CC BY
79
CURRICULUM: СОЦИОЛОГИЧЕСКАЯ КЛАССИКА
От редакции. Вниманию читателей предлагается текст Хелен Макгилл Хьюз (р. 1903). Это представительница Чикагской школы социологии, ученица Р. Парка, супруга и соавтор ряда работ Э. Хьюза. Текст представляет собой сокращенную версию одноименного большого труда, впервые опубликованного в 1940 г. В нем коротко изложены результаты диссертационного исследования, осуществленного ею ранее в Чикагском университете (научный руководитель - Р. Парк) и занявшего достойное место в ряду ярких работ, подготовленных чикагскими социологами в 20-30-е годы ХХ в. Публикуемый текст и сегодня выглядит свежо. Многие идеи Хьюз легко накладываются на окружающую нас действительность; другие, прямо на нее не накладываясь, помогают лучше ее понять. У нас не так много хороших социологических текстов о месте прессы в современном обществе. Надеемся, что благодаря этой публикации их станет чуть больше.
2006.01.023. ХЬЮЗ Х.М. НОВОСТЬ И ЗАНИМАТЕЛЬНАЯ ИСТОРИЯ.
HUGHES H.M. News and the human interest story // Contributions to urban sociology / Ed. by Burgess E.W., Bogue D.J. - Chicago: Univ. of Chicago Press, 1964. - P. 269-283*.
Это исследование прослеживает проникновение занимательных историй (human interest stories) в американскую прессу и то, как они сотворили читателя газет из простого человека, который до тех пор без них обходился. Сегодняшняя газета оформлена так,
Текст основан на одноименной докторской диссертации, защищенной автором в Чикагском университете по специальности «Социология» в 1937 г.
чтобы рекламировать новости и привлекать читательские массы (circulation), что будет, в свою очередь, привлекать рекламодателей, чья клиентура финансирует издание. Но чтобы завоевать широкую публику, газета должна быть интересной; поэтому репортеры осваивали разные сферы жизни, преобразуя новости в истории, и в итоге невольно превратили прессу в носитель (vehicle) популярной литературы. Это расширило знакомство простого человека с миром, очеловечив новости о событиях.
Передача новостей осведомляет и помогает сделать действие разумным. Но новость, излагаемая ввиду ее занимательности, - это художественная форма, которая оторвана от жизни и которой наслаждаются как историей, ради нее самой. Популярная литература, основанная на новостях, есть итоговая форма длинного ряда явлений, начинающегося с народной сказки. Крестьянские и народные общества ценят истории, воспевающие их прошлое. Промежуточная форма, несколько видов которой мы описываем, оповещает в форме баллады о текущих происшествиях народы, оставившие свое родовое прошлое и впервые вступающие в более широкий мир. Наконец, газетные истории, рассказываемые в занимательном ключе, являют нам эфемерную литературу преимущественно городского люда во времена быстрого изменения. Они преподносят в новостях частный опыт человека и, сделав его понятным, приглашают читателя к спекулятивному приключению за пределы нравов. Темы этих историй в основе своей совпадают с темами фольклора и беллетристики, а характерным настроем является приостановка суждения и рефлексии. Таким образом, занимательность в новостях выполняет художественную функцию.
От политики к занимательности
Хотя газетчики славятся своей самоуверенностью, они так и не смогли решить, является ли современная газета «новостной» газетой или ежедневным журналом. Разница эта понимается как разница между чем-то важным и чем-то занимательным.
Издатели держатся традиционного мнения, что пресса каким-то образом способствует здоровью политического тела, что большие тиражи - sine qua non информированного электората и что подписка является разумной платой со стороны публики за собственное просвещение и обучение. Их менеджеры по распространению между тем красноречиво молчат о политических функциях журналистики и покупают рекламные площади для анонса нового комикса или признаний кинозвезды, хотя эти удовольствия вряд ли
являются общественной необходимостью. Подобно многим другим агентам по сбыту, менеджер по распространению имеет гигантский успех в продаже продукта, в котором люди, по-видимому, не нуждаются, но в котором их можно заставить нуждаться. Итак, менеджеры по распространению - это реалисты в бизнесе, где реалисты далеко не редкость. И самая сильная поддержка их взгляда на вещи обнаруживается в газетных интересных историях.
Как отличительная характеристика американских газет занимательность относительно нова. Она была сформирована газетчиками столетие тому назад и спустя какое-то время обрела название. Ее вторжение в газету и окончательное принятие ее как политики сочинения новостей сопровождались изменениями во всех аспектах организации газеты; какие-то функции отбрасывались, какие-то добавлялись, пока она не утвердилась в ХХ в. как новая форма. Естественная история газеты в Америке - т.е. история ее выживающих видов - есть история экспансии традиционной публикации практичных, важных новостей за счет публикации интересных, личностных сплетен. В этом процессе пресса впервые стала богатой и могущественной.
Традиционная концепция новости
До 1830 г. новость в Европе и Соединенных Штатах понималась таким образом, каким она всегда понималась с тех пор, как ее покупали и продавали: как коммерческая и политическая информация.
Где бы торговые и административные дела ни отрывали людей от дома, людям надо было знать, что происходит в их головных офисах, и это положило начало регулярному собиранию новостей и наделило их денежной стоимостью. Провинциальные чиновники Римской империи нанимали писцов, чтобы те копировали и посылали им Acta Diurna, протоколы заседаний Римского сената, судов и армии. Бизнес и политика, поскольку они влияли на коммерцию, были темой подписных бюллетеней знаменитого Дома Фуггеров в Аугсбурге XVII в.; «Lloyd’s List» с новостями морской торговли был частным циркуляром, на который подписывались лондонские купцы и спекулянты в XVIII в. Письма с новостями, рассылавшиеся по подписке (newsletters), ограничивались тем, что имело значение для профессиональной деятельности, подобно бюллетеням для внутреннего пользования или колонкам в специальных разделах сегодняшней прессы; но они не были публичными документами.
Со временем новости стали печататься и предлагаться для публичной продажи каждому желающему. Посредник, газета, продолжала продавать тот же товар: практические, важные вести, которые составляли содержание новостных писем. Она пока еще оставалась исключительным достоянием деловых людей; простолюдину она была недоступна. В более узком мире локальных интересов сплетни распространяли вести об интересных событиях среди неграмотных - и прочих - устным словом. Они не имели надстройки в виде профессионального собирателя новостей и их покупателя и были лишены денежной стоимости.
Первые американские газеты относились к этому историческому типу. Их содержанием был запоздалый отчет о европейской политике, собираемый по крупицам из сведений, полученных у путешественников, заезжих моряков и из английских газет. Бывали и материалы, представлявшие более общий интерес, например о скальпированиях, совершенных «коварным индейским врагом», но они были отклонением от правила.
Политическая, или партийная пресса
Ко времени Американской революции газеты стали инструментами не только распространения новостей, но и формирования общественного мнения. В органах, субсидируемых сторонниками партий, разгорелись дебаты между тори и патриотами. Таким образом, газета стала орудием борьбы за общее дело; для заступления на пост редактора достаточно было партийного энтузиазма. От газеты, как и от трибуны, ожидалось, что она покажет людям, в чем состоит их долг, в свете какой-нибудь доктрины, которая ставилась выше всего, даже выше популярности и доходов, и новости были подчинены этой доктрине. По сути, проводилось мало различия между отчетом о событиях и мнением редактора о них; эта ситуация сохраняется по сей день в коммунистической прессе и во многих европейских изданиях.
Тиражи этих газет были небольшими, и подписная цена в размере шести с чем-то долларов в год должна была дополняться субсидиями от политических партий, дабы можно было покрыть затраты на их публикацию. Только дешевая коммерческая пресса, поставив рынок на место миссии, стала самоокупаемой.
Грошовая пресса и занимательность
В 1833 г. предприимчивый издатель Бенджамин Дей учредил газету под названием «New York Sun» и стал продавать ее на улице по цене один пенни за экземпляр. За его спиной не стояло никакой партии, и он добился того, чтобы газета сама себя окупала, наполнив ее маленькими историями для привлечения массовой публики, «ремесленников и механиков». Его новостные материалы об акуле, выброшенной морем на пляж, и женщине, курившей сигару на Бродвее, стали первыми занимательными историями в американской прессе. Газету ждал мгновенный успех: тираж, достигший на второй год 15 тыс. экземпляров, сделал ее третьей по величине газетой в мире после двух, выходивших в Лондоне.
Годом позже еще одна грошовая газета, «New York Evening Transcript», воспользовалась для расширения продажи новостями из полицейских судов и спортивными событиями. А в 1835 г. знаменитый Джеймс Гордон Беннетт учредил третью грошовую газету, «New York Herald», и впервые вовлек в прессу все разновидности свежих историй: новости церквей, светские события в мире моды, новости с Уолл-Стрит. Он преподносил новости в форме интервью, что было еще одной инновацией, а его назойливость, дерзость и не знавшее границ любопытство доставляли его читателям -«низшей половине» - как раз то, что их интересовало. Газета была настолько завлекательной, что многие почтенные подписчики партийной прессы покупали ее, порой тайком от других.
Новости сделали дешевую прессу финансово независимым, прибыльным, частным предприятием, хотя своими привилегиями в сборе новостей она была обязана сохраняющемуся шибболету, что газета служит общественному благу. К 1858 г., когда Генри Реймонд учреждал «New York Times», ежедневная газета стала столь крупным бизнесом, что ему пришлось организовать акционерное общество. Рекламодатели поняли, что могут покупать внимание читателей; они покупали читательскую аудиторию, которую редакторский отдел обеспечивал с помощью новостей; отсюда неизбежным явлением стал отдел распространения (circulation lair), домогавшийся благосклонности крупных универмагов, агентов по купле-продаже земли и фармацевтических фирм.
Желтая пресса
Уличная продажа стала обычным делом, и новости стали приобретать новую значимость в конкуренции за покупателей, ведь
когда человек покупает отдельные номера, он всегда может перейти с одной газеты на другую, если вторая обещает быть более интересной. Джозеф Пулитцер, купивший в 1883 г. умирающую «New York World», впервые применил современные хитрости для привлечения внимания потенциальных покупателей, когда те проходят мимо газетных киосков. Диаграммы, картинки и политические карикатуры делали события и проблемы понятными даже для тех, кто едва умел читать. В целях подержания постоянного интереса Пу-литцер утраивал кампании против политического беззакония, или, лучше сказать, против эксплуататоров бедноты. Обычно они велись с целью добиться справедливости для какого-то безвестного индивида, образ которого превращался в символ. Таким образом, если раньше «поборница наших свобод» шумела ради общественного блага, то теперь она защищала требования какой-нибудь бессловесной частной жертвы.
Именно в яростной конкуренции Пулитцера с Херстом, приобретшим в 1895 г. «New York Journal», родилось выражение «желтая пресса» - термин, навеянный цветной комической полосой. Использовались трюки для создания новостей, которые рекламировались затем огромными заголовками во всю ширину первой полосы, и все в попытке завоевать читателей. Занимательность была доведена до героических пропорций драматизацией больших новостей, как теперь называли главные материалы. «Гвоздевые истории» (feature stories), обеспечивающие общий интерес и большее место новостным сообщениям, из которые они вырастали, превратили соперничающие газетки в занятное чтиво, во многом подобное журналам. Желтая пресса стала сигналом окончательного превращения газеты в товар, продаваемый на высоко конкурентном рынке.
Таблоиды
Таблоид, будучи газетой с картинками, добрался до самых неподатливых слоев читательской публики. Первое из таких изданий, «Illustrated Daily News», было основано в 1919 г. Благодаря небольшому, удобному формату и изобилию новостных иллюстраций эта газета стала одним из самых дорогостоящих в мире газетных достояний. Как и в прошлом, наибольшей сенсационности газета достигала тогда, когда боролась с агрессивным соперником, и вскоре после того как Бернарр Макфадден, помешанный на физической культуре, учредил в 1924 г. таблоид «New York Graphic», слово «таблоид» стало презрительным термином. Из конкуренции таблоидов родилось понятие «горячей», а не просто «большой»
новости. «Горячая» новость подступает к табу настолько близко, насколько позволяет общественная мораль; она имеет шокирующий, интимный, прямолинейный и личный характер. Самыми горячими историями являются признания, сфабрикованные или аутентичные, ибо нет документов откровеннее, чем интервью, дневник, письмо или исповедь; в них препятствия для вхождения в душу другого минимальны.
Признания поднимали тираж, а наполнение «забойными» материалами его удерживало. Последние пишутся колумнистами и посвящены таким темам, как спорт, кино, радио и телевидение с их звездами, этикет, любовь, кулинария и уход за собаками и кошками, короче говоря, всем досуговым занятиям людей, у которых нет профессиональных интересов.
Сегодняшние газеты
Если газета борется за то, чтобы выжить в условиях конкуренции, она становится экспериментальной. Иначе говоря, выпускающий редактор будет тщательно обследовать каждый номер на предмет того, нет ли в нем где-нибудь неэкономного использования пространства, использованы ли все возможности, чтобы заинтересовать читателя. Интерес остается фундаментальной проблемой журналистики.
Практически вся человеческая деятельность стала ныне зерном, которое перемалывается газетой. Сексуальное поведение уже давно стало интересным материалом. Процесс по делу Леопольда -Лоуба в 20-е годы внес в новости и в публичную дискуссию тему гомосексуальности. Совсем недавно в поле зрения оказались новости о здоровье и медицине, и сегодня, стоит только кому-нибудь попасть в новости, неважно, в связи с чем, как его физическое состояние станет, по всей вероятности, известно в мельчайших деталях читателям газет. Грядущие изменения, скорее всего, принесут нам все более исчерпывающее освоение мира ради историй, а также изменения в стиле и посреднике (medium).
Первая полоса
Первая полоса (front page) отражает изменения в конституции газеты; в то же время она документирует представление газеты о самой себе и о публике, которую она надеется покорить. Каждодневная первая полоса обретает форму как равновесие между внутренними силами. Издатель может быть склонным вентилировать на ней свои
предрассудки и пристрастия; менеджер по распространению и фотографы любят сенсационную первую полосу; менеджер по рекламе иногда транслирует кое-какие интересы в отдел местных новостей, сообщая, что он хотел бы видеть некоторые вещи убранными с первой полосы, а некоторые вынесенными на нее; и каждый редактор отдела мечтает протащить на первую полосу какой-то материал, который слишком велик для внутренней части и «прямо-таки обязан сделать» первую полосу. Связанные друг с другом общей целью выпуска широко читаемой газеты, эти разнонаправленные силы дисциплинируют друг друга. Они достигают сиюминутного равновесия, когда номер подписывается в печать и вот-вот завращаются печатные прессы, но в тот же момент начинается подготовка очередного номера, и вся организация вновь приходит в текучее состояние.
Уличная продажа и заголовок
До тех пор, пока газеты не начали конкурировать друг с другом на улице за благосклонность прохожих, первая полоса (front page) называлась «первой страницей» (the first page), и никакого особого значения ей не придавалось. Но уличные продажи придали ей важность, просто потому что она была на виду. Традиционные заголовки шириной в колонку просто классифицировали новую историю - «Вести из Европы», «Последние сообщения с телеграфа»; теперь же они ее рекламировали. «Шапка» - флаговый заголовок на всю ширину полосы -родилась в первые дни войны с Испанией, когда Херст и Пулитцер старались во что бы то ни стало обогнать друг друга по продажам в Нью-Йорке. Чудовищной величины заголовки пользовались невероятным успехом, и эта техника, по-видимому, будет жить до тех пор, пока газеты будут продаваться поштучно и не станут локальными монополиями. Если рассуждать логически, такие заголовки смотрятся неуместно в газете небольшого городка или сельской газете, где указанных предпосылок не существует.
При компоновке первой полосы перед редактором встает проблема внимания и расстановки акцентов. Пространство - это набор позиций, какие-то из которых более, а какие-то менее эффективно приковывают к себе взгляд. Он отводит «самой большой» истории лучшее место - внешнюю правую колонку, остающуюся на виду, когда газеты частично накрывают друг друга в газетном киоске. Новости меняются каждый час, но в распоряжении всегда остается одна и та же площадь для выделения главного: поскольку избыток выделенного сам себя губит, редактор «раздувает» не более двух историй на странице.
Правила верстки газеты нацелены на фокусирование взгляда. Так, в заголовке предпочитают использовать три слова как наиболее ударную форму, в которую можно спрессовать подлежащее, сказуемое и дополнение. Разбиение на части используется не ради логики, а для того, чтобы сделать текст менее многословным и более интригующим. Характерны преувеличения, поскольку первая полоса - это доска объявлений, приманка. Фотографии и карикатуры помещаются не просто как иллюстрации или интерпретации, а как капканы для глаз; поэтому они не обязательно связаны с самой важной новостью.
Естественно, первая полоса принесла бы наибольшие барыши, если бы была отдана рекламодателям, однако еще ценнее она для рекламы самой газеты посредством выставления на обозрение новостей.
Редакционная статья еще продолжает жить на внутренних страницах, но многие газетчики считают ее анахронизмом и расточительной тратой места и усилий. Парадоксально, но именно Херст поместил ее в свое время на первую полосу; она переводила политику и философию на язык водителей грузовиков и помогала им, в конечном итоге, читать новости.
Новости первой полосы
Первая полоса газеты с устойчивым тиражом содержит много статей под заголовками шириной в колонку; но если газета борется за выживание, первая полоса заполняется малым числом историй с большими броскими заголовками.
По мере поступления новостей редактор постоянно пересматривает свое суждение о том, какой из материалов наиболее интересен, так как это всегда соотносится с другими имеющимися новостями. Каждый материал тем самым втянут в борьбу с каждым другим, во-первых, за существование, а во-вторых, за статус. Конечно, некоторые новости, например новости об атомной бомбе или о подвернувшихся под руку катастрофических землетрясениях и пожарах, не будут оставлять всему прочему никаких шансов; однако в круговерти дней «большой» новостью оказывается новость, которая просто «крупнее», т.е. интереснее всего остального, и она может быть о чем угодно.
На первых полосах большинства наших газет будет обнаруживаться какая-нибудь небольшая история, рассказываемая просто-напросто потому, что она забавна, трогательна или удивительна, и редактор помещает ее туда с целью привлечь и удержать чи-
тательский интерес. В «Chicago Tribune» такая история обычно размещается в центре страницы; «New York Times» в таких материалах не нуждается, обеспечивая свое влияние на общенациональную аудиторию авторитетным и всесторонним освещением новостей; а коммунистическую «Daily Worker» никакая фривольность не в состоянии отвлечь от пропаганды ее политической доктрины. Подобно крупным заголовкам, занимательная история чувствует себя как дома в газете, которая ищет уличной поштучной продажи - возможно, в дополнение к продаже по подписке; и типичными примерами здесь служат вечерняя газета, выходящая несколькими выпусками, и утренняя газета, агрессивно домогающаяся читательской публики.
Ценность новостей: Новости большие и маленькие
Новости первой полосы обладают «новостной ценностью» (news value). Она не тождественна исторической значимости; пресса занимается событиями, которые еще только развертываются, и лишена исторической перспективы. К тому времени, когда влияние события осуществится в полном объеме, оно уже не является новостью и переходит в историю; последняя есть мертвая новость, или просто информация. По прошествии времени может оказаться даже, что события вообще не произошло, как, например, в случае преждевременного Дня перемирия (Armistice Day), который празднуется в Соединенных Штатах на день раньше, чем должно было бы быть; тем не менее слух в этом случае имел колоссальную новостную ценность.
Новостная ценность не означает той важности для читателя (в смысле влияния на его дела), какой обладают статьи в многотиражке для внутреннего пользования. Ибо у газеты множество пуб-лик, каждая из которых имеет свою шкалу ценностей, и если новость привлекает интерес только одной или двух из них, первая полоса оказывается потраченной впустую. Большинство городских ежедневных газет нацелено на максимально широкую аудиторию, и чем больше они в этом преуспевают, тем разнороднее оказываются интересы их читателей.
Новостная ценность содержится в новости, интересующей наибольшее число читателей, в новости, которую большинство из них захочет прочесть и прочтет прежде всего. После этого они могут перейти к внутренним страницам, к спортивному разделу, комиксу, финансовой странице или к чему угодно еще, в доставке
чего каждый индивидуально зависит от газеты и доставку чего она день за днем ему обеспечивает.
Новости, распределяемые по разделам
Если первая полоса интересна, то классифицируемые, рутинные новости внутри газеты - если позаимствовать проводимое Херстом различие - «просто важны». Интересу читателя к внутренней части, причем неважно, к какому ее разделу, присуще постоянство; нет нужды дразнить читателя заголовками или картинками, чтобы привлечь к ней его внимание. Как и телеграфный аппарат, печатающий последние биржевые новости для брокера, это нечто необходимое практически. Ведь новость приходит в решающий момент, когда происходит что-то такое, что еще не закончилось и на что нужно отреагировать в непосредственном настоящем ревизией действий или установок. Как таковая, новость преходяща; когда решение принято, события переходят в историю, или информацию, - из живого в мертвое. А потому, чтобы заслуживать покупки, новость должна быть своевременной и точной; читателю достаточно быть одураченным и вынужденным что-то сделать на основе неверных или искаженных сведений, чтобы отдать предпочтение другому изданию, и каждому редактору отдела это хорошо известно.
Новости в разделах пишутся для специальной публики профессионалов и amateurs (в строгом смысле этого слова). С редактором отдела и новостями, которые он перед ними выкладывает, их объединяет общий мир дискурса. Биржевая страница, самая техническая из всех, редуцируется к статистической форме выражения, и непосвященный вообще не сможет ее прочесть.
Раздел в столичной (metropolitan) газете - сам по себе маленькая газета. В нем есть свои репортеры, редактор, колонка комментатора и иногда даже собственный комикс. В разделе публикуется и соответствующая реклама, ибо рекламные объявления - тоже новости, которые будут прочитываться вслед за интересным, релевантным материалом. В хорошо редактируемой газете разделы следуют один за другим в порядке уменьшения новостной ценности и роста содержательной сложности; спортивный раздел предшествует странице о рынках. На самом деле за спортом следят столь многие, что он прорывается время от времени на первую (или почти столь же престижную заднюю) полосу. Для законченных простолюдинов, которые «шевелят губами при чтении», сущест-
вуют таблоиды и газеты Херста (те, что до сих пор выходят), содержание которых в значительной мере сродни первым полосам.
Именно ежедневная полезность рутинных новостей создает спрос на газеты. Такие новости имеют низкую новостную ценность и проигрывают другим материалам в конкуренции за место на первой полосе, но для специальных публик они важны. Подобные публики поставляют регулярных читателей, и это стабилизирует тираж. Общую атмосферу классифицированных новостей определяют дисциплина и интеллект. Читатель реагирует на них рационально: новость для него значима, и он интерпретирует ее, привлекая свои знания и опыт для того, чтобы в ней сориентироваться.
Большие новости
Новости для массовой публики, выносимые на первую полосу, являются менее утонченными (sophisticated), ибо массам не присуще глубокое понимание. Когда читатель не знает, как действовать или что думать, новость является сенсационной, «большой» новостью. Она «делает» первую полосу. И редактор, помещая ее на первую полосу, эксплуатирует ее новостную ценность в целях повышения тиража. Большая новость, конечно, поддается в логическом плане классификации и может быть на любую тему, но редактор, задвигающий ее во внутреннюю часть газеты, либо глуп, либо коррумпирован. Если преступность и аморальность выходят на первую полосу чаще, чем, по мнению некоторых, должно быть, то это потому, что они представляют интерес для всех и нет признанной специальной публики, для которой внутри газеты мог бы быть организован соответствующий раздел. Самой крупной новостью, какую только можно представить, была бы новость, значимая для всего человечества: о конце света или о том, что может к нему привести, атомной бомбе; либо о деяниях Бога. Ибо деяния Бога - это неотвратимые, непредсказуемые события, приостанавливающие нормальные обязанности и настигающие всех людей. В литературе их называют судьбой, или участью.
Маленькие новости
«Маленькая новость» не является термином газетчиков, но этот термин используется здесь для установления ее отличия от большой новости, с которой она делит первую полосу. Как и большая новость, она понятна всем читателям, ибо для того, чтобы ею заинтересоваться, достаточно просто быть человеком. Это наименьший общий знаменатель интереса, по новостной ценности
стоящий ближе всего к большой новости и дальше всего от классифицируемой, рутинной новости. Давать ей место на первой полосе стоит по причине того, что каждый получает от нее наслаждение; поэтому издатели готовы оплачивать подписки на новости, телеграфные пошлины и расходы зарубежных корреспондентов, лишь бы только ее заполучить.
Разумеется, редактор будет делать все возможное, чтобы его газета несла на первой полосе большую новость дня и места; но что именно овладеет его фантазией и даст материал для занимательной истории - дело чистого случая. Вот один пример:
ПЕНСИЛЬВАНКА НИКАК ЕГО НЕ ПОГУБИТ,
ТЕПЕРЬ ОН ГРОЗИТ ВОСПОЛЬЗОВАТЬСЯ ЭРИ
Мансфилд, шт. Огайо, 11 апреля (ЮПИ).
Эдвард Стивенс, негр, мрачно взобрался на насыпь Пенсильванской железной дороги.
Выбрав понравившееся место, он лег поперек путей и приготовился к
смерти.
Появился локомотив. Машинист взглянул в удивлении, дал предупредительный свисток и остановился в четырех футах от шеи Стивенса.
«Эй ты, переедь меня, - сказал Стивенс. - Я жду».
Машинист отказался.
Стивен поднялся:
«Ну и черт с тобой. Если Пенсильванка не поможет, пойду на Эри, умру там».
В полицейском участке он поведал детективам: «С этим самоубийством ходишь туда-сюда как дурак».
В большой новости есть элемент занимательности, но она имеет также и отношение к деятельности, т.е. новостной аспект, придающий ей важность. Но с неудавшейся попыткой самоубийства читатель ничего сделать не может; он никоим образом не участник. Иное дело полицейские, которые в это вовлечены; они должны что-то с этим сделать, и для них инцидент является новостью.
Бренное и жизнеспособное
В отличие от новости занимательную историю можно придержать для воскресного выпуска и затем придать ей законченный вид аллитерационным или афористичным заголовком. Большую
новость, разумеется, нужно огласить как можно быстрее; возможен «экстренный» выпуск с ней. Ибо большая новость умирает за день; маленькие новости между тем живут долго, образуя единственный живой материал в старых газетных подшивках. Только что процитированная нами новость была опубликована в «Chicago Daily News» аж в 1930 году!
Большая новость всегда пребывает в процессе; подобно роману-сериалу, имеется ряд ее последовательных вставок, рассказывающих, как много вреда причинило землетрясение, какие алименты были назначены в случае какого-то выдающегося развода, как поживает в суде некий убийца. К тому времени, как рассказ завершается, он уже не новость, а просто исторический факт. Со своей стороны, маленькая новость находит завершение в самой себе, как только она рассказана. В противном случае ее невозможно было бы изъять из контекста и рассказать в качестве анекдота. Лучшая маленькая новость - это, по сути, новость, которая может быть рассказана в наибольшем количестве контекстов, ибо тогда больше читателей насладятся ею и запомнят ее.
Как стили отчета о происходящем большая и маленькая новости выдают свои фундаментальные различия. Первая фразируется так, чтобы как можно более прямо и ясно передать информацию. В идеале, заголовок рассказывает всю историю. Самый важный факт преподносится в первом предложении, или, как его называют, «lead». Даже если бы это усилило драматический эффект, редактор не может придерживать лучшее до последнего. Если давление на пространство требует сокращения, верстальщик отрезает абзацы с конца, где излагаются факты, имеющие в материале наименьшую новостную ценность. Но в занимательной истории многое важно в самом рассказывании; ее можно написать на диалекте, даже рифмованно, с сюрпризом в последней строчке. Ибо стандарты точности, применимые к новости, в занимательной истории рушатся, и хорошая занимательная история - это история, написанная с воображением. Ее характер прорисовывается яснее, если выяснить, как пишет репортер.
Репортер и новость
Помимо принятия нашей общей морали репортер, когда пишет новость, не подчинен никаким другим доктринерским воззрениям общества. Его работа начинается и заканчивается повествованием, и он должен пребывать в том настроении, которое выразил Чарлз Дана из старой «New York Sun», писавший, что он готов со-
общить «о чем угодно, чему Бог позволил случиться». Он никоим образом не должен редактировать новость.
Глядя на себя как на своего рода литератора, репортер находит большее удовлетворение в похвалах своих коллег, нежели в восторге своих читателей. Начинающему репортеру коллеги по офису внушают представление о том, что его предназначением является творческое дерзание. Между тем иначе обстоит дело с репортером, прикрепленным к одному из внутренних отделов, например с репортером, передающим новости с Уолл-Стрит; его работа рутинизирована и стандартизирована, и, поскольку она техническая, он должен1в какой-то степени овладеть той областью, которую он описывает1.
Человеческий угол зрения
Занимательная история ставит репортера в особую связь с его новостями.
Какими бы пронырливыми ни считали репортеров, они не вольны писать как заблагорассудится о делах любого и каждого. Они должны ждать, даже если уже «загружены информацией», пока какой-нибудь внешний акт не заставит новость «прорваться». Она прорывается, когда положение дел привлекает к себе внимание публики - это может происходить в моргах, больницах, полицейских судах, слушаниях о банкротстве, сессиях законодательных органов, уголовных процессах, гражданских тяжбах, распродажах, съездах и т. п., - и когда она прорывается, репортеры собираются на сцене действия или поддерживают контакт с происходящим через бюллетени пресс-служб. И хотя все они могут получить информацию о событии, то, что они пишут, будет зависеть от их установки, которая, в свою очередь, зависит от их газет. Похищение ребенка Линдбергов, названное в свое время в США величайшей занимательной историей десятилетия, стало в берлинских газетах чем-то совершенно иным: в коммунистической и нацистской ежедневной прессе оно истолковывалось как притча, показывающая разложение капиталистического общества; в деловых газетах и органах средних политических партий оно было просто новостью; а в иллюстрированных бульварных листках оно стало сенсационным материалом. Это поучительно, поскольку Берлин с его 28 ежеднев-
1 Steffens L. Autobiography.: 2 vols. - N.Y.: Harcourt Brace & Co., 1931. -Vol. I. - P. 181-186. Автор рассказывает о своей подготовке в качестве репортера с Уолл-Стрит.
ными газетами в 1932 ^ обслуживался такими типами газет, каких в США уже не увидишь .
Структура истории
Репортер должен уметь видеть мир глазами своих читателей, поскольку его работа заключается, по существу, в коммуникации с массами, или наименее взыскательной публикой. Будучи постоянным свидетелем захватывающих сцен, он может пресытиться или стать циничным, но если это с ним происходит, он становится непригодным для наблюдения, на которое его уполномочивают его читатели, ибо их опыт ограничен.
Чтобы написать хорошую историю, передающую ощущение драмы, репортер должен тщательно реконструировать сцены и персонажей, какими они ему явлены. Описательная деталь придает истории живость в момент рассказа и заставляет надолго ее запомнить, например, такая деталь, которую вспоминали еще десятилетия спустя, подробно описывая жестокое убийство в кафе: «...и даже на пироге была кровь». Кроме того, хорошая история передает атмосферу, настроение и чувство, вед2ь это, в конце концов, литературное произведение. Так, Драйзер припоминает новостную историю, в которой он использовал как своего рода тему жару и скученность в речном городке, в котором он освещал убийство; и самосознание, которое этим выдается, показывает опять же разницу между новостью и историей, ибо если новость прямолинейна и цель ее состоит в том, чтобы просто сообщить о действии и сделать его понятным, то история рассказывается ради эффекта. Именно потому, что история есть что-то вроде произведения искусства, некоторые газеты позволяют авторам ставить подпись под помещаемыми в них историями, и то, что это вознаграждение, показывает направленность амбиций журналиста. Через художественную хитрость, отбор, композицию репортер должен придать газетному сообщению форму, которая отсекает его от текущих забот, подобно художественной литературе; и по сути его работа есть именно ра-
1 Hughes H.M. The Lindbergh case: A study of human interest and politics // Amer. j. of sociology, July 1936. Vol. 42. - P. 32-54.
Dreiser T. Nigger Jeff // Free, and other stories. - N.Y.: Modern library, 1925. -P. 76-111; Out of my newspaper days // Bookman. September 1921 - February 1922. Vol. 54. - P. 208-217, 427-433, 542-550. Эти описания Драйзера относятся к лучшему, что было написано о душевном состоянии репортера.
бота литературного биографа, который производит не столько отчет о жизни, сколько ее оценку.
Но у репортера, которому приходится смотреть мучительные сцены, есть собственные чувства и импульсы к действию, и он может иногда обнаруживать, что почти не в состоянии оценить то, что он видит, на предмет возможностей для создания из этого рассказа. Но как только ему удается зафиксировать свое внимание на последнем, эмоции перестают властвовать над ним, и он достигает художественной отстраненности. В таком настроении он способен представить картину, которая вызовет в душе у читателя те чувства, которые он в самом себе подавил. Это состояние духа художника и философа; однако крайняя степень отчуждения от личной страсти маркирует закоренелого циника.
Художник передает значение новости как личного опыта для участника. Эта версия - гораздо более понятная и узнаваемая, чем голые наблюдаемые события, - очеловечивает новость. Для автора по-человечески увлекательной истории факты кроются во внутреннем опыте - конечно, частном для того, кто его переживает, но таком, который разделяют с ним и читатели, поскольку они тоже люди. В этом смысле факты общи и публичны, и массовая публика может воспринять их как символичные и репрезентативные. Это придает заключенной в новости истории широкую коннотацию и уникальную жизнеспособность. Как только новость запускается через газету, она отправляется в устное путешествие и часто обретает вездесущую и не документируемую жизнь в народной молве (popular lore).
Занимательность и фольклор
Огромная разница между «печатным фольклором фабричной эпохи», как назвал однажды Силас Брент новости, рассказываемые в занимательном ключе, и фольклором примитивных или провинциальных народов состоит в том, что первый вращается вокруг меняющегося настоящего, а последний - вокруг традиционного прошлого.
Народные сказки и баллады, такие как древняя песня «Лорд Рэндалл», циркулируют и сохраняются в народе без напечатания. Рифма и мелодия делают их легко запоминаемыми и тем самым передаваемыми. Существует между тем менее известная форма простого, часто суеверного рассказа, появляющаяся у людей, которые еще только выбираются из народного менталитета, осваивают печать и таким образом обретают способность наслаждаться
сплетнями с более широкой территории, чем было возможно, когда единственным их носителем было устное слово.
Мексиканские корридо
В мексиканской сельской местности корридо, или новостная баллада1, рассказывает о современных убийствах, пожарах, местных и национальных героях и прочих подобных вещах публике, состоящей из того, что Редфилд назвал «народом-становящимся-демосом», т. е. людям более изощренным, чем крестьяне, но менее изощренным, чем жители Мехико. Их баллады - такие же промежуточные по характеру, как сам народ, - печатаются на дешевой бумаге и продаются исполнителями баллад в рыночных городках за один сентаво. Они рифмованы и положены на музыку, и это всегда хорошо известный мотив, ибо мелодия имеет здесь сугубо случайный характер. Они не анонимны, в отличие от подлинно народных песен, но сочиняются специально для продажи. Корридо переносят новости, часто многомесячной давности и с вкраплениями чудесных подробностей; ими наслаждаются самими по себе, и многие из них, продолжая жить, сливаются с более старым фольклором.
Провинциальные баллады
В Бретани есть баллады, которые схожим образом переносят новостные истории и рассказываются для доставления наслаждения провинциальному, а не крестьянскому народу. У японцев тоже есть новостные баллады, среди которых особенно популярны те, в которых повествуется о двойных самоубийствах и безнадежной любви. Есть сочиняемые на продажу деревенские жалобные песни в Луизиане и на плато Озарк, в основу которых кладется какое-то свежее событие, но которые не ограничиваются его рамками и воспевают, возможно, какого-нибудь героя, междоусобицу, большой пожар, землетрясение или впечатляющее преступление.
Всех их можно было бы расположить в континууме соответственно тому, насколько они приближаются к газетной занимательной истории по близости к факту и недавности происшедшего и удаляются от поэтической вольности и смутных датировок фольклора. Они отражают интерес к большому миру, пробуждающийся в народе, для которого древние исконные сказки и предания
1 Redfield R. Tepoztlan: A Mexican village. - Chicago: Univ. of Chicago Press, 1930. - P. 4-10, а также глава Х «Письменность и литература».
утратили свою магию и для которого, по мере того как ткань обычая рвется, начинают обретать силу и очарование бреши в моральном порядке, новые веяния и новые формы. Ибо новостные истории оказывают такое возбуждающее и дезорганизующее воздействие, какого сплетни никогда не оказывают, и они, в конечном итоге, бросают вызов старым локальным обычаям, вовлекая в сферу сочувственного понимания слушателей мир чужих и нонконформистов.
Листовочная баллада
Еще ближе к газетным занимательным историям листовочные баллады (broadside ballads), еще столетие тому назад широко продававшиеся на улицах Лондона.
Старейшая сохранившаяся английская баллада восходит к 1513 г., и с тех пор на протяжении столетий слагались, например, песни о чудесных рождениях, совершенно такие же, какие сегодня могли бы циркулировать как корридо на дальних окраинах Мексики. Но по мере того как грамотность и городская жизнь начали делать массы изощренными (sophisticated), предприимчивые лондо1нские фирмы стали систематически производить баллады на продажу1.
Литература виселиц
Самым известным издателем уличных, или листовочных, баллад был «Джеми» Кэтнак, типография которого печатала их буквально миллионами. У него было шесть авторов, сочинявших одну за другой песни на основе новостей. Эти песни печатались на дешевой бумаге и продавались по пенни за штуку. Типичнейшими были отчеты о «последних признаниях», сделанных известными убийцами перед смертью, которые пользовались известностью как литература виселиц (literature of the gallows). Способ их продажи был удивительно похож на то, как продаются сегодняшние газеты. Ими торговали на улицах «болтуны», которые выкрикивали для рекламы своих баллад возбуждающие фразы типа «леденящее душу убийство», «кровавое дело» и подкрепляли это «стендовой работой» - поднятием дощечки, к которой была приделана стереотипная гравюра с изображением человека в капюшоне,
1 Hindley C. Curiosities of street literature. - L.: Reeves & Turner, 1871; Life and times of James Catnach, late of Seven Dials, Ballad-monger. - L.: Reeves & Turner, 1878; Mayhew H. London labour and the London poor. : 3 vols. - L.: Griffin & Co., Stationers’ Hall Court, 1861. - Vol. I. - P. 236-254; Vol. 3. - P. 206.
болтающегося в петле. Когда не было интересных процессов над убийцами или казней, «болтуны» прибегали к запусканию «уток» (cocks), или сфабрикованных историй. Некоторые утки были настолько хороши, что продавались в течение двадцати лет, а это значит, что они приобрели характер литературы.
Баллады об экзекуциях начинались с живо написанного прозаического сообщения, которое излагало новость - или то, что выдавалось за новость, - и соответствовало вводному абзацу современной новостной заметки. Далее следовала «копия стихов», которая, как утверждалось, «тронет каждое чуткое сердце». Она содержала десяток или иногда даже два десятка нескладных четверостиший, в которых рассказывалось об исповеди преступника и муках раскаяния. Здесь новость превращалась в выражение внутреннего переживания: чувства вины, сожаления, смирения. Так, известная баллада «Казнь Джеймса Блумфилда Раша 23 апреля 1849 года», отпечатанная, по уверению «Seven Dials Press», в 2,5 миллионах экземпляров, завершалась словами:
О, если б вы только видели час прощанья
Этого несчастного с его девятью любимыми детишками,
Ваши сердца разорвались бы при одной мысли о том, что они увидят,
Как их отца вздергивают на виселицу.
[O had you witnessed the parting hour Of this wretched man and his nine children dear Your hearts would break to think that they might see Their father hung upon a gallows tree.]
Следующими после убийств бестселлерами были «хорошие» пожары. Политические события никогда не отражались в балладах, за исключением коронаций, рождений в королевской семье и, естественно, дела о разводе между королевой Каролиной и королем Георгом IV, в котором, опять же естественно, баллады заняли сторону королевы, представляя ее несчастной жертвой «короля и конституции», на стороне которых стояли тогдашние газеты.
Продолжительная карьера листовочных баллад завершилась в середине XIX в., когда отмена гербового сбора сделала возможными дешевые газеты, а обязательное школьное образование и рост грамотности превратили уличную публику в потенциальных читателей. К 90-м годам у этой публики уже был еженедельник Нортклиффа «Answers», в котором печатались исповедальные письма и советы служанкам, а вскоре после этого появились его более полные по охвату и амбициозные ежедневные газеты. И вме-
сте с чтением демос стал мало-помалу приобретать общий корпус мнений (sentiment) и превращаться в публику. Интерес к личным историям, в которые превращались новости сначала в балладах, а затем в грошовых газетах, можно считать этапом в развитии общественного мнения.
Новость и история
Между тем растущая простонародная аудитория в Соединенных Штатах наслаждалась книжной и журнальной литературой, которая доносила до нее в весьма приятной форме некоторые знания об областях жизни, выходивших за пределы ее непосредственного кругозора. В 1851 г. Роберт Боннер основал «New York Ledger», литературный еженедельник, набитый сентиментальными семейными и готическими историями. Примерно тогда же <New York Sun», уже закрепившаяся в среде «ремесленников и механиков», но теперь столкнувшаяся с конкуренцией других грошовых газет, стала добавлять литературные рассказы к историям, построенным на основе новостей; именно там впервые появились многие рассказы Горацио Элджера, Брета Гарта и Роберта Льюиса Стивенсона. Это были рассказы о приключениях, предназначенные для более неотесанных вкусов, чем у почитателей «Ledger».
Бульварные романы
В 1860 г. появился первый из бульварных романов1. Они ввели книги в ценовой масштаб, приемлемый для обывателя, но, что еще важнее, предложили ему истории, основанные на современной ему жизни. Они последовательно осваивали жизнь пионеров на фронтире и внушавших страх индейцев, кровную месть, конокрадство (Буффало Билл был как героем, так и автором бульварных романов), город как ловушку и соблазн для честного деревенского парня, и преступление. Текущие убийства эксплуатировались в серии «Пятицентовая библиотечка». Под конец темами бульварных романов стали школьная жизнь и спорт. Эти издания вымерли на рубеже веков, когда их вытеснили ежедневные газеты и журналы, предложившие гораздо больше продукции за ту же цену.
1 The Beadle collection // Bulletin of the New York Public Library. - 1922. -July. - P. 555-628; Pearson E. L. Dime novels; or, Following an old trail in American literature. - Boston: Little, Brown & Co., 1929.
«Police Gazette», которая была основана в 1845 г., тоже эксплуатировала криминальные новости. Она донесла до массовой публики такую инновацию в издании дешевых журналов, как иллюстрированные истории; картинки были на каждой ее яркорозовой странице! Была в ней и колонка текущих спортивных новостей, ее ценное достояние. «Gazette» стала авторитетом в области спорта, а парикмахеры хранили ее старые номера для решения споров и заключения пари.
Подлинные истории
Все эти неказистые, но широко продававшиеся периодические издания доносили до уличной публики в приятной форме текущие реалии ее времени. Журналы исповедальных и подлинных историй и обильно иллюстрированные еженедельники, такие как «Life», каждый на свой манер продолжают поставку новостных историй, стилизованных под художественную литературу. Журналы подлинных историй ставят условием, что «материал» для них должен касаться романтических и сексуальных проблем персонажей не старше двадцати пяти лет, иллюстрироваться фотографиями и рассказываться от первого лица. Они стремятся заставить вымысел выглядеть действительностью, в то время как новостные еженедельники превращают новости в иллюстрированные истории. В этих формах воплощения человек, даже не помышлявший о чтении «Ромео и Джульетты» или «Синей бороды», получает удовольствие от тех же историй, заключенных в современную оболочку и преподносимых ему как рассказы о таких же людях, как он сам.
Вечные истории
Газетчики иногда спрашивают друг друга: «Что такое занимательные истории?» Это говорит о том, что они ищут ответ в определенной тематике. Но когда они перечисляют «хорошие истории», это оказываются истории, которые были успешно использованы в прошлом. Каждый тип имеет датируемое начало, т.е. время, когда он был использован впервые и после которого, хорошо себя зарекомендовав, стал пользоваться известностью как хорошая тема.
Лунная мистификация и научные новости
Почти в самом начале своего существования грошовая «New York Sun» обеспечила себе беспрецедентный тираж - и лестное для
нее внимание более претенциозных газет - с помощью мистификации: опубликованного по частям «подлинного репортажа» об открытии жизни на Луне. Это можно считать образцом тех историй, которые очаровывают любого, поскольку имеют дело с курьезами и таинствами жизни и мира, о коих всякий любит порассуждать. Интерес к нашей планете и ее секретам, к тайнам жизни и смерти фиксируется в популярной литературе (и беллетристике), от примитивных баллад о рождении чудовищ до воскресных статей в газетах Херста на такие темы, как «Когда по Северной Америке слонялись саблезубые тигры» и Лохнесское чудовище.
Маленькие превратности жизни
Первые грошовые газеты обнаружили кладезь необычных историй и всевозможных печальных или забавных рассказов в новостях из полицейских судов. Теперь такие материалы в газетах можно найти ежедневно; они либо помещаются в «бокс» в центре первой полосы, либо, как в «New York Times», заполняют дно колонки. И большое отличие от прошлого состоит в том, что сегодня они собираются отовсюду, а не только из местного полицейского суда, и могут поступать по телеграфу.
Истории о животных
Истории о животных, пожалуй, всегда были хорошими занимательными историями, так как толпу приводит в восторг всякая интерпретация поведения животных, подчеркивающая сходство между человеком и зверем; и вместе с тем человек не чувствует, что это относится лично к нему.
Первый образец этого жанра был по-настоящему несерьезным: газета «New York Sun» (12 сентября 1833 г.) сообщила, что «в прошлое воскресенье около шестидесяти диких голубей уселись на дерево неподалеку от Баттери и просидели там около получаса». Именно в это время знаменитый Ф.Т. Барнем впервые стал устраивать свои выставки диковинок и цирковые представления и своим умением улавливать грядущие народные увлечения подвиг газеты помещать статьи о них. Вскоре это стало прочно установленной газетной практикой, которая продолжает жить до сих пор.
Повороты судьбы
Есть много историй о личных превратностях, которые имеют едва ли не вечную карьеру, десятилетие за десятилетием притягивая внимание публики, какое бы средство коммуникации ни было в это время популярно. Лондонская листовочная утка «Ливерпульская трагедия», продававшаяся в течение многих лет, повествовала о том, как сын бедных держателей постоялого двора вернулся домой, никем не узнанный и ставший к тому времени богатым человеком. Узрев у него увесистый кошель с золотом и замыслив его украсть, мать отрубила ему ночью голову, в то время как старик-отец держал свечу. На следующий день их дочь, взглянув на труп, по особой родинке на руке опознала в нем брата, после чего родители покончили со своей жалкой жизнью. Эта тема затрагивалась и в более древних балладах и сказаниях, но в уличной балладе она получила место, дату и аромат актуальности. Она продолжала жить дальше в дешевой прессе во все более реалистической форме, и ее долгая жизнь показывает те источники, из которых растет литература. Личные нарративы, использование которых берет начало в том времени, когда в новости прорвалось преступление, отвечают за значительную часть новостного наполнения современной ежедневной газеты. Они обнажают интимный опыт, мотивы, очеловечивающие чужеродное деяние; и, делая это деяние понятным за счет перевода на язык того, что человек знает о самом себе, т.е. таких вещей, как жадность, ревность, амбиция, любовь, они делают газетную статью такой же увлекательной, как сплетни о людях, которых он знает.
Потерянное дитя
Однажды, когда новостей было мало, «New York Sun» опубликовала в качестве «гвоздя номера» тематическую статью о нью-йоркских беспризорных детях, в центр которой была поставлена новость о потерявшемся ребенке; а спустя несколько лет, в 1874 г., Чарли Росс, маленький сын состоятельного пенсильванского торговца, пропал без вести и стал национальной сенсацией. Традиция закрепила тему пропажи детей как хороший материал за много лет до похищения младенца Линдбергов, ставшего в 1930 г. историей, прогремевшей на весь мир. Недавно добавилась тема ребенка, умирающего от неизлечимой болезни; также нова тема ребенка, перевозимого на большие расстояния в почти безнадежном состоянии для проведения хирургической операции. Комплекс чувств, сфоку-
сированных на невинных и беспомощных существах, общий для нас всех, дает лучшую возможную тему для газеты, стремящейся по максимуму охватить читательскую аудиторию.
Романтическое приключение
Когда младшему Беннетту из «New York Herald» пришла мысль послать Генри Мортона Стэнли в Африку на поиски Давида Ливингстона, пропавшего миссионера, он делал так, чтобы новости появлялись внезапно и становились сенсацией, поскольку конкурирующие с ним газеты не имели доступа к самой истории; поступая так, он создал могущественный прецедент. Было это в 1869 г. Благодаря этому в газеты проник тип историй, популяризацией которого в то время занимались бульварные романы. Трагедия молодого Майкла Рокфеллера, пропавшего без вести на побережье Новой Гвинеи, - прекрасная история для газеты в силу человеческого интереса к потерянному любимому сыну и его романтичной научной любви к примитивному искусству, плюс к этому добавляется факт, что всего за неделю до этого его родители обнародовали свое намерение развестись, и это не говоря уже о новостной ценности губернатора Рокфеллера вообще, в какой угодно связи. Некоторые элементы в этой истории понятны любому и каждому читателю; странность неведомого дикого народа и местности, в которой молодой человек работал, добавляет тайну и «изюминку» в эту историю.
Человеческая сторона новостей
Эти темы исстари присутствуют в устном народном творчестве, изящной литературе и массовой литературе; они настолько стары, что многие заголовки оглашают их, пользуясь такими символами, как «Дон Жуан», «Синяя Борода», «Золушка». Но если жизнь и напоминает искусство, то только потому, что тут и там присутствуют одни и те же ситуации. Простой человек, как и другие люди, проявляет интерес к тому, как судьба или неверный поступок переворачивают всю человеческую жизнь и как люди переносят несчастье. Это всегда личная сторона новостей; она связана не с программами, институтами и формальными областями жизни, а с внутренним, эмоциональным аспектом, присущим всем просто как людям. Человеческие темы, которые газетчики считают хорошими, хороши не ввиду их частностей, а потому что имеют за собой газетную историю и зарекомендовали себя как вызывающие интерес. И их повторно рассказывают всякий раз, как только зати-
шье в новостях предоставляет такую возможность. Они - нечто проверенное и подлинное.
Сенсационность и желтая пресса
Нужно провести различие между сенсационностью и занимательностью. Когда история излагается решительно, с помощью иллюстраций или языком, взывающим скорее к чувствам (senses), чем к рассудочным мнениям (sentiments), и не вполне понятным, она сенсационна. Недолго существовавший таблоид «New York Graphic» (1924-1932) выискивал сначала «горячие» новости, а затем «еще более горячие», поскольку страсть к сенсациям растет и требует все более сильной стимуляции. Новости писались на грани существующих табу, но так, чтобы не входить в противоречие с законом; однако даже секс и грех как источники интереса к новостям могут себя исчерпать. Когда «Graphic» не смог, наконец, предоставить новости, достаточно горячие, чтобы расщекотать нервы своей пресыщенной, закаленной публики, продажи стали падать, и в результате тираж стал столь нерегулярным, что рекламодатели отказались сотрудничать с этим изданием. Более того, читатели, которых привлекали такого рода новости, имели сравнительно низкую покупательную способность и были не лучшей приманкой для рекламодателей; и, наконец, два более старых таблоида к тому времени уже стянули к себе всю нью-йоркскую рекламу, соответствующую их жанру. Это экономическое объяснение кончины «Graphic» надо рассматривать, в конечном счете, как комментарий к сенсационности. Когда отстраненность приводит к взгляду на жизни других людей как на истории, читаемые с целью пощекотать собственны1е нервы, страсть к сенсациям извращается и становится самоцелью1.
Горячие новости и фотографии близки к реальной жизни; интересные истории и живописания сближаются с искусством и литературой, запертыми в рамки условностей и более или менее отрезанными от происходящего. Люди становятся все более нечувствительными к сенсации, но при этом могут устать от интересных историй или решить, что в книгах такие вещи сделаны лучше. И в самом деле, Липпман, например, считает, что публика сенсацион-
1 Gauvreau E. Hot news. - N.Y.: Macaulay Co., 1931; «The Voice of Experience» (pseud. of Marion Sayle Taylor). Stranger than fiction. N.Y.: Dodd, Mead & Co., 1934.
ных газет со временем «начитывается до отвала» и ищет большей сдержанности в своих новостях.
Популярная литература и нравы
С тех пор, как появилась грошовая пресса, газеты знакомили демос с одной областью окружающей жизни за другой. И по мере того как репортеры вторгались в каждую из этих областей, они устанавливали прецедент, создавая «образец для тиражирования» той или иной новой темы.
Начиная с судебных и криминальных новостей Дея в старой «Sun», пресса стала с увлекательностью сообщать обо всем, что происходило в городе: на Уолл-Стрит, в театрах, «обществе», церквях, везде, где, как уточнял Беннетт в своей «New York Herald» (11 мая 1835 г.), «человеческая природа и реальная жизнь лучше всего демонстрируют свои причуды и выходки». Бедные всегда интересовались богатыми, но Херст донес образы бедняка и иммигранта до читателя из среднего класса в многочисленных материалах о Чайнатауне, Маленькой Италии и Бауэри. Местные новости, традиционно игнорируемые, стали сегодня важной частью почти любой американской газеты.
В «Herald» «корреспонденция из Вашингтона» переместилась из разряда важного в разряд интересного. Процесс, описываемый как обожествление президента, непреднамеренным и непредвиденным образом повысил личную и политическую власть последнего.
Всемирные новости явились демосу, когда Херст превратил войну США с Испанией в бой боксеров-профессионалов и сделал из болельщиков читателей. Преследование евреев Гитлером стало поводом для бесчисленных интересных в человеческом плане историй, которые будили озабоченность далеких читателей положением дел в Третьем рейхе.
Моральный мир демоса
Следствием всего этого стало просвещение ничего не подозревавшего демоса, ознакомление его с упрощенным и тривиализи-рованным, но вместе с тем более широким миром. Газета осуществила это, наверное, единственным возможным способом, и она никогда не считала своим делом спрашивать, какие последствия она вызывает своей деятельностью.
Чарлз Мерц как-то заметил, что убийства, происходящие в стране, дают ей набор фактов, позволяющий проверить ее моральные ценности. Новость, рассказываемая в занимательном ключе, преподносит персонажей читателю существами понятными, очень похожими на него самого. Она в расширенном масштабе заменяет собою встречи (encounters), в которых люди воспринимают друг друга непосредственно, встречи, служащие основой всякого взаимного понимания, и в конечном итоге делает читателя наперсником. Но это оказывает воздействие на моральное суждение: «Какие могут быть конституции между друзьями?» Моральный и доктринерский взгляд на новость уступает место сочувственному (sympathetic): грешник передается в ту юрисдикцию разума, где суждения откладываются и приговор приостанавливается. Ибо новость ставит вопросы о способах и средствах в приемлемых модусах, а история, как и всякое искусство, запускает толерантную, отрешенную вереницу мыслей, оторванных от действия и свободно гуляющих. В конце концов, история есть приглашение к спекулятивному приключению за пределы нравов. Это наводит на подозрение, что общность морали, существующую в городе, надо искать в спекулятивных рассуждениях, вызываемых широко читаемой газетной историей.
Демос и изменяющееся настоящее
Как демонстрируют письма редакторам и колумнистам, жители города постоянно пребывают в моральных дилеммах: следует ли им придерживаться правил и закона, поступать согласно собственной человеческой склонности или делать так, как советуют сверстники и соседи. Во времена изменений пример, прецедент, даже описание сомнений другого, схожих с собственными, являются утешением. Поэтому культ биографии расцветает тогда, когда мораль ставится под вопрос; так, Гилберт Муррей говорит о «времени Марса и Муз». Массовое искусство газетных биографий, построенных на новостях, драматизирует для нас наше время и, вместе с ним, нас самих.
Пер. с англ. В.Г. Николаева
