CC BY
98
2002.03.035. ПАРК Р.Э. ЕСТЕСТВЕННАЯ ИСТОРИЯ ГАЗЕТЫ*. PARK R.E. Natural history of the newspaper // Park R. E. Society: Collective behavior, news and opinion, sociology and modern society. —Glencoe, 1ll., 1955.—>89-104.
I. Борьба за существование
Газета имеет историю; но точно так же она имеет и естественную историю. Пресса, как она существует, не является, как, видимо, иногда полагают наши моралисты, сознательным продуктом какой-либо маленькой группы живых людей. Напротив, она результат исторического процесса, в котором многие индивиды участвовали, не предвидя, каким именно станет конечный продукт их трудов.
Газета, как и современный город, не является целиком рациональным
продуктом. Никто не стремился сделать ее такой, какой она стала.
Несмотря на все усилия отдельных людей и целых поколений людей
поставить ее под контроль и сделать ее чем-то соответствующим
чаяниям их сердец, она продолжала расти и меняться собственными
неисповедимыми путями.
Тип газеты, который существует, —то тип, который выжил в условиях современной жизни. Люди, о которых можно сказать, что они сделали современную газету,—Джеймс Гордон Беннет, Чарльз А. Дана, Джозеф Пулитцер и Уильям Рэндольф Херст, —это люди, открывшие такой вид газеты, которую мужчины и женщины стали бы читать, и имевшие смелость публиковать ее.
Естественная история прессы есть история этого выжившего вида. Это отчет об условиях, при которых выросла и обрела форму существующая газета.
Газета не просто печатается. Она распространяется и прочитывается. В противном случае это не газета. Борьба за существование в случае газеты была борьбой за распространение (circulation). Газета, которую не читают, перестает оказывать влияние на сообщество. Могущество прессы можно грубым образом измерить числом людей, которые ее читают.
* Статья была впервые опубликована в «American journal of sociology». — Chicago, 1923. — Vol. 29, N 3. — P. 80-98.
Рост крупных городов необычайно увеличил размер читающей публики. Чтение, которое в деревне было роскошью, в городе стало необходимостью. В городской среде грамотность стала необходи-мостью почти в такой же степени, как и сама речь. Это одна из причин, по которым у нас так много газет на иностранных языках.
Марк Вилчур, редактор «Русского слова», выходящего в Нью-Йорке, спросил у своих читателей, сколь многие из них читали газеты в родной стране. Выяснилось, что из 312 написавших только 16 регулярно читали газеты в России; еще 10 время от времени читали газеты в волости, сельском административном центре, и 12 были подписчиками еженедельных журналов. В Америке все они стали подписчиками или читателями русских газет.
Это интересно, поскольку иммигрант, прежде всего и в конце концов, оказал глубокое влияние на характер наших местных газет. Проблема вовлечения иммигранта и его потомков в круг читателей газет стала одной из проблем современной журналистики.
Иммигрант, который, пожалуй, приобрел привычку к газетам от чтения газеты на иностранном языке, постепенно потянулся к местной американской прессе. Она для него окно в более широкий мир, выходящий за пределы узкого круга иммигрантского сообщества, в котором он был вынужден жить. Газеты открыли, что даже те люди, которые, похоже, способны прочесть в ежедневной прессе не больше, чем заголовки, будут покупать воскресные газеты, чтобы поглазеть на картинки.
Говорят, что самая успешная из газет Херста, «Нью-Йорк Ивнинг Джорнал», каждые шесть лет завоевывает новую группу подписчиков. Похоже, она находит себе читателей главным образом среди иммигрантов. Они переходят на газеты Херста после чтения прессы на иностранном языке, и, когда сенсационность этих газет начинает приедаться, они приобретают вкус к тем или иным из более строгих изданий. Во всяком случае, мистер Херст был великим американизатором.
Пытаясь сделать газету читабельной для самого неподготовленного читателя, найти в ежедневном новостном материале такой, который заставит содрогнуться самый грубейший интеллект, издатели сделали одно важное открытие. Они обнаружили, что разница между высоколо-быми и самыми невзыскательными, которая раньше казалась столь глубокой, является по большей части разницей в словарном запасе. Короче говоря, если пресса может сделать себя понятной для простого человека,
то еще меньше трудностей будет с тем, чтобы она стала понятна для интеллектуала. На характер нынешних газет глубоко повлиял этот факт.
II. Первые газеты
Что такое газета? На этот вопрос давали много ответов. Это трибуна народа; это четвертое сословие; это оплот наших гражданских свобод; и т.д.
С другой стороны, эта же самая газета характеризовалась как великий софист. То, что бродячие учителя в период Сократа и Платона сделали для Афин, делает в наше время для простого человека газета.
Современную газету винили в том, что она деловое пред-приятие. «Да,—говорят газетчики,—Iтовар, который она продает, это новости». Она —магазин истины. (А редактор —это философ, обернувшийся торговцем.) Делая информацию о нашей общей жизни доступной каждому индивиду за цену, меньшую, чем стоимость телефонного звонка, она дает нам, как утверждают, —даже в сложной и запутанной жизни того, что Грэм Уоллес называет «Великим Обществом», —некоторого рода работающую демократию.
Представление рекламного менеджера о газете опять-таки несколько отличается. Для него газета —средство создания рекламных ценностей. Дело редактора—обеспечить оболочку, заключающую в себе пространство, которое продает рекламный агент. В конце концов газета может быть истолкована как своего рода общий носитель сообщений, подобно железной дороге или почте.
По мнению автора «Денежного чека», газета —это преступление. Чек—символ проституции. «Каждую неделю вы получаете в конверте денежный чек, вы, писавшие, печатавшие и распространявшие газеты и журналы! Чек—от цена вашего позора, вы, загребающие в свои руки всю истину и продающие ее на рынке, вы, предавшие невинные упования человечества и препроводившие их в тошнотворный бордель большого бизнеса».
Такова концепция моралиста и социалиста Эптона Синклера.
Газета явно представляет собой институт, который пока еще до конца не поняли. Что она собой представляет или чем кажется каждому из нас в тот или иной момент времени, определяется нашими различающимися точками зрения. По существу, о газете мы знаем не так уж и много. Ее никогда не изучали.
Одна из причин того, почему мы знаем о газете так мало, заключается в том, что в том виде, как она существует сегодня, она появилась совсем недавно. Кроме того, в течение своей относительно недолгой истории она прошла через ряд примечательных трансформаций. Между тем пресса сегодня—это все, чем она была до сих пор, и кое-что еще. Чтобы ее понять, мы должны взглянуть на нее в ее исторической перспективе.
Первые газеты были рукописными или печатными письмами; их называли newsletters1. В XVII в. английские сельские джентльмены имели обыкновение нанимать корреспондентов, которые раз в неделю сообщали им сплетни, ходившие при дворе и в городе.
Первой газетой в Америке, по крайней мере первой газетой, издание которой не остановилось на первом выпуске, была «Boston News-Letter^». Она издавалась почтмейстером. Сельская почта всегда была местом, где собирались люди и где обсуждались все дела нации и сообщества. Следовало ожидать, что если где-то и должна была родиться газета, то именно здесь, в тесной близости к источникам информации. Долгое время должность почтмейстера и профессия редактора рассматривались как неотделимые друг от друга.
Первые газеты были просто орудиями организации сплетен, и таковыми они в большей или меньшей степени остаются. Совет, который Хорас Грили дал другу, собравшемуся наладить выпуск сельской газеты, сегодня так же хорош, как и в прошлом.
«Начать надо с ясного понимания того, что предметом глубочайшего интереса для среднего человека является он сам; вторым по значимости является его интерес к соседям. Азия и острова Тонга находятся на самой дальней периферии его внимания. Мне кажется, что большинство сельских вестников забывают эти жизненно важные истины. Если вы так быстро, как только сможете, подыщете себе в каждой деревне и в каждом городишке вашего округа бдительного, рассудительного корреспондента, какого-нибудь молодого юриста, доктора, продавца в местной лавке или помощника на почте, который будет своевременно сообщать вам обо всем, что происходит в данный момент в его населенном пункте, и если будете наполнять по крайней мере половину вашего вестника собранным таким образом местным материалом, никто в округе не сможет долго без него обой-
1 Еженедельные письма с новостями, рассылавшиеся по подписке в XVI-XVII вв. — Прим. перев.
тись. Не допускайте, чтобы организовывалась новая церковь или в уже существующую входили новые члены, чтобы строилась какая-то ферма, возводился новый дом, запускалась новая мельница, открывался магазин и происходило еще что-нибудь интересное для десятков семей без того, чтобы этот факт находил надлежащее, пусть даже и короткое освещение в вашей колонке новостей. Если фермер спиливает большое дерево, выращивает гигантскую свеклу или собирает невиданный урожай пшеницы или кукурузы, осветите этот факт добросовестно и непредвзято, как только возможно».
То, что Грили советует другу Флетчеру делать с его сельской газетой, до сих пор пытается делать, насколько это в человеческих силах, редактор каждой городской газеты. В городе с населением 3 млн. человек и больше практически невозможно упомянуть имя каждого. А потому внимание фокусируется на немногих выдающихся фигурах. В городе, где ежедневно что-нибудь происходит, невозможно отразить каждый незначительный инцидент, каждое отклонение от рутины городской жизни. Но при этом можно отобрать некоторые особенно живописные или романтичные происшествия и трактовать их символически, с точки зрения их интересности для человека вообще, а не с точки зрения их индивидуальной и личной значимости. Таким образом новость перестает быть всецело личной и приобретает форму искусства. Она перестает быть фиксацией деяний отдельных мужчин и женщин и становится безличным описанием нравов и жизни.
Сознательный или бессознательный мотив писателей и прессы при всем этом состоит в том, чтобы воспроизвести, насколько это возможно, в городе условия деревенской жизни. В деревне каждый знал каждого. Каждый звал каждого по имени. Деревня была демократична. Мы—нация сельчан. Наши институты в основе своей—сельские институты. В деревне сплетни и общественное мнение были основными источниками социального контроля.
Томас Джефферсон говорил: «Я бы предпочел жить в стране с газетами и без правительства, нежели в стране с правительством и без газет».
Если общественное мнение должно править в будущем так же, как и в прошлом, если мы предлагаем поддерживать демократию, как ее понимал Джефферсон, газета должна продолжать рассказывать нам о нас самих. Мы должны как-то научиться знать наше сообщество и его дела
таким же интимным образом, каким мы знали их в деревенских поселениях. Газета должна и далее оставаться печатным дневником домашнего сообщества. Браки и разводы, преступления и политика должны продолжать составлять основную массу наших новостей. Местные новости—это та самая глина, из которой сделана демократия.
Но в этом, согласно Уолтеру Липпману, и состоит проблема. Он говорит: «В том виде, в каком сегодня организована общественная истина, пресса не приспособлена обеспечивать от одного издания к другому объем знания, которого требует демократическая теория общественного мнения. Когда мы ждем от нее такого свода истины, мы пользуемся ошибочным стандартом суждения. Мы не понимаем ограниченность новостей и неограниченную сложность общества; мы переоцениваем собственную стойкость, общественный дух и кругозор. Мы предполагаем в себе аппетит к неинтересным истинам, которого не обнаруживает никакой честный анализ наших вкусовя Не сознавая того, теория полагает отдельного читателя теоретически некомпетентным и возлагает на прессу бремя совершения всего того, чего не смогли совершить представительное правительство, промышленная организация и дипломатия. Воздействуя на каждого на протяжении тридцати минут ежесуточно, пресса получает заказ создать мистическую силу, называемую ' 'общественным мнением', которая устранит слабину в общественных институтах»1.
Очевидно, что газета не может сделать для сообщества численностью
1 млн. жителей то, что самопроизвольно делала для себя деревня при помощи сплетен и личного контакта. Тем не менее попытки газеты достичь этого невозможного результата составляют интересную главу в истории не только самой прессы, но и политики.
III. Партийные газеты
Первые газеты, подписные письма не были партийными газетами. Политические вестники стали вытеснять подписные письма в начале XVIII в. Новостями, которые в то время больше всего интересовали читающую публику, были сообщения о дебатах в парламенте.
1 Walter Lippman. Public Opinion. —
P. 361-362.
Еще до того, как появилась партийная пресса, некоторые пытливые и любознательные индивиды занялись тем, что стали посещать балкон для посторонних во время заседаний палаты общин с тем, чтобы составлять затем по памяти или на основе тайком сделанных записей отчеты о выступлениях и дискуссиях во время важных дебатов. В это время все парламентские дискуссии были секретными, и лишь столетие спустя право репортеров посещать заседания палаты общин и записывать ход обсуждения было наконец официально признано. А тем временем репортеры были вынуждены прибегать к всевозможным уловкам и косвенным методам, чтобы собрать информацию. Именно на этой информации, таким образом собранной, базируется во многом наша нынешняя история английской политики.
Одним из самых выдающихся среди парламентских репортеров того времени был Сэмюэл Джонсон. Сообщается, что однажды вечером в 1770 г. Джонсон в компании других знаменитостей присутствовал на званом обеде в Лондоне. Речь зашла о выступлениях в парламенте. Кто-то стал рассказывать о знаменитой речи, с которой выступил в 1741 г. в палате общин Питт-старший. Кто-то еще под аплодисменты собравшихся процитировал отрывок из этой речи как пример оратора, превзошедшего в чувстве и красоте языка лучшие образцы ораторского искусства древности. Тогда заговорил Джонсон, до того времени не принимавший участия в дискуссии. «Эту речь написал я,—сказал он,—на чердаке на Эксетер-стрит».
Гости застыли в недоумении. Его спросили: «Ну и как же она могла быть написана вами, сударь?»
«Сэр,—ответил Джонсон,—я написал ее на Эксетер-стрит. Я никогда не был на галерке в палате общин, кроме одного раза. Кейв заплатил привратникам; он сам и нанятые им люди получили доступ внутрь; они приносили оттуда темы обсуждения, имена выступавших, сведения о том, кто какую занимал сторону и в каком порядке они выступали, вместе с заметками о различных аргументах, к которым те прибегали в ходе дебатов. Все это затем сообщалось мне, и я сочинял речи в той форме, в какой они опубликованы теперь в "Парламентских дебатах", вдь все речи того времени перепечатаны из журнала Кейва»1.
Кто-то принялся хвалить беспристрастность Джонсона, говоря, что он в своих репортажах, похоже, поровну делил разум и красноречие ме-
1 МкЬае1 МасБопа^. Тке КероНет'я ОаНегу. — Р. 139-140.
жду обеими политическими партиями. «Это не совсем так, —ответил Джонсон.—Я старался особенно не выделять тех и других, но заботился о том, чтобы виги не выглядели в споре лучшими».
Эта речь Уильяма Питта, сочиненная Джонсоном на Эксетер-стрит, давно заняла место в школьных учебниках и собраниях речей. Это знаменитая речь, в которой Питт ответил на обвинение в «ужасном преступлении быть молодым человеком».
Возможно, Питт считал, что он произнес эту речь. Во всяком случае, нет свидетельств того, что он от нее отказывался. Я мог бы добавить, что Питт был если не первым, то и не последним государственным деятелем, обязанным своей репутацией оратора репортерам.
Значимо в этом примере то, что он иллюстрирует, как под влиянием парламентских репортеров произошло нечто вроде конституционного изменения в характере парламентского правления. Как только парламентские ораторы поняли, что обращаются не только к коллегам-парламентариям, но и косвенно, через посредство прессы, к народу Англии, полностью изменился сам характер парламентской работы. При посредстве газет вся страна получила возможность участвовать в дискуссиях, в которых формулировались проблемы и принимались законы.
Между тем сами газеты под влиянием тех самых дискуссий, которые они сами подстегивали, стали партийными органами. Отныне партийная пресса перестала быть просто хроникой мелкокалиберных сплетен и стала тем, что мы знаем как «дневник мнений». Редактор, ставший тем временем не просто сплетником и скромным летописцем событий, обнаружил, что теперь он рупор политической партии, играющий свою роль в политике.
На протяжении длительной борьбы за свободу мысли и слова в XVII в. массовое недовольство нашло литературное выражение в памфлете и прокламации. Самым примечательным из памфлетистов этого времени был Джон Мильтон, а самым известным из этих памфлетов была мильтоновская «Ареопагитика: в защиту свободы печати без лицензий», опубликованная в 1646 г., «благороднейший образец английской прозы», как назвал ее Генри Морли.
Когда в начале XVIII в. газета стала дневником мнений, она стала выполнять функцию политического памфлета. Мнение, которое прежде находило выражение в прокламации, теперь выражалось в форме передовых статей редактора. Автор передовиц, унаследовавший тогу памфлетиста, приобрел теперь роль народного трибуна.
Именно в этой роли защитника народного дела газета овладела воображением нашей интеллигенции.
Когда в политической литературе прошлого поколения мы читаем ссылки на «власть прессы», именно о редакторе и редакторской статье, а не о репортере и новостях думают эти авторы. Даже теперь, когда мы говорим о свободе прессы, мы имеем в виду свободу выражения мнений, а не свободу расследовать и обнародовать факты. Деятельность репортера, на которой скорее всего базируется любое мнение, релевантное существующим условиям, чаще всего расценивается как нарушение наших личных прав, нежели как осуществление наших политических свобод.
Свобода прессы, в защиту которой Мильтон написал «Ареопаги-тику», была свободой выражать мнение. «Дайте мне,—говорил он,—преж-де всех других свобод свободу знать, меняться и свободно рассуждать в согласии с совестью».
Карлейль имел в виду главного редактора, а не репортера, когда писал: «Сколь велика журналистика! Разве не является любой способный редактор повелителем мира, когда он его в чем-то убеждает?»
Соединенные Штаты унаследовали свое парламентское правление, свою партийную систему и газеты от Англии. Роль, которую играли политические журналы в английской политике, возобновилась и в Америке. Во время борьбы колоний за независимость американские газеты были силой, с коей приходилось считаться британскому правительству. После захвата британцами Нью-Йорка Амброуз Серль, решившийся публиковать «New York Gazette» в интересах захватчиков, писал лорду Дартмуту относительно патриотической партийной прессы:
«Среди прочих двигателей, возбудивших нынешние волнения, после нечестивых речуг проповедников ничто не имело такого широкого и мощного влияния, как газеты соответствующих колоний. Поразительно видеть, с какой живостью за ними охотятся и как в глубине души им верит огромная масса наро-
да»1.
Примерно столетие спустя в лице Хораса Грили, бывшего редактором «New York Tribune» во время борьбы против рабства, дневник мнений достиг в Америке своего наивысшего расцвета. У Америки были газетчики и получше, чем Хорас Грили, но, пожалуй, ничьи мнения не пользовались столь широким влиянием. «"New York Tribune', — гоорит
1 George Henry Payne. History of Journalism in the United States. — P. 120.
Чарльз Фрэнсис Адамс, —был в эти годы величайшим фактором просвещения, экономического и нравственного, какой наша страна когда-либо знала».
IV. Независимая пресса
Могущество прессы, представляемое прежним типом газеты, базировалось в конечном счете на способности ее редакторов создать партию и руководить ею. Дневнику мнений самой его природой уготована участь стать органом какой-нибудь партии или, по крайней мере, рупором какой-нибудь школы.
Пока политические деятельности были организованы на основе сельской жизни, партийная система работала. В деревенском сообществе, где жизнь была и еще остается относительно неподвижной и неизменной, обычай и традиция обеспечивали большинство потребностей повседневной жизни. В таком сообществе, где каждое отклонение от обычной рутины жизни было предметом наблюдения и комментариев, а все факты были известны, политический процесс был, во всяком случае, делом сравнительно простым. В таких обстоятельствах работа газеты как собирателя и толкователя новостей была всего лишь расширением функции, которая в ином случае спонтанно выполнялась бы самим сообществом через посредство личных контактов и сплетен.
Но по мере того как росли наши города и жизнь становилась все более сложной и запутанной, оказалось, что политические партии, чтобы выжить, должны иметь постоянно действующую организацию. Постепенно партийный дух приобрел большую ценность, нежели вопросы, для решения которых партии будто бы существуют. Следствием этого для партийной прессы стало низведение ее до положения своего рода домашнего органа партийной организации. Она уже не узнавала изо дня в день, каковы ее мнения. Редактор уже не был свободным деятелем. Именно о такой порабощенной «Трибуне» думал Уолт Уитмен, когда запустил выражение «редактор на содержании».
Когда в условиях жизни крупных городов из потребностей партийной политики развилась наконец политическая машина, некоторые из наиболее независимых газет восстали. Так возникла независимая пресса. Именно одна из независимых газет, тогдашняя «New York Times», первой подвергла критике и в конце концов ниспровергла при помощи карикатуриста Томаса Наста «Tweed Ring» первую и самую возмутительную из
политических машин, созданных до сих пор партийной политикой в нашей стране. Газеты—особенно городские, в отличие от сельских,—в массовом порядке порвали с главенством партий. Партийная лояльность перестала быть добродетелью.
Тем временем возник и нашел выражение в прессе новый политический порядок. Власть прессы стала воплощаться не в редакторской передовице и фигуре главного редактора, а в новостях и фигуре репортера. Несмотря на то что престиж прессы к этому времени базировался на выполняемой ею роли защитника народного дела, народные массы не читали газеты старого образца.
Простого человека больше интересуют новости, нежели политические доктрины или абстрактные идеи. Х.Л.Менкен привлек внимание к тому факту, что средний человек не понимает более двух третей из того, что «слетает с губ среднего политического оратора или священника».
Обычный человек, как выяснила «Saturday Evening Post», мыслит конкретными образами, анекдотами, картинками и преувеличениями. Для него оказывается трудным и утомительным читать длинную статью, если только она драматически не приукрашивается и не принимает форму, которую газеты называют «история» (story). «Рассказ о событии» (news story) и «вымышленная история» (fiction story) — двформы современной литературы, ставшие ныне настолько друг на друга похожими, что часто бывает трудно провести между ними различие.
Так, «Saturday Evening Post» пишет новости в форме художественной прозы, а ежедневная пресса нередко пишет прозу в форме новостей. Когда не представляется возможным преподнести идеи в конкретной, драматичной форме истории, простому читателю нравится, когда они представлены в виде коротких сообщений.
Говорят, что Джеймс Э.Скриппс, основатель концерна «Detroit News», специализирующегося на выпуске вечерних газет во второстепенных городах, выстроил всю свою группу газет на основе очень простого психологического принципа, состоящего в том, что обычный человек будет прочитывать новости обратно пропорционально их длине. Его метод измерения эффективности собственных газет заключался, следовательно, в подсчете числа содержащихся в них сообщений. Газета, в которой оказывалось наибольшее число сообщений, была лучшей газетой. Это полная противоположность методов м-ра Херста; в его газетах помещалось меньше сообщений, чем в других.
Журналист старой закалки обычно относился к новостям презрительно. Новости были для него просто материалом, на котором можно было построить редакторскую статью. Если Бог позволял происходить чему-то такому, что не укладывалось в его представления о должном, он просто это замалчивал. Он отказывался брать на себя обязанность позволять своим читателям узнавать о вещах, которых, по его мнению, не должно было быть.
Мэнтон Марбл, бывший редактором «New York World» до того, как ее приобрел и сделал «желтой» Джозеф Пулитцер, обычно говорил, что в Нью-Йорке не найдется и 18 тыс. человек, которых могла бы к себе привлечь правильно руководимая газета. Если тираж газеты превышал эту цифру, он полагал, что с газетой должно быть что-то не то. До того, как газету приобрел м-р Пулитцер, ее тираж действительно упал до 10 тыс. экземпляров. Старая «New York World» вплоть до 80-х годов сохраняла тип старой консервативной высоколобой газеты. К этому времени принятым типом ежедневной прессы в крупных городах стали политические независимые газеты.
Задолго до появления того что позднее назвали независимой прессой, в Нью-Йорке появилось два журнала, ставших предшественниками нынешних газет. В 1883 г. Бенджамин Дей с небольшим числом сотрудников организовал газету для «механиков и широких масс вообще». Экземпляр газеты стоит всего 1 цент, но издатели рассчитывали компенсировать убытки от низкой цены большим тиражом и рекламой. В это время большинство других нью-йоркских газет продавалось по цене 6 центов.
Однако тон новой форме журналистики задал Джеймс Гордон Беннет, основатель «New York Herald». Фактически, как говорит в единственном адекватном отчете, когда-либо написанном об американских газетах, Уилл Ирвинг, «Джеймс Гордон Беннет изобрел новость, как мы теперь ее знаем». Беннет, как и некоторые другие, внесшие наибольший вклад в современную журналистику, был человеком разочарованным и, может быть, по этой самой причине безжалостным и циничным. «Я отвергаю все так называемые принци-пы», —сказал он, оповещая о начале работы нового предприятия. Под принципами он, по всей видимости, имел в виду редакционную политику. Его приветственная речь стала одновременно и прощальным словом. Объявляя о целях новой журналистики, он распрощался с целями и устремлениями старой. Отныне редакто-
рам надлежало стать сборщиками новостей, а газета делала ставку на свою способность собирать, печатать и распространять новости.
Что такое новость? На этот вопрос давали много ответов. Кажется, Чарльз А. Дана сказал: «Новость—это все, что заставляет людей говорить». Это определение, во всяком случае, говорит о целях новой журналистики. Ее задачей было печатать все, что заставило бы людей говорить и думать, ведь большинство людей не мыслят, пока не начнут говорить. Мышление, в конце концов, есть своего рода внутренний разговор.
Позднейшая версия того же определения: «Новость —это все, что заставляет читателя воскликнуть: 'Вот это да"'». Это определение дал Артур МакИвен, один из людей, помогших сделать газеты Херста. Одновременно это и определение позднейшего и самого успешного типа газеты, «желтой прессы». Разумеется, не все успешные газеты «желтые». Например, «New York Times». Но ведь, с другой стороны, «New York Times» нетипична.
V. «Желтая пресса»
По-видимому, как заметил Уолтер Липпман, бывает два типа газетных читателей—«те, кому жить интересно» и «те, кому жить скучно и кому хотелось бы более напряженного существования». Есть соответственно два типа газет: газеты, редактируемые по принципу, что читателям главным образом интересно читать о самих себе, и газеты, редактируемые по принципу, что их читатели, ища выхода из тусклой рутины собственной жизни, интересуются всем, что даст им, как говорят психоаналитики, «уход от реальности».
Провинциальная газета с ее хроникой свадеб, похорон, собраний тайных лож, устричных вечеров и всей мелкой трескотни маленького города являет нам первый тип. Пресса большого города с ее постоянными попытками найти в однообразных событиях городской жизни что-то романтичное и живописное, с ее драматическими отчетами о пороках и преступлениях и неугасающим интересом к передвижениям персонажей более или менее мифического высшего общества представляет второй тип.
Вплоть до последней четверти XIX в., скажем, до 1880 г. большинство газет даже в наших крупных городах руководствовались теорией, что лучшая новость, которую газета может напечатать, —это уведомление о кончине или брачное объявление.
К этому времени газеты еще не начали проторять путь в меблированные квартиры, и большинство людей, которые поддерживали газету, жили не в съемных квартирах, а в собственных домах. Телефон еще не вошел в широкое употребление; автомобиль был делом неслыханным; город все еще оставался мозаикой небольших соседств, похожих на наши сегодняшние иноязычные сообщества, в которой городской житель продолжал сохранять что-то от провинциализма маленького города.
На пороге были, однако, большие изменения. Независимая пресса уже припирала к стенке некоторые газеты старого образца. Газет было больше, чем публика или рекламодатели были готовы поддерживать. Именно в это время и в этих обстоятельствах газетчики сделали открытие, что тираж можно колоссально увеличить, если сделать из новостей литературу. Чарльз А. Дана уже сделал это в своей «Sun», но оставалась большая часть населения, для которой высокий слог молодых журналистов м-ра Даны был слишком тонким блюдом.
«Желтая пресса» выросла в попытках отвоевать для газеты публику, для которой единственной литературой были семейные бумаги и дешевый роман. Проблема состояла в том, что писать новости необходимо было таким образом, чтобы они апеллировали к фундаментальным страстям. Формула была такая: женщинам—любовь и романтика; мужчинам— спорт и политика.
Следствием применения этой формулы стало необычайное возрастание газетных тиражей, причем не только в крупных городах, но и по всей стране. Эти изменения произошли в основном под руководством двух людей—Джозефа Пулитцера и Уильяма Рэндольфа Херста.
Пулитцер, занимая пост редактора «St. Louis Post Dispatch», открыл, что массовые интересы, чтобы их отстаивать, вовсе не надо защищать на странице редактора, а надо рекламировать и превозносить в колонках новостей. Именно Пулитцер изобрел журналистское расследование. И именно этот вид журналистики позволил Пулитцеру за шесть лет превратить старую «New York World», тихо умиравшую до того, как он ее возглавил, в газету пусть и не с самым большим тиражом, но самую обсуждаемую в Нью-Йорке.
Тем временем далеко в Сан-Франциско м-р Херст успешно возродил к новой жизни умирающую «Examiner», сделав ее самой читаемой газетой на тихоокеанском побережье.
Под влиянием м-ра Херста вошла в моду «всеобщая болельщица»— женщина-репортер, пишущая душещипательные очерки. Вот ее история, рассказанная Уиллом Ирвингом в «Colliefs» (18 февраля 1911 г.):
«Чемберлену (выпускающемуредактору "Examiner") пришла в голову мысль, что не все в порядке в городской больнице. Он отобрал небольшое сообщение одной девушки из числа начинающих репортеров и распорядился, чтобы она провела расследование. Она изобрела собственный метод: "упала в обморок" на улице и была доставлена в больницу. Она в каждой строчке приукрашивала историю "сочувствием к беднягам". Так началась профессиональная карьера "Энни Лори", или Ви-нифред Блэк, и так произошел переворот в стиле газетных публикаций. Ибо у нее появилось немало подражателей, но никому другому не удавалось так мастерски нагнетать естественные эмоции сочувствия и жалости; она сама по себе была "командой сочувствующих". По существу, в открытии этого сочувственного "женского стиля " Херст прорвался через поверхностный слой в самую суть того, чего он искал».
Имея в своем распоряжении опыт, полученный в работе над «Examinera» в Сан-Франциско, и большое состояние, полученное в наследство от отца, Херст в 1896 г. вторгся в Нью-Йорк. Когда он добрался до Нью-Йорка и взялся за превращение «New York Journal» в самую читаемую газету Соединенных Штатов, «желтая» журналистика достигла своих пределов.
Основным вкладом Пулитцера в «желтую» журналистику было журналистское расследование, вкладом Херста—лавным образом «ожив-ляж». Прежде в издании газеты руководствовались теорией, что ее дело— поучать. Херст отверг эту концепцию. Он откровенно апеллировал не к интеллекту, а к сердцу. Газета была для него в первую очередь и в конечном счете формой развлечения.
Примерно в то время, когда «желтая пресса» занялась распространением привычки читать газеты в широкие массы, включая женщин и иммигрантов—оторые до этого времени газет не читали,—егал привлекать в себе внимание универсальный магазин.
Универсальный магазин есть в некотором смысле детище воскресной газеты. Во всяком случае, без рекламы, которую могла дать ему воскресная газета, универмаг вряд ли обрел бы ту популярность, какую он имеет сегодня. В этой связи показательно, что женщины читали воскресные газеты до того, как те стали ежедневными. Женщины—юкупательни-цы.
Именно в воскресной газете методы «желтой» журналистики впервые были раскручены на полную катушку. Людьми, главным образом ответственными за это, были Моррил Годдард и Артур Брисбен. Годдард стремился сделать газету, которую человек покупал бы, даже если бы не мог ее прочитать. Он увлекся иллюстрациями —сначала черно-белыми, потом цветными. Именно в «Sunday World» была напечатана первая иллюстрация на семь колонок. Потом появились раздел юмора и все прочие известные нам средства, призванные заставить плоско мыслящую и неподатливую публику читать.
После того как эти методы были опробованы в воскресной газете, они перекочевали в ежедневную прессу. Окончательным триумфом «желтой» газеты стали «задушевные передовицы» Брисбена —колонка готовых к употреблению пошлостей и нравоучений с диаграммами и иллюстрациями на полстраницы, подкрепляющими текст. Нигде еще не воплотилась так полно максима Герберта Спенсера, что искусство письма состоит в экономии внимания.
Уолтер Липпман в своем недавнем исследовании общественного мнения привлекает внимание к тому факту, что ни один социолог до сих пор не написал книги о сборе новостей. Его поражает своей странностью то обстоятельство, что такой институт, как пресса, от которого мы ожидаем так много и получаем так мало из ожидаемого, не стал предметом более беспристрастного исследования.
Действительно, мы не изучили газету так, как биологи изучили, скажем, картофельного жука. Но то же самое можно сказать о любом политическом институте, а газета является политическим институтом в такой же степени, как Таммани-холл или совет олдерменов. Мы жаловались на наши политические институты, порой пытались с помощью некоторых магических механизмов законодательства изгнать злых духов, которые ими овладели. В целом мы были склонны считать их сакральными и трактовать всякую фундаментальную их критику как своего рода богохульство. Если все пошло наперекосяк, то виновны в этом были не институты, а те люди, которых мы избрали руководить ими, и неискоренимая человеческая природа.
Так когда же ждать лекарства от существующего состояния газет? Нет такого лекарства. Говоря человеческим языком, сегодняшние газеты хороши ровно настолько, насколько они вообще могут быть хорошими. Если газеты и будут когда-то усовершенствованы, то произойдет это благодаря просвещению народа и организации политической информации и
интеллекта. Как хорошо сказал м-р Липпман, «число социальных явлений, ныне описанных, невелико, инструменты анализа очень грубые, а понятия часто неясные и некритичные». Мы должны улучшить наши описания, и это серьезная задача. Но прежде всего мы должны научиться смотреть на политическую и социальную жизнь объективно и перестать мыслить ее исключительно в моральных категориях! В этом случае новостей у нас будет меньше, но зато газеты будут лучше.
Реальная причина того, что обычные газетные сообщения о событиях обыденной жизни оказываются столь сенсационными, заключается в том, что о человеческой жизни мы знаем настолько мало, что не способны истолковывать жизненные события, когда о них читаем. С полным правом можно сказать, что если нас что-то шокирует, значит мы этого не понимаем.
Перевод В.Г.Николаева
