ, и, главное, стало причиной «отсутствия у народа навыков самоорганизации», «солидарного действия» и «эффективного общественного контроля» (первопричина того, что принято считать «долготерпением русского народа») по отношению к многообразной социальной несправедливости, коррупции в высших эшелонах власти, «расточительному потреблению» богатых и длительному бездействию властей, тормозя процессы «перестройки» (с.14-17).
Вместе с тем, создание и начавшуюся реализацию возможностей для становления и развития политической демократии в России автор усматривает в ликвидации тоталитарного режима, установлении политических свобод и демократической практики, наиболее существенным проявлением которой, равно как и фактором демократического преобразования постсоветского общества, стало становление многопартийной системы и проведение соревнова-тельных выборов (с 1989 по 1996 г. шести всеобщих на федеральном уровне, четыре из которых - в законодательные органы, дважды президентских, выборов глав администраций субъектов РФ и органов местного самоуправления). Анализ результатов выборов по таким параметрам, как уровень участия граждан в выборах, различия в электоральных предпочтениях жителей индустриальных и сельскохозяйственных регионов, а также анализ идейно-политических установок основных политических партий России, участвовавших в выборах в Думу в 1995 г. (и преодолевших 5% барьер), с последующей группировкой полученных
данных1) и подсчетом совокупной доли голосов, отданных за кандидатов от 2-й и 3-й группы (47-48%) против (примерно 44%) голосов, поданных за формирования реформаторской и демократической ориентации, позволяют автору выявить закономерные признаки начальной стадии демократизации. Это — значительная вовлеченность граждан в избирательный процесс, отсутствие устойчивого массового влияния у большинства политических партий и объединений, большая раздробленность реформаторских и демократических формирований, чем формирований коммунистов и прокоммунистов. Формирую-щаяся многопартийная система, отражающая конфронтационный характер политического развития страны, в том числе принци-пиальные различия в идейно-политических позициях главных соперничающих объединений, придает определенные контуры расстановке социально-политических сил в России (с.16-23).
В условиях неизбежной множественности политических партий, не уравновешивающейся в России, в отличие от стран с парламентской системой правления (как, например, ФРГ, Япония и Индия периода начальных демократических преобразований), наличием правящей демократической партии, преобладающей над множеством других небольших партий, именно президентская система правления, подчеркивает автор, обеспечивает на начальной стадии процесса демократизации политическую устойчивость в обществе, а тем самым и определенное продвижение процесса демократизации, благодаря гарантированным Конституцией законодательным и преобладающим административным полномо-чиям (с.9, 23-24). Поскольку в «переходном» либо в «развивающемся» обществе крупной страны результаты выборов, непосредственно определяющие политическое лицо центральной власти, «более свободны от воздействия различных местных ситуаций и отдельных преходящих факторов», сопоставительный анализ итогов, равно как и характера оппозиции на президентских выборах 1991 и 1996 гг., позволяет автору прийти к выводу, что президентские выборы 1996 г. в России, отразив развитие соревновательного характера выборов, а также рост идеологического и политического плюрализма, показывают
1) Примерно 20 партийно-политических формирований реформаторской и демократической ориентации, включая НДР и «Яблоко»; четыре коммунистических и прокоммунистических формирования, включая КПРФ; три-четыре державно-националистических, или национал-шовинистических формирования - «русские националисты», к которым относится и ЛДПР.
положительную динамику процесса демократизации не столько в результате победы Б.Н.Ельцина, «олицетворявшего в течение ряда лет преобразовательную ориентацию государственной политики», а «главным образом в результате возникновения и выявления в основном реформаторски и демократически ориентированной оппозиции» (в отличие от коммунистической и державно-националистической 1991 г.). Соответственно, форми-руемая по результатам выборов центральная власть, считает автор, «обладает, как правило, необходимой устойчивостью и оказывается способной выражать и реализовывать потребности демократического общественного преобразования», что подтверждает рост индекса демократизации с 24,0 в 1991 г. до 32,4 в 1996 г., приближающий Россию, согласно данному показателю, к уровню демократизации развитых стран в 1980-е годы (с. 24, 26).
Экстраполяция изложенных выводов позволяет Комарову предположить, что дальнейшее демократическое развитие России приведет к объединению либерально-центристских сил, усилению роли регионов, «вплоть до возникновения в некоторых из них региональных партий/объединений» и, соответственно, к изменению Конституции «в сторону определенного сокращения преобладающих полномочий президента и более сбалансированного разделения властей» (с.26-27).
В статье «Три взгляда на политическое развитие России: эволюция, модернизация, глобализация» вице-президент Российской ассоциации политологических наук, д.п.н. М.В.Ильин, исходя из убеждения, что отечественное, да и мировое (за немногими исключениями) обществоведение еще не готово к содержательному и сбалансированному преодолению крайностей марксизма и экономического детерминизма, считает, что именно методология структурного функционализма, предоставляющая возможность обсуждать и даже анализировать в терминах структур и функций политических взаимодействий соперничающие логики развития, позволяет выделить политику и политическое развитие ради самостоятельного рассмотрения их самоценной эволюционной логики и, выведя за скобки вопросы «первичности» и экономической детерминации политического развития, дать десубъективированное описание «субъективности российской политической реальности, а точнее российской действительности» тремя взаимосвязанными и взаимозависимыми способами (с.29-30).
Первый способ основан на концепции хронополитики или эволюционного измерения политической динамики, предпола-гающей
различение масштабов темпоральности: Повседневности, Истории и Хроноса (эволюции), явления которых принципиально несоизмеримы, а политическое развитие различимо только в масштабе Хроноса. В настоящее время, считает Ильин, можно сказать, что начиная с петровских времен отечественная политическая система слагается из четырех, тяготеющих к зоне Истории, базовых блоков — разнородных, различных по происхождению (Русь, Византия, Орда, Германия), временной принадлежности и, соответственно, темпоральным логикам (отмеченным в большей или меньшей степени имперско-цивилизационными синдромами): 1) вотчины/патримониальной пирамидальной системы (воспро-изводящей «семейную модель» отцовского господства во все более крупных масштабах); 2) христианской идеологии (поверхностно и ускоренно заимствованной у Византии и редуцированной до господства гомогенного родового этоса -обязательной для всех «правды», представленной последовательно православием, коммунизмом, «демократией» как своеобразной отечественной идеологемой, далекой от западной традиции); 3) ордынской деспотии, включая и его протоверсию - варяжское дружинное государство (нацеленной на решение «исторической» или «судьбоносной» задачи мобилизации всех ресурсов, включая принудительное насилие); 4) военно-бюрократической структуры «государевой службы» (претендующей на модернизированность упрощенной версии популярной в Германии ХУП-ХУШ вв. утопии так называемого полицейского государства) (с.32; 31-34). Синхронизация блоков в диапазоне Повседневность происходит благодаря скрепляющей блоки посредующей схеме (медиатору) - соединению центра -символической фигуры автократора (царя, императора, генсека, «всенародно избранного президента») - с тремя сферами: ядром,
посредующей_оболочкой (могут раскрываться как в военно-
бюрократическую иерархию, так и в патримониальное «старшинство», как в ступени/степени православно-коммуно-демократической ортодоксии, так и в близость-удаленность от деспота), а также внешней оболочкой («народ»), тогда как субъективность политической действительности проявляется в конкретных действиях политических факторов (масштаб Повседнев-ности), которые могут быть соотнесены с их «проектами» — субъективными установками на совершение тех или иных исторических событий (масштаб Истории), а те, в свою очередь - с возникающими или воспроизводящимися конфигурациями структур
целедостижения (масштаб Хроноса). Хотя возникновение четырехблочной структуры и связано с «навязчивым стремлением перехитрить историю и обогнать время» (что привело, в конечном счете, к формированию комплекса форсированной модернизации, «логической схемой которого стало установление амбициозных задач в некоторой «ключевой» области с прицелом «догнать и перегнать» передовые страны»), хронополитический анализ ключевых политических коллизий, по мнению автора, позволяет показать эволюционный смысл как отдельных исторических событий, так и стоящих за ними устремлений политических факторов, несмотря на то, что «определенные хронополитические задачи вне зависимости от нашего желания («хотели, как лучше») получают то или иное решение, а с ними и смысл («получилось, как всегда») (с.33-34).
В основе второго способа лежат модели политической модернизации, позволяющие высветить проблемы преобразований и реформ (с.31, 34-35). Первичная («самобытная») модель политической модернизации представлена автором как «из себя раскручивающаяся» (и в этом смысле позволяющая быть доопределенной) формула Ю.Хабермаса, классифицирующая Модерн как «неоконченный проект», которая, вобрав идею безостановочной критической рефлексии, предопределяет логику сущностной неоконченности Модерна -открытости для развития через постоянный «выход за пределы истории» и рационального управления собственным развитием, и диктует принципы построения «динамической эволюционной модели модернизации», основанной на «последовательном разыгрывании ряда сюжетов обновления и усложнения политических институтов в череде самостоятельных решений неких сущностных проблем политической организации» (с.35). Использование предложенной Б.Н.Чичериным (1894) схемы диалектического перехода - чичеринской тетрады (разделение первоначального единства на две взаимоисключающие крайности с последующим соединением в новое, диалектически обретенное более богатое единство и так до бесконечности) позволяет разбить проблемы формирования современных политических систем на сущностно сходные блоки-связки, образующие диалектические четверицы (исходная проблема, два ее взаимопротивопоставленных уточнения, новая усложненная версия общей коренной
проблемы) (с.35-36). Каждая из четвериц имеет обобщенные
(сверхпроблемные) задачи и обладает своим потенциалом сюжетосложения, тогда как вместе они образуют единую сюжетную динамику, слагающуюся из «экспозиции» (формирование коренных предпосылок перехода к Модерну: спонтанное совершение хронополитических новаций по модели «Вызов - и - Ответ»), и трех логических фаз, соотносимых автором с тремя этапами модернизации: Ранним Модерном/переход к модернизации (противоречие: усложнение функциональных возможностей при столь же значительном умножении унаследованных проблем ^ незаконченность в основе цивилизационного проекта Европы/Модерна ^ постепенное укоренение навыков критической рефлексии ^ улавливание динамики развития ^ концептуализация идеи эволюции); Средним
Модерном/постисторический модернизм (одновременное использование и проблематизация практических способов взаимодействия взаимозависимых по параметрам открытости/закрытости структур: внешней и внутренней политики, государства и гражданского общества и т.п.); Зрелым Модерном (предположительно связан с процессами глобализации, с созданием мировой системы политического регулирования или управляемости, способной к
поддерживающему/устойчивому развитию и позволяющей осуществить «своего рода эволюционное «выравнивание» уровней политического развития). Вторичные модернизации (т.е. вторичное усвоение современных политических институтов) - «это, — по определению автора, - Модернизации, осуществленные под воздействием примера Запада или даже прямого навязывания соответствующих норм и стандартов», причем двумя принципиально различными способами: имитации результатов (полученные «симулакры», как правило, «пустые» и легко поддаются наполнению несовременным содержанием) и имитации алгоритмов получения соответствующих результатов (дают жизнеспособные, открытые для восходящего усложнения политические формы). Российская политическая история, считает автор, «дает причудливое сочетание различных типов вторичной модернизации, ее соединения с тенденциями собственного развития» «в чередовании периодов форсированных, «ускоренных» модернизаций (как правило, навязываемых «сверху») и относительно сбалансированного усвоения политических достижений Запада (при относительном усилении инициативы «снизу»). В настоящее время, считает автор, для граждан
России актуальны, прежде всего «исходные, недостаточно нами освоенные и проработанные» аспекты модернизации (с. 36-37).
Третий способ основывается на концепции глобализации - особом этапе последовательно разворачивающихся во времени трех комплексов качественных перемен в логике политической модернизации. Связанный с лишением «старых государств» резерва «свежих зон» модернизации (т. е. завершением колониальной экспансии североатлантической цивилизации и включением всей планеты в процессы политической модернизации), первый комплекс перемен (конец XIX - начало XX в.) синхронизировался с постепенным вступлением Запада в фазу Зрелого Модерна, когда «процессы модернизации начинают проявляться в форме демократизации», и, поставив западные государства перед необходимостью «интенсивно осваивать уже экстенсивно включенные в государственные рамки немодернизированные периферии», т. е. переделывать «колонии» в свои «интегральные составляющие», неизбежно сопрягался с попытками снять различия между государством и гражданским обществом (с. 37-40). Отсюда, пронизанная логикой «опекунских» отношений между гражданами и государством первая волна демократизации (примерно первая половина XX в.), направленная на решение проблем «институционального утверждения современной демократии как формы массового политического участия и как способа интегрирования из политических и неполитических классов единой политической нации, меняет, во внутриполитическом плане, роль государства (присваивающего себе по необходимости не только охранительные, но и воспитывающие функции, которые непосредственно не вытекают из императивов суверенитета, однако порождают расширительное или большое государство с разветвленной системой специализированных институтов), а распространенная на международные отношения — характер государственности и общие тенденции в ее развитии, демонстрируя «отчетливую генерализацию и интернационализацию современной (модернизированной)
государственности Запада в форме создания сильных (больших) государств-опекунов слабых массовидных политических наций» (институт мандатного управления, предоставивший гарантии существования новым государствам - особенно в Центральной и Восточной Европе) (с.39). Однако, считает автор, усилия по созданию «идеальных конструкций полного («тотального») единства соответствующих политий» породили дисфункции новых моделей
большого опекунского государства - тоталитарные системы (германская и итальянская модели супербольшого/тотального государства, доводившие логику опекунства до экстремы; основанная на марксистской логике «отмирания государства» советская модель, замещавшая опекунство системой «диктатуры пролетариата») и имитационные модернизации (институты-симулакры
модернизированных систем колониального управления либо отторгавшиеся политиями-реципиентами, либо мутировавшие в привычные образцы трайбалистского, феодального или имперского контроля), которые, в сочетании с наличием ряда крайне малых государственных образований, вызвали «глубокий системный кризис, спровоцировав вторую мировую войну», ставшую «завершением и одновременно болезненным спадом рассматри-ваемой фазы политического развития» (с.39-40).
Сопряженный с ликвидацией основных тоталитарных сбоев интенсивной модернизации второй комплекс перемен (середина ХХ в.) синхронизируется, в концепции автора, с реконсолидацией Запада, связанной со второй волной демократизации, приобретшей логику «партнерско -клиентских» отношений между гражданами и государством, существенно обновившую структуры и функции государственной власти (трансформация органов попечения в разного рода службы), эволюционно продвинувшую версию сильного государства: от государства-опекуна до социального государства, отличающегося от первого «значительно возросшим значением обратных связей и, соответственно, воздействием граждан и их расширяющегося корпуса, их ассоциаций и вообще институтов гражданского общества на государство и его институты» и удвоившую с конца 40-х до середины 60-х годов (с более чем 20 до 40) число т. н. полиархий. Экстраполяция же структурно-функцональных измене-ний государственности на сферу межгосударственных отношений вызвала появление транснациональных структур и биполярной системы — интернациональных межгосударственных образований, построенных не на соединении совокупной суверенной мощи государств (договоры и союзы XIX в., Лига Наций), а на интеграции отдельных специализированных функций современных государств, обеспечивавшей реализацию государственных функций (военных - НАТО, ОВД и т.п., экономических и социальных -ЕЭС, СЭВ и т.п.) за пределами национальных территорий, которую, в условиях деколонизации, для стран зоны неоколониализма (т.н. третьего
мира) осуществляли как бывшие метрополии, страны Запада вообще и их социалистические конкуренты, так и региональные образования, а также специализированные органы ООН. Подобные изменения свидетельствуют, по мнению автора, о появлении новых качеств государственности и межгосударственных отношений, которые можно характеризовать как протоглобализацию (с.41-42).
Неспособность государств и их институтов удовлетворить «бурный рост претензий граждан, их требований на получение т.н. социальных услуг» вызвала дисфункции второго этапа развития государственности, задача устранения которых (связанная с передачей ряда функций социального государства институтам гражданского общества, особенно корпорациям) ознаменовала начало третьего комплекса перемен (70-е годы) (с.42). В глобализирующемся мире, считает автор, при одновременно происходящем совокупном росте объема власти, ее диверсификации и дроблении, постановке проблемы создания нового целостного мирового порядка - глобальных по природе институтов, а также преобразования прежних институтов (наций-государств, гражданских обществ и т.п.) под глобальное между ними взаимодействие, поднимается третья волна демократизации, аккумулирующая логику «измененной политической рациональности»: одновременного использования нескольких точек зрения для выработки и согласования общих критериев эффективности (с.42-43), позволяющую накапливать возможности регулирования полити-ческих процессов для решения задачи поддерживаемого и управляемого развития, которое бы обеспечивалось в общепланетарных масштабах (с.42). В этом контексте, считает автор, усилия по демократизации отечественных политических институтов могут трактоваться как закономерная реакция на общемировые вызовы (с.44).
В статье «Становление современных политических институтов в России: проблемы методологии исследования и методики преподавания» проф. МГИМО МИД РФ, д.и.н. А.Г.Володин, исходя из того, что «политический процесс в современной России отражает в себе основные институциональные особенности общества, находящегося в процессе межстадиального перехода от политической системы «патримониального» типа к более развитым формам межличностных взаимодействий, совокупность которых принято называть системой политического представительства», обращается к анализу
обстоятельств, затрудняющих бескризисное становление данной системы (с.47-48).
1. Характеризуя современное российское общество как переходное, межстадиальное, с неоднородной, внутренне недостаточно интегрированной социальной структурой, автор видит отличие российского плюрализма от «западного» в «формационной» гетерогенности социальной структуры российского общества (объединяющей в себе сегменты раннеиндустриальных, индустриальных и «научно-технических» производительных сил вследствие «позднего старта» и анклавного характера модернизации). Соответственно, подчеркивает автор, западное «общество, в котором экономические и неэкономические интересы эффективно реализуются через существующие институты, принято называть плюралистическим», тогда как российский «социум, в котором столкновение интересов неэкономического происхождения способно дестабилизировать политическую систему, допустимо аттестовать как общество плюральное». Неоднородность социальной структуры плюральных обществ в сочетании с незавершившимся процессом функциональной институционализации резко увеличивает нагрузку на политическую систему переходного типа (с.48-49).
2. Выявление основных социально-политических сил в обществе «неинституционализированной демократии» и методологически, и эмпирически, считает автор, сопряжено с целым рядом трудностей: недостаточной структурированностью социально-политических сил, объединение которых происходит, как правило, на негативной платформе неприятия социально-экономического курса государства в целом либо отдельных его аспектов, а также непродолжительностью действия положительной инерции существования современных институтов (не только политических), предопределяющей известную неразвитость политического сознания элиты, в частности «коалиционной культуры» (т. е. культуры политического общения групп, придерживающихся различных взглядов, их неспособностью вступать в соглашения по вопросам принципиального характера) (с.49). Сказанное требует, подчеркивает автор, «с повышенной осторожностью относиться к оценке политических перспектив объединений, формируемых по случаю парламентских либо президентских выборов и имеющих в качестве «несущих конструкций» весьма общие, неконкретизированные представления о желательности той или иной траектории развития
российского общества, не говоря уже о социально-экономических, правовых и политических механизмах реализации подобного рода «прожектов» (с.49).
3. Институциональные и «человеческие» измерения процессов политической социализации (т.е. приобщения индивида к ценностям, знаниям, ролевым образцам, позволяющим ему адаптироваться к быстроменяющейся политической жизни общества, когда «человеческий материал» и современные политические институты достигают высокой степени взаимной координации) в России также обладают известным своеобычаем, которое проистекает из отсутствия продолжительной традиции/«положительной инерции» функционирования в стране современных институтов и форсированного режима формирования (в коллективной или индивидуальной форме) политического субъекта, вынужденного (без подготовительного периода перестройки как психологии и сознания, так и всего внутреннего мира человека) усваивать принципиально иные представления о власти, политике и личном участии в жизни общества в максимально сжатые сроки. Отсюда запущенный в России механизм социализации «западного» типа объективно обостряет весь комплекс противоречий, вытекающий из стадиально-культурной неоднородности и специфики социально-демографической структуры (значительная доля граждан «нетрудоспособных» возрастов) современного российского общества, усиливая и без того высокое политическое напряжение (с.50-51).
4. Выявление стадиально-культурных показателей развития российского общества в процессе оценки актуального «формационного» состояния социума с помощью базовых категорий/идеал-типов обществознания, таких как «традиционное» и «современное» общество, комбинация элементов которых, определяемая уровнем развития производительных сил (в особенности их духовно-интеллектуальной составляющей), социально-историческим опытом и его конкретными формопроявлениями - политической культурой, политическим сознанием, достигнутым уровнем политической социализации, позволяет, по мнению автора, показать влияние на темпы преобразования политической системы такого фактора, как социальная организация российского общества, конкретно проявляющаяся в особенностях психики, мышления, сознания и поведения граждан. Поскольку в транзитном российском обществе (а следовательно, и среди его членов) противоречия политэкономического характера соединяются с
конфликтами неэкономическими (вызванными различиями в понимании ценностей и в самом образе жизни), в частности с фактическим противостоянием различных культур и моделей миропонимания, которые политизируются в процессе модернизации,
«неинституционализированная политическая система России, — считает автор, — оказывается не в силах абсорбировать волнообразно нарастающие требования быстро политизирующихся массовых слоев населения, а это порождает политическую неустойчивость и периодически повторяющиеся кризисы власти» (с. 51-52).
5. С учетом социально-исторического и геополитического опыта России проблема идентификации основных идейно-политических течений, тесно связанная как с экзистенциальной реакцией России на существование Запада, так и с выявлением социальных носителей базовых культурных ценностей, может быть представлена, согласно автору, по доминантной компоненте общественного сознания, т.е. по отношению к Западу, незримо присутствовавшему (и присутствующему) во всех основных политических течениях и имплицитно повлиявшему как на общую концепцию модернизации России, так и на историко-культурное обоснование ее различных вариантов: 1) имитацию западной модели экономической, политической и социально-культурной организации; 2) «концептуальное» размежевание с Западом; 3) критический учет западного опыта. По мере усвоения западного (да и «эвристических» сторон восточного и любого иного) опыта, наметившаяся тенденция к оттеснению на периферию политической жизни идеологических крайностей (модели 1,2) выдвигает перед элитными слоями российского общества проблему отыскания оптимальной модели для межстадиального перехода в процессе некой предварительной интеллектуальной подготовки, т. е. анализа сравнительной эффективности «президентской» и «парламентской» политических моделей современной России (с.52-53).
6. В методологическом подходе к проблемам оптимизации институциональных условий межстадиального перехода автор основывается на убеждении, что эффективность всякой модели организации власти зависит от положительной корреляции коэффициента полезного действия политической системы с эффективностью хозяйственного механизма, тогда как характер организации власти адекватно отражает исторический опыт общества и, соответственно, выбор в пользу «президентской» или «парламентской» систем
управления. Отсутствие в странах и обществах «позднего старта» модернизации необходимой предпосылки институционализации реальной парламентской модели правления - структурно и функционально развитых и диверсифицированных партийных систем - диктует, в период «межстадиального» перехода, доминирующую роль государства, воплощающуюся в наличии сильной исполнительной власти. «Тем не менее, — считает автор, — по мере развития партий России, в процессе кристаллизации их позитивных политических программ вполне возможен тренд в сторону создания в стране парламентской республики» (с.54).
В статье «Тенденции мирового развития и политические процессы в РФ: проблемы исследования и преподавания в курсах политологии» зав. кафедрой МГИМО (У) МИД РФ М.М.Лебедева, рассматривая историографию становления и развития двух научных дисциплин -международных отношений и политологии, считает, что во многом по причине разрыва между внутри- и внешнеполитическими исследованиями и традиционной ориентацией на старые парадигмы, изменения, произошедшие на мировой арене в конце 1980-х - 1990-е годы — распад биполярного мира и Советского Союза, возгорание вооруженных конфликтов в некоторых странах Европы, появление принципиально новых факторов в мировом политическом процессе (кроме национальных государств, ими становятся правительственные и неправительственные международные организации, бизнес-объединения, различного рода движения и т.п.), а также широкий спектр инновационных тенденций мирового развития, таких, как изменение характера угроз; усиление многомерности и многоплановости мира; появление комплексной взаимозависимости и одновременной дифференциации политических и экономических процессов; «сжатие» социального времени при одновременном «расширении» социального пространства — «оказались совершенно «неожиданными» как для исследователей, так и для политиков и потребовали иного, интегрального взгляда на действительность» (с.101, 102). Следовательно, приходит к заключению Лебедева, для осмысления современных реалий «возникает задача формирования нового научного направления, включающего в себя, с одной стороны, ряд проблем, которыми традиционно занималась дисциплина, связанная с анализом международных отношений (но именно в той ее области, которая касается общемировых проблем), с другой - часть проблем политологии, прежде всего сравнительной
политологии», в рамках которого «изучение тенденций мирового развития невозможно без учета российского фактора», а «российские политические процессы сегодня уже не могут быть рассмотрены вне общемирового контекста» (с.102-103, 105).
Согласно представлениям автора, помимо уже существующих как в России, так и за рубежом трех типов работ по политическим процессам в России (так же как и по любой другой стране), а именно: 1) анализ политических процессов в России; 2) разработка сценариев возможных путей политического развития, в том числе в случае победы на парламентских и президентских выборах определенных политических сил и лидеров, возможного распада России и т.п.; 3) рекомендации по выработке политических стратегий, с одной стороны, направленные на реализацию определенного сценария (активная линия поведения), с другой - в зависимости от того, какой сценарий будет реализован (пассивная стратегия), изучение политических процессов в России в контексте глобализации и комплексной взаимозависимости предполагает рассмотрение двух блоков вопросов, которые требуют научной разработки. В рамках первого блока выделены две группы проблем: 1) соответствие политических процессов, происходящих в России, общемировым тенденциям развития: а) их совпадение/несовпадение с процессами, происходящими в других странах (в частности, проблемы демократизации, разрабатываемые А.Г.Володиным, В.Я.Гельманом, М.В.Ильиным, В.Б.Кувалдиным, А.Ю.Мельвилем, В.М.Сергеевым, Л.Ф.Шевцовой и др.); б) ослабление центральной власти в России как отражение общей тенденции снижения роли государства, усиления дифференциации и процесс формирования гражданского общества; в) включение России в общемировое развитие (с учетом ее крайнего разнообразия) и проблема реализации в России многоплановости и многоаспектности современного мира; 2) анализ влияния внешнего фактора (глобального изменения политической структуры мира) на политические процессы внутри самой России (работы, относящиеся к политико-экономической сфере; исследо-вания по проблемам безопасности и ряд других). «По сути же, — считает Лебедева, — речь идет о том, что многие внутренние проблемы, такие как, например, та же проблема национальной безопасности, приобретает совершенно иной смысл в свете общемировых тенденций развития». Второй блок проблем в рамках вновь формирующегося исследовательского поля составляют вопросы, связанные с вкладом
России в построение мирового политического процесса (с.109). Определяя общие рамки проблематики этого блока, Лебедева отмечает, что наряду с такими «классическими» вопросами, как внешняя политика России, ее дипломатическая деятельность, он включает в себя анализ деятельности неправительственных факторов на российском и на общемировом уровне, их вклад в формирование современного и будущего облика мира. В практическом же плане особо остро встает вопрос о взаимодействии различных факторов - распределение функций между ними и согласование действий (в частности, в отношении конфликтов и их урегулирования) (с. 105-107, 110).
В сборнике представлены также статьи, авторы которых предлагают различные подходы к исследованию взаимовлияния внутри- и внешнеполитических, экономических и социально-психологических факторов: президента Московского общественного научного фонда А.В.Кортунова и д.и.н. С.И.Лунева «Демократизация и внешняя политика России»; заместителя директора Московского Центра Карнеги Д.В.Тренина «Демократизация внешней политики постсоветских государств: внешнеполитический аспект» и директора Ин-та стратегических оценок С.К.Ознобищева «Гражданско-военные отношения в современной России».
Л.М.Каплина
